Читайте также:
|
27 ноября
Я бесконечно виноват перед вами, мистер Лэндор, ибо манкирую своей обязанностью регулярно сообщать вам обо всем, чему являюсь свидетелем. Тревога, поднявшаяся в академии в связи с убийством Боллинджера, наполняет самый воздух таким изобилием глупейших слухов и нелепейших домыслов, что каждый мой шаг непременно оказывается под пристальным наблюдением множества глаз. Скажу вам больше: некоторые кадеты смотрят на меня с нескрываемой подозрительностью. Можно только догадываться, о чем они говорят за моей спиной!
Способен ли человеческий язык правильно передать весь ужас, охвативший меня при известии о жуткой кончине Боллинджера? Я не говорю, что этот дерзкий и задиристый человек был невинным агнцем… но чтобы его земной путь оборвался столь внезапно… Всякий раз, когда я пытаюсь задуматься о последствиях… я оставляю это занятие. Если убийца сумел расправиться с тем, кто был близок к семье Маркисов, что помешает ему избрать очередной жертвой Артемуса или даже… мистер Лэндор, меня охватывает дрожь при одной только мысли, что этот негодяй способен замахнуться на… животворный источник, питающий мою душу. Наше расследование начинает представляться мне пугающе медленным…
А пока что, мистер Лэндор, кадетское сообщество охвачено самой настоящей истерией. Она переходит все мыслимые границы. От многих кадетов я слышал, что теперь они ложатся спать не иначе как с мушкетом под подушкой. Некоторых болезненное воображение завело еще дальше. Они утверждают, будто бы убийцы Фрая и Боллинджера – это… духи индейцев, явившиеся отомстить за уничтожение их племен «бледнолицыми». Кадет третьего класса Родрик (честно сказать, невеликого ума человек) клялся, что собственными глазами видел такого призрака на Тропе свиданий. По его словам, призрак хищно озирался и держал наготове томагавк.
Мне также стало известно, что кадет Стоддард обратился к полковнику Тайеру с прошением о прекращении дальнейших занятий и отмене экзаменов. Свое прошение он обосновал так: академия стала небезопасным местом и кадеты не в состоянии заниматься с прежним усердием.
До чего же неприятно глядеть на будущих офицеров, струсивших, точно малые дети! И это в мирных условиях. А как они поведут себя в бою, когда вокруг – трупы, кровь и полная неразбериха? Не удивлюсь, если они изберут sauve qui peut[130]. Только к кому они будут там взывать, требуя обеспечить их безопасность? Не завидую солдатам, которым достанутся такие командиры.
На вечернем параде я узнал о нововведении нашего командования. Нам объявили, что теперь в караул будут ходить по двое. Прежде это вызвало бы шквал недовольства – ведь число нарядов в караул для каждого тоже возрастает в два раза. Однако кадеты так напуганы, что восприняли это новшество без ропота и даже с благодарностью. Пусть хоть небольшая, но все же гарантия их безопасности.
Однако настроения в кадетской среде – не главная цель моего нынешнего отчета. Я хочу сообщить вам, мистер Лэндор, некоторые сведения, касающиеся Леи и Артемуса. Сегодня днем я вдруг испытал какое-то особое волнение и, улучив свободную минуту, отправился к дому Маркисов. Мне хотелось удостовериться, что трагическая судьба Боллинджера никак не задела чувствительную душу Леи.
Постучавшись в дверь со знакомой надписью «Добро пожаловать, сыны Колумбии», я узнал, что дома только служанка, которую Маркисы на французский манер зовут Эжени. Это меня опечалило. Я стоял на крыльце, не зная, что предпринять, когда откуда-то до меня донеслись негромкие голоса. Я прислушался и понял: говорившие находились на заднем дворе. Мои колебания были недолгими. Обогнув дом, я направился к заднему двору, где Лея и Артемус вели весьма оживленный разговор.
Как часто бывает, люди, увлеченные разговором, не замечают ничего вокруг. Это обстоятельство позволило мне подойти на достаточно близкое расстояние и спрятаться за дикой яблоней, откуда я мог беспрепятственно подслушивать их беседу.
Мистер Лэндор, не думайте, что я с легким сердцем решился на поступок, весьма оскорбительный для моей возлюбленной. Несколько раз я порывался уйти и не мешать Лее и Артему су говорить наедине, но тут же вспоминал о своих обязательствах перед вами, дорогой мистер Лэндор, и перед академией. Только ради вас я остался. И только ради вас (мне несвойственно любопытство подобного рода) я сожалел, что яблоня не находится на десять футов ближе к Лее и Артемусу. Брат и сестра Маркисы старались говорить шепотом. Именно старались, поскольку человеческий голос не выдерживает долгого разговора шепотом (думаю, здесь вы со мной согласитесь). Говорящие вынуждены время от времени возвращаться к привычной манере речи. Пусть они говорят очень тихо, но по одному слову можно догадаться о смысле целой фразы. Вслушиваясь, я сумел, что называется, «надергать нитей». Конечно, целостный узор из них не составить, однако некоторые представления я все же получил.
Я сразу же понял, что Лея и Артемус обсуждают трагическую гибель Боллинджера. Несколько раз до моих ушей долетало имя Ренди, произносимое Артему сом. Однажды я услышал целую фразу: «Боже, ведь он был моим самым лучшим другом». Интонации голоса Артемуса свидетельствовали, что он искренне потрясен гибелью Боллинджера. Лея оставалась спокойной. Я почти не слышал ее ответов на горестные сетования брата. И вдруг она хриплым и довольно громким голосом спросила: «Кто следующий?»
«Кто следующий?» – вслед за ней повторил Артемус, также возвысив голос.
Потом они вновь перешли на шепот. Мне не удавалось разобрать ни слова. Но это перешептывание длилось недолго. Вскоре я ясно услышал обрывок их эмоционального разговора.
– Ты сам говорил мне, что он слаб, – сказала Лея. – От него можно было ожидать…
– Вот и дождались, – ответил ей Артемус. – Но это не…
Дальше они оба, словно спохватившись, опять зашептались. Отдельные долетавшие слова представлялись мне полной бессмыслицей. Неожиданно Артемус громко произнес:
– Милая моя девочка. Дорогая моя.
Они оба умолкли. Сквозь ветви было видно, как Лея и Артемус стоят, крепко обнявшись. Не берусь гадать, кто кого утешал, возможно, их утешение было обоюдным. Они замерли. Ни слова, ни даже легкого вздоха не срывалось с их губ. Их объятие длилось минуты три и, наверное, могло бы длиться еще, если бы они не услышали звук приближающихся шагов.
На тропинке появилась служанка Эжени. Ею двигало вовсе не любопытство и не желание пошпионить за Леей и Артему сом, а вполне прозаическая потребность набрать воды. Она топала к водяному насосу, покачивая пустым ведром. Если брат и сестра не видели меня, то служанке для этого достаточно было лишь немного повернуть голову. Однако Эжени глядела прямо перед собой, что я объясняю вмешательством Провидения (или природным равнодушием этой женщины, привыкшей сосредотачиваться на чем-то одном). Уверен, точно так же она «не видела» и Лею с Артемусом. Ее целью была темневшая впереди рукоять насоса и изогнутая труба с крючком для ведра.
Мое дальнейшее нахождение здесь становилось опасным и бессмысленным. Ну что еще я узнаю, ловя обрывки разговора? Видя, что внимание Леи и Артемуса поглощено Эжени, я поспешно ретировался и вернулся к себе в казарму, где принялся размышлять обо всем, чему оказался свидетелем. Увы, размышления мои были весьма бесплодными.
Сумею ли я застать вас в номере? Нет, мистер Лэндор, я предлагаю и вам заняться анализом обрывков упомянутого разговора. Но у меня почему-то не проходит нервное возбуждение, чего прежде со мной не случалось. О чем бы я ни думал, мысли неизменно возвращаются к Лее. Я снова и снова перечитываю строки того незаконченного стихотворения. Я усматриваю в них предупреждение о серьезной опасности. Как я мечтаю под водительством Святого Духа поскорее оказаться в положении Эдипа, разгадавшего загадки Сфинкса[131]. Поговори же со мной, голубоглазая дева! Прошу тебя, не молчи!
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав