Читайте также:
|
Рита обрадовалась и удивилась, когда после ужина позвонил Богдан. Она даже посмотрела на Лесю немного сочувственно: именно троюродной сестре пришлось подзывать ее к телефону. Лицо у Леськи при этом было…
Краше в гроб кладут!
Она принесла Рите трубку и пробормотала, отводя глаза:
– Раз молчат на мой голос, значит – тебя. – И торопливо пошла к двери.
Рита радостно крикнула ей в спину:
– Даня, ты?
И подумала, что первый раз назвала Богдана «Даней». Это получилось не нарочито, а само собой.
Потом Рита спешно собиралась, безжалостно перетряхивая свой гардероб: Богдан обещал заехать за ней на своем мотоцикле. Через полчаса. И увезти на Митридат! На самую вершину горы.
Рита еще ни разу там не была, терпения не хватало подняться по бесконечной лестнице. В жару! Только снизу рассматривала стелу в честь дня победы над фашисткой Германией. Или огромных грифонов на самой лестнице, до середины-то Рита добиралась.
Леська как-то показывала ей фотографии и говорила, что оттуда, с Митридата, как на ладони виден весь город. И весь пролив. И порты. И корабли в них. И даже российский берег, если нет тумана.
Рита наконец остановилась на нежно-зеленом брючном костюме из натурального льна. Надела его и схватилась за шкатулку с драгоценностями. Открыла и задумалась. А потом неохотно вернула шкатулку на столик – обойдется. Она… и без того хороша!
Рита выбежала в кухню. Демонстративно покружилась перед сестрой и воскликнула:
– Ну, как я?
– Отлично, – ровным голосом отозвалась Леся. Глаза ее лихорадочно блестели, на скулах играл рваный румянец. – Как и всегда – красавица.
– Спасибо, – мягко сказала Рита.
Она внезапно решила, что подождет Богдана на улице. Чтобы лишний раз не дразнить Лесю. Хотя только что собиралась дожидаться его прихода именно здесь, на кухне, где троюродная сестра возилась с фаршированными перчиками. Готовила завтрашний праздничный обед.
«Еще немного, и я жалеть ее начну, – раздраженно хмыкнула Рита, закрывая за собой калитку. – Будто виновата, что Богдан пригласил сейчас именно меня!»
В памяти некстати всплыла история с платьем и занятыми у Олега деньгами – да, нужно вернуть ему завтра двести гривен – и Рита недовольно поморщилась: подумаешь! Леська сама во всем виновата. Не нужно быть размазней. В этом мире каждый сам за себя.
Рита невольно обернулась и посмотрела на скрытую среди фруктовых деревьев беседку. Мольберта не заметила и облегченно вздохнула.
У будки в злобном лае зашелся пес, зазвенела цепь. Рита вздрогнула, ей почему-то стало не по себе. Неожиданно расхотелось идти на свидание с Богданом. Подумалось, что вся эта история добром не кончится.
И потом – какое лицо у нее на портрете! И глаза…
Жестокие!
«Глупости, – одернула себя Рита. – Я прямо как Леська начала рассуждать. Еще чуть-чуть, побегу каяться и мирить ее с Богданом. Вот цирк-то!»
* * *
Рита прижималась к широкой спине Богдана и рассеянно провожала взглядом старые дома, развесистые акации и редкие каменные вазоны с цветами.
Девушка судорожно вздохнула: никак не привыкнуть. Едва свернешь на улицу Свердлова, и как в другой век попадаешь. Ни одной высотки. Они все остались позади, вдоль шоссе Героев Сталинграда.
Мотоцикл натужно загудел на подъеме, они приближались к Митридату. Рита прикрыла глаза, тревога не отпускала.
Она пыталась понять причину и наконец сдалась: ни одной. Разве только Богдан держался сегодня чуть посуше, чем обычно. Но он всегда такой.
«Это Леське он улыбался, – с неожиданной обидой подумала Рита. – Плыл как сливочное масло на солнце. А со мной… – Рита зло сдвинула брови. – И пусть! Зато я сейчас с ним, а где Леська? Ау-у, сестрица…»
Мотоцикл неожиданно резко встал, и у Риты от внезапной тишины заложило уши.
– Приехали, – буркнул Богдан. Помог Рите спрыгнуть с заднего сиденья и кивком указал на ближайшую скамью. – Присядем?
Рита непонимающе улыбнулась, не в силах отвести глаз от раскинувшегося внизу города. Керчь, вытянутая длинной, почти бесконечной лентой вдоль моря, лежала перед ней как на ладони, Леська не обманула. Лежала со всеми своими улицами, церквями, портами, кораблями в них, парками, дачным массивом чуть в стороне от города…
И российский берег через пролив!
Рита взволнованно засопела: как он близко. Буквально рукой подать. Вспомнился родной дом, мама с папой, Ленка Сахарова, вредная, но понятная, не то, что Леська…
Богдан настойчиво потянул ее за руку, и Рита торопливо сморгнула невольную слезинку. Осмотрела небольшую площадь со стелой; деревья, окружающие ее; яркие клумбы; многочисленных продавцов сувенирами; туристов, выходящих из только что подъехавшего автобуса; и насмешливо подумала: «Точно как Леська стала. Сентиментальность, оказывается, заразна!»
Она послушно села рядом с Богданом и заворожено уставилась на ярко-синий в наступающих сумерках лоскут Черного моря.
– Нам нужно поговорить, – холодно сказал Богдан.
Рита вздрогнула. Ей мучительно захотелось оказаться как можно дальше отсюда. Лучше в постели. Пусть даже рядом спит Леська.
Она ничуть не удивилась, когда Богдан спросил:
– Что за история с деньгами за клубнику?
– Клубнику? – невинно улыбнулась Рита.
– Я про десять гривен.
– А-а-а… Ну, я же тебе как-то рассказывала: купила у Леськи целую чашку. Для друзей. Честное слово, не вру!
– Ты попросила у Леси клубнику для друзей, – сухо уточнил Богдан, – а она заставила тебя заплатить за нее десять гривен?
– Почему «заставила»? – буркнула Рита. – Я сама отдала. Раз она сказала, что полная миска стоит именно столько. – Рита презрительно фыркнула. – Она же торговка, ты не знал? На рынке продает фрукты, возле пляжа.
Богдан смотрел в упор, и Рита непроизвольно покраснела. Она разозлилась на себя: ведь пока ни словом не соврала. Лепила сплошную правду-матку!
Они долгое время молчали, думая каждый о своем. Рита осторожно косилась на Богдана: с чего вдруг вопросы?
Лицо юноши показалось ей суровым, Рите снова стало не по себе. Она упрямо сжала губы: и ладно. Пусть ей будет хуже!
Неожиданно вспомнился написанный Анатолием Федоровичем портрет, и Рита горько усмехнулась. Сейчас она ничуть не напоминала ту решительную, нагловатую, торжествующую девицу. Мокрая курица, вот кто она сейчас!
– Послушай, – прервал ее угрюмые размышления Богдан. – Я уже все знаю.
– Да-а? – сквозь зубы процедила Рита.
– Да.
– И что же ты… знаешь?
– Про платье мне рассказали Машка с Дашкой. Случайно. Ты сама уговорила Лесю надеть его. А про деньги…
Рита вздрогнула и сжала кулаки. Ее скулы залил жаркий румянец, зеленые глаза потемнели, губы превратились в побледневшую узкую полоску.
– Ты не волнуйся, я вернул Олегу двести гривен. Ему послезавтра в Москву.
– Двести гривен? – прохрипела Рита. – К-какие двести гривен?
– Те, что он передал Лесе. По твоей настоятельной просьбе. У дома Малевичей, не забыла?
Рита застыла, у нее перехватило дыхание. Богдан мягко сказал:
– Я… не осуждаю тебя. Если честно, мне плевать, зачем ты врала. Просто я хочу знать правду. До конца.
– Правду?! – выдохнула Рита и истерично засмеялась.
Ей хотелось послать Богдана к черту. Хотелось гордо встать и уйти. Будет она тут распинаться перед этим… провинциалом! Да ради чего?!
Рита бросила на юношу гневный взгляд и вдруг в голос разревелась: Богдан смотрел на нее без всякой злости, почти сочувственно.
Рита в жизни так не плакала. Она не почувствовала, как Богдан привлек ее к себе. Не слышала его успокаивающего бормотанья, что все обойдется, ничего страшного, в жизни все случается…
Девушка самозабвенно рыдала, пачкая светлую рубашку Богдана дорогой косметикой. Перед глазами почему-то маячил собственный портрет, делая Ритины всхлипы все более горькими. Жесткий, самоуверенный взгляд двойника ранил Риту в самую душу. Та, на полотне, смотрела на Риту со снисходительным презрением. Будто на… ничтожество!
И в пику увешенной драгоценностями девице Рита сквозь слезы рассказала Богдану обо всем. О своей внезапной влюбленности. О постоянном раздражении – Леся такая странная. И о своем недавнем обмане.
Говорила она сумбурно, путая очередность событий, но Богдан не перебивал. Поглаживал Риту по вздрагивающей спине, ощущая под ладонью острые девичьи лопатки, и угрюмо улыбался.
«Я гораздо больше виноват перед Лесей, чем эта москвичка, – покаянно думал он. – Она никогда не знала Леси. Приехала лишь на лето. Скоро укатит в свою Москву и обо всем забудет. – Богдан судорожно вздохнул. – А я предал ее! Поверил клевете…»
Лесино лицо, растерянное, непонимающее и несчастное – именно таким оно запомнилось в последнюю встречу – заставляло сердце Богдана болезненно сжиматься. Он казался себе последним подонком.
А Рита… что ж… просто глупая, влюбленная девчонка.
* * *
Назавтра Рита суетилась больше всех. Помогала ставить в саду большой круглый стол. Лично расстелила белоснежную, расшитую диковинными цветами льняную скатерть – семейную реликвию. За ней отмечали важнейшие события еще в царской России.
Носила посуду. Аккуратно расставляла стулья. Лично составила букет из только что срезанных роз.
Рита как на крыльях летала! Она сама не подозревала, каким камнем на ее сердце лежали недавние поступки. И чувствовала необычную легкость.
Иногда Рита ловила на себе внимательный взгляд Анатолия Федоровича и робко улыбалась ему. Она больше не боялась старика. Рита то и дело посматривала на новый протез, и ощущение собственной причастности наполняло девушку несмелой радостью.
Кисть протеза совершенно не отличалась внешне от другой, живой руки. Разве что выглядела ухоженнее. Никаких мелких царапин или ссадин, а ногти – как после посещения парикмахерской.
Леся косилась на московскую гостью настороженно, но Рита не обижалась. Она с такой готовностью бросалась на помощь троюродной сестре, что Леся постепенно оттаяла. Когда же Рита рассыпала на дорожке вилки, а потом старательно и неумело их мыла – сама! – на Лесином измученном лице мелькнула даже тень улыбки.
Рита встречала гостей. Провожала их к столу и рассаживала. Удивляясь себе, не стала огрызаться на Машкино очередное ехидное замечание. Просто легонько дернула вредную девчонку за косичку и мягко усмехнулась, чем буквально повергла Машу в ступор.
Рита сидела за праздничным столом и украдкой поглядывала то на печальное Лесино лицо – троюродная сестра изо всех сил старалась улыбаться – то на часы. А ровно в пять подошла к Лесе и шепотом попросила выйти к калитке. Мол, к ней пришли.
Она выполняла обещание!
* * *
Леся медленно брела по дорожке. Она не сомневалась, что прибежала подруга, и лишь удивлялась внезапной Нининой деликатности. Обычно одноклассница врывалась в дом довольно бесцеремонно, никогда не ждала на улице. Или что-то случилось?
Леся равнодушно пожала плечами: хуже чем есть, не будет.
Она горестно вздохнула: Богдан не пришел на дедушкин день рождения! Из-за нее. Передал с родителями поздравления и набор дорогих красок. Дядя Саша специально подчеркнул, что деньги на подарок Даня заработал сам. Дедушке было приятно, Леся заметила.
Девочка вышла на улицу и потрясенно застыла: Богдан! Стоял у забора, прислонившись к старому тополю, и смотрел на нее.
Леся смущенно поежилась. Невероятно синие глаза Богдана со странной жадностью вбирали ее в себя, у девочки вдруг закружилась голова. Она схватилась рукой за калитку, ноги неприятно подламывались в коленях. Леся с трудом сглотнула и подумала: «Все-таки пришел. Дедушка обрадуется».
Богдан резко шагнул к ней, и Леся испуганно отшатнулась. Она побледнела, сердце билось где-то у горла, мешая дышать. «Он меня презирает. Из-за Ритиного платья. И десяти гривен за клубнику. И правильно. Только пусть ничего больше не… пусть молчит! Мне и так плохо. Зачем он пришел?!»
– Прости меня, – внезапно сказал Богдан. – Я не хочу говорить много. Только прости.
Леся непонимающе смотрела на него. Жаркое крымское солнце, казалось, просвечивало ее насквозь, девочка выглядела хрупкой, как никогда.
Богдан притянул ее к себе и, глядя в огромные карие глаза, сдавленно произнес:
– Сам не знал, насколько ты мне нужна. Без тебя я пуст. Одна оболочка, не человек.
Он всматривался в худенькое, такое родное Лесино лицо и не понимал, что на него нашло. Как он мог хоть на секунду усомниться в ней?
Леся несмело подняла взгляд. Ее глаза в ореоле длинных густых ресниц сияли. Богдан легко коснулся Лесиных дрожащих губ бережным поцелуем и ахнул про себя: от Леси сладостно пахло морем. Пахло мятой. Пахло степью. Пахло родным Крымом.
Сердце забилось стремительно и сильно, юноше показалось – земля качнулась под ногами, и он вот-вот упадет.
Богдан замер. Он прижимал к себе Лесю так крепко, что девочка протестующе пискнула, но Богдан не услышал. Спрятал пылающее лицо в пушистые кудрявые волосы и пообещал себе, как поклялся: «Никогда!»
Что «никогда», Богдан не конкретизировал. Да и не вдумывался. Стоял неподвижно, вдыхая нежный, волнующий запах Лесиных волос, и в голове набатом звенело: «Никогда!»
А поверх розовых кустов за ними незаметно наблюдал Анатолий Федорович. Лицо Лесиного деда было понимающим и чуть грустным, но он улыбался.
* * *
Рита снова проснулась раньше всех. Она долго стояла над Лесей, не в силах отойти. Рассматривала троюродную сестру и горестно думала, что ей, Рите, никогда не стать такой. Лесино открытое лицо словно отражало ее душу. Отражало странную для четырнадцатилетней девушки чистоту и доверчивость. Вот и портрет Леськин…
Рита помрачнела: зато она хороша! Никогда не думала, что по внешнему виду заметно, какая она.
Подлая! Что уж от себя скрывать.
«Что скажет мама? – Рита застонала и выбежала из комнаты. – Или она не заметит ничего? Ой, вряд ли…»
Рита чуть помедлила на крыльце и зачем-то побрела к беседке. Хотя прекрасно знала – Анатолий Федорович еще вечером, после праздничного ужина, унес мольберт в свою комнату.
«А Леська так и не вернулась за стол, – хмуро подумала Рита. – И все сделали вид, что ничего не случилось. Я вообще не помню, когда она заявилась домой. Наверное, уже спала…»
Рита почему-то не сомневалась: Даня с Лесей ходили к морю. Может, купались. А может, просто сидели на берегу, рука в руку, и молчали. Счастливые своим примирением.
Или бродили по тенистым улицам? По старому парку? И целовались. Наверняка целовались!
Девушка слабо улыбнулась и пожала плечами: какая теперь разница? Странно другое – она не злилась и не завидовала. Перегорела, что ли?
Рита вышла к беседке и удивленно остановилась: мольберт стоял на прежнем месте. Будто Анатолий Федорович и не уносил его. Или действительно не уносил, ей показалось?
«Схожу с ума, – мрачно резюмировала Рита. – И понятно. Я за четырнадцать лет не дергалась столько, сколько за последний месяц…»
Рита машинально шагнула к мольберту, бросила на полотно угрюмый, почему-то виноватый взгляд, и ее брови изумленно, неверяще поползли вверх: девушка на портрете неуловимо изменилась. За ночь!
Рита стиснула руки, не доверяя собственным глазам. Она пристально вглядывалась в картину, и постепенно ее лицо становилось таким же беззащитным и открытым, как у двойника на полотне. Словно Рита смотрелась в зеркало.
Волшебная кисть Анатолия Федоровича будто смывала с московской гостьи высокомерие и холодноватую отстраненность. Сейчас Рита выглядела такой же ранимой, как девушка на портрете. Жаждущей любви. Понимания. И прощения.
Побледневшая Рита вцепилась в мольберт обеими руками, ноги не держали ее, губы дрожали от волнения. Рита шептала, повторяя снова и снова – Анатолию Федоровичу ли? девушке ли с полотна? – сама не знала:
– Спасибо…
Потом Рита упала в траву и освобождено рассмеялась. На сердце стало легко, как никогда.
Рита смотрела в высокое крымское небо, бездумно улыбалась редким, уже тающим облакам – солнце поднималось все выше – дышала полной грудью и думала, что никогда не забудет этого лета.
– Как хорошо, что я сюда приехала, – еле слышно выдохнула она и снова засмеялась.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав