|
Читайте также: |
Иван снова видел «кино» — перед глазами встал уже знакомый мрачный саркофаг, залитый ядовитым зеленым светом. Только теперь огромный зал с цистернами был наполнен светящимся туманом, который сгущался и становился плотнее в центре безразмерного помещения. Словно невесомый кокон, он укутывал, скрывал нечто в своем сердце…
«Не кокон, а колыбель, — раздался в голове голос Хозяйки. — Колыбель нескончаемых кошмаров».
Шло время, а картина не менялась, пока однажды земля не встала на дыбы, не задрожала в страшном приступе, и мертвое царство не пришло в движение: часть цистерн сорвались со своих пьедесталов и… Дальнейший хаос Мальгин разобрать был не в силах — скрежетал покалеченный металл, что-то шипело, испарялось, выплескивалось и смешивалось в диком, адском вареве. Когда туман рассеялся, юноша заметил ее — крохотную, распростертую на полу фигурку в величественном изумрудном сиянии.
«А ты романтик. — Ваня почувствовал, что Хозяйка улыбается, и была в этой незримой улыбке и горечь, и трогательная нежность. — Уметь разглядеть в луже токсинов изумруды… Девушки таких любят».
Бледное, покрытое какой-то прозрачной, бесцветной пленочкой лицо Анны виднелось теперь во всех подробностях. Она очень походила на Хозяйку, лишь волосы не отличались такой вызывающей пышностью и роскошью: как у всех в Метро, ее голову украшал короткий «ежик».
«Поймал, поймал — приукрасила себя немного. Но я же девочка, хоть и немного странная, мне простительно».
Она не была столь же вызывающе красива, как Света, но в каждой ее черточке чувствовалась сила, пусть скрытая и неявная, как у спящего хищника, кажущегося безобидным и расслабленным. Грациозная мощь. Сжатая пружина.
«Сомнительный, конечно, комплимент, но и на том спасибо».
На миг Ивану показалось, что плотно сомкнутые веки Анны дрогнули, но видение свалки исчезло, и он вновь оказался по эту сторону реальности.
— Когда я очнулась, — начала Хозяйка и тут же сбилась. — Короче, все изменилось. Она — сталкерша Анна, приемная дочь легендарного Павла Петровского по прозвищу Паша Цель, некогда возлюбленная не менее легендарного Игната Москвича, гвардеец и почетный гражданин станции Динамо, — навсегда осталась в саркофаге. Нетленная… а может, замаринованная, как уж честнее сказать, мне неведомо. Мое… ее тело до сих пор там. А я — здесь, и кто такая эта я, то известно одному небу.
Девушка задумалась.
— Иногда кажется, будто я газ или воздух. Или дух. Или пустота. Разумный океан на Солярисе, думающее нечто посреди свалки химических отходов. И не знаю, проклятье или благословение вернуло меня к жизни. Да и жизнь ли это вообще… Иногда, когда становится совсем плохо, обзываю себя Помоешной Владычицей, потому что обитаю, могу быть только там, где присутствует токсин с «моего» могильника. Даже не представляю, что там за газ такой. Он встречается в Метро, но очень редко и обычно там, где возникают большие проблемы с вентиляцией.
— Как в подземелье, где погибла Света? — прервал ее Иван.
— Да. Или как на Волгоградской… — Лицо Хозяйки сделалось почти прозрачным. — Я очень долго была одна. Меня никто не видел и не слышал. Вокруг только выжженная мертвая земля, но люди — самые смелые, упорные и отчаянные — стремились пройти сквозь Бажовскую, а я пыталась остановить, предупредить, спасти каждого из них, всех до одного! Но ты видел Костницу. Меня никто не услышал. Никто! Все умерли на моих глазах. Я чувствовала их страхи, воочию, в самых мельчайших подробностях, видела все кошмары, а помочь не смогла. Они все были глухи и слепы…
— Аня, успокойся, — испуганно попросил Ваня.
— Не смей называть меня так! — заорала в ответ взбешенная, уже не сдерживающаяся Хозяйка. — Это имя не принадлежит тебе! Слушай меня, ты все должен услышать, абсолютно все!.. Не живя, не имея тела, я мечтала умереть вместе с каждым приходящим сюда человеком, разделить его страх и боль и не существовать больше, не мучиться ощущением собственной пустоты. Но однажды на станции Волгоградская маленькая девочка показала в эту самую пустоту пальцем и громко закричала: «Там тетя! Сказочная тетя!» Ты понимаешь, крошечная, пятилетняя Катенька увидела, смогла увидеть. А потом и услышала. И мы разговаривали, много и обо всем подряд. Я пыталась выговориться за все годы одиночества с этой крошечкой, с самым лучшим на свете ребенком! Смерть не получила меня, я больше не хотела ее, не звала и не умоляла. Зато Катюша… она была обречена с самого начала, и мы обе знали об этом. Неизлечимая, очень мучительная болезнь, щедрый подарок нового мира. В тот роковой день я взорвалась, не выдержала наконец, и мою силу прорвало… Наверное, Катя и Аня умерли вместе. А Хозяйка обрела долгожданную мощь.
— Я не понимаю. — Голос Ивана звучал глухо.
— Я тоже… — Глаза девушки сузились, в них заплясали яростные огоньки. — Но в тот день, когда родилась Хозяйка, Волгоградская сошла с ума. Не могу вспомнить, а может, не хочу, но там произошло что-то ужасное.
— Станция запечатана сталкерами.
Хозяйка коротко кивнула:
— Что-то случилось с жителями, и виновата в этом я. Но упоение силой, властью — остановиться было невозможно. А потом все кончилось, и вернулось одиночество.
— Затем ты «встретила» меня?
— Не спеши. До «затем» прошли годы. Я кое-чему научилась. Например, управлять низшими мутантами, немного воздействовать на людей… правда, только пугать. Но и этого было достаточно, чтобы держать большинство любопытных подальше от Бажовской. Самым трусливым хватало стаи мутов, тем, кто понаглее, — наведенного кошмара. Я хоть как-то пыталась отмолить Волгоградскую и спасла немало жизней, поверь мне. Хотя самым лихим и безбашенным «зверята» и внушения нипочем… Твой друг, кстати, из таких.
К собственному величайшему стыду, о Живчике Иван вспомнил впервые:
— Что с ним?!
Вместо ответа Ване привиделся блуждающий во тьме товарищ. Совершенно не различая ничего вокруг, он куда-то упорно пробивался буквально на ощупь. Было отчетливо слышно, как захлебывается истеричным треском его счетчик Гейгера, как безостановочно матерится и подбадривает себя напуганный, усталый путник.
— Куда он идет? Там же «фон» безумный! Останови его!
Хозяйка отвернулась. Иван подскочил к ней вплотную и попытался схватить за плечи, но руки проходили сквозь ее ставшее прозрачным тело.
— Почему ты молчишь? Он же облучится! Аня, помоги! Помоги!
Она посмотрела на него широко раскрытыми пылающими яростью глазами и зло процедила сквозь зубы:
— Нравится тебе? Нравится вот так: все видеть, понимать, но быть не в силах хоть что-нибудь изменить? Я поделюсь своим могуществом — наслаждайся, любуйся, как умирает твой друг. А ведь он идет за тобой, хотя мог остаться в безопасном месте, мог отсидеться там, где я вас разделила. Но нет, он думает, что должен тебя защитить и спасти, сам не представляя, от чего или кого. И все равно идет, плюет на радиацию и идет. Скажи, Ваня, тебе нравится обладать такой силой?! Беспомощной, тщетной, напрасной?
Раздавленный, ничего не соображающий юноша лишь шептал, молил, заклинал:
— Анечка, милая, останови его! Анечка, пожалуйста, останови его!
Сухой, беспощадный ответ поверг его в отчаяние:
— Я — Хозяйка Медной Горы. Свободная, как ветер, могучая, как стихия. Я — Хозяйка Медной Горы. Бестелесная узница поганой, вонючей свалки, не властная над собой и собственной судьбой. Бессильная, как штиль. Бесполезная, как пустота. Всезнающее ничто. Я не могу ничего изменить, потому что он ничего не услышит и ничему не поверит.
Живчик исчез, и юноша с Аней вновь остались одни.
— Я отправила ему навстречу тварей. Надеюсь, им удастся отогнать его подальше от «очага». — Усталость и безразличие в красивом голосе, боль и привычная тоска в глубоких глазах.
— Спасибо, Хозяйка… Только зачем столько жестокости?
— Ты нужен мне, нужно твое понимание. Я хотела сделать мир лучше, всегда: и до — всеобщего до и моего личного до, — и теперь не передумала. Если небо наделило меня таким даром, он не может быть напрасным… Не хочу больше быть пустотой, существовать без цели и смысла. И мне кажется, теперь я знаю, зачем получила второй шанс.
Хозяйка замолчала. Она не ждала очевидного вопроса, не выдерживала театральную паузу, просто целиком ушла в себя, что-то обдумывая, подбирая правильные слова. Ее телесный образ вновь заколебался и «поплыл».
— Я должна благодарить тебя, ведь все ответы почерпнуты из твоей головы… Из памяти. Когда в замурованном подземелье ты откликнулся мне, я чуть не сошла с ума от счастья. Правда. После смерти Кати, после Волгоградской я совсем отчаялась, блуждала по нашему крошечному миру, как тень, и медленно теряла разум от одиночества.
В подземелье была очень слабая концентрация составляющей меня субстанции, а значит, была слаба и я. Все, на что меня хватило, — глупые страшилки. Извини, что напугала, но только для возбуждения страха нужно приложить совсем чуть-чуть сил. Ты даже не представляешь, насколько труслив человек, насколько подавлен инстинктом самосохранения. Он всегда открыт для испуга, его мозг находится в постоянном ожидании ужаса, в готовности к худшему. «Человек — это единственное существо, мотивированное к жизни ощущением неотступно следующей за ним смерти». Между прочим, дедом твоим сказано, мне бы на такое ума не хватило…
Хозяйка жестом остановила Ивана, порывавшегося спросить, откуда она знает деда:
— Не перебивай. Я должна была тебя чем-то зацепить, чтобы привести к себе, и этим «чем-то» стал страх. Он вел тебя, а я защищала: отводила глаза мутантам, укрывала от самых злобных тварей. Когда не удалось прорваться через Пояс Щорса, и вы попались безумному Дядюшке Айку, я «зазеркалила» твое сознание от его щупалец. Весь поход чуть не закончился катастрофой в туннелях Великого Полоза…
— Кого-кого? — Ваня все же не удержался и перебил.
— Так нелюбимый тобой Бажов называл Уробороса. Если тебе угодно, Уроборос очень чуток к моему присутствию. Понятия не имею, что им движет, но он выслеживает меня… И на этот раз он тоже рвался на рандеву с Хозяйкой Медной Горы, которая засела в голове одного знакомого тебе юноши со славным русским именем Иван. Вы спаслись в последний момент, и спаслись чудом.
Я была с тобой все это время: пока ты прощался с погибшей любовью, пока тосковал по утраченному дому, пока медленно сходил с ума от невыразимого горя. И мне удалось смягчить твои страдания, или хотя бы отвлечь от них. Но ты, Иван Мальгин, и сам проявил себя настоящим человеком. Я горжусь твоей силой, горжусь, что ты не сломался, не сдался, не предал себя. Ты — достойный наследник деда.
Младший Мальгин никак не отреагировал на похвалы, зато мучавший его вопрос про деда, наконец задал.
— В моем полном распоряжении — вся твоя память, — с мягкой полуулыбкой произнесла Хозяйка.
И было совершенно непонятно, оправдывается она или втолковывает глупому, капризному ребенку вполне очевидные вещи.
— Наверное, не стоит этого говорить, но глазами новорожденного Ванечки я даже видела его… и твою маму.
Ивана буквально затрясло, заколотило, лоб покрылся испариной, а губы прошептали: «Покажи ее».
Девушка посерьезнела, застыла в раздумье, а затем решительно покачала головой:
— Извини, но нет. Да и зачем? В твоем сознании уже есть образ, такой нежный и ангельский… Она тяжело умирала. Пусть это останется там, где и должно быть, — в прошлом.
Ваня ничего не возразил. Просто не мог, лишь смотрел и молил одним лишь взглядом. И Хозяйка неожиданно для себя смутилась и не выдержала:
— Один маленький «кадр» в подарок, и больше не проси. Момент, когда ей показывают тебя.
Одни лишь глаза — заплаканные, измученные, испещренные красными прожилками лопнувших сосудиков, полные муки и… мимолетного, очень и очень скоротечного счастья.
«Мама…»
Хозяйка терпеливо ждала, боясь пошевелиться, нарушить чужую магию, испортить волшебство.
— Спасибо, Аня. — Мальчишка был тих и немногословен, но слова сейчас и не требовались.
Глава 16
АЛТАРЬ
Маркус широко размахнулся и уже было, кинул зеркало в стену, но огромным усилием воли остановил занесенную для броска руку.
«Ты еще истерику устрой», — отругал он себя и крепче сжал зеркало, предусмотрительно держа его тыльной к себе стороной. Стоит развернуть проклятую стекляшку, и от праведного гнева ее не спасет уже ничто.
Конечно, старое, треснувшее в нескольких местах зеркальце ни в чем не виновато. Настоящий виновник страшных метаморфоз, случившихся с отражением Маркуса, в эти минуты спокойно разгуливает по поверхности и наверняка тихо или не очень радуется своему меткому выстрелу.
«Однако рано ты, безвестная тварь, радуешься. Маркуса так просто не возьмешь! Можно неловкой пулей разрыхлить ему половину лица, вырвать часть щеки, раздробить зубы, но ни одному сосунку не переиграть Тевтона в честном бою».
Рука само собой развернула зеркало. Если правильно повернуть голову, то отразится эффектная, породистая физиономия: блондина — дамского угодника, любимца всех девушек и женщин, настоящего красавца. Но стоит чуть не угадать с ракурсом, и станет видна чудовищная половина… Как мрачно пошутил Краснов, «Боюсь, до свадьбы такое не заживет». Впрочем, стоит ли себя обманывать? Такое не заживет никогда. Алексей Александрович, конечно, намекал, мол, у них там «пластику» могут сделать: и техника есть, и спецы остались, нужно лишь побыстрее закончить операцию в Ебурге, и тогда он заберет Маркуса с собой…
Верить в сказки Маркус не привык, но на этот раз реальность обошлась с ним чересчур сурово, чтобы можно было на корню отсечь саму возможность фантастического исцеления. Пусть маленькая, крохотная надежда живет где-нибудь в дальних закоулках души, авось и правда по-человечески залатают да подшлифуют… Только бы не видеть уродливого монстра в каждом отражении.
А пока — железная маска на пол-лица, довольно ладно и умело изготовленная кем-то из местных умельцев. Из зеркала за Маркусом неотрывно следили горящие, налитые кровью глаза, выглядывающие из-под ниспадающей пряди ухоженных светлых волос. Вся остальная часть лица была плотно укрыта стальными наборными пластинами, по форме напоминающими нижнюю часть рыцарского забрала. Надо признаться, выглядит не так уж плохо, даже, э-э-э, брутально. Милые дамы будут сражены преображенным Тевтоном. Они любят таинственность и мрачную обреченность, и они получат ее. Но сначала — работа. Слишком много времени оставлено в больничной палате, слишком много ненужных эмоций пережито в этих стенах.
* * *
Рыжеволосая девушка в зеленом старинном платье и погруженный в себя юноша в мешковатом костюме радзащиты медленно шли подземными туннелями. Они не разговаривали и вряд ли помнили о существовании друг друга — слишком далеко витали их мысли, слишком о разных вещах они думали и вспоминали.
Захоти Хозяйка проникнуть в сознание своего спутника, ей бы, как обычно, это не составило особого труда, но она опять была на Волгоградской, вновь и вновь переживая события давно минувших лет. И Ване, который первым пришел в себя, удалось застать ее врасплох.
— Ты не рассказала про дедушку.
— Ч-что? А, ну да, ну да. — Казалось, девушка неохотно возвращалась к реальности. — Твой дед был незаурядным человеком. Умным, образованным, интеллигентным, хотя таких даже в нашем скудном Метро довольно много. А вот действительно необычных — по пальцам пересчитать. Так вот, Александр Евгеньевич Мальгин был особенным, исключительным. Он умел видеть суть вещей и событий, разбираться в людях и их помыслах, а самое главное — пытался, причем весьма успешно, влиять на суть вещей, на события, на людей и их помыслы.
— Аня, ну почему ты всегда говоришь загадками?
— Потому что кто-то вечно куда-то торопится и совершенно не умеет слушать! — Хозяйка выглядела разозленной. — Вот в чем твой дед не преуспел, так это в воспитании у внука усидчивости и внимания. Видать, жалел непутевого и мало помогал ремнем!
— Молчу, молчу. — Иван принял игру девушки и придал себе сосредоточенный и даже немного покаянный вид.
— Вот так-то лучше. — Хозяйка наконец оценила рвение юноши. — Продолжаем. Ты знаешь, кто был автором идеи бескровного захвата Чкаловской? Изначально отец Живчика готовился устроить там настоящую мясорубку, а Мальгин смог выйти на чкаловского инженера и за определенное вознаграждение уговорил того испортить все питьевые фильтры на станции. Чкалы сдались без боя, да еще и были благодарны за чудесное, очень и очень своевременное спасение от жажды и отравления зараженной водой. А кто сомневался в искренности намерений великодушной соседки-Ботаники и пытался сопротивляться установлению дружески-покорных отношений, тот скоропостижно умирал или бесследно исчезал.
— Ты врешь! Это все ложь! — Иван заорал так, что испугался собственного оглушительного крика. — Добрее деда никого на свете не было и нет!
Хозяйка делано удивилась:
— А кто обвиняет его в злобе? Установление контроля над более слабой станцией диктовалось сложившейся на то время обстановкой — политические игрища шли по всему Большому Метро. Борьба за сферы влияния развернулась повсеместно: экспансионисты с Динамо рвались к власти и захвату всей старой ветки и ее новых «отростков». Ты бы знал, как ловко динамовская верхушка взяла все Уралмашевское направление… Правда, могущественная Площадь, тоже успевшая неплохо укрупниться и укрепиться, зубы ей пообломала и заставила поумерить аппетиты. Твой дед все процессы отслеживал и прекрасно понимал, что Ботанику до поры до времени спасает только удаленное географическое положение. Но уж больно сладким и притягательным для всех был «Дирижабль», да и весь богатый микрорайон. Александр Евгеньевич сыграл на опережение. Голодная и ободранная Чкаловская только и ждала, когда кто-нибудь приберет ее к рукам, что твой дед виртуозно и проделал, не пролив ни капли крови, если не считать насмерть отравившихся. Чкале предназначалась роль буфера, приграничной зоны между Большим Метро и зажиточной Ботанической. Отсюда у ваших соседей якобы сам собой родился культ силы, кодекс воина, самоорганизовались сталкерские отряды и прочие военизированные подразделения — их готовили на убой в случае отражения крупномасштабной агрессии. Конечно, с точки зрения несчастных чкаловцев Мальгин — манипулятор и расчетливый садист, зато для ботаников, тех, кто действительно был в курсе его настоящей роли в общественной жизни станции, — спаситель и отец нации.
Девушка прервалась, переводя дух:
— Что ты так на меня смотришь? Дурилка, это все взято из твоей памяти. Разве обычной сталкерше под силу такое придумать? Ты явно переоцениваешь мои умственные способности, я и половину слов-то подобных до недавнего времени не знала…
Видя недоверие Ивана, она продолжила:
— Дед повсюду таскал тебя с собой, ты присутствовал на куче самых разных переговоров и собраний просто потому, что он боялся оставить любимого внука хоть на минуту без присмотра, вообще не доверял тебя никому. Пока взрослые определяли судьбы мира, маленький Ванечка игрался своими нехитрыми игрушками… Вань, ну что мне толку врать? Хочешь, я назову твоих солдатиков поименно? Корнета и Игната, естественно, исключаю, ими вся детвора болела, а вот одноногий ковбой Йохан Морган? Разве такое кому-то еще под силу придумать?
Юноша смутился и побледнел — из уст девушки позывной самого главного его Героя звучал до ужаса нелепо, комично и даже кощунственно.
— Так что твой дед никакой не злодей, — заключили Хозяйка. — Вот о чем я талдычу уже битых полчаса. Покуда он жив был, Чкаловская даже рыпнуться не смела, крепко вы их в кулаке держали… Это потом начался разброд и шатание, приведшие к печальному результату. Но это лишь подчеркивает значение сильной и выдающейся личности. Ты должен гордиться, а не возмущаться, как малолетка. Пусть Живчик возмущается, его отец по всем статьям Александру Евгеньевичу проигрывал, хотя тоже далеко не последний был человек.
— Зачем ты это рассказываешь? — В голосе Вани не слышалось ни гордости, ни радости. — Я дедушку запомнил совершенно другим…
— Затем! — рубанула девушка. — Чтоб представлял, о каком человеке пойдет речь!
— Так это еще не все?!
— Пока только прелюдия была. — Хозяйка плотоядно улыбнулась. — Все самое интересное осталось на десерт.
Иван безнадежно махнул рукой:
— Добивай!
* * *
Крутящиеся лопасти стоящего на земле вертолета создавали вокруг него настоящую пылевую бурю. Потоки взбесившегося воздуха чуть не сбивали с ног бегущих к винтокрылой машине людей.
Ми-8. Коротко и емко, как все правильное в этой жестокой жизни, — М-16, АК-74, РГД-5… Маркуса искренне восхищала эта железная бескомпромиссная мощь. «Хорошо, когда цель далека настолько, что чувствуешь кончик ствола за тысячу миль от себя». Кто-то из «древних» сказал… Красиво, черт возьми, и очень верно. Знали те люди, что жили до, толк в силе: слова, оружия, размаха. Жаль, что так бесславно кончили…
Цель у Маркуса была предельно ясна и проста.
Найти и уничтожить Вольфа до тех пор, пока старик не успел перебраться через пояс Щорса и первым достичь Большого Метро, где, по слухам, ему хранили лояльность несколько западных станций.
В Большом Метро, понятное дело, бункерские не бывали с самой Войны. Может, бредит старик, и нет никаких больше западных станций. А может, он доберется до туда и поставит под ружье человек двести. Кранты тогда и Маркусу, и Краснову.
Но это так задача, официальная. Старика-генерала Маркус сместить, конечно, давно хотел, но чтобы лично его ненавидеть — нет, такого не было. Вольфа он, скорей, уважал.
Есть и другая цель.
Двое пацанов с захваченной Ботаники, проникшие в Бункер.
А в особенности тот, который своей неловкой пулей разворотил Маркусу его красивое лицо. Который его сделал уродом на всю жизнь.
Этого надо любой ценой отыскать и голыми руками придушить. Обязательно.
Тем паче, что у мелких подонков в руках теперь ценная документация с совершенно секретными сведениями о местонахождении Бункера и другого объекта…
Маркус слышал, как заверещал один из пацанов, когда девке вышибло мозги. Надо было вывесить тело бабенки на «Дирижабле» — он сам бы пришел. Это была его самочка, и тварь бы обязательно явилась за трупиком любимой шлюхи. Тут бы Маркус и повозился с его лицом…
Тевтон горестно вздохнул, натянул на голову массивный шлем с наушниками и махнул рукой пилоту: «Поехали!» Летательный аппарат завибрировал всем «телом», дернулся и тяжело оторвался от земли. Пятнадцать бойцов Бункера и их предводитель впервые в жизни поднимались в небо.
Как назло, всю округу заволокло густым, плотным туманом. Пилоты отчаянно матерились, но ничего поделать не могли. Маркус скрежетал зубами от обиды и злости, однако сквозь белесую пелену, как ни всматривался, не видел ни зги. Только остовы высотных домов выглядывали сквозь дымку, все остальное безнадежно тонуло где-то внизу. Выполнение второстепенных заданий оказалось под большим вопросом.
Блондин еще несколько минут гонял вертолет над районом, сверялся со старой картой, ориентируясь по высоткам и делал в ней какие-то пометки. По всему выходило, что путей для беглецов оставалось не так уж и много. На юго-западе Ботаническая граничила с Вторчерметом, облюбованным ордами мутантов, на юго-востоке находился еще не опустошенный торговый центр «Екатерининский», но его уже тщательно обследовали и взяли под охрану. На запад и восток уходила объездная дорога, идти по которой было чистым безумием: во-первых, до «жилых» кварталов добираться несколько километров, а во-вторых, она уводила в заманчивые, но слишком слабоизученные места, куда без тщательной подготовки соваться, явно не следовало. Оставалось северное направление: улицы 8-го марта и Белинского.
«Вот только Вольф, пронырливая сволочь, самыми очевидными и простыми путями ходить не привык, — рассуждал про себя Маркус. — Ему понятно, что Восьмое марта и Белинка перекроются в первую очередь, а „Екатерининский“ начали шерстить еще по его указанию. Что остается? Юг? Навряд ли, он никуда не ведет, делать там абсолютно нечего. Запад? Пустошь из уничтоженных кварталов, очаги радиации, агрессивная, расплодившаяся фауна. Решится ли? Этот может. Трудная задача, вполне в его духе. Восток? Восток интереснее всего. Идти туда гораздо дольше, но и районы открываются значительно более перспективные — Сибирский тракт выводит к центру города в обход Пояса Щорса; фабрики „Урал“ и „Конфи“, да и концерн „Калина“ толком не разграблены, а значит, генералу будет, где зализать раны, пересидеть „смутное время“ и пополнить припасы. Микрорайон Синие Камни опять же недалеко, он мародерами вообще не тронут…»
Маркус представил дорожную развязку: огромный мост у «Калины», заканчивающийся адской транспортной мешаниной из Объездной дороги, переулка Базовый, Сибирского тракта и улицы Куйбышева. И куда не кинь взгляд, повсюду «клондайк», где обязательно найдется, чем поживиться… Проблем у генерала возникнет ровно две — расстояние в десять километров для современного мира просто огромно, особенно по открытой, простреливаемой отовсюду местности. Это раз, так сказать, меньшее из зол. А вот пройти отрезок восемьсот метров от бывшего пивзавода до Базового — задача нетривиальная, требующая и удачи и смелости. В этом месте трижды проклятый ЦПКиО, рассадник всевозможной живности, пересекает Объездную, по которой выдвинется Вольф. Другого пути нет…
Блондин нахмурил тонкие, ухоженные брови и в задумчивости потер прикрытую противогазом переносицу. «Я бы не пошел, слишком там погано. Но ручаться за Вольфа… Безумный, отчаянный старик. Даже немного обидно, что он оказался по ту сторону баррикад».
Конечно за пятнадцать лет, что они просидели в изоляции, на поверхности многое могло измениться, но, как показывала жизнь, да и весь опыт Маркуса, в лучшую сторону не менялось ничего и никогда. Каждый новый год подводил человечество ближе и ближе к бездне. На этот раз — окончательной.
Итак, решение принято. Блондин тряхнул головой, подошел к пилотам и жестами показал: «Садимся там». Вертолетчики некоторое время отбивались: «Туман, не видно ни черта, можем задеть лопастями…» Оглушительный шум двигателей заглушал все возможное красноречие Маркуса, а потому тот, не тратя слов понапрасну, извлек из кобуры пистолет и продемонстрировал гладкий вороненый ствол одному из спорщиков, для пущей убедительности приставив оружие прямо к визору. Аргумент подействовал — уже через пять минут небесная машина не очень грациозно, зато точно в назначенное место опустила свое огромное железное брюхо. Перекресток улиц Луганская — Кольцовский тракт, идеальная огневая точка для засады. Если Генрих решится идти на восток, мимо он не пройдет…
Поколебавшись, Маркус отрядил на задание восьмерых бойцов. Для одинокого генерала, сопровождаемого от силы парой верных солдат — точного количества никто не знал, слишком быстро происходили события в последние часы, — восьмерка казалась явно избыточной, однако блондин знал реальную цену своим подопечным. Все боеспособные части находились сейчас на оккупированных станциях, и в Бункере оставался самый бесполезный сброд. Именно такие люди и составляли костяк собранной наспех команды Маркуса. Никакие.
«Может, хоть числом возьмут, криворукие да кособокие». — Блондин презрительно сплюнул и, повернувшись к напуганным его выходкой с пистолетом вертолетчикам, скомандовал:
— Летим через Щорса. Направление — станция Уральская.
* * *
— Все считали Мальгина глубоко религиозным и верующим человеком, что в условиях оголтелого большевизма казалось простым обывателям рискованным и смелым. Он действительно отличался сильной верой, но слепым фанатиком не являлся никогда и ни в чем. После Армагеддона многие, а то и почти все, в Боге разуверились. Не смогли простить Ему пережитого ужаса, нового, но, по их мнению, незаслуженного изгнания из рая. А Александр Евгеньевич, наоборот, в вере укрепился.
Хозяйка посмотрела на Ваню, но тот лишь непонимающе пожал плечами. Мол, верил и верил, что ж тут такого?
— Как всякий человек, несущий на своих плечах значительную ответственность, он знал, что за некоторые вещи — этих материй я совсем не понимаю — люди обязаны были когда-нибудь заплатить. И они заплатили по полной — своими душами и жизнями. А кто выжил, продолжили нести бремя и долг, даже еще больший, чем прежде. Ведь очень и очень немногим посчастливилось получить второй шанс. Во «вторых шансах» я очень большой специалист, так что понимаю, о чем говорю. Следующий «катарсис», или, что ближе к истине, потоп, станет для оскудевшего человечества последним. Никаких третьих шансов не предусмотрено, на кону стоит все. Есть вещь, о которой твой дед не знал, потому что просто не мог знать. И никто не знает, хотя очень скоро могут узнать абсолютно все, без исключений. Мы на пороге нового Апокалипсиса. Это Мальгин предсказал, пусть и не угадал причину — он ошибочно считал, что вскоре должна взорваться Белоярская атомная станция, которая окончательно похоронит город. Но сам «триггер» не так уж и важен. Главное — Екатеринбург обречен, а уж что его добьет, то дело десятое.
Слова Ани не произвели на Ивана какого-либо впечатления: разговоры о новом конце света велись на Боте постоянно и по популярности уступали лишь обсуждениям пищевого рациона на день. Равнодушие собеседника не укрылось от Хозяйки и, казалось, даже расстроило ее. Впрочем, вида она постаралась не показать.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав