Глава II. Адская кухня

(через сутки — Москва, метро «Алексеевская»)

…За окном ресторана шёл снег: пушистыми хлопьями, как в новогодней сказке. Прохожие, подняв воротники, скользили по тротуарам, машины смёрзлись в привычной пробке. Отвернувшись от окна, Калашников с удивлением проследил за заказом Малинина. Сначала ему не поверилось, и он твёрдо решил дождаться, пока официантка принесёт блюдо.

Но всё было правильно.

Малинин, набрав полный рот еды, с наслаждением хрустел пережаренными fish & chips[26] — от счастья даже прикрыл веки. Официальная кухня Ада была английской — то есть самой плохой в мире, нормальный человек не мог вкушать её без матерных слов. Во время работы в Преисподней, дабы вкусно поесть, Калашников с Малининым посещали подпольные рестораны в китайском квартале. Там, в тайных комнатах, они предавались запретному в Аду наслаждению — устраивали праздник своим желудкам. И тут — такое!

— Братец, — вкрадчиво спросил Калашников. — Ты себе ничего не отморозил?

Малинин открыл глаза, полные томной неги.

— Ностальгия, как её хранчюзы называют. — Он положил в рот кусочек картошки, зажаренной в прогорклом масле. — О, прямо как дома… Вашбродь, а што вы на меня так смотрите? Мы в Городе куды больше, чем на Земле, прожили — девяносто лет, привык к такой кухне. Даже нравиться стала.

Машины на улице жалобно гудели — звуки походили на надрывные стоны раненого животного. Причин для пробок в Москве было множество — перекрытие улиц для проезда премьерского кортежа, ремонт дороги, аварии. А иногда пробки возникали просто так, материализуясь из воздуха.

— Да я вижу, — скептически хмыкнул Калашников. — Ты даже масло попросил позавчерашнее. Ну ладно, кто ж тебе запретит. Такова специфика человечества. Если даёшь ему открытый выбор, оно боится… а вдруг новизна — это проблемы? И всегда выбирает лажу — пусть неприятно, но зато привычно. Ты вроде как живой, а цепляешься за привычки мира мёртвых.

Малинин тоскливо посмотрел в окно и хрустнул картошкой. По улице шли два человека в милицейской форме: один из них, мертвенно-бледный, смахивал на вампира-носферату. Второй, с лейтенантскими погонами, выглядел посвежее — но тоже белый, как смерть. Малинина уже не удивляло, что в Москве все напоминают живые трупы.

Менты не ёжились от холодного ветра.

— Вашбродь, а разве тут, в Москве, есть кто-то живой? — сделал казак неожиданный вывод. — По-моему, все давно померли. Зеркальное отражение Ада. В июле, говорят, жара была — плюс сорок, дымом затянуло — прямо, как у нас в Городе, а концинеры только из-под полы продавали. Што здесь нового? Реклама кругом — в кишках уже сидит. По телевизору — идиотские шоу. Пробки — обалдеть можно. Книги… лады, я их и раньше не читал, но энти-то даже на самокрутки не годятся. И што, энто жизнь!?

Калашников замер с куском отбивной во рту.

— Серёга, — невнятно промычал он. — Меня пугают твои философские отступления. Хотя, увы, с этой точки зрения ты совершенно прав. Нам потому и привычно в Москве — это Ад один в один. Я даже не уверен, различу ли, если их поменяют местами. Но насчёт книг у меня другое мнение, я бы всё же хотел в книжный магазин зайти. В Преисподней ведь только Невцову продают, а нелегальное чтиво, вроде Кафки, — втридорога.

— Книги — полезная весчь, куды лучше фильмы, — согласился Малинин, прожёвывая рыбу. — На них можно селёдку резать, а на фильме такой функции не предусмотрено. Вашбродь, не желаете фиш энд чипс? Угощаю.

Калашников сопротивлялся недолго. Через минуту он тоже хрустел пережаренной рыбой, зажмурив глаза. Посетители ресторана смотрели на странную парочку с неприязнью, готовой перейти в откровенный ужас.

— А што вы сегодня доложите Шефу? — Малинин, согласно привычке, от души вытер руку о скатерть. По его спецзаказу официантка принесла до отвратности кислое пиво, и напарникам стало совсем хорошо. Скатерть заменили на другую — грязную, обляпанную жирными пятнами. «Ещё бы «Ласковый май» в динамиках — и точно Ад», — нежно подумал Алексей.

— В общем-то, братец, выводы короткие, — вздохнул Калашников, глотая мутную субстанцию из кружки. — Досье с фактурой по ДНК похищено очень богатым человеком либо по заказу группы таких людей. Обставить весь город щитами с рекламой и менять её каждый день — денег надобно много. Система между тем предельно простая. Каждый день уличную рекламу с этими слоганами заказывает новая фирма-однодневка, её владелец зарегистрирован либо в Кот д’Ивуар, либо в Сьерра-Леоне, а настоящий заказчик — неизвестен. Нам остаётся только отслеживать рекламную кампанию: может, уши и высунутся. Но есть и другая зацепка. Я кое-что выяснил по поводу девицы, летевшей за нами сквозь весь Ерушалаим. Отлично рассмотрел её в магазине, вблизи. Странный, нехарактерный для ангела отлив крыльев цвета «металлик», и ещё — кулон на груди запомнился. Дай, думаю, проверю, что за эмблема… пошарил чуток в Интернете, и…

Малинин резко перестал жевать, опасаясь проворонить сенсацию.

— Она на кого работает, вашбродь? На Голос?

— Твои версии, братец, поражают стандартизмом выводов, — заметил Калашников. — А для чего тогда Голос нас воскресил — чтобы нам же и мешать? Оригинальное у него развлечение. Нет, братец, у девушки другой начальник. Я бы с ней на эту тему поболтал, но она меня слушать не станет: сам видел, сначала палит из всех стволов, а лишь затем разговаривает. Этого начальника нам хорошо бы найти… и убедить действовать вместе.

Малинин нервно дёрнулся, пролил пиво на скатерть.

— Вашбродь, вы што, с ума сошли?! — вскинулся он. — Да мы вякнуть не успеем, как энта бабища огнём швыряться начнёт. Я уж тут сижу, как на иголках, кажную минуту — мысля: а ну как дверь откроется, и крылатая хрень влетит с автоматом наперевес. Мы, извините, вроде как смертны.

Телевизор начал передавать биржевую сводку, лица посетителей вытянулись. Ведущий говорил о каком-то страшном взлёте цен, но Калашников и Малинин были слишком увлечены, чтобы его слушать.

… — Возражений, братец, нет, — Алексей отодвинул пустую тарелку. — Ангелы — солдафоны. Получен приказ — и привет, действуют, как офицеры СС. Девушка с нами даже говорить не намерена — у неё, судя по всему, есть жёсткое задание грохнуть. Мозги у этих существ не включаются, вся сила в крылья ушла. Например, хоть один из них подумал, зачем вместе с Содомом жечь еще и Гоморру? Но нет, никто не возразил — приказано, и всё тут. А между тем в Библии нет никаких объяснений по поводу Гоморры. Лишь богословы толкают мутные монологи — дескать, если в Содоме Небеса уничтожали содомитов, то в Гоморре — вроде лесбиянок. Однако тогда ребятки ошиблись: надо было пролить огонь и серу на остров Лесбос.

— Лесбиянки — энто хорошо, — оживился Малинин. — Мы с ротмистром Козомарченко, в бытность в Городе, накушавшись самогону, такую фильму смотрели! Типа один бабец в лавке заходит в примерочную, а внутри другой бабец сисястенький… и они тама чмоки-чмоки… мы потом в телек влезть пытались, шоб им помочь, и Козомарченко током ударило. Однако, вашбродь, касаемо заказчика рекламы… мы с вами прежде обсуждали, как разобраться в сюжете триллера. Проще пареной репы. Нам надо лишь подойти к тому герою, на кого меньше подозрений, и дать ему по кумполу — потому как он наверняка главный злодей. А кто тут такой есть?

Малинин грозно оглядел ресторан. Не найдя подходящих кандидатур среди официантов, метнул взгляд на улицу: возле входа в заведение трясся на морозе бомж, укутанный в лохмотья. Прохожие, спеша мимо, изредка швыряли деньги в картонную коробку — тот благодарил кивком, даже не поднимая головы, лишь чтото пьяно мычал, пытаясь затянуть песню.

— Вот он, заказчик, — прошептал Малинин, украдкой показывая на бомжа. — На него точняк нихто не подумает. А он, как Ктулху, сидит и решает сейчас: оставить нас в живых или нет. Давайте, я ему пулю в лоб влеплю прямо через окно… а потом высадим стекло к свиньям и сбежим.

Бомж поймал на лету брошенную монетку.

— Гениальный монолог, братец, — восхитился Калашников. — Но буду откровенен: меня зацепило только то, что ты с первого раза и без помощи водки произнёс слово «Ктулху». В остальном — не взыщи. Согласно твоей логике, нам надо выйти на улицу, достать автоматы и расстрелять к чёрту всех прохожих подряд — они уж точно ряженые. Я повторюсь, нам пока некого подозревать. Людей с деньгами в Москве слишком много. Я даже не знаю, зачем Шеф нас сюда отправил… зацепок ноль и догадок — столько же. Расследовать попросту нечего. Пока что имеется один плюс. Тут нам будет легче, чем в Аду: на Земле в десять раз меньше народу, чем в Преисподней, а значит, круг подозреваемых существенно сужается.

— Спасибо, вашбродь, порадовали, — скис Малинин. — И што делать дальше?

Калашников попросил официантку принести счёт.

— Добывать информацию, — перегнулся он через стол. — Фактуры по поводу эмблемы на кулоне в Интернете весьма негусто. А я хочу удостовериться, что в нужном направлении ищу босса девицы-ангела. Для этого, братец, мы с тобой поедем в Российскую государственную библиотеку — там целые архивы, да еще электронные копии книг. Её местные называют «Ленинкой», по старой памяти. Упреждая твой вопрос, должен огорчить — водки в библиотеке нет. Такая вот недоработка.

Официантка — блондинка, неотличимая от Мэрилин Монро, принесла счёт. Калашников не удивился астрономической сумме — это Москва, центр города. Положив на стол три тысячных бумажки, он поднялся.

— Водка теперича всегда со мной, — менторским тоном сказал Малинин и, отвернув пиджак, показал плоскую фляжку. — Меня на мякине не проведёшь. Ну што ж… берём извозчика и поехали. Я тож што-нибудь полистаю, чай, грамоте-то пущай слабо, но обучен. Хотя лучше всего мне бы эвдакое культурное про голых баб и желательно, штоб с цветными картинками.

— Такой литературы там, братец, навалом, — пообещал Калашников. — Гарантирую, ротмистр Козомарченко тебе вконец обзавидуется.

Не дожидаясь сдачи, компаньоны покинули ресторан.

…Закутавшись в лохмотья по самые глаза, Раэль проследила, как слуги Ада сели в такси, — ей даже не пришлось напрягать слух, чтобы расслышать адрес. «Ленинка». Вот придурки. Она, протянув руку, забрала горсть монет из коробки. Жаль, связной из центра слежения «Братства» поздно доложил, когда эти двое зашли на обед. Стрелять прямо через стекло? Плоховато видно… кроме того, ей запретили публичные разборки с грохотом и пламенем. Слишком уж много вокруг людей, и Совет Мёртвых не одобрит, если она разнесет кабак до основания. Что ж, в библиотеке тоже хватает посетителей… но там достаточно и вполне укромных уголков. Можно будет затаиться в уборной, переодеться и подождать удобного момента. Пора. Сейчас вечер, и «Ленинка» скоро закроется.

Отойдя за угол, Раэль сбросила лохмотья — бомж превратился в сексуальную блондинку в белой норковой шубке. Подхватив чемодан с оружием, ангел скользнула в подземный переход. Метро — это то, что сейчас нужно, пусть у неё и слишком роскошный вид для подземки. Эти двое застрянут в пробке.

А она будет на месте заранее. И хорошо подготовится…

Экспедиция № 4. Царь царей (Ктесифон, столица Парфии)

…На первый взгляд тронный зал больше всего напоминал зверинец. У стен из красного песчаника, лениво вылизывая шерсть, возлежали чёрные пантеры (ещё недавно охотившиеся в джунглях Индии), пятнистые леопарды — с гор Памира и одинокий снежный барс. Царь Артабан не без основания мыслил, что ручные звери — идеальная охрана. Ластятся, словно кошки, трутся об колени, мурлычат… но стоит отдать приказ — разорвут любого в клочья. Если Артабан считал доклад вельможи неудачным — последнее, что тот видел в жизни, был прыжок чёрной пантеры. Царь не производил впечатления грозного властелина — низкорослый, ноздреватая кожа, борода завита кокетливыми колечками. Он стеснялся своего роста и принимал придворных, сидя высоко на Павлиньем троне, украшенном изумрудами. Пол, сделанный из осколков зеркал, отражал бегающие глаза вельмож, впитывая их страх. Пожилой визирь, упав на колени у подножия трона, сжал в сбрызнутых благовониями пальцах папирус.

— Что там у нас с пурпуром? — задал вопрос Артабан.

Он говорил шепотом, чтобы шпионы Рима не подслушали секреты.

— Цены растут, о царь царей, — в тон ему, но с диким сожалением шепнул визирь. — Ахурамазда свидетель: проклятый Рим, издеваясь, заламывает нашим торговцам руки… Особенно дорог тот пурпур, что добывается в Средиземном море, из белых раковин. Что на базарах, что в караван-сараях купцы предрекают ужасное будущее, о царь…

Пантера, прыгнув на ступени трона, потёрлась о руку Артабана. Тот ласково почесал ей загривок — шерсть зверя была умащена маслом.

— Ты слышал последний анекдот про Парфию? — спросил царь. — «Вы сами добываете свой пурпур? Тогда наши колесницы летят к вам!» Замечательный анекдот — вчера семь человек за него повесил, так смеялся… Удивительно, насколько мы стали зависимы от этого пурпура… казна трещит по швам. В чём же проблема? В моде, визирь, да проклянёт её Ахурамазда. Женщины обожают яркие одежды, торговцы красят ткани, а в белую материю кутаются разве что нищие. Подумать только, визирь: куда катится этот мир, если самые великие царства — и те под властью цен на ничтожные ракушки из Средиземья!

Борода визиря коснулась пола — он поклонился в знак согласия.

— Ахурамазда издавна милостив к нам, — поднял холёную ладонь Артабан. — Но его милость не вечна. Парфия тратит больше, чем способны подарить боги. Возрадуемся, что треугольную тетрадрахму охотно берут за пределами царства, и никто не знает: мы уже давно не чеканим её из золота, а делаем из прессованной пальмовой коры, которую кочевники употребляют во время низменных нужд, когда в песчаных барханах им прихватит живот.

Он задумался, почёсывая ухо пантеры, — та жмурилась, урча.

— Кстати, визирь… у нашего гостя есть жалобы?

Вельможа оторвался от отражения в зеркале.

— Слава Ахурамазде, гость в прекрасном настроении. — Борода визиря вновь подмела пол. — Правда, просится погулять… говорит, что устал сидеть в клетке, пусть даже и золотой. Он обожает наш город…

Артабан замолчал, глядя в красный потолок с подвесками из свечей. Из окон звучала мягкая музыка: ритмичное постукивание по барабанам — её играли рабы для создания хорошего настроения.

— Ну что ж… — благосклонно шепнул Артабан. — Почему бы и нет? Выведи его из дворца после наступления сумерек, как обычно. Тиберий заплатил за гостя чистым золотом: покойнику не откажешь в мудрости. Недоброжелатели, ищущие этого человека, не сунутся во дворец злейшего врага Рима. Иди к нему, уже скоро стемнеет. Пусть стража отведёт гостя по его выбору — либо на базар Трёх Рек, либо на Рынок Прелестниц, либо на Конную площадь у храма Ахурамазды. Ступай и скажи главному жонглёру — я жду её, она может войти.

…Тяжело поднявшись с колен, визирь замер в поклоне и тут же исчез за зеркальной дверью. Вместо него в тронном зале появилась средних лет женщина с толстыми губами, сладким взглядом и грудью на зависть арбузам. Танцы парфянских жонглёров были популярны далеко за пределами царства. Эти люди умели ходить по канату, плеваться изо рта огнём, искусно выпускать из ушей цветную пыль и делать другое, неподвластное разуму. Суеверные римляне называли эти колдовские штуки «эффектус». Пав на колени, женщина поцеловала зеркальный пол у подножия трона с истовой страстью.

— Здравствуй на тысячу лет, о царь царей!

— И тебе приятной жизни, Спилурберия, — приветствовал её Артабан мелодичным голосом. — Я возлагаю большие надежды на жонглёров, они для меня — важнее, чем армия. Ведь благодаря жонглёрам и «эффектус» парфянский образ жизни известен во всём мире, и народы мечтают ему подражать. Не будь вас, кто знал бы о нашем тёмном напитке из жареных орехов, что на вкус не лучше коровьей слюны? Но жонглёры славят его, и другие царства платят за этот напиток золотом. Скажи, чем скоро порадуют меня твои люди?

Женщина с опаской покосилась на леопардов.

— Жестокими зрелищами, о царь царей. — Она звякнула браслетами на руках. — Будет много огня и криков, а лучшие девушки обнажат свои груди, купаясь в крови врагов. Мы расскажем языком танца страшную историю: как злые римляне пробрались в Парфию, чтобы испортить нашу жизнь и свергнуть царя с Павлиньего трона. Из охваченного хаосом Рима наши враги вывезли колдовской меч для уничтожения Парфии… однако смелые парфянские воины объединились, чтобы…

Артабан нетерпеливо, с досадой взмахнул рукой.

— Прекрасно, женщина. Это, конечно, уже было сто раз. Но славно, что жонглёры вернулись к Риму как образу нашего главного врага. Мне не очень нравились представления, где врагами выставляли кочевников либо стада верблюдов. Римляне, конечно, привычнее — и это принесет нам дополнительные сборы треугольных монет. Жалую тебе благовонное масло. Однако помни — я хочу что-то новенькое.

— О да, лучший из царей, — улыбнулась Спилурберия. — У меня есть сюжет для танца жонглёров, пускай и без огня, но всего за десять тетрадрахм. Это — про любовь. Мужчина и женщина волею случая знакомятся на улице в Ктесифоне. Он — владелец невольничьего рынка, и она — простая рабыня, но он об этом не догадывается…

Лицо царя сделалось таким, будто он сел на дикобраза.

— Эти двое влюбляются, ссорятся, а после мирятся, он её покупает, сечёт на конюшне и они живут долго и счастливо? — кисло спросил Артабан. — Да я дней на свете прожил меньше, сколько раз уже видел этот танец жонглёров, Спилурберия. Спору нет, женщины готовы смотреть такой навоз бесконечно… но должен же быть предел!

— Нет никакого предела, царь, — жёстко ответила Спилурберия, не убоясь рыка леопардов. — Если зрители платят золотом, жонглёры будут показывать подобные зрелища. Пока сами не посинеют.

Артабан уяснил: даже с пантерами у трона — он бессилен. И сам Ахурамазда не заставит жонглёров придумать новый сюжет.

— Пусть будет по-твоему, женщина. Главное — ведь не только мы едим навоз, но и римляне тоже… и даже такие убогие зрелища славят жизнь Парфии. Но этого недостаточно. Мой приказ тебе: думай о ярких зрелищах, что прославляли бы роль парфянских воинов в победе над злобными римлянами. И тогда ты обретёшь мечту своей жизни — золотую статуэтку Ахурамазды, а толпа визирей будет аплодировать тебе… Армия жаждет поддержки жонглёров. Теперь покинь меня, я жду генерала Митридата. И это — моя последняя беседа на сегодня.

…Митридат столкнулся с Спилурберией в дверях — та явно пребывала не в настроении. Генерал был особенно обожаем леопардами, они сразу заурчали, едва завидев своего любимца. Повалившись на колени, Митридат зашептал Артабану, как страдает армия Парфии от атак кочевников на побережье, где добывается ценный пурпур.

— Во имя Ахурамазды, что является мне во снах… — вздохнул Артабан. — Это непреложный факт — весь пурпур должен принадлежать Парфии, а другие царства владеют им лишь по недомыслию. Наглость кочевников удивляет. Вместо того, чтобы молиться на парфянскую культуру и благодарить, что мы снизошли до их пурпура, — они осыпают нас стрелами. Величие Парфии незыблемо. Дикарям же лучше, если они станут провинцией нашего великого царства, как та же Колхида. Там такой смешной царёк, как попугайчик. С руки ест.

— Коварство Востока, о царь царей. — Шепот Митридата походил на шуршание. — Они берут наши треугольные деньги, а потом на них же покупают копья и стрелы. Впрочем, у Рима схожая проблема. Проще купить тамошних сенаторов, тем паче что имеется хороший выбор. Правда, тетрадрахмы не всегда несут успех. В Риме через наших агентов мы тратим огромные деньги, но разве мятеж у храма Юпитера под знаменем «Долой цезаря!» хоть раз собрал сто человек?

Царь в раздражении спихнул леопарда с лестницы.

— О великий Ахурамазда… И когда мир поймёт, что надо жить по-парфянски, есть по-парфянски, говорить по-парфянски и делать то, что желает Парфия? Мы кормим этих безумцев мёдом, а они ещё и плюются. Ты свободен, о Митридат. Мне пора принимать омовение.

Артабан, сняв одежду, совершенно обнажённый прошёл к реке — она протекала прямо в зале, заботливо нагретая верными слугами[27]. Он погрузился в её воды, пытаясь забыть огорчения трудного дня.

…В это же время человек, сопровождаемый тремя воинами в доспехах, покинул южные ворота дворца. Лет под сорок, с длинными волосами и бородкой, одетый в тунику из дешёвой ткани, едва ли не из мешковины. Остановившись и посмотрев в звёздное небо, он с наслаждением вдохнул воздух начинающейся ночи. Воины ждали. Любой, кто хоть раз бывал в гроте у Масличной горы в Ерушалаиме, отметил бы — незнакомец потрясающе похож на Кудесника.

Кое-кто даже сказал бы — это и есть сам Кудесник…

Дата добавления: 2015-12-01