10 страница

– Ну, это легко, – пообещал младший Бархатов. – Черт!

– Что опять не так? – вздохнула я.

– Комп глючит, – развел руками Тоша. – Никогда такого не было.

В ту же секунду я услышала возню в коридоре, быстро встала, распахнула дверь и увидела в паре шагов от нее Лидию Сергеевну, которая шарила рукой по деревянной панели стены.

– Что вы делаете? – удивилась я.

– Дашенька! – подпрыгнула дама. – Ты почему в комнате Антоши?

– Зашла к нему с просьбой кое-что уточнить в Интернете, – обтекаемо ответила я.

– Я кольцо потеряла, – сказала Лида. – Не пойму, как оно с пальца упало!

– Навряд ли украшение прилипло к стене, – произнесла я.

Бархатова засмеялась.

– Конечно, нет. Хочу включить боковые светильники.

Я окинула взглядом узкую галерею.

– Здесь нет бра, только две потолочные люстры, а выключатель у лестницы.

Лидия поправила волосы, села на корточки и быстро пошарила руками, не переставая тараторить:

– Я разволновалась и от того ума лишилась. Ну, конечно, бра тут висели до ремонта, Игорек их снял. Ах, вот оно, мое колечко. Смотри, правда хорошенькое? Андрей Валентинович когда-то подарил.

Я уставилась на ее палец, украшенный небольшим перстнем.

Отличный изумруд. Но еще более отменное зрение у Лидии Сергеевны, которая ухитрилась увидеть на желто-зеленом ковре не очень большую золотую цацку с камешком колера свежей травы. Вы сразу разыщете на подобном фоне украшение в похожей цветовой гамме? Я точно нет. Стоит позавидовать Лидии – у нее зрение как у терминатора. Пожилая леди лишь опустила взор и вмиг обнаружила потерю.

– Побегу переоденусь, – майской птичкой защебетала хозяйка. – На улице ветерок поднялся, надеюсь, дождик не соберется. Пусть бы лето еще продлилось…

Я проводила взглядом Лидию. Так, так… Кольцо она, конечно, не теряла, просто сделала вид, что нашла его. Под чьей дверью подслушивала хозяйка? Кто ее интересовал? Антон? Яна? Или Лидию Сергеевну привлекла комната, в которой разместили Коровиных? Вон дверь в нее, в метре от того места, где она «обнаружила» перстенек.

Я усмехнулась, хотела вернуться к Антону, но увидела, что он выходит из своей опочивальни.

– Ты куда-то собрался?

– По делам съездить надо, – ответил Антон.

– Посмотрел списки выпускников мединститута? – не отставала я.

– Теперь вуз называется медицинской академией имени Сеченова, – не упустил случая позанудничать он.

Я разозлилась.

– Молодец, что узнал про переименование. Но меня волнует Николай Владимирович Коровин. Он получал диплом?

– Нет, такого студента там не было, – сообщил Тоша. – Из похожих фамилий я нашел Бычкову, но ведь это не Коровин.

– Справедливое замечание, – согласилась я. – Бычкова не Коровин. Когда ты вернешься?

– Точно не скажу. А что? – проявил несвойственное ему любопытство Антон.

– Мне нужно еще пошарить в Интернете.

– Ладно, – не стал спорить парень, – как при-еду, так сразу.

Глава 21

Так я и думала, Коля Коровин никогда не сидел на лекциях в престижном медвузе. Почему мне в голову пришла мысль о том, что он самозванец? Моя лучшая подруга Оксана – хирург, и вот она-то училась в мединституте. Пару лет назад Ксюта, смотря телевизор, укоризненно сказала:

– Ну разве может государственный человек, депутат, произносить фразу: «У нашего оппонента мозги не на месте»?

– Звучит не очень вежливо, – согласилась я, – но от представителей власти еще не то услышать можно.

Оксана посмотрела на меня.

– Дашунь, у человека мозг! Один! Мозги лежат на рынке в мясном ряду: телячьи, свиные, бараньи. Их там покупают гурманы. «У нашего оппонента мозг не на месте» – вот как следовало выразиться оратору. Ни один врач никогда не скажет: «Человек получил сотрясение мозгов» или «В его мозгах гематома».

– Депутат – не доктор, – я попыталась оправдать представителя власти.

– Твоя правда, – пробормотала Ксюша, – хотя это его не оправдывает. Раз полез на трибуну, изволь говорить правильно.

Оксана редко негодует, наверное, поэтому я на всю жизнь запомнила ее слова. Более того, невольно обратила внимание, что все мои знакомые эксперты и врачи говорят: «мозг». А однажды стала свидетельницей того, как судебный медик Витя отчитывал своего практиканта.

– Ты кто? – злился он.

– Ну, патологоанатом скоро буду, – ответил парень.

– И задал мне вопрос: «Почему у погибшего мозги серого цвета?» Мозги? Запомни, недоросль, у человека мозг! Мозги на рынке, на прилавке. Усек?

Витя почти дословно повторил слова Оксаны.

Ксюше очень трудно давалась латынь. Моя подруга – талантливый врач, но иностранные языки отнюдь не ее конек. Мертвый язык она сдавала то ли пять, то ли шесть раз и страшно обрадовалась, когда наконец получила зачет. Да только на том ее неприятности не закончились. Начался курс фармакологии, а в ней есть раздел, посвященный травам. И вот Оксанка, уже без запинки выдававшая на латыни названия всех костей человеческого скелета, никак не могла запомнить научное наименование одуванчика. Каждый день она много раз повторяла, в том числе при мне: «Одуванчик, Taraxácum officinále…» Но так бывает – чем больше хочешь что-то запомнить, тем быстрее слово улетучивается из памяти. Однако в результате этот латинский термин навсегда засел в моей голове, ведь у меня большие способности к иностранным языкам, я усваиваю их буквально на лету.

К чему столь длинное отступление? Сейчас поясню. Во время нашей беседы, когда все выясняли, кто где находился шестнадцатого сентября в момент трагедии, Николай произнес фразу: «Человеческие мозги – хитрая система, негативные воспоминания они легко блокируют», – и я удивилась. А чуть позже, услышав, как гомеопат преспокойно назвал одуванчик «сконце эректус», поняла: скорее всего у Коровина нет специального образования.

Конечно, мне могут возразить: он, вероятно, плохо учился, проспал все зачеты, посвященные лекарственным растениям, и прогулял лекции по анатомии. Да, это возможно. Но хорош травник, не знающий элементарных вещей! И студент, не посещавший лекции по анатомии, не имеет права называться врачом даже при наличии документа, удостоверяющего его профессиональное образование. Что-то мне подсказывало: милейший Коля никогда не сидел в аудиториях Первого московского медицинского института. Это очень серьезное заведение с уникальными педагогами, они никогда не выпустят из своих стен недоучку. Может, наш натуропат и экстрасенс нахватался поверхностных знаний в каком-нибудь заштатном медучилище?

Я постояла некоторое время в коридоре, потом пошла искать Надю. В доме ее не было, и я спросила у Эстер:

– Не видела Надежду? И куда вообще все подевались?

– Лидия Сергеевна в спальне, – принялась перечислять вездесущая экономка, – Антон уехал, Яна туда-сюда носится, то в сад выбежит, то в дом прискачет. Грязи натащила, лень ей балетки скидывать, в уличной обуви по паркету шлепает, придется из-за нее пылесосить. Нынешние дети совсем от рук отбились. Соня никогда себе ничего подобного не позволяла, ее мать строго воспитывала. Лида беспорядка не любила, и Андрей Валентинович терпеть не мог ни грязи, ни разбросанных вещей.

Эстер помолчала, а затем перешла к «теме дня».

– Знаешь, я, в общем-то, Софью не осуждаю за нападение на дочку Гнюшки. Лена сама виновата, она отвратительно себя вела. Вечно дразнила Соню. Ну, допустим, сидят все вечером за ужином, вдруг племянница бросается к профессору, обнимает его и говорит: «Ой, дядечка Андрюша, еще раз тебе огромное спасибо!» Андрей Валентинович гладит подлизу по спине. «Ерунда, дорогая, не стоит меня тысячу раз за пустяки благодарить». А Елена его не отпускает, лепечет: «Ты такую красивую книгу мне подарил! Я о ней мечтала! История Спарты! Соня, хочешь, покажу, что мне дядя сегодня вручил? Только руки сначала помой, а то можешь страницы запачкать. Впрочем, нет, я сама буду их перелистывать, не хочу, чтобы дядюшкин подарок грязные пальцы хватали». И продолжает Андрея Валентиновича целовать. Соня аж лицом темнела, горло у нее спазмом перехватывало.

– Надо же! – удивилась я. – Никогда бы не подумала, что в детстве Софья была способна на столь сильные чувства. На мой взгляд, она совсем независтлива. Неужели девочке мало доставалось подарков от родителей, если она мрачнела при виде подаренной другому ребенку книги?

Эстер села на табуретку.

– Дело не в зависти, а в ревности. Уж не знаю, по какой причине Лида чуть ли не в школьном возрасте Соню родила. Думаю, исключительно по глупости. Ей и в голову не пришло, что ребенок на всю жизнь, он не кукла, поиграла и на полку швырнула. Небось Лидочке хотелось взрослой казаться, с коляской ходить, наряжать дочку в бантики-кружева и слышать, как все восхищаются: «Ах, какой очаровательный младенец!» В реальности-то все иначе было. Соня родилась болезненной, сутки напролет кричала. Андрей Валентинович был уже не юноша, детей он ранее не имел, дочь ему сильно мешала. А Лида не учла, что дети писают и какают в пеленки, есть просят, ими день-деньской заниматься надо. Ей материнство представлялось как прогулка с красавицей-дочкой. Профессор жесткую позицию занял: я деньги зарабатываю, а ты, жена разлюбезная, занимайся хозяйством. Уходил из дома в девять утра, возвращался к полуночи. Войдет в квартиру, а там раскардаш, повсюду вещи разбросаны, Соня орет, Лида растрепанная на супруга кидается: «Где был? Что делал? Я тут загибаюсь одна, постирай подгузники!» О памперсах-то тогда и не мечтали, ни электростерилизаторов, ни качественных сосок, ничего не было.

– А вас Бархатовы когда к себе в дом взяли?

– Так через месяц после рождения Сони Андрей Валентинович меня и нанял. Я-то из многодетной семьи, с пяти лет за младшими братьями приглядывала, все по дому делала. Скажу без преувеличения, я их брак спасла, а то бы развалилась семья. Лида училась в институте, потом карьеру строила. К Соне раз в сутки подходила.

Эстер отвернулась к плите.

– Знаешь, мне со временем стало понятно: мамочка не особенно дочку любит. Лида до того момента, как девочке два года исполнилось, все одно говорила: «Боже! Я ужасно растолстела из-за беременности, никак вес не сброшу!» Софья ей не радость, а тяжесть принесла. Лиде хотелось гордиться малышкой, а та была совершенно обычной, никаких талантов. Отдали Соню в музыкалку – она ходит в середнячках, отвели на фигурное катание – ездит, как все, отправили в художественную школу – малюет кривые картинки. И в школе Соня троечницей была. Один раз Лида мне в сердцах сказала: «У других такие дети рождаются! Вундеркинды, гении, великие спортсмены, физики-математики, поэты. А у меня? Без слез не взглянешь! Ну ладно, ума с талантом Соньке не досталось, так хоть бы красотой серость компенсировалась. Но нет! Лицо незаметное, фигура кабачком… Нечем мне похвастаться».

– Бедная Сонечка, – пробормотала я. – Думаю, тяжко жить с матерью, которая не способна любить ребенка просто потому, что он появился на свет.

– А девочка очень старалась папе-маме угодить, – улыбнулась Эстер. – И от этого желания неуклюжей делалась. Выучит уроки назубок – я свидетель, как она целый параграф по истории наизусть зазубрила, – а вернется из школы с двойкой в дневнике. И все потому, что пятерку получить до дрожи хотела. Сколько она в доме посуды перебила! Попросит Андрей Валентинович чаю, дочка вскакивает: «Я сама папочке приготовлю!» Бряк – чайничек на полу, лужа разливается. Вот с Леной такого никогда не случалось. Пока Соня над остатками заварки рыдает, племяшка уже дяде все на подносе тащит. Андрей Валентинович отхлебнет и скажет: «Спасибо, Леночка, лучше всех у тебя чаек получается. Софья, тебе надо поучиться у младшей сестры, а то ты неумехой растешь».

– Странное замечание для профессионального педагога, – возмутилась я.

– Так хозяин не в школе преподавал, – вздохнула Эстер, – со студентами занимался, считал своих подопечных взрослыми, ну и дочери поблажек не делал, особо с ней не нежничал. Соня расстраивалась из-за его замечаний, стеснялась к отцу подойти, приласкаться, а Лена всегда к нему липла. Понимаешь? Софья ждала, пока ее позовут, Лена же сама инициативу проявляла. Маленькая, а хитрая, мерзавка. Просекла, что старшая сестра от ревности мучается, и утроила свои старания. На мой взгляд, Елена намеренно провоцировала Софью. Небось хотела…

Эстер вдруг умолкла, но я во что бы то ни стало решила узнать все до донышка и насела на экономку:

– Раз начали, договаривайте!

Эстер встала и направилась к мойке.

– Нехорошо в этом признаваться, но я один раз услышала беседу, для моих ушей не предназначенную. Раньше в саду грядки были, а я огородничать люблю, поэтому посадила укроп, петрушечку, салатик, редис. Приятно весной свое свеженькое сорвать. А неподалеку от грядок стояла маленькая беседка. Все звали ее «эгоистка» или «домик капризов».

– Понимаю, почему «эгоистка», – кивнула я, – из-за размера.

Эстер оперлась руками о раковину.

– Точно, там еле-еле двое помещались, прямо кукольное строение.

– Но «домик капризов»… – удивилась я. – Откуда это название появилось?

Экономка взяла губку для мытья посуды, капнула на нее немного геля и пояснила:

– Обычно строптивых детей ставят в угол, а Андрей Валентинович Соне говорил: «Капризничаешь? Иди в беседку и поразмышляй о своем поведении!» Конечно, такая мера применялась лишь в теплую погоду, зимой он дочь в кладовку с хозмелочами отправлял. Так вот, однажды пошла я нарвать к ужину салата, присела в грядки. Август был, темнело рано, меня за кустами не видно. Помнится, пожалела еще, что фонарик не прихватила, на ощупь пришлось зелень щипать. Вдруг слышу из «эгоистки» голос Агнии: «Девчонка отвратительно себя ведет, невоспитанна до предела. Лиде, похоже, все равно, что дочь говорит, как она учится. Вот я Ленку в строгости держу…» И давай свою кровиночку нахваливать, а ее двоюродную сестру в грязь макать.

Глава 22

Эстер не принадлежит к числу слуг, которых тортом не корми, а дай подслушать хозяйские разговоры, но в тот день ее охватило простое человеческое любопытство. С кем треплется Агния? Понятно, что не с Лидией Сергеевной. Может, с Надеждой? В доме как раз опять собралась компания друзей.

Собеседник Агнии молчал, слушал, а та окончательно распалилась и воскликнула:

– Неужели тебе не ясно? В Леночке течет настоящая кровь Бархатовых, отсюда в моей дочери благородство, разнообразные таланты, работоспособность, ум и красота. А в Софье взяли верх гены матери. Не хочу сказать дурно про Лидию, я знаю свое место, но, согласись, Елене следует быть в доме первой. Софья плохо учится, она проблемный истеричный подросток. И к тому же отвратительно влияет на Леночку, подает ей пример лени, разгильдяйства.

– Знаю, – раздался голос Андрея Валентиновича, – Соне нужны ежовые рукавицы. Она не понимает, когда с ней по-хорошему обращаются.

От изумления Эстер, сидевшая на корточках, плюхнулась прямо на грядку и сломала стрелки зеленого лука. А хозяин продолжал:

– Николай приготовил для Сони лекарство, пообещал, что оно пригасит ее вспыльчивость.

– Уж извини, но от коровинских сушеных жабьих лап нет никакого толку, – отрубила Агния.

Профессор кашлянул.

– Гомеопатия – мощное оружие.

– Нет, Соне необходимо нечто более серьезное, – настаивала сестрица. – Например, аннениум или этот, как его, новое средство сейчас придумали… энеротараин. Моя соседка его принимает, и эффект потрясающий – была склочницей, стала нормальной бабой.

– Детям такие средства не дают, – отмел предложение брат, – а вот гомеопатия в самый раз.

– Ну, хорошо, – сдалась Агния. – Вот только я сомневаюсь, что белые шарики вздорную девицу перевоспитают. Кстати, я знаю хороший интернат за городом – с пятиразовым питанием, с отличными учителями. Там Софью живо в чувство приведут.

– Я не готов к такому варианту решения вопроса, – сухо ответил Андрей Валентинович. – Она моя дочь, пусть не очень удачная, но родная кровь. И что скажут люди? Как такой шаг отразится на моей карьере? Профессор Бархатов не смог справиться с воспитанием школьницы и, расписавшись в собственном педагогическом бессилии, посадил ее под замок? Это будет удар по моему престижу. Поползут нехорошие слухи, может пошатнуться карьера, а я как раз собираюсь баллотироваться в Академию наук. Нет и нет! Софья будет жить дома и ходить в обычную школу.

– Ага, конечно, Соня твоя дочь, а Леночка в семье никто, – всхлипнула Агния, – ее можно гнобить, девочка стерпит любые унижения, только бы видеть любимого дядю. Кровная дочь Софья ненавидит тебя, а посторонняя Лена обожает, готова тебе ноги мыть и воду пить.

– Пожалуйста, перестань, – устало сказал профессор. – Я как могу обеспечиваю Лену. Да, должен признать, девочка она замечательная, светлый, благородный ребенок, мне в радость с ней общаться, малышка, как губка, впитывает знания. Но ты сильно преувеличиваешь вредность Сони. Да еще словечко какое подобрала – «гнобить»… Кто в моем доме посмеет обижать Лену? Таких людей нет.

– Неужели ты не видишь? – воскликнула Агния. – Софья над ней издевается, присмотрись внимательно. Старшая вечно младшую шпыняет. Ты не хочешь отправить Соню в интернат, значит, отдаешь Леночку ей на расправу…

К сожалению, дослушать разговор Эстер не могла – от дома донесся крик Лидии:

– Эста! Ты куда подевалась? Мы когда сядем ужинать?

Радуясь тому, что окна беседки украшены разноцветными витражами и через них нельзя рассмотреть сад, экономка кинулась на зов…

– Поняла я потом план Гнюшки, – со вздохом завершила Эстер свой рассказ. – Очень уже сестрица хозяина хотела в доме власть захватить, но у самой не получилось, так она надумала через Ленку действовать. Небось объяснила доченьке, как Соню до истерики доводить, а из себя несчастную корчить. Агния ожидала, что у брата терпение лопнет, наплюет он на свою драгоценную карьеру, отправит Софью с глаз долой, тогда ее Ленка единственным любимым ребенком станет.

– Слушаю я вас, и создается впечатление, что вы говорите не об Андрее Валентиновиче, – удивилась я. – Карьера, престиж… Я знаю Бархатова с другой стороны. Мне он всегда казался человеком тихим, совершенно не озабоченным никакими административными привилегиями, типичным кабинетным ученым.

Эстер завернула кран и повернулась спиной к мойке.

– Ты же жила в советское время. Неужели забыла, сколько усилий требовалось, чтобы защитить кандидатскую? Уж про степень доктора наук молчу. И ведь еще нужно было должность получить соответствующую.

– Я помню, приходилось буквально драться, – ответила я. – Совсем не каждому это удавалось. Нужно было интриговать, занимать какой-нибудь пост, допустим, быть членом парткома или подвизаться на профсоюзной ниве. В то время написание докторской диссертации к науке имело мало отношения. Не знаю, как в других вузах, но в том, где преподавала я, дело обстояло именно так.

– Про то и говорю. А стать профессором, затем ректором было ох как не просто, – продолжала Эстер. – Тем более что Бархатов поднялся на вершину научного Олимпа довольно молодым. Он еще тот карьерист был, все подчинил своей цели! Я тогда и предположить не могла, что потом Андрей Валентинович затворником станет. Кстати, странно это. Он просто спятил.

Я схватила экономку за руку.

– Вы знаете о психическом состоянии хозяина? Откуда?

– Полночи вчера с Лидой проговорили, – объяснила Эстер. – Она мне такие вещи сообщила! Вон чего с людьми судьба делает. Конечно, ты Бархатова уже другим застала, его этот Бурмакин переделал. Только к добру ли это, раз у Андрея Валентиновича мозг поплыл? Ты вообще хорошо понимаешь, что случилось в доме много лет назад шестнадцатого сентября?

– Соня столкнула Лену с балкона, и та стала инвалидом, а еще Сонечка ударила маленького Юру, тот получил травму головы и замер в развитии, – покорно перечислила я события.

– Ага, – кивнула Эстер. – И что дальше было? Агния молчит в тряпочку, забирает из больницы дочь-инвалида и больше не выступает… Коровины тихо смываются и не поднимают шума… Надо же, какие благородные люди. Да Бархатов всем заплатил! Сколько кому дал, я понятия не имею, но отвалил немалые деньги, я уверена. Не удивлюсь, если оба семейства до сих пор бабки получают. И он наврал Лиде, что Лена умерла. Зачем?

– Не хотел тревожить жену, – озвучила я известное мне объяснение.

Брови Эстер поползли вверх.

– Оригинальная версия.

– Андрей Валентинович любит супругу, он не желал, чтобы Лидия мучилась, думая о парализованной девочке, поэтому объявил о кончине Лены. Решил, что Лидия Сергеевна поплачет и успокоится, ведь лучше ужасный конец, чем ужас без конца, – пояснила я.

Эстер скривилась.

– Уж не знаю, кто та скотина, что собрала нас снова вместе, но она явно неправильно выбрала сыщика. Ты абсолютно не в курсе семейных дел Бархатовых. Андрей Валентинович тревожился в первую очередь за себя – как обычно, думал о карьере, представил, чем ему может аукнуться скандал, поэтому и солгал Лидии. Хотел, чтобы жена испугалась посильнее и навсегда замок на рот навесила, никому бы никогда словечка про Лену не сказала. Рассчитал так: если о больной девочке она еще может проговориться, то о мертвой ни звука не издаст, побоится клейма «мать убийцы». Очень сомневаюсь, что им двигала любовь к жене. Даже открою великую тайну: никаких особых чувств там давно в помине нет.

– Секундочку, – пробормотала я, – сама видела, как нежно Бархатов относился к супруге до своего окончательного переселения в страну Хо.

Эстер засмеялась.

– Мне запомнились его фразы типа: «Дорогая, разреши положу тебе кусок торта… вон тот, самый лучший, из серединки», «Милая, ты сегодня прекрасно выглядишь» и так далее. Но это же простая вежливость! Бархатов, можно сказать, профессиональный хамелеон, так подстраивается под обстоятельства, что диву даешься. Нет, любовь у них давно иссякла, но они с женой стали друзьями. Лиде хотелось обеспеченности, уверенности в завтрашнем дне, привлекал статус супруги академика. Ну, разведется она с Андреем, и что в итоге? Мать-одиночка с подрастающей дочерью? Тухлый вариант. Ученый тоже не жаждал развода, им двигали карьерные соображения. Ректор престижного вуза просто обязан быть хорошим семьянином, развод не одобрят ни начальство, ни коллеги. Академическая каста очень закрыта, там свои законы, и их надо соблюдать. Тут уж точно: назвался груздем – полезай в кузов. Бархатов хотел сохранить свое реноме. А еще, думаю, из-за денег он жене про смерть Ленки солгал.

– Из-за денег? – в изумлении повторила я.

Эстер кивнула.

– Андрей Валентинович хорошо зарабатывал, Лидия тоже много получала, у них на сберкнижке лежала крупная сумма, что называется, на черный день. И этот самый черный день возьми и приди нежданно-негаданно. Я помню, как хозяин орал в комнате на жену: «Прекрати нести чушь! Нам сейчас надо скандал замять!» Он ведь не сразу про смерть Лены придумал, а через пару дней, после того как Лида ему заявила: «Хочешь раздать все накопленные средства? Озолотить Агнию и Николая с Надькой? А как же я? На что я поеду отдыхать зимой? Подумаешь, свалилась Ленка с балкона. Зарастет ее перелом». Да, видно, Агния с Коровиным приперли профессора к стенке. Первая, похоже, требовала золотую гору, да и второй не растерялся, все названивал сюда. Сразу-то про то, что Юра идиотом станет, никто не знал, мальчик без сознания неделю лежал, и Николай хотел деньги за травму получить. Все проще некуда: отсчитывает Андрей Валентинович пиастры, друзья их берут и помалкивают, не раскошеливается академик – Агния идет в институт и там рыдает. Туда же рулит Николай с жалобой на дочь ректора. Оцениваешь последствия для Бархатова?

– Гадость, – поежилась я. – Конечно, Соня совершила ужасный поступок, изуродовала жизнь двоюродной сестры и Юры. Но и родители их хороши! Требовать крупные суммы за увечье!

– А на какие тугрики детей лечить? – вздохнула Эстер. – Лидия Сергеевна уперлась, не хотела отдавать накопления. И тогда Андрей Валентинович сообщил ей о смерти Елены.

Экономка показала пальцем на проем, за которым находилась столовая.

– Они там сидели, а я здесь картошку чистила. Хорошо помню тот их разговор…

В комнату вошел Бархатов и сказал жене:

– Елена скончалась. Соня теперь убийца, а мы родственники преступницы.

Лида ойкнула, а муж продолжал:

– Если правда наружу вылезет, Софья пойдет под суд, потом будет отбывать срок в колонии. Рухнет наша жизнь, тебя как мать уголовницы уволят из института красоты, о себе лучше промолчу.

– Есть хоть какой-нибудь способ нас спасти? – заплакала Лида. – Ну за что мне такое горе? Господи, только подумаешь: «Слава богу, все обошлось», – как вылезает новая голова гидры!

– Я тебе уже предлагал мирное решение вопроса, – напомнил Андрей Валентинович. – Надо заплатить всем. Но ты же не хочешь.

– Мы умрем в нищете! – взвизгнула Лида.

– Ничего, справимся, – пообещал ученый. – Соню отдам в специнтернат, я нашел подходящий, там из нее человека сделают. Заработаю я семье на кусок сыра, но только при условии, что дочь останется на свободе. Иначе я окажусь без работы, меня не возьмут учителем истории даже в ПТУ, где готовят дворников.

– Распатронить заначку? – закричала Лидия. – Ах, какие же они сволочи! Нет бы по-дружески промолчать! Неужели у нас совсем ничего не останется?

– Ни копейки, – мрачно подтвердил муж…

Эстер замолчала, потом произнесла:

– Вот еще одна причина, по которой профессор про смерть Лены сказал: понял, что только в таком случае супруга согласится деньги со сберкнижки снять. Она у них была в совместном владении, если один вкладчик вознамерился снять крупную сумму, необходимо было разрешение второго.

– Странно, что супруги обсуждали столь деликатную ситуацию в присутствии экономки, – пробормотала я.

– А чего им таиться? – усмехнулась Эстер. – Я в доме жила, все видела.

– Да? И что же происходило шестнадцатого сентября, после того как детей в больницу увезли?

– Андрей Валентинович Софью в спальне запер и сам тоже в клинику в Прохоровке подался. Лидия мне велела кровавое пятно на полу гостиной отмыть, но сначала Соню вниз привести. Я приказ выполнила. Стала паркет тереть. Тут хозяйка принялась на дочь орать: «Поняла, что ты сделала? Сообразила?» Девочка сидит на диване, глаза как пуговицы, неясно, слышит она мать или нет, вид у нее как у зомби. А Лида ее трясет: «Помнишь, как Лену толкнула? Говори: «Да, мама, да, мама, да!» Я не выдержала и вмешалась: «Оставьте бедняжку, ей нехорошо». Лидия как завизжит: «У нас у всех шок будет, когда сюда милиция приедет!» Схватила дочку за руку и на второй этаж поволокла. Соня безропотно за матерью пошла, но двигалась, как кукла деревянная, видно было – плохо ей.

– Дальше, что дальше? – поторопила я рассказчицу.

Эстер вздохнула и продолжила:

– Девочка так взаперти и просидела, пока родители ее судьбу решали. Я Соне еду носила и видела, как ей плохо. Тогда слово «стресс» не употребляли, говорили «нервный срыв». Один раз доктора ей вызвали, но он не помог. Бедняжку постоянно тошнило, то ее колотило в ознобе, то трепало жаром, глаза красные, губы потрескались. Помню, велел ей Андрей Валентинович к машине идти, когда уже в интернат везти собрался, так я ему и шепнула: «Лучше Соню хорошему врачу показать. Гляньте, на привидение девчонка похожа». А хозяин как рыкнет: «Не лезь куда не просят!» Я и заткнулась. А вскоре мне расчет дали.

– Смею предположить, что вы тоже получили от хозяина деньги, – твердо произнесла я.

Экономка склонила голову к плечу.

– Да. Но в отличие от остальных я никогда Бархатовых не шантажировала, не говорила им: «Платите, иначе все растреплю про трагедию». Наоборот, я очень удивилась, когда конверт открыла. Если прислугу внезапно увольняют, хозяева обычно дают ежемесячное жалованье, а если очень повезет, то перепадет двойной оклад. Но Андрей Валентинович прямо-таки расщедрился. Хотя я молчала бы и без денег. Так уж воспитана, никогда не выношу сор из избы. Мне было их всех очень жаль. Но, как оказалось, семейные несчастья после раздачи слонов не завершились. Софья как раз поступила в институт, когда у Андрея Валентиновича нашли опухоль мозга.

– О боже! – воскликнула я. – Откуда вы об этом узнали, если с бывшими хозяевами не общались?

– Мне сегодня ночью Лидия рассказала, – вздохнула Эстер. – Бархатов очень растерялся, пал духом. Вот тут он оказался совсем не боец, проявил слабость характера, собрался умирать. Зато Лидия Сергеевна в отличие от подавленного супруга сохранила трезвость рассудка и начала его лечить. В ход пошли все методы, вот только от операции насмерть перепуганный Бархатов отказался. «Не хочу превратиться в слепого или глухого идиота! Заденут в голове что-нибудь, останусь живым, но буду инвалидом!» – твердил он. Надо отдать должное Лидии Сергеевне, она решила бороться до победного конца. В погоне за красотой и молодостью Бархатова свела знакомства со многими знахарями и целителями. Она пригласила в дом некоего Семена Бурмакина, экстрасенса.

– Вот уж глупость! – опешила я. – Не ожидала ничего подобного от Лидии. Бархатова дипломированный врач, хорошо понимает, что онкология не поддается пассам.

– Оно, может, и так, – протянула Эстер, – но Бурмакин Андрея Валентиновича вылечил.

Глава 23

– Быть того не может! – воскликнула я.

Эстер развела руками.

– Пересказываю с чужих слов, сама при чудесном исцелении не присутствовала. Семен ни копейки с Лидии не взял, пользовал пациента бесплатно. Официальная медицина от Бархатова фактически отказалась, раз больной не захотел оперироваться. А через год профессор приехал к врачу, и тот ахнул: нету рака, рассосался.

Дата добавления: 2015-12-01