Читайте также:
|
Мужчины и женщины ходят по свету,
Взывая к Создателю: тот или эта?
Находят, теряют, сердца остужают,
Уверенность мало кого посещает.
Счастливцы – нашедшие радость друг друга.
Хранимы их судьбы, их люди не судят.
Кому суждено отыскать свою пару,
Возможно, страдал в прошлой жизни недаром.
Мир грёз сновиденьем завесу поднимет,
Желанье без веры того не воспримет.
Мужчины и женщины, душу настройте!
Как много непар подавились любовью!
Секс – модное слово, вторично значенье.
Суть жизни не терпит второго решенья.
Счастливцы, сменив череду назначенья,
Любовь, как тряпицу, – быку на съеденье.
Смешенье кровей – многоликое знамя.
Есть судьбы древнейшего предначертанья.
Их выбор велик чередою участья.
Любимые лики едины как счастье.
К ним тянутся люди, даруя, что могут.
Их сердце в ответ, трепещет, и стонет.
Такая тоска посещает ночами!
Душа вместо песни омыта слезами.
Ищите свою половинку на свете.
Она где-то ходит, стенает и бредит.
К Создателю просим в надежде и вере.
Я видел, и вам пожелаю отведать.
– Алло, мамуля, привет, родная, ты там как себя чувствуешь, а то я уже на взводе. Спелись там твои вокалисты, а то мне телефон занимать нельзя долго. Ты как, сможешь сегодня всех своих оставить до завтра, надо, мамуля, сегодня срочно, я уже на примерку опаздываю, ты же в курсе, его обижать не стоит…
– Цыц, балаболка! Кого это обижать не надо? С какого такого перепугу Василёк без няни остался?
– Они её отпустили до завтра, а Василёк нормально, всё с Ефремом играет, мне тут другое надо, а с ним Василёк в порядке будет, ты уж вырвись, приезжай хоть так, ненадол…
– Не части. Кто он такой и где ты его зацепила? В кой-то веки на мужика запала. Да не молчи ты, горе ты моё. Слово-то хоть скажешь?
– Он с анонимной помощи по телефону, молодой вроде, но меня точно старше.
– Ты что, Катюша, возраст мужика определить не можешь?
– Могу, конечно, а тут по телефону, так что думаешь. Встретились – уже другое совсем. А сейчас, так вообще…
– А что сейчас, он что, облысел что ли?
– Нет, конечно. Они с Васильком уже четыре часа из детской не вылезают. Я им пироженок с соком хотела дать, а они сидят на полу оба, и на меня как на дуру смотрят. Так я и не поняла, кто из них старше.
– А сейчас ты что делаешь?
– Боюсь я. Хожу как дура и в щелку заглядываю. Он же вроде джокера в фирме этой. У него там запись на звонок – аж не знаю за сколько. А я только вчера записалась, а он взял и позвонил сразу. Встретились сегодня, вот он сидит теперь с Васей, а я дура вокруг круги нарезаю. Мне с агентства звонили, сказали, если он на Луну после полетит, то пусть телефон сообщит. Говорят, что раз так захотел без телефона общаться, то ему ещё двух клиентов принять полагается. А мне сейчас к продюсеру ехать надо – разорваться, что ли? Да и не могу я сейчас, со здоровьем что-то творится.
– Что творится?
– Ах, мамочка, сама не пойму, что происходит. В голове ветер все мысли уносит, а в животе печёт. В жар бросает. Как загляну к ним туда, так и бросает. Хожу туда- сюда мокрой курицей.
– Может, съела чего?
– Ничего я не ела. Всё в порядке с желудком.
– А ты съешь милая. Иди, съешь пирожинку. А «пацанам» своим чего- ни будь существенного подай. Да хоть чаю с бутербродами. Сыр, колбаска, икорка. Давай, растряси холодильник. Стряпуха из тебя сей час ни коакая, а бутербродами выкрутишься.
– Ну вот, теперь голод одолел. Пошла я на кухню.
– Э-э-ей, дитё тронутое! Трубку не бросай. А то я помру от любопытства. Взвоешь тогда белугой.
– Да не брошу я тебя, слышишь, не брошу. Только чего ещё рассказывать?
– Какой он, расскажи, красивый, наверное?
– Не знаю, на крокодила не похож, вроде, так, средненький такой.
– Ну ты даёшь, у тебя можно сказать сексуальные отношения вовсю, а сама разглядеть не смогла, с кем.
– Какие это сексуальные отношения? Я подойти-то к нему боюсь, а ты, ты, мама…
– Много ты, Катюха, понимаешь в сексуальных отношениях. Когда прелюдия в самую точку бьёт, то, как ты говоришь, ветер в голове и печка э-э-э. В общем, где надо, там и греет. И вот что скажу, самое-самое – когда мужик в тебя даже не прицеливается. Крутишься вокруг него, ля- ля- ля, – ля- ля- ля, а сама полная дура. В душе солнышко светит, а внизу удержу нет. Да если бы я в своё время такого мужика встретила, я бы прежде всего купила в магазине памперсы, а потом… Ттоже как ты, под дверью визжала от радости. Что-то работа у меня на ум не идёт. А пошлю я, пожалуй, всех своих до завтра. Ничего, обойдутся. Сейчас приеду, жди. Тебе памперс купить?
– Издеваешься, да? Ой, подожди, мамуля, Васенька идёт.
– Мама, мы с Еффрремом сегодня гуул я ть пойдём в б а ню. Еффрем сказал, пусть бабушка завтра приедет, вечером. Мы чай пить будем вместе. С тортом. Всё я пафол.
– Ты всё слышала? Как тебе это нравится? Что мне делать-то, а?
– Иди с ними вместе, а с твоим продюсером… Сейчас позвоним и всё уладим. Я к нему сама съезжу. И гастроли малость перенесём, в общем разберёмся. Куда он денется?
– Мама, ну куда я с ними?
– В баню, глупая, в баню. И вот что, ты давай, доча, держи его крепко.
– Чем это я его удержу?
– Грудью, чтобы не ушёл к другой дуре. На что он у тебя запал?
– А я откуда знаю. Он ко мне не клеился, скорее наоборот. А что мама, я совсем дура, да?
– Конечно, Катёночек. Такая взрослая, мокрая, счастливая дура. Пока была умной, по шее от жизни получала, и всякое дерьмо к тебе клеилось, а сейчас ты дура счастливая. Всё, утри сопли и дуй к ним. Он, поди, к тебе в гости не просто так напросился. Или он что, по каждому звонку в гости бегает?
– Нет, вроде. Федосов Дмитрий Павлович –, это директор из агентства, – сказал, что он первый раз у бывшего клиента оказался. И ещё сказал, что если я его уговорю с ним самим, как с клиентом поработать, то он мне заплатит как за сольник.
– Что-то я не поняла, Катёнок, ты кого там подцепила? Ты у него фамилию спрашивала? Не Коперфильд, нет?
– Мама, не волнуйся, всё в порядке, хотя странно, конечно. Я тебе сейчас всё расскажу. Мне Дмитрий Павлович всё сам рассказал.
Ефрем появился у них два месяца назад. Без жилья, без прописки, ну это потом выяснилось. Он собеседование прошёл и работать начал бесплатно на испытательном сроке. Он ему и сейчас за звонок по тысяче платит. Два звонка в день, и всё. Один день всего бесплатно и отработал. Теперь у них в агентстве только его и требуют. А Ефрем как хочет, так и работает. Через неделю все в агентстве к нему сами на приём записались, а он – ни в какую. Говорит, что психологов лечить – самое невозможное занятие, веры, говорит, у них нету.
– Ефрем-то твой разве не психолог?
– Не мой он, мама. В том-то и дело, что он ничей совсем.
Десять классов у него, и кажется всё. Он о себе ничего не рассказывал.
– Действительно, странно. Дай-ка мне телефон этого директора.
– Мама, не стоит. Какая разница, откуда он взялся, а в дела его лезть… Он слишком свободная птица. Дунешь против его воли, мне что тогда делать прикажешь? Я только сейчас поняла, что Василёк тогда меня может и не удержать. Так что, мама, не дуй против ветра. Вот увидишь его завтра, и сама всё поймёшь. Ой, что я говорю? Мамочка, это же сумасшествие какое-то. Он же сам как, как... Не успел свалиться на мою голову, а я уже все судьбы на себя примерила. Узнай про него, мама, только умоляю тебя – очень осторожно. С ним, похоже, как с бомбой, раз – и всё, приехали.
– Права, доченька, права. Я тебе позже сама позвоню. Будь умницей.
– Здравствуйте милочка, дайте-ка мне директора вашего. По-моему, его Палычем зовут?
– Да, да, Федосов Дмитрий Павлович. Он сейчас у себя в кабинете. Вы подождёте? Он трубку не всегда берёт. Как вас представить?
– Маргаритой Марковной представь. Он, кажется, пару раз заходил ко мне в ресторан.
– Да, да, Маргарита Марковна, чем обязан?
– Да ни чем, собственно.
– И то хорошо. Бывал в вашем заведении, очень, так это… Ссо вкусом. Так всё-таки, чем помочь смогу?
– Просьба моя деликатная. Знать хочется об одном человечке вашем, а задеть его неи дай мне Боже. Вот так-то.
– Какая всё же у нас деревня. Вроде большой город, а повернёшься не так как всегда – и на тебе. Я в курсе, что Ефрем сейчас у вас дома. Извиняюсь, у дочери вашей. Знать, наверное, хотите, что за фрукт такой?
– Догадливый вы, Дмитрий Павлович. Да, ещё вопросик имеется. Почему это ему городской номер требуется, а не как у всех – корпоративный. Не телефона же пожалели?
– О, это занятная история. Вы уж ему телефон сами из своих рук дайте, а мы всё оплатим и на свой корпоратив переведём. А то девочки измучились совсем. Наш-то телефон он у меня на глазах в руке раздавил. Да, да, вот так взял и раздавил. Я ему его выдал в качестве постоянной, так сказать, прописки в штат наш. С ним вообще мистика сплошная. Как только пришёл к нам, так эта мистика тоже следом пришла и не уходит. Я ведь даже привыкать стал ко всяким там непонятным событиям. Вы меня хоть слушаете?
– Очень внимательно слушаю. Вы рассказывайте, Димочка, рассказывайте. За мной благодарность не заржавеет.
– Угу. Сами меня поймите. Приходит чёрт-те кто, зовут его никак, а показывает себя так, как будто его на эту должность спецслужбы готовили. Со всеми ихними специалистами разных мастей, с экстрасенсами, мать их дери, и ещё чёрт знает кем. Я же не вчера родился, зарядил телефончик прослушкой, ну и сигнал слежения тоже поставил. Так вот, я ему телефон выдал, поздравил с зачислением в штат. А в ответ – опять мистика, чтоб её. Он на меня смотрит как рентген, ей Богу. Телефончик так в руке покрутил, глаза закрыл, да как даванёт его в руке. Мы специально модель с прочным корпусом, чтобы не портились от механических воздействий. Какой там! Как грушу раздавил, а потом и процедил мне, что если, мол, захотите, то меня найдёте, а шпионить за мной слишком дорого обойдётся. Я потом через недельку сообразил, что чуть не влез туда, куда, как говорится, дед Макар телят не гонял. В общем, выручайте с телефоном, а то порой так бывает, что клиенты его под нож меня поставить готовы. Мне это надо, как вы думаете?
– А что, серьёзные люди к нему обращаются?
– В том-то и дело. Я теперь в таком положении, что даже уволить его не имею права. Так сказать, долг перед Родиной должен исполнить. В принципе, я не против, и мне это только на руку. Я о такой рекламе и во сне мечтать не смел. Вон сколько отваливают за его звонки. Это, кстати, его принципиальное условие. Себе только тысячу берёт со звонка, а клиент должен мол сам решить, сколько это стоит, или пусть вообще не платит, если не захочет. Я когда такое требование от него услышал, чуть дар речи не потерял. Так он сам об этом с клиентом переговорил, ну а дальше разнеслось по нашей деревне. Я-то думал, что это глупость несусветная, так он же мне нос утёр, в очередной раз, заноза эдакая. Всё не как у людей. Только это между нами, конечно, Маргарита Марковна. Я прекрасно понимаю, что мои откровения с нами останутся. Раз Ефрем с вашей дочерью познакомился, то это настолько серьёзно, что вы ещё и не представляете. Так что нам с вами лучше вместе держаться. Он ведь, как мина. Ходишь вокруг него туда-сюда – и не подозреваешь, что можешь, вовсе не желая ничего плохого, взлететь ко всем чертям собачьим. Вы как, Маргарита Марковна, не устали ещё от моего поноса словесного? Вы уж простите, что я так вот вывалил всё, – устал немного внутри всё держать. А вы для меня как собрат по несчастью, так что ли?
– Похоже, вы правы. Вот только я ещё не определилась – по несчастью, или по удаче. Информации маловато пока. Может, ещё что вспомните?
– Приятно с умной женщиной дело иметь. Обязательно вспомню. Клиенты хоть за него глотку и рвут, а кто он такой, толком и не представляют. Мол, помог – слава ему да почёт, а уж откуда такое чудо взялось, людей на радостях и не интересует. Я ведь даже паспорт его толком не изучил. Знаю, что сидел он где-то под Магаданом – долго сидел, нешуточно. Мои-то дурёхи копию не удосужились сделать, а у него сейчас спрашивать… Мина, блин, ходячая. Я скоро с ним параноиком сделаюсь.
– Я что-то не поняла, как вы его вычисляете?
– Ой, это тоже мистика, но такая частая и точная, что мы все уже почти привыкли. Я ещё тогда спрашивал. Ну, когда он телефон раздавил. На какой телефон звонить, если наш он брать отказывается? Он и назвал, а потом оказалось, что девочки с мечетью связываются. Ефрем как раз там оказался. Он отработал, как положено, и новый телефон называет. На завтра значит. И таким вот макаром каждый раз, почти всегда в разные места. У нас уже такая картотека экзотических мест набралась. А иногда, так вообще… Ну вот, хотя бы сейчас посмотрю. Я специально записываю, куда попадаем. Интересно, знаете ли. Ага, вот хотя бы: Надежда Дмитриевна – директор фитнес-бара,; зёма из пивной – из «чёрт её знает какой»,; домашний номер капитана дорожной милиции Соловьёва Петра Леонидовича. Так, не назвался, дом торгового комплекса, тоже неинтересно, ага, ага, а вот – морг городской больницы. Вот ещё – бомж Витя, только что укравший телефон. Представляете, всё в таком духе. Судя по звонкам, куда его только не заносит.
– Занятная картотека. И как вы это объясняете?
– Лично я никак эту мистику объяснить не могу, а вот Ефрем сказанул следующее: «Необходимое узнать несложно, а то, что знать не следует, надо просто ожидать в спокойствии». Не у Коанфуция же он в учениках побывал?
– Вы меня действительно удивили. Почему такая загадочная личность заинтересовалась моей дочерью? Если он может предвидеть события, то тогда выходит, что моя Катюха совсем не случайно с ним познакомилась.
– Именно так и выходит. Маргарита Марковна, а не познакомиться ли нам, чтобы не по телефону о мистике нашем разговаривать? Я ведь профессионал всё-таки, и у меня столько всяких мелочей концами не сходятся. Может, поможете разобраться. Я ведь уже извёлся весь. Думаете, просто иметь дело с человеком, который наперёд знает, чем тебя через полгода огреет, если ты нынче не в ту сторону пукнешь?
– Договорились, дорогу в моё заведение знаете. Буду рада. Люблю решительных мужиков, а если ещё и не дурак, так и вовсе милости просим.
– Вот есть ещё штучка, раскопать её по-тихому у меня не вышло. Может вам удастся, у вас я слышал, контакты прямые имеются.
Наш офис в жилом доме находится, всё равно клиенты туда не ходят: работа в основном телефонная. Так у нас на площадке старуха одна живёт. Лет девяносто уже ей. Мы её Божьей вещуньей окрестили. Старушенция совсем одна, ну и, понятное дело, с головкой у неё не всегда в порядке. Такое, бывает, выдаст, что и не знаешь, то ли это она с приветом, то ли сам с катушек съехал. Нет-нет, да попадёт прямо в точку про то, что ей и знать невозможно, а подумаешь потом спокойно – и диву даёшься. Так вот, Ефрем с этой бабкой повстречались под вечер. Он за своими грошами пришёл, а мы уже уходить собрались – закрываемся. Двое операторов на ночь остаются, а остальные – по домам. Я сам там был тогда. У нас всё как положено: и двери, и замки приличные, а тут на тебе – не срабатывает, и всё. Возимся, возимся, и всё без толку. Выскакивает эта старушенция – и прямо к нам. Пальцем своим узловатым потрясает и говорит, что, мол, народ обкрадываем – вот замок и сломался. А потом Ефрема увидела, да на грудь ему и прыгнула. Кулачками по груди его постукивает и такую околесицу несёт, что и описать сложно. А смысл такой, что вот он, «дД’Артаньян», стоит, один-единственный из нас всех, зашибательский человек, и ради такого случая она, мол, сейчас помолится – и замок у нас исправится. А Ефрем, так вообще меня наповал поразил. Он к этой бабке так спокойно, как танк отнёсся, как к самой разумной из всех нас. Говорит: «Не беспокойся, родная, я уже попросил, сейчас и замочек закроем, а ты, родная, сегодня спи спокойно – сегодня получится». Бабка наша разулыбалась так, что и сказать нельзя, а потом и говорит: «Святоша больше никого не убьёт, Господь простил Святошу, у Святоши теперь глазки совсем открыты…». В общем, всё в таком духе. Замок как по команде взял и закрылся, так до сих пор и работает. Я это не просто так рассказываю. Если сложить все факты: вещую бабку,; её необычную реакцию,; всё что мне удалось узнать о Ефреме, – то выходит, что «Святоша» вполне может совпасть с кличкой на зоне. Там ведь тоже в самую суть заглянуть умеют. Я попытался проверить эту догадку, но пока пусто. Может, попробуете сами, догадка-то в самую точку бьёт. Тоже, конечно, мистика, да я уж настолько привык к этому, что видите вот, даже опираться на неё стал.
– А вы не стесняйтесь, смелее, Дмитрий. В вашей работе это лишним точно не будет. Спасибо пока не говорю, не телефонное это занятие. Я вам сама звякну, если повезёт, конечно. Ну ладно, не поминайте лихом, до встречи.
– Катюша, мы теперь, как по команде, за телефон одновременно хвататься будем?
– Будем, мамуля, теперь точно будем.
– Ну и голосочек у тебя. Ну, не тяни. Что там с тобой, как будто кто-то в стенку влип и на пол стекает.
– Да я это стекаю. Мам, купи памперс. Я серьёзно, а мам? При нём неудобно, а другие средства такого испытания не выдерживают. Их когда испытывали, меня позвать забыли, вот я теперь и мучаюсь. Что со мной делается, мама, это жуть какая-то. Надо в больничку сбегать. Пусть разъяснят, как с этой аномалией бороться. А то я на сексуальную маньячку больше похожа. Ведь я же на мужиков в последнее время и смотреть перестала. А тут на тебе, счастьице привалило. Куда теперь его деть только, не знаю.
– Везёт же дурам всяким. Куплю завтра. Доживёшь до завтра?
– Веришь, нет, мама? Весь день с ним и Васенькой – и только на прощание ну хоть что-то лично для меня сказанул, да и то: «Завтра, всё завтра». А что завтра? Сегодня мне что – на лужу всей изойти? Я же спать не могу. Вот придёшь завтра, ты уж собери меня тряпочкой. Мам, ну не молчи что ли.
– А что тут скажешь? В старости будет что вспомнить.
– Ну, утешила, спасибо тебе, мамуля.
Ой, мама, чё что сегодня было. Было, было, было, ну такое чудо было – у-у-ух.
– Да не томи ты. Колись давай.
– В общем, так. Сауна отдельная, слышишь, по полной программе, так аж...
– Доча, доча, с вами же Василёк был, да как же по полной пр..
– Дура ты, мама. Ты что, плохо расслышала, что из сеэкса мне такую дулю показали, что я уж и не знаю, с чем её кушать. Зато всё остальное, ну прямо, прямо – с Луны он, мамуля, или с Марса. И чего я тут раньше сидела, дунула бы к нему на Луну.
– Катька, чтоб тебя, хватит уже. Ты меня что, с ума свести хочешь? Колись давай, как дело было.
– Угу, колюсь. Видишь ли, он в основном с Васенькой, а меня на расстоянии держит, как чуму какую, ей Богу. Нет, мама, ну вот скажи, это как вообще понимать а? Я что, чума?
– Нет, доча, ты у меня не чума, это его заморочки. Тебе, Катёнок, привыкать придётся к нему. Именно тебе, а не ему. Я тут поговорила малость о нём, но надо ещё кой-куда позвонить. Не простой он человек, ой, не простой.
– Да, я в курсе. Они там такую карусель в сауне устроили, а потом представляешь, меня в качестве экспоната на кушетку уложили. И Ефрем Ваське давай показывать как массаж делать надо. Они ведь как ровня общаются, как пацан с пацаном. Только один поумнее малость, да побольше. Если бы ты знала, какая это умора, на них смотреть. Ты слушаешь?
– Ещё спрашиваешь, ну и…
– А что «и»? Я думала они поиграются, да и… В общем, мама, таких массажистов я не встречала. Нет, может, они и есть, конечно. Он Васильку всё рассказывает, где у меня какие травмы там, дефекты всякие, и когда это произошло со мной. До самого детства добрался, а я-то уже это позабыть успела. Он как раскопает очередную штуку, так Васильку и показывает, что с ней делать надо. Василёк туда же, ручками лезет. И, знаешь что, получается, очень даже. Если так дальше дело пойдёт, у нас целых два массажиста домашних появятся. Я сначала прислушивалась, что надо мной там делают, а потом всё, полная амба. Ефрем за меня всерьёз взялся. Устроил Васильку показательные выступления. Я от Васи лицо спрятала, чтобы он не увидел, что с людьми бывает, когда люди от наслаждения себя теряют. Они меня потом простынёй накрыли, ну прям как покойничка, и опять в парилку потопали. А я, мамуля… да что тут рассказать можно! Вот, уговорю его, в следующий раз он тебе сделает, вот тогда и рассказывай, если сможешь.
– Катюша, я боюсь на кушетку. Массаж – это серьёзная штука, здесь учиться надо.
– Не боись, не помрёшь. У него пальчики такие нежные, твёрдые как у хирурга, каждый узелочек чувствуют. Вот он эти узелочки распутывает, и от этого тебе так свободно становится, как будто оковы с тебя снимают.
– Ну ты даёшь, доченька. Такие сказки рассказываешь, хотя после того, что я уже узнала…
– Ничего я, мама, пока не даю, а так хочется! Так бы и уцеловала его в макушку, да…
– Кто о чём, а ты опять о бане. Соберись, страдалица. Доберётся он до тебя, ещё успеется. Что дальше-то было? Ты мне о нём лучше расскажи, какой он? А то потом поздно будет, чай не чайник, чтобы на ощупь выбирать.
– Что потом? Потом много чего было. А вот это мама, уже серьёзно.
Я тебе говорила, что они на равных всё время, и это не игры какие-то. Я думала, что быть наравне с маленьким полностью невозможно.
Объяснить не могу. Надо просто рассказать, что, произошло.
Мы потом в парке гуляли. Василёк закапризничал. Ты же знаешь, с ним это бывает иногда. В общем, они поссорились, переругались вдрызг. Представляешь, совершенно по-детски и совершенно по-настоящему. Разбежались в разные стороны. Один на одной лавочке сидит, а другой тоже на лавке ёрзает, на другой только. Со стороны, может, и смешно, а мне тогда не до смеха стало. Внутри колокольчики под сердцем так и звонят. Сидят и косят друг на друга. Пять минут пыжились, пока их не прорвало. Когда они добежали друг до друга, то Василёк ревел навзрыд, а у Ефрема плечи ходуном заходили. Я через плечо заглянула – мне плохо стало.
Мама, он же никогда не притворяется. Понимаешь, вообще никогда. Я, дура, думала, что он железный какой-то, а он… Вокруг него всё само собой происходит. Любые двери открываются. Он, если хочет, может с любым отморозком заговорить так просто, как с равным. И чудо готово. Этот отморозок приличным человеком становится. Просто так, раз – и стал. И ещё много чего вокруг происходит. Объяснить никак пока не могу. Он кто, мама?
– Святоша, наверное. Его так бабулька одна назвала, малость того… с приветом.
– А что, в самую точку. Других объяснений не вижу. Я тоже меняюсь, и все. Все, все, кто его касаются, начинают меняться, а он при этом вроде ничего и не делает. Так живёт себе дальше, как сам жить решил. И, самое удивительное, я уверена, что если хоть кто-то или что-то не даст ему возможности так жить, то он умрёт, мама. Ты понимаешь, мама, он просто возьмёт и умрёт, как закат. Так же естественно, так же красиво, и это страшно, мама! Мне страшно быть с ним рядом. Я так не умею, мама! Есть ли хоть одна вещь в мире, чего он действительно боится? Чтобы жить так, как он, нужно не замечать смерть, как будто её и быть не может. Иначе никак. Он железный, мама, и он самый хрупкий из всех. Как мне его уберечь, мама?
– Успокойся сначала. Такие, как он, в твоей защите не нуждаются. Для них Господь защита, или уж я не знаю. А ты, доченька, лучше верь в него. Страхи такие только душу ломают... Ну, что приходишь в норму?
– Не знаю, может, ты и права, и я просто дура набитая.
– Когда он завтра придёт?
– Ефрем Василька спать уложил и ему сказал… Да просто утром. Когда, не сказал. Он что, всегда так? Просто приходит, когда требуется, а не когда запланирует. Мне кажется, мама, он просто знает, когда это нужно, приходить. Просто знает всегда, и всё. Мама, у меня головка как, в порядке?
– Да в порядке, в порядке, успокойся уже. Давай-ка, доча, ложись спать. У тебя завтра очень длинный день будет. Длинный и счастливый. А к счастью, знаешь ли, готовой надо быть. Так что ноги в руки – и давай, дуй спать.
– Иду. До завтра, мамуля. Ты у меня самая мамулистая мама.
– До завтра, Катёнок.
– Ха-а, Марго-о. Как я рад тебя слышать.
– Привет, Петрович.
– Щас, подожди малость, ухо нацеплю.
Ага, вот так. Удобная, знаешь ли, штука. Давненько ты меня не радовала вниманием. Что, как всегда, дела поважнее старых друзей – да?
– Да ты что, старый, на прошлой неделе звонила! Склерозишь потихоньку?
– Слушай, голуба, мне твоих звоночков после дождичка в четверг маловато будет. Приепираться с тобой не хочется, а как в гости затащить, ума не приложу. Может, сама придёшь?
– Уговорил, приду. Где ты там закопался? Звук, как из подземелья.
– Никак что-то случилось? Больно сговорчива нынче.
– Так ты где, Пинкертон хренов?
– Далековато я, голуба, – в пригороде. Дачка мне по завещанию досталась. Вот я ей ревизию и провожу. Дружок мой преставился, земля ему пухом. Талантливый актёр был. К нему на эту дачку кто только не заезжал. Столько всего скопилось. Ты же знаешь, люблю я историю ручками пощупать. Вот и разбираю здесь всё. Такие ценности попадаются, одна переписка чего стоит. Ну ладно, тебе это всегда до лампочки было. А я со своими гавриками уже до подвала добрался. Дача эта раньше чьей-то усадьбой была. Витюша мне говорил, чья, да я запамятовал. Так вот подвалы здесь – ну, хоромы писаные.
Опа-на, берегись, мать вашу!
Живы, что ли? Ганза, вылазь от туда. Да не пинайся ты, чай не мусором придавило. Историку помоги. Да осторожнее ты его. Он хоть и молод, а уже профессор. Уважать треба прыть такую.
– Петрович, у вас там что, биржа обвалилась что ли?
– Тьфу ты, пыляка какая. Так, ребятишки, на воздух все.
Марго, подожди малость – выползу вот отсюда.
Представляешь, стеллажи там падать начали. Деревянные, узкие, мы как раз их разбирали.
«Казак», попить организуй и профессора нашего обласкай, а то на него смотреть тошно.
– К чему тебе профессор-то?
– Ой, лапа ты моя, здесь порой такие штуки выкапываем, что без профессора не разберёшься. Домик-то совсем старинный, и вещички сохранились ещё аж с тех времён. Я ещё при жизни Витькиной губу раскатывал на этот хлам, да он всё ни в какую. Говорит, «жить надо днём сегодняшним, так что не пороши душеньку пылью прошлых веков». Позёр хренов. Сейчас сам пылью стал, так мне что его, тоже забыть прикажете? Ну уж нет. Пыль историческая в нынешнюю реальность складывается. И если ты в этой реальности пыль прошлого не отбросишь, то и будущее сможешь заиметь то, которое сам определишь.
– Сложно как-то, Петрович, ты уж был бы попроще.
– Святая простота – это не ко мне, это к нему, не важно, в общем, к кому. А я что, я только учусь вот. А как в учёбе без сложности? Ну, чё чо скажешь?
– Слушай, старый пень, ты как, в студентах собрался до гробовой доски ходить?
– Это, милая, не зазорно, если имеется такой учитель, до которого всю жизнь тянуться можно. И так стараешься, и эдак, а он тебе постоянно горизонт ещё дальше покажет. Вот и выходишь ты перед ним вечным учеником.
– И где же ты такого учителя себе откопал, в подвале, что ли, своём нарыл?
– Последний раз сидел с ним вместе. Вот уже год как жду его, да что-то никак не встретимся. Что-то разболтались мы. Сказывай, что хотела.
– Святоша здесь объявился, не слыхал про такого?.. Эй, ты что там пыхтишь?
– Что-то сердце, Маргоша, прыгнуло.
– Петрович, кончай придуриваться. Когда это твоё лошадиное здоровье сбой давало?
– Не волнуйся, проходит вроде… Давай, подробней калякай. Каждый святоша имя иметь должен. Твоего не Ефремом кличут?
– Ну, раз ты у нас такой провидец, то расскажи, что за гусь такой.
– Дотопал, значит. Вечно с ним так. Ляпнет что, а ты гадай потом, когда это всё на тебя свалится. Я же не вечный, всё-таки. Это он свою жизнь сам отмеряет, как захочет, столько и жить будет, а я под Богом хожу, как и все.
– Ты что разворчался? Можно подумать, что мы все под ним, а он над ним.
– Не богохульствуй, старая перечница. Думаешь, зря кликуха такая к Ефремушке прилипла?
– Но-, но, полегче там. Расскажи лучше толком, а то на слюни скоро изойдёшь.
– Не гони лошадок. Сказывай, каким боком он к тебе прилепился.
– Да не ко мне вовсе – к Катюше. У них любовь вроде.
– Как это «вроде»? Так с ним не бывает. Если уж выбрал что, так тому и быть. Ты что, Марго, сомневаешься, что ли?
– Да кто он такой-то? Что за образину надо иметь, что бы все, кто его увидел, как кролики прямо, раз – и в стойку с лапками?
– Да ты что, неужели ещё не видела?
– Быстро всё как-то. Позавчера моя только познакомилась, вчера он всех успел околдовать, а сегодня обещал до меня добраться. Не понимаешь, что ли? Я же боюсь его уже. Катька уже... Все мы бабы кошки, когда приспичит. Василёк, так вообще… Вон тебе позвонила – и ты туда же. Он в телефонной службе работает. Что-то вроде психологического доктора. Так ихний директор мне таких сказок порассказал, что и думать не знаю что.
– Узнаю Ефремушку. Угнаться за ним – ха-ха, – тяжко это, в общем. Значится, сегодня повстречаетесь? Ну-ну, значит, сегодня и благословлять будешь. А свадьба, ох, блин горелый!..
Эй, пацанва недоделанная, сворачиваемся. В город едем. Казак, останешься с историком нашим. Разгребёте здесь всё без меня. Что стоящее найдёте, ну ты знаешь. Всё, пошевеливайтесь, гаврики, хлопоты у нас семейные.
– Эй, ты что там раскомандовался, как на пожаре?
– Маргоша, мне ехать часов семь. Ты за голубей наших не волнуйся. Промеж них всё правильно будет. Ты уж мне поверь. Я ведь с Ефремом много всего…, вВ общем, он мне как сын будет. Так что посажённым отцом, ты уж не обессудь, уважь старика.
– Ладно, ладно, раз так. Ты только душу из меня не тяни, расскажи всё толком. А то я как не при делах получаюсь.
– Непросто это рассказать. Это же не анекдоты травить. Рассказываешь о нём, а своя жизнь вся целиком следом ходит. Ну ладно слушай.
Привезли его к нам в зону «по-тихому». Без этапа всякого, просто так, с сопровождающим офицером. Представляешь, как гражданское лицо, без наручников! Статья убойная, да ещё не по одному человеку, а по целой группировке. И в деле такая приписочка имеется. Это я позже узнал, конечно. А приписочка такая: мол, социальной опасности не представляет. Вот и пойми, как может не представлять опасности человек, отправивший на тот свет двенадцать человек. А ему-то всего ничего. На малолетку уже не тянет, а сам сопляк сопляком ещё. У него всю семью братва под нож пустила. Тогда ведь беспредел по всей России гудел. Так вот этот сопляк взял всех их и приголубил разом, представляешь? Так просто, вычислил их всех в кабаке и такую бойню устроил. Никто из них не выжил, и всё ручками, без всяких там режущих и колющих. Психиатр даже аффекта не зарегистрировал. Во время расследования выяснилось, что никаких там боевых искусств в помине не было. Даже в школе мальчика не за кулаки уважали. Но случилось же, а то, что не сходится, записали в загадки. Вот его к нам и отправили.
Зона наша плёвая, чуть ли не поселение. На всю зону один пацан с убойной статьёй. Вроде курортная зона, а тут проблемного прислали. Тюремные порядки на каждой зоне свою окраску имеют. У нас тогда спокойно всё было. Хозяин сам его в барак привёл и речь задвинул, что мы аж присели. Сказал так:, – «Прошу любить и жаловать, а лучше чтобы вы его в упор не видели. Считайте, что он уже помер, только представиться позабыл. Так для всех спокойнее будет.». Хозяин речь толкает, а сам пацана за плечоё держит. А у того взгляд и впрямь, как у покойника. Что воля, что неволя – всё равно. Каждую неделю Ефрема к хозяину под конвоем. И что интересно, ни одна падла конвоирская на него даже голос не повысила. В глаза ему не смотрят, как на плацу команды штампуют. Не зона, а прямо красная площадь. Хозяин наедине с парнем калякал. А иногда важняк разный по его душу приезжал. Поди разбери, чего им всем от парня надобно.
Мы сперва подумали, что он чей-то родственник. А чего ещё можно было подумать, если он не сука позорная? Не из того теста его Бог слепил, чтобы стучать мог. Это сразу доходит, как только в глаза ему посмотришь. Парня такого все на расстоянии восприняли. Есть он, или нет вовсе, как-то так. Вот он на этом расстоянии и жил целый год. А к тому времени кое-что произошло, и дело его стало нам известно. И столько в нём необычного оказалось, что и удержаться нельзя от вопросов. Меня самого разобрало, вот я его и дёрнул к себе. Только разговорить его – и впрямь дохлый номер. Что сам захочет, то и скажет. Я уж и пытать его перестал. Так он сам через денёк подошёл поговорить. Сказал, что проклятие всю эту жизнь несёт, так, мол, и не избежал его. Чему суждено случится, непременно произойдёт.
Представляешь, каково это: ещё ребёнком знать, что тело твоё – боевая машина? Бесконтрольная машина для убийств. Я вот представил себя таким ребёнком, так ужас какой-то вышел. Это сколько же я народу на тот свет отправил бы?
То, что это не фуфел какой, стало понятно через полгода. У нас тогда национальная резня чуть не вышла. А хуже этого придумать сложно. Пришлось Ефремушке угомонить всех. Как сейчас помню, перекрестился, да и просит Господа, чтобы смерти не допустил. А потом, потом была песня с кровью. Так ведь никто и не помер. Хотя вполне могли преставиться. Очень всё быстро, красиво и страшно случилось. Я такое только по телевизору видел, в передаче о животных. Там какая-то зверюга стаю обезьян крушила. Лапой махнёт, а уж что под неё попало, так в разные стороны и летит. В больничку тогда пятнадцать человек загремело, и все со множественными переломами. Как будто их не пацан тронул, а трактор. Историю эту замяли очень быстро. Кому же охота националку раздувать. Не дай боже, опять вспыхнет. Так что Ефрем тогда в герои вышел, почитай для всех. Я его на следующий день в больничку отвёл, прямо из карцера. Хозяин постановил, чтобы Ефрем свою кашу сам расхлёбывал. Так он две недели туда и ходил. Представляешь, всех вылечил. Забавно было наблюдать за этим. Как будто на твоих глазах чудо руками делают. Вот только руки свои он подальше при этом прятал. Сядет против кого, руки под себя засунет, поговорит о том, о сём, а сам за это время становится мокрый совсеммышь[U4]. Вроде и не происходит ничего, а его со стула потом чуть не подымать приходилось. Пока с каждым не отработает, не успокоится. В карцер его относить приходилось. Как ребёночка малого несёшь, а у самого внутри всё слезами умывается, а то мысли всякие о вечном. Тогда, наверно, он родным мне сделался. Я его спрашивал, чего он через руки не лечит? Ответил, что рук своих, как огня боится. Мол, они только убивать умеют. Как тебе такая побасёнка? Ты как, Марго, что молчишь?
– Слушаю тебя, а сама тоже там нахожусь. Бедный мальчик.
– Ну, я же говорил, что не просто будет рассказать.
– Скажи, как можно в совершенстве уметь то, чему даже не учился?
– Знаешь, для меня уже не новость – жизнь ещё раньше. У каждого, наверно, была своя череда жизней. Наверное, Ефремушка в прошлом был отъявленным воином. Таким, что дальше и некуда. Как видишь, в душе его живёт отвращение к убийству. Но, видать, не так всё просто, раз судьба оставила ему всё воинское искусство.
– Как же он с такими страхами за массаж взялся? Катюша просто в восторге.
– Ну, значит, страхи к своим рукам потихоньку проходят. Так, глядишь, и инстинкты свои контролировать научится. Тоже дело хорошее. Ты вот что, не боись за ручки его. Того, кого любит, ручки его защищать призваны. Так что не дрейфь, родная.
– Сложно мне все эти заморочки понять. Это ты рядом с ним много лет был. А от меня чего ты хочешь, чтобы за три дня – бамс, и готово? Так не бывает. Всегда требуется время. Так что не придирайся. Лучше скажи, откуда такую кличку чудную откопали?
– Что же здесь чудного? В самую точку попали. Он и так без имечка целый год продержался. Просто удивительно для наших- то придумщиков. А как после бойни он всех повылечивал, вот тогда и приклеилось.
Ха! Я помню, как его передёргивало от этой клички. Но раз дали, то дали. Куда тут денешься? У нас после этого прямо мода какая-то появилась. Как сговорились, давай все креститься. Мне кажется, что это тоже его влияние. Знаешь, когда на твоих глазах происходят чудеса, то как-то проще к вере прийти. Священник вроде окрестит очередного, а после тот к Ефрему топает. Поделиться, так сказать. Поговорят о том, что у кого вышло, и знаешь что? Потом рассказывают, что вера в них опору какую-то находит. Ну, человеку понятней становится, зачем ему крещение понадобилось. И ведь умеет же к каждому свой ключик найти. Так что всё правильно, Святоша – и все дела.
Что тебе ещё узнать хочется?
– В голову не лезет пока ничего, и так каша какая-то.
– Разберёшься потихоньку. Ты только вот что, постарайся с ним поосторожнее.
– Да что вы, в самом деле? Одна душу свою на части рвёт, другой тоже не лучше, как будто я монстр какой. Что ему сделается, «киборгу» вашему?
– А ты что, не понимаешь? Его лично, можешь хоть с дерьмом перемешать. Плевал он на эти обиды. А вот если он – твоя семья или, скажем, принял тебя как самого близкого человека, то всё, приехали. Чего сотворить умудришься хоть с кем-то – его личная боль. Ты сделаешь, а ему больно, да ещё как! Марго, ты же слышала о повышенной чувствительности? Ну, когда по здоровому зубу постучишь – или по больному. Отдаётся-то совсем по–-разному! Ну и здесь то же самое происходит. Это для нас люди такие, да сякие. Это мы можем без боли внутри осудить кого-то, а то и затравить вовсе. И наши переживания липовые, с его переживаниями сравнивать не надо. Для него каждый человек – высочайшая ценность. Понимаешь, даже самый последний негодяй. Ну и представь, что один любимый человек гнобит другого не менее тобой любимого, да кого угодно возьми. Что он имеет для себя тогда? Боль, вот что. А теперь думай, зачем я тебе это всё говорю?
– Да как же я смогу никого не обидеть? Ну, сам посуди, я же не святая статуя.
– Поэтому и предупреждаю. Вот когда произойдёт что-то такое, а ты потом эту боль в его глазах прочитаешь, то и поздно будет. Вот тогда и поймёшь, что он не железный, а как бокальчик хрустальный. Держишь любовь его в своих руках, и только тогда замечать начинаешь, что жизнь вокруг – это камни и горы, и как этот бокальчик сохранить, непонятно. Не выбросишь же. Как можно выбросить человека из сердца, если любишь его больше себя самого?
– Неужели так пробирает?
– Да, Маргоша, именно так. И тебе это тоже предстоит.
– Катюша сказала, что рядом с ним все люди меняться начинают. Теперь понятно, почему… Петрович, я всё равно боюсь, только теперь по-другому боюсь.
– Не боись, голуба. Он поможет, да и я подсоблю.
Ты вот что, завтра жди, к обеду в ресторан подъеду. И этого директора конторы позови. Ефремушке людишки зря не встречаются – посмотрим, что за гусь.
– Слушай, Петрович, может, ты ко мне переедешь на время? Всё как-то спокойнее будет.
– Ну ты даёшь, мать. Сколько лет от порога гнала, а сейчас сама зовёшь. Ты уж реши сразу. Туда-сюда прыгать мне не пристало, чай не мальчик.
– Передерёмся же, как ты думаешь?
– А тебе что, привыкать, что ли? Подерёмся и оближем потом друг друга, семейная жизнь у всех разная.
………………………………………………………………………….
– Марго, алло, ты где там находишься?
– Не кричи, Петрович. В парке я, с Чарликом гуляю.
– Ууу, скатина усатая. Чтоб у него шлейка оборвалась, когда на бультерьера бросится.
– С чего ты взял, что он на каждую псину бросается? Котя, слышишь, нас не любят. Слышал, он тебе мяукнул что-то угрожающее.
– А ты ему передай, что если он опять мне в ботинок наложит, то я его на собачьих боях выставлю. А то ишь, деспот квартирный. Это ему не дворовым псам морды драть.
– Остынь, «Аника -воин». Котик мой ему дорогу перешёл. Не ругайся на меня и ботинки твои чистыми останутся.
– Ах вот за что я под раздачу тогда попал!. Ладно, пусть живёт. Мне же спокойнее будет. С роду бы не подумал, что дикий кот серьёзнее любого охранника окажется.
– Вот, вот, а ты ругаешься по чём зря. Я же его нашла почти дохленького, выкормила, а ты – собакам на бои отдам. Собачек не жалко?
– Ну ладно, Марго, погорячился, с кем не бывает.
Не шипи там в трубку. Вот блин горелый, кругом одни звери о двух ногах. Думал, еду к любимой женщине, а ПИИИИИИИИИИИИИИИИ…
***
– Алло!
– Алло! – (сказали оба и рассмеялись.)
– Тоннель, Маргоша, будь он не ладен.
– А я испугалась. Дорога. Давай не будем ругаться.
– Давай не будем.
– Из гостей я только что. Ты же не один в машине?
– Щас организуем.
Молодёжь, ухи прикрыли. Нет, давайте к обочине, и в рощицу по нужде.
Ничего, моросит – не льёт. Зонт мой возьми.
Рассказывай, всех выгнал.
– Я не знаю, как это рассказать.
– Начинается.
– Себя вспомни. Мялся, как институтка, это не просто, собственная жизнь за тобой ходит. Я, к стати, тоже не первый день на свете живу. И когда ты первый раз на зону попал, я между прочим ребёнка твоего рожала. Как сей час помню, принесли кормить, а он лучше всех детей на свете. Один раз всего к груди прижала. Потом сообщили, что умер. Я тогда чуть с ума не сошла. Доктор только руками развёл. Нет, мол, причины для внезапной смерти. Так с выдуманным диагнозом и схоронила. Я потом долго не решалась замуж пойти. Пусть Катька тебе как родная, а сегодня, когда Ефрем мне голову на грудь положил[U5] …
– Говори.
– Да не знаю я, как это рассказать.
– Давай, мать, как чувствуешь. Просто скажи.
– Бывает ли так, не знаю. Чувствую, что вот он мой первенец, глазками умными смотрит. Родной весь, ребёночком нашим пахнет. Мамой назвал, и всё у меня внутри оборвалось.
– Не реви.
– Сам не реви.
– Я не реву.
– Не ври, слёзы бегут.
– Ты не видишь.
– Ещё как вижу. Я же люблю тебя, и Катьку, и сына нашего Ефремом называю. Я вас всех вижу.
– Слушай, можно у него самого спросить.
– Чего спросить?
– Святоша может знать точно, действительно ли так бывает?
– Не смей. Не стоит ничего спрашивать. Тебе что, мало того, что уже имеешь?
– Права. Умница моя, как же ты права.
Ехать пора. Ночью, часа в два, буду у тебя. Пустишь?
– Кушать будешь?
– Нет, кушать будем потом. Любить тебя хочется.
– А я Ефрема с Катькой благословила. Думаю, у них сегодня первая ночь выйдет. Я Ефрему попеняла немного, что дочь в чёрном теле держит. Ты бы видел, как она на меня смотрела.
– Волчонком, поди?
– Не то слово. За спиной его спряталась, кулачки свитер кулачками до бела сжалаи, одни глазёнки поверх плеча сверкают. Василёк на шее у Ефрема из волос домики строит. А сам улыбается, ни дать, ни взять – Святоша. И я тут на пороге, со своими претензиями. Смешно, ей Богу.
– Ну и что потом?
– Благословила. Куда же я денусь, расз без этого ему никак. Чай пить пошли. Катюха Василька спать повела, а мы с ним ещё долго болтали. Так здорово было. Почему – не знаю, здорово и всё.
– Не объясняй, и так понятно.
– Потом Катюша пришла. Ютилась вокруг него, и так, и эдак. Кухонный диванчик уголком, ну ты знаешь маленький. Так она всё равно место нашла. Забралась к Ефрему на спину, прямо как маленькая. Обняла его ручками ножками, и затихла там, как мышка. Виданное ли дело, так себя вести. Хотела согнать нашу оглоблю. Не дал. Так с нею за спиною пошли до порога провожаться. Уже у дверей Ефрем меня обнял. Так заноза наша и не подумала на пол спрыгнуть. Хотя, я её понимаю, конечно. Мы с Катькой поцеловались на прощание, а Ефрем голову на грудь мне положил, и замер. Чего услышал – не знаю, только чувствую, – МАМА говорит. Сказал, так сказал. Внутри что-то лопнуло, и я не знаю, как это рассказать. Ты не думай, мне хорошо, очень хорошо, только слёзы…
– Ну, ну, не надо. Я скоро приеду. Поздно уже, веди своего защитника домой.
– Две влюблённые дуры среди таких мужиков. Наверное, это счастье. Пошли домой, Котя. Не гони там, слышишь? Не переживу, если что.
Странная это была ночь для молодых. Как же об этом рассказать?
Ночь состоялась для двоих, в желанный праздник.
Её атласный воротник украшен страстью.
Тиха, нежна, текла рекой неторопливо.
И чувствоа пламенем двоих, сердца щемило.
Как можно рассказать о том, что в совершенстве
Познать возможно, побывав за гранью смерти?
Немы слова, рассказа слог лягушкам на смех.
Пишу стихом о том, что пьют в любовной страсти.
Агонию былых страстей зажгите свечкой,
Расплавьте дар своей любви за ночь блаженства.
И лужа воска сохранит экстаза песню,
Её узор запечатлит всё совершенство.
Ночь незаметно пролетит, меж звёзд пространство,
Когда навечно заключит два сердца в танце.
Рекою магмы время льёт свои секунды
И замирает, когда ждёт своих безумцев.
Испивши чашу до конца, уснёт сознанье.
И бренность тела воспарит духовной властью.
Рассвет заглянет к ним в окно улыбкой нежной.
И лучик солнца, дара гой, уже под сердцем.
Без лишних слов, без бурлящей суеты, тихая и величавая, как полноводная река. Счастье, которое ни измерить, ни удержать невозможно. Поверьте, так бывает, когда любой вздох стоит целого мира. Да, и так бывает. Заря усыпила её и осветила его. Только поздним утром Катюша проснулась. Одна проснулась, а на столике сквозняк шевелил старый, весь измятый листок.
Это так просто, взять его и прочитать. Неужели сказка закончилась?
Не может такого быть, ведь он любит. На листке стихи, кажется. Стихи, это не страшно, возьму, пожалуй. Тяжело читать. В дрожащих руках, расплываются прыгающие буквы. Но это ничего, разве может не вернуться тот, который так ждал?
Я тебя ожидал, жил мечтой о тебе.
Я так сильно страдал, позабыв о себе.
Хоронил, что имел. Что сумел, не берёг.
Всё что создано мной тлен и прах погребёт.
Ночи спать без тебя – нет покоя во сне,
Дни прожив без тебя – не ценю их уже.
Я тебя хоронить не спешил никогда,
Я себя убивал, ожидая тебя.
Жить мечтой о тебе суждено до поры,
Когда свежесть утра каблучком постучит.
Увидав твой приход, сяду там, где стою.
Радость встречи с тобой я слезою запью.
Мало слов для тебя, не кори молчуна.
Посмотри мне в глаза и пойми всё сама.
Какой измятый листок. Дата проставлена. Выходит, что Ефрем уже семь лет как листочек этот хранит. Знал, заранее знал о нашей встрече. Как такое можно? Может, ему и можно? Поверить не могу, что встретила своё счастье.
Мама, мама, Ефем сказал, чтобы ты платье купила, белое. Он вечером придёт. Мама смотри, каких он мне лисёнков нарисовал. Только он их давно нарисовал. Они на разных берегах сидят и длуг на длуга гуустят. Мама, а что здесь в уголке написано?
– Это название картинки. Называется она, – «НЕПОРЯДОК». Не переживай, Василёк, лисята уже встретились. И больше никогда, слышишь, никогда не расстанутся.
– Мама, а куда вы с Еффремом хвостики спьятали?
Здесь и сказке конец, а кто на свадьбу попал, тот любим был и любовь дарил, и никому мало не показалось.
И я там был, и я это видел, и мне было хорошо, как и всем остальным. Много, как же много всех было..… Ба-а, какие разные люди пришли на свадьбу? Синева всех мастей свободно расхаживала между красной масти. Попадались и фрачники, рядышком с духовными сановниками и смешными малиновыми пиджаками. Да мало ли кто ещё попадался? Театральная братия кучковалась между людей разных сословий и возрастов. Ресторан Маргариты ломился от подобной разношёрстной публики. Всего одно объявление по ТВ с именем и адресом известного события собрало всех, кто получил от него больше, чем мог сам. У-у-у, а сколько народу ещё приедет завтра и после завтра? Пришла даже очень занятная парочка. Как же не заметить таких супчиков? Даже в такой столь разношёрстной компании все обернулись к ним, как по команде. Уж кого, -кого, а этих супчиков Ефрем ожидал с нетерпением. То, что эта парочка не имеет постоянного места жительства, бросалось в глаза сразу. Но не это притягивало взгляды.
Тощего вида старикан- – улыбка и подросток с отсутствующим взглядом, стеснительностью явно не страдали. Один из швейцаров при входе напрочь остолбенел, встретившись с ожившим взглядом подростка. Со вторым швейцаром заговорил вечно улыбающийся старикан. Ох уж эта улыбочка до корней волос. Даже когда спит, маска старческих морщим выдаёт целую гамму светлых переживаний. А уж когда улыбка расплывается до ушей, у-у-у… Вот тогда, с непривычки, столбняк вам обеспечен. Четыре мощных клыка, в полностью беззубом рту, согласитесь, прикуют внимание любого человека.
Оба швейцара-кролика остолбенели при входе, так и не поняв, что же с ними произошло. Парочка не спеша проследовала дальше через весь зал. Как сквозь масло, прошли они в плотной толпе, прямо к молодожёнам. Ефрем, к стати сказать, им очень обрадовался. Представил их самым близким и повёл весёлого старикана знакомиться с окружающими. Подросток не пожелал ни куда двигаться. Ах, да, совсем забыл рассказать, что невеста наша, Катюша, произвела на мальчика неизгладимое впечатление. После знакомства с ней, он, кажется, прирос к стулу, на котором она сидела. Собакой уселся возле, прямо на пол. Положил невесте голову на колено, закрыл глаза, и замер в таком нелепом положении. Стол у молодожёнов прозрачный, из стекла, и поставлен почти в центре всеобщего обозрения. А пацану этому хоть бы хны, как будто колено невесты для него дом родной. Так никто и не посмел его тронуть. А то, попробуй сунься. Жить ещё ни кому не надоело. Швейцар вон, до сих пор с оловянными глазами. Так и застыл по стойке смирно. Второй после старика быстро оттаял, а этот, как каменный. Ефрем только усмехнулся на удивлённые взгляды окружающих. Махнул рукой, мол, оставьте его в покое.
После, когда Катюшу упроасили спеть что- ни будь для гостей, пацан тенью двинулся следом. Катюша при этом даже бровью не повела. Показала ему на стул рядом с оркестром и погладила бритую лысину. Да-а, так приклеиваются к друг другу души, Бог знает когда породнившиеся на белом свете. Весёленький кланчик организовался. Я бы с удовольствием рассказал о каждом из них, но пути крови под большим секретом находятся. Так что, гадайте о том сами. Всё меж тем шло своим чередом. Гости кушали, каждому было, о чём рассказать соседям. В общем, свадьба эта, оказалась весьма интересным представлением. Чего только на ней не было: и экзотические кушанья; и актёрские затеи в разных жанрах, с цыганами и медведем, с клоунадой и пантомимой; а музыка, музыка… Организовали даже иллюзион, с участием всех присутствующих.
Под самый конец было от Ефрема слово – о любви, о дружбе, и о вечных узах времён. Слушали все, вставая со своих мест, улыбаясь и роняя слёзы. Да, эти полчаса стоили многого.
Нечасто нам удаётся на целых полчаса припасть к пониманию самой сути. Да какие уж там полчаса, хоть пять минут вспомните – и то, получше приглядевшись, обнаружите лишь правду, а вовсе не истину. Да уж, да уж, знавал я одного такого сказителя. Так он целый час мог истиной поливать. Ну уж так поливал, так поливал, что истиной уже даже и не пахло вовсе. Покорнейше прошу простить – увлёкся, знаете ли.
Вон сколько народу разного вокруг Ефрема собралось. И расходиться им вовсе не хочется. Может, и вы чего- ни будь подобного пожелаете? Поучаствуете в чём -ни будь того стоящем, али сами захотите народец организовать? Если и впрямь стоящее занятие, то не стесняйтесь, зовите в свою компанию. Я всегда, всегда рад буду помочь. Зря что ли сказку эту вам рассказываю? Общественный дух всё -таки. А что, я приду, с радостью приду. Лишь бы желания ваши общественные, личными не уродовались. А то и того хлеще, могут и впереди шествовать, украшенные рюшечками общественной значимости. Зачем нам такие парады? Нет, нам это совсем не понравится. Лучше уж наоборот, без страстишек личных. Но это уж не ко мне. Блюсти соответствие между множеством и единством – не моё занятие. Это к нему, к Ефрему, значится.
Стоит ли в таком деле только на свои силы полагаться? Вон Ефрем, какой урок всю жизнь носит – или смерть на душу взять, или же возлюбить ближних и дальних, как своих собственных. Серединки ему не полагается. Да, такие ему жёсткие условия достались, не по воле Всевышнего, а лично по собственному упрямству. Да, было когда-то у него такое. А вы как хотели? Что бы за здорово живёшь такое пироги схлопотать – в жизни так не бывает, чтоб мне селёдкой подавиться. Неужели и вам в подобную ловушку надо попасть, чтобы наконец-то общественными желаниями жить начали, как своими собственными личными интересами? Думайте милые, серьёзно думайте. Нынче абы как выйдет. Нынче время у вас такое, у всех. Вся планетка маленькая такая, на острие балансирует. Или сможете, или, спаси Господи души ваши грешные. А я всегда, всегда откликнусь, уж будьте уверены.
Вот только примус достать надобно. По нынешним временам редкость невероятная. А как же без примуса? Никак без него не выйдет. Я щас, быстренько, туда и махом обратно. С примусом-то вы меня точно узнаете. Когда с примусом, то оно как-то ответственно получается. Стоит помнить, чем шуточки на серьёзные темы оканчиваются. А то как ни появимся, так опять во всей стране никого для вас сверху нету. Ни в Бога, ни в чёрта веры не сыщешь. В этом деле, примус вещь просто незаменимая. Я щас, быстренько, туда – и сразу к вам в гости.
Не зовут чёй-то. Ну, как знаете. Мне и здесь с Ефремом хорошо. А вы, если надумаете, то уж сами ножками, ножками. До его дому путь каждый покажет. Ну что, наше вам с кисточкой, до скорой встречи, ужасно милые грешники!
Родня усатая
Что-то гложет мою душу. Тоскливо от вынужденного одиночества. За окном ночь. Люди гасят огоньки своих квартир. Кошка лежит на кровати, вся из себя обиженная. Опять сунула свой нос, куда ей не полагается. Вернее, лапы сунула. Только забаррикадировал комнату со свежим наливным полом, так нет же, пробралась, зараза! Оставила свою роспись на зеркальной поверхности. Получила положенное внушение. Вот теперь лежит, дуется на меня. Вообще-то она не злопамятная, и любит меня по- настоящему. Иногда мне кажется, что зверюшка моя вовсе не так проста, как кажется.
А что, можно попробовать и узнать, о чём она думает. В принципе, это не сложно. Обычные желания читаются легко. Об этом как-то и не задумываешься. Ну там, пить захочет, или ещё чего. Но иногда ловишь на себе такой проницательный взгляд. В спину просто всверливается. Оглянешься – а в глазах бездна. И чего только там не отражается? Вот о чём знать хочется. Эй, Ирка, зазноба хвостатая, поделись мыслями. Что сощурилась? Думаешь, не знаю, что уже не первый раз душенька твоя в образе кошачьем, рядом со мной обитает? Что заурчала? Так расскажи, почему судьбы наши связаны? Или знать тебе того не полагается? Вот так, милая, прыгай на коленки. Третий раз уже очередной кошкой ко мне попадаешь. И с каждым разом, всё ближе души наши. Почему же так нам положено? Что за предыстория тому следовала? Спать нам пора. Пошли, что ли? Давай так: ты мне во сне всё, что пожелаешь, то и расскажешь! А теперь баиньки.
Где мой треух? Голова мёрзнет. Особенно разорванные места. Вот она, шапка, вся в снегу и дырявая от зубов. Ничего, снег на головушке растает, а дырки… Что дырки! Пусть ветер головушку остужает. А то вон в какую передрягу угодил. Непростительно для стреляной птицы. Тоже, витязь выискался. В такую западню угодил! Как стыдно-то! Вожак хорош, ой хорош! Обманул следопыта таёжного. Не даром о нём легенды в кабаках складывают. Подпалого немчура боится пуще татар. Ох, не прост серый, ох, не прост. Чего стаю отвёл? Один же супротив всех оказался. Прикончить стаей – плёвое дело. Куда мне против стаи? Это не медведя на рогатину брать. Волки стаей страшны. А если вожак человечий разум имеет, то и вовсе… И долго ещё на карачках лазить буду? Всё равно поклажа вся в клочья. Вона как лук попортили, а стрелы – так и вовсе ни одной целой нет. Знают, от чего смерть примут. Волки умный народ, умнее раоссомахи будут.
Взгляд жжёт с боку, от сопки. Это он смотрит, подпалый. Чего уставился? А ну, подь сюды. Не видать толком, стоишь далеко. Топай уже, мир меж нас нынче. Сам разоружил, какой нынче из меня загонщик? Заломом идёт, с опаской. Правильно, человек опасен всегда. Умный зверёк, с человеком знался близко. Вот он ты каков! Ба, да ты у нас собачий сын. Издали и не разглядишь. Ну, сказывай, что хотел? Что башкой вертишь? Не буду боле за тобой гоняться. Только ты, это… стаю свою уводи отсель. На север иди, там зверья много. Здесь вас в покое оставить нельзя, никак нельзя. Всё понял, меченый, али как? Ну, ступай, коли понял. Ну, чё чо ещё надо?
Вот те раз – дождался! Это у девок морда сладкая, а у меня она вся драная. Всю соплю с носа утёр. Вон, как трусит отсель. Скажу немчуре, чтобы боле скотину не пасли от зверя. Стая всех хищников в округе распужала. Кого ныне бояться? Меченый стаю прямо сейчас уводит. Эй, серый, может, свидимся когда?
Ответный вой, подхваченный всей стаей, погасил белый свет.
Не бей копытом, Воронок, не бей, не кличь старую. Она и так промеж войск ходит. Нам живыми остаться надобно. Меня молода жена ждёт, и тебе кобыла, князем подаренная. Так что живыми нам надо, слышишь, живыми. Вишь, какие тебе латы справил, как воину почётному. Они хоть и мешают, но всё защита в такой свалке. Глядишь, там стрела отскочит, да копьё соскользнёт – всё подмога. Когда всадника взять не могут, то за лошадку берутся. А ты мне дорог, родной. Мало того, что выросли вместе, так вместе смертушку за косу трогали. А она всё мимо да мимо. Без тебя, милый, я бы не увернулся. Выручай нынче, надёжа моя. Спокоился малость, и то сладко.
Сеча с полёта птичьего видна вся, как блин под маслом. Только кровь вместо масла брызжет. Вон, и мы с Воронком на копья легли. Не уберегли доспехи. Его не уберегли, а я, кажись, жив ещё. Пора назад, к телу.
Всё, сеча окончена. Верх наш ныне. Что глазом косишь, Ворон? Жив я вроде, а вот тебе, родной, досталось. Шея вон сломана. С такой раной умирают сразу, а ты ещё мучаешься. Прощаться нам настало время. Ты уж меня прости, коли что. Сейчас подсоблю на дорожку. Не лей слёзы, самому тошно. Щас милый, щас, я быстро. Да что же это, Господи, как можно душу родную жизни лишать? ТрясунДрожь [U6] руки держит. Как же я дело справлю? Господи, дай силы и прими душу друга мого. Об одном прошу, – не разлучи нас после смерти. Я щас, родной, терпи покуда. А теперь – с миром прими душу достойную.
Кровь, опять кровь, фонтаном из лошадиной глотки, бьёт прямо в лицо. Кто испил эту смесь, кровь родную со слезами своими, тому дорога в жизни укажет или–-или. Среднего не дано, кровь родная не позволит. А человек ли это, али животина, какая разница? Слёзы-то по душе родной льют.
Аська, хорош лапами сучить, подь сюды. Чуешь, дымком пахнуло, вот и веди туды. Только слышь, по- тихому надо. Дай Бог, если к партизанам попадём. Ну давай, родная, выводи горемыку.
Ну да, отсель видать хорошо. Лапник вон как нас прикрыл. Не скули, заноза. Хвостом развилялась, нешто впрямь наши? Четыре избушки среди леса – и охраны никакой. Поди тут разбери, кто есть кто. Если и есть кто, то в том доме сидит. Надо бы наружу людей выманить. Смотри-ка, кобель на цепи дрыхнет. Ты вот что, Аська, затей с ним драку. Пусть люди повыскакивают. А потом в лес тикай. Что тебя учить, давай, родная, вперёд.
Неча было на псину мою замахиваться. Что кобель? Что ему будет? Вон как за Аськой ухлёстывает. Ну а ты, Петро, теперь с ляжкой драной дров не наломаешь. Дал Бог детине силушки, а ума позабыл дать. Впредь помнить будешь, что псина тоже человек. Ишь, размахался оглоблями своими. И неча бурчать. Прежде думать учись. Ну отогнал псину, а оглоблю-то зачем хватанул? Неужто ей невдомёк, что смертушка косу подняла? А ты тогда ею и стал – не человек вовсе, а смерть лютая, с лицом помятым и глупым. Во как вышло. Так что ты на собачку мою не серчай, сам дурак был. Да ты смотри на неё. Вон какой язык тебе кажет. Вишь, хвостом машет. Ты её подмани, подружись. Она тебе ляжку вмиг вылижет. Через денёк бегать будешь. На вот тебе рыбёхи. Чего застыл, дурень, зови давай. Да ты и впрямь дурень, Петро. Разве ж собака размерами страшна? Иной раз шавка и до коленки не допрыгнет, а бояться её надо, коли с хозяином не задружил. Вот и сейчас то же. Со мной дружбу водишь – и защите моей доверять должен. Ты не боись, тяни руку-то.
Во, всё правильно, теперь оно лучше будет. Я её у пацанов кутёнком забрал. Чуть до смерти не замучили. Им что – игрушки одни, а кутёнок измучился весь. С тех пор мы с ней по всем заставам и рыскаем. Должность у меня такая была. Экзамен молодёжи устраивал по сапёрному и снайперскому делу. А то и рукопашный бой посмотрю. Сам-то я вроде не мастер, а с другой стороны, вроде, и могу кое-что. Ну да это к делу не относится.
Так вот, Войну мы с Аськой вместе встретили. Как раз в дороге были. В общем, в лагере я целый год просидел. Как только не помер? Аська весь год в окрестных лесах жила. Нет, нет, а проберётся к нам с какой-нибудь живностью. Может, оттого я и жив пока? И сбёг-то по её подсказке. Никак одна уходить не хотела, вот я и попёрся за ней. Ничего, вышло же? Вот теперь вас нашли. Сгодится такая компания? А ты ей, Петро, понравился. Вишь, башку под мышку суёт. Сроду такого не бывало. Ты что, Аська, никак родню признала? Ну-ка, Петро, колись: как тебя по батюшке?
Аська, заноза, ну что ты в нём нашла? Он же чистый татарин, не смотри, что Петро. Ты почто нехристя в родню принимаешь? И неча язык до земли свешивать. Петро, ты что? Животом заболел, что ли? Ты это, давай, подымайся. И так башкой слаб, так земля последнее заберёт. Аська, хватит ржать, давай сюды. Вишь, Петро смешинку заглотил. Иди, отлизывай свого родственничка, а то до кондрашки дохихикается. Тоже мне, выбрала блаженного. Ему вон, палец покажи, так он автомат уронит. С кем тогда партизанить будем?
Ирка, да ты что? Будить лапой по морде. Ну что так срочно надо? А-аа, проспал кажется. Ладно, ладно, сейчас встану.
Вот те раз, а сны-то какие? Вот так киска родная. Это ж сколько мы жизней вместе? И чего так долго со мной? Тебе давно уже пора в человечьем образе быть. Неужели в моей семье человеком быть не положено? А что ещё мешать может? Вроде, ничего больше. Тогда наша привязанность тормозит? Хвостатая, что за дела? Разлеглась на груди – и хвост к моему носу. Что за манеры такие? Однако вставать надо. Дел много, а я вот проспал. И нечего на кофейной гуще гадать. Что было, то показали, а что положено – само сбудется. И всё же, знания просто так не даются. Ценить мы начинаем обычно то, что теряем. Вот те раз. Видать тебе и впрямь пора человеком возродиться. Ну что трёшься? Шкуру до дыр сотрёшь. Зачем мне плешивая кошка? Вот радости-то. Пошли лучше завтракать.
Сегодня у нас по плану зашкурить потолок, ну и дальше кое-что. Начнём, пожалуй. Ирка, чего ты фыркаешь? Ага, пыль не нравится. А я уже привык. Мне даже кажется, что организм шпаклёвкушпатлевку переваривает, как пищу. Иногда он даже говорит мне своё «фи», если пыль не того сорта попалась. Ушла гордо, выказав своё «фи» подёргиванием хвоста. Ну и ладно, тоже мне чистюля доморощенная.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав