10 страница

В течение суток мину не трогали: если в ней имелись какие-то приборы, которым полагалось отреагировать на извлечение мины из воды, этого срока, вероятно, было достаточно, чтобы они сработали. 13 сентября Богачек и Лишневский приступили к вскрытию смертоносного цилиндра. В работе участвовал также минер дивизиона подводных лодок старший лейтенант Е. А. Бирюков.

Чем бы ни кончилось дело, все полученные сведения о разоружаемой мине должны были сохраниться. Поэтому к месту работы протянули телефонный провод, и из укрытия, вырытого поблизости, передавался протокол вскрытия. Через минуту после того как все благополучно завершилось, об этом уже знали у нас в штабе.

Несколько часов спустя, среди ночи, старший лейтенант Богачек, радостно возбужденный, сияющий, разбудил меня, чтобы доложить, что готов показать обезвреженную мину, доставленную в подвал штаба.

Заряд - 700 килограммов взрывчатого вещества - был удален, остался только механизм. Стоило приблизить кусок железа - и механизм приходил в движение... Хитроумное устройство, сделанное так, что над миной могли пройти пятнадцать кораблей, а шестнадцатый должен был взорваться (это минеры прочли, разоружая мину), выглядело теперь безобидным учебным пособием. Как нуждались в таком пособии наши ученые и практики, создававшие для флота новую противоминную технику!

Все поздравляли смельчаков с успехом. А на Суджукской косе лежала другая мина, отбуксированная из порта таким же порядком, как и первая. Минерам не терпелось поскорее взяться за нее. При работе с первой миной не удалось все-таки избежать повреждения некоторых деталей механизма, да и вообще могло открыться еще что-то новое.

Условились, что разоружение второй мины они начнут в 16 часов, а до этого хорошенько отдохнут. Назначенный час все время помнился, и было как-то неспокойно.

В шестнадцать с минутами поступил доклад о том, что Богачек и Лишневский приступили к работе. Малов находился рядом с ними на связи. Немного погодя дежурный доложил: над городом самолет-разведчик. Я вышел на балкон. Самолет трудно было различить невооруженным глазом. Кое-где постреливали зенитки, хотя это и было бесполезно - на такой высоте цель не достать.

И вдруг справа, там, где Суджукская коса, беззвучно - звук долетел потом взметнулся столб дыма. Черный, со светлой грибовидной шапкой - такими рисуют теперь атомные взрывы... Схватив фуражку, я бросился вниз, к машине. Дежурный, уже все понявший, звонил в санчасть.

В том, что взорвалась разоружаемая мина, не было никаких сомнений. Пока мчались к Суджукской косе, я перебрал все другие возможности и все отбросил. Приготовился к тому, что не застану никого из минеров в живых. И страшно обрадовался, увидев капитан-лейтенанта Малова. Он лежал на спине около телефонного окопчика, прикрыв рукой глаза. На изорванном комбинезоне виднелась кровь. Но лежал не так, как лежат мертвые.

Подбежав, я отвел его руку от лица, и Малов зашевелился, начал осторожно себя ощупывать. Раненный и оглушенный, выброшенный взрывной волной из окопчика, он, должно быть, не мог еще поверить, что уцелел.

- Где остальные? - спросил я. Вопрос был бессмысленным, но я ожидал чего угодно, только не того, что люди исчезнут бесследно. Два человека словно испарились вместе с миной. Осталась лишь большая воронка в песке.

Когда по Суджукской косе прошел затем, обследуя каждый квадратный метр ее поверхности, караульный взвод, удалось обнаружить лишь два обрывка ткани с приставшими к ним лоскутком кожи и кусочком ногтя... Ничего больше не нашли и в воде

Что же все-таки произошло? Почему вторая мина не далась, после того как успешно справились с первой?

Малов, наблюдавший за работой товарищей из укрытия и фиксировавший все их действия, считал, что никакой явной ошибки или неосторожности они не допустили. А непосредственно перед взрывом оба были неподвижны, нагнулись и к чему-то прислушивались.

Что вдруг услышали флагман и его помощник в мине, которую лишь начали разоружать? Сказать об этом они не успели.

Проще всего предположить, что в мину было вмонтировано устройство-ловушка - специально на тот случай, если ее попытаются вскрыть. И начало работы этого устройства сопровождалось какими-то насторожившими минеров звуками.

Приходило, однако, на ум и другое объяснение. Взрыв произошел, когда над Новороссийском кружил немецкий самолет-разведчик. Он пролетел и над другими пунктами побережья, и как раз в это время было зафиксировано еще два самопроизвольных взрыва мин в море, сброшенных, по-видимому, также в ночь на 12 сентября. Было ли это совпадение простой случайностью?

Конечно, сам самолет не мог вызвать взрывов, тем более - под водой. Но в серию одновременно сброшенных мин могли быть по каким-то соображениям включены контрольные экземпляры с установкой на взрыв в определенный день и час. А разведчик, возможно, в тот час и облетал побережье.

Если так, то Богачек и Лишневский, вероятно, должны были услышать, как где-то внутри мины тикает часовой механизм. В это мгновение они поняли, что располагают ограниченным временем. Но каким - знать не могли. Минеры не бросились в укрытие. Прислушиваясь, они, наверное, обдумывали, как упредить взрыв...

Потребовалось еще немало усилий, потребовались и новые подвиги, чтобы до конца раскрыть секреты немецких неконтактных мин и найти надежные способы их обезвреживания. То, что успели сделать для этого два самоотверженных советских человека, погибших 14 сентября 1941 года на Суджукской косе, помогло их товарищам.

Организация борьбы с минной опасностью в районе Новороссийской базы легла в дальнейшем на плечи Александра Ивановича Малова, назначенного - после того как он вышел из госпиталя - флагманским минером нашей военно-морской базы и остававшегося в этой должности до конца боевых действий на Черном море.

В последующие месяцы минная обстановка нередко бывала чрезвычайно сложной, о чем еще пойдет речь. Сейчас добавлю лишь, что первое удаление мин из порта и разоружение их на Суджукской косе происходили за два-три дня до того как началась переброска в Одессу дивизии Томилова.

Когда уходили транспорты с войсками, в Цемесской бухте еще лежало несколько необезвреженных мин. Кто мог поручиться, что их места обозначены достаточно точно и что приводнение какой-нибудь мины вообще не осталось незамеченным?..

Новороссийская база, как тыловая, в то время не имела своего ОВРа специального корабельного соединения охраны водного района. Каждую засеченную мину, пока она не уничтожена, держали на учете в оперативном отделении штаба. Не раз наши операторы, превращаясь в лоцманов, сами проводили суда по бухте в обход опасных мест. А за пределами бухты надо было помнить и про свои минные заграждения. Плавание по фарватерам между ними не всегда проходило гладко. Однажды, когда в зону НВМБ еще входило побережье Восточного Крыма, пришлось выручать давнишнего моего начальника - бывшего командира балтийской бригады барсов, а теперь заместителя наркома Морского флота Е. К. Самборского: транспорт, на котором он следовал из Севастополя, оказался вблизи мыса Опук на минном поле. Получив донесение об этом через береговые посты, я поспешил туда на миноносце. Транспорт благополучно вывели на фарватер.

Что и говорить, за подступы к базе можно было быть спокойнее, если побережье прикрыто с моря минными заграждениями. Но порой думалось: не переусердствовали ли мы с ними? Неприятельские корабли у наших берегов пока не появлялись, а проводка своих судов усложнилась. Особенно когда начались осенние штормы и, случалось, мины срывало с якорей.

Новым начальником штаба НВМБ стал капитан 2 ранга Виссарион Виссарионович Григорьев (в недавнем прошлом - начштаба Дунайской военной флотилии, а в будущем - командующий Днепровской флотилией, с которой ему довелось дойти до Шпрее). В штабе базы подобрались очень инициативные командиры-специалисты. Теперь я думаю о них с еще большим уважением: когда оглядываешься на прошлое издалека, всегда виднее, что было важным. А эти работники нашего штаба не то чтобы обладали каким-то особым предвидением, но умели, не ожидая особых указаний, готовиться к любым возможным на войне осложнениям обстановки.

Новороссийск находился в тылу, однако базовые средства связи, основные ее узлы и линии были укрыты у Ивана Наумовича Кулика так, что все могло безотказно действовать, окажись оно хоть на переднем крае.

А начальник техотдела Андроник Айрапетович Шахназаров, по горло занятый переоборудованием гражданских судов во вспомогательные тральщики, успевал думать о том, как обеспечить возвращение этих и других кораблей в строй в случае получения ими боевых повреждений.

Своих судоремонтных предприятий флот в Новороссийске не имел. С началом войны в ведение военно-морской базы перешли небольшие мастерские морпогранохраны со слипом на два сторожевых катера. Существовал в порту еще старенький, тоже типа мастерских, ремонтный заводик Черноморского пароходства. Но этого могло оказаться слишком мало...

Еще в июле удалось сформировать специальную судоремонтную роту, куда начальник техотдела отбирал людей с соответствующим опытом из проходивших через полуэкипаж запасников. Тогда же Шахназаров взял на учет возможности городских предприятий. И когда понадобилось, в ремонте кораблей участвовали не только Красный двигатель и механические цеха цементных заводов, но также и мебельная фабрика, и даже артель Кизилпром.

Конечно, новороссийцы имели время подготовиться ко многому заранее. Но когда бои шли еще за Днепром (и верилось: уж через Днепр-то враг не перешагнет!), так ли просто было решить, к чему должна быть готова военно-морская база, расположенная на Северном Кавказе? К отражению ударов с воздуха, к уничтожению десанта, если противник попытается его высадить, к ремонту кораблей в широком масштабе - это бесспорно. А к сухопутной обороне?..

До войны такой вопрос, по-видимому, вообще не возникал. Даже в Одесской базе, недалеко от границы, основные береговые батареи предназначались для стрельбы лишь по морским целям. А им понадобилось развернуться в сторону суши.

Стационарные батареи под Новороссийском тоже не имели раньше кругового обстрела. Но должны иметь! - считал начарт Владимир Львович Вилыпанский, хотя, наверное, далек был тогда, как и все мы, от мысли, что это действительно понадобится. Осенью все батареи базы уже могли вести огонь в любом направлении. Новые, которыми усиливалась береговая оборона, были приспособлены к этому с самого начала.

Под Севастополем, которому враг непосредственно пока не угрожал, создавалась, как доходило до нас, система полевых укреплений. Наша база указаний на сей счет еще не получала. Но следовало ли ждать их, ничего не предпринимая самим?

Начальник инженерной службы Петр Иванович Пекшуев первым заговорил в штабе о том, что и Новороссийску необходима сухопутная оборона. Пусть немцы никогда сюда не дойдут, однако прикрыть бухту и базу с тыла - не лишне. Вскоре Пекшуев представил и предварительный план инженерных сооружений, включавших противотанковые препятствия, минные заграждения, систему дотов. Оборонительный обвод предлагалось проложить в 30 - 35 километрах от порта по выгодным естественным рубежам горных отрогов.

Необходимы были, конечно, крупные рекогносцировочные работы на местности. А для самого строительства - специальные части. Даже на наиболее важных участках мы могли что-то сделать лишь при широком трудовом участии жителей Новороссийска. Но время ли было поднимать их на это? Население выходит на оборонительные работы, только если город в опасности...

По нашей просьбе бюро горкома обсудило вопрос об изготовлении нескольких тысяч лопат и ломов, о выделении для строительства укреплений определенного количества цемента. Речь шла пока о том, чтобы иметь то и другое под рукой, если понадобится. Однако даже такая постановка вопроса, помню, удивила некоторых товарищей: зачем-де это - мы же далеко от фронта!

Но на рубеже Днепра фронт не стабилизировался. В сентябре враг отрезал с суши Крым. Спорить, нужны ли под Новороссийском укрепления, больше не требовалось. Инженерный отдел флота прислал в распоряжение Пекшуева группу специалистов, участвовавших в оборудовании рубежей под Одессой и Севастополем. План инженерного обеспечения сухопутной обороны базы, еще разрабатываемый и корректируемый, начал осуществляться общими силами армейцев, моряков и местного населения.

А на восточном берегу Цемесской бухты сооружался командный пункт НВМБ, который в недалеком будущем сослужил службу не только нам, но и старшим начальникам. Прежний наш КП - на Стандарте, то есть в районе Новороссийска, примыкающем к порту, был удобен близостью к причалам и кораблям, но следовало иметь наготове и другой, надежно защищенный от ударов с воздуха, хорошо замаскированный.

Подходящее место предложил начальник связи И. Н. Кулик - на 9-м километре начинающегося от Новороссийска Сухумского шоссе. Там стояла у дороги неприметная дачка, а ниже - скала, круто обрывающаяся к морю. Под нею, в толще берегового склона, и оборудовали командный пункт со всеми необходимыми средствами боевого управления, который мы пока считали запасным.

Я еще не сказал, что военкомом Новороссийской базы к этому времени стал полковой комиссар Иван Григорьевич Бороденко. Он прибыл из Николаева и был в числе тех, кто уходил оттуда последним. Было бы не удивительно услышать, что комиссар хочет хоть немного отдохнуть, прийти в себя. Но об отдыхе Бороденко и не помышлял, а унывать, кажется, вообще не умел - качество, особенно дорогое на войне. Я приобрел чудесного, смелого и душевного боевого товарища, с которым сразу почувствовал себя так, будто знакомы мы давным-давно. Оба непоседы по характеру, мы часто вместе объезжали различные участки побережья, где создавалась противодесантная оборона, ставились новые батареи, развертывались наблюдательные посты.

Не везде удобно было проехать на машине, и Бороденко, в свое время попавший на флот из кавалерии (в ней он служил еще в гражданскую войну), размечтался как-то вслух о добром коне. Сказано - сделано. Двух коней мы раздобыли. До того я садился на лошадь единственный раз в жизни - в детстве, когда у нас в Барановичах были на постое казаки. Однако рискнул, заправив флотские брюки в сапоги, сесть в седло. Поехали довольно далеко, под Анапу. Когда наконец спешились, Иван Григорьевич придирчиво ощупал моего коня и остался доволен.

- Для начала ничего, - одобрил он. - Сидишь, правда, как собака на заборе...

Обижаться не приходилось - комиссар знал в этом толк.

Потом много раз я бывал в таких местах, куда иначе как верхом не добраться, и всегда был благодарен Бороденко за то, что он приохотил меня к седлу.

В начале октября стало известно - сперва лишь мне и комиссару базы, - что по решению Ставки будет оставлена Одесса.

Эта новость сперва просто ошарашила. После десанта у Григорьевки, после того как защитники Одессы потеснили врага, улеглась прежняя острая тревога за город, выдержавший уже два месяца осады. Моряки, возвращавшиеся оттуда, рассказывали: в Одессе стало спокойнее, обстреливать порт противник больше не может.

Но дело было не в положении под самой Одессой. Оборонявшая ее Отдельная Приморская армия понадобилась для защиты Крымского полуострова. Мы знали, хотя и без особых подробностей, о тяжелых боях у Чонгара и Перекопа. Из Севастополя требовали отправлять без малейших задержек маршевое пополнение. Решение эвакуировать одесский плацдарм подтверждало, как велика опасность, нависшая над Крымом.

В Новороссийск перешла часть кораблей и вспомогательных судов Одесской военно-морской базы. Наша база унаследовала одесский ОВР - бригаду охраны водного района под командованием капитана 3 ранга П. П. Давыдова в составе дивизиона сторожевых катеров, дивизиона катерных тральщиков и подразделения охраны рейда.

Одесские овровцы были моряки обстрелянные, прошедшие уже хорошую боевую школу. Многие из них отличились потом и в кавказских водах. Прибывший из Одессы дивизион сторожевых катеров вошел впоследствии в историю Черноморского флота как 4-й Краснознаменный Новороссийский.

Тогда же пришел в нашу базу будущий знаменитый командир этого дивизиона Н. И. Сипягин. В то время он еще командовал катерным тральщиком Каховка, пере оборудованным из портового буксира.

Начальником гидрографического района был переведен в Новороссийск занимавший такую же должность в Одессе капитан-лейтенант Б. Д. Слободяник. Гидрографы внесли свой вклад в славную Одесскую оборону, проявив много изобретательности при обеспечении подхода судов к осажденному порту, а также к берегу у Григорьевки при высадке десанта.

Командовавший Одесской военно-морской базой контрадмирал И. Д Кулешов возглавил новую - Туапсинскую базу, выделенную из состава НВМБ, приняв от меня отошедшие к ней корабли и флотские объекты на побережье от Джубги до Адлера Знакомиться с соседом не понадобилось: Кулешова я знал на Дальнем Востоке раньше он тоже был подводником, командовал дивизионом, бригадой. А Бороденко служил вместе с ним на Черном море.

Во второй половине октября в руках врага оказалось северное Приазовье с Бердянском, Мариуполем, Таганрогом. Через Керченский пролив потянулись к нам перегруженные пароходы, баржи, сейнеры, покидавшие Ростовский порт. Но острее всего была сейчас тревога за Крым.

В Крыму - Севастополь, главная база Черноморского флота, город русской морской славы. Там и другие наши порты, основные аэродромы флотской авиации. Крымский полуостров, выдвинутый к центру Черного моря, словно самой природой предназначался господствовать над ним...

Для защиты Крыма и Севастополя на флоте формировались новые части морской пехоты. В том числе в Новороссийске - 8-я бригада. Командиром ее был назначен наш начарт полковник В. Л. Вилыпанский.

Приказ отправлять бригаду в Севастополь поступил раньше, чем ее смогли снабдить всем положенным. В тот день стало известно, что оборона на Ишуньских позициях прорвана и гитлеровцы продвигаются в глубь Крыма. Один батальон взял на борт крейсер Красный Кавказ. А когда грузились на транспорты остальные, пришло известие: Севастополь объявлен на осадном положении.

Бригада поспела в Крым вовремя. Она явилась самой крупной из тех спешно сколоченных флотских частей, которые вместе с береговыми артиллеристами не дали гитлеровцам с ходу ворваться в Севастополь.

В Новороссийске в это время находился по пути в Крым заместитель наркома и начальник Главного политуправления ВМФ армейский комиссар 2 ранга И. В. Рогов. Тогда я встретился с ним впервые, будучи, однако, же наслышан о том, какой это решительный, а подчас и крутой человек.

Характер Рогова мы с Бороденко почувствовали, получив крепкую нахлобучку за то, что морские пехотинцы следовали в порт на не замаскированных от наблюдения с воздуха машинах. Мы действительно заботились больше всего о том, как побыстрее посадить бойцов на суда. Фашистские бомбардировщики тогда появлялись еще далеко не каждый день, но обычно в одни и те же часы, которые были у нас на особом учете.

Отправке бригады Вилынанского вражеская авиация не помешала. А вот после того, как транспорты ушли, произошел сильный налет во внеурочный час. С этого времени налеты вообще участились, повторяясь иногда по нескольку раз в день. Авиация противника явно начала действовать с каких-то более близких к нам аэродромов, - вероятно, крымских.

Одна ранняя утренняя тревога застала меня на пришедшем ночью крейсере Ворошилов. Крейсер сразу привлек внимание фашистских летчиков, прорвавшихся к порту. Корабль отбивался всеми своими зенитными средствами, старались защитить его и батареи на берегу. Однако две бомбы - хорошо еще, что не очень крупные, - все-таки попали в крейсер. Убитых на борту не было, раненых - двое. Но корабль получил повреждения, вызвавшие временный выход его из строя. С наступлением темноты его повели на буксире в Поти.

Наступило седьмое ноября. Никогда еще Советское государство не встречало исторический день своего рождения в такой обстановке, как в 1941 году. Бои шли под Москвой, враг блокировал Ленинград, захватил почти всю Украину, ворвался в Крым...

Но, несмотря ни на что, в нашей столице состоялся традиционный военный парад в честь Октябрьской годовщины. Кажется, никто его не ждал. О нем и не думалось: до парадов ли, если Москва - прифронтовой город! И все-таки он состоялся.

Трудно выразить, что мы испытали, услышав в то утро трансляцию с Красной площади. Это относится к самому незабываемому из пережитого за войну, к тому, что остается с тобой навсегда.

- Раз там парад, значит, Москва держится крепко! - счастливо прошептал кто-то из командиров, сгрудившихся вокруг радиоприемника в штабе, когда мы уверились, что действительно слушаем передачу с Красной площади, где только что выступил Сталин.

Я видел, как светлели лица товарищей. Вопреки малоутешительности оперсводок этого дня, на душе становилось веселее. Парад в Москве сделал праздник праздником, прибавив каждому уверенности, сил.

Поздно вечером мы получили приказ командующего с изложением директивы Ставки Военному совету Черноморского флота. Основной ее пункт гласил: Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами. Это требование вносило в боевые задачи черноморцев ту предельную ясность, при которой, как бы ни было трудно, не остается места никаким колебаниям и сомнениям.

Был в директиве Ставки и пункт, касавшийся непосредственно нас:

Базой питания Севастопольского оборонительного района установить Новороссийск.

Тут не говорилось чего-либо нового - снабжение Севастополя шло в основном через Новороссийский порт с самого начала. Но подтверждение этого факта в документе Верховного Главнокомандования как бы подчеркивало нашу ответственность.

Прорыв врага в Крым очень осложнил обстановку на морских путях между Кавказом и Севастополем. Получив новые аэродромы, неприятельская авиация начала действовать против наших конвоев гораздо активнее и более массированно. Крымские берега, к которым раньше прижимались суда, перестали служить им защитой. Конвоям предписывалось теперь брать курс сперва на юг и лишь затем, удалившись от побережья, поворачивать на запад.

Предпоходные инструктажи у капитан-лейтенанта Писарева часто превращались в своеобразные семинары боевого опыта. Капитаны транспортов и командиры кораблей-конвоиров рассказывали о своих действиях в прошлом рейсе, разбирались поучительные примеры уклонения от бомб и торпед, бралось на учет и то, о чем только что донесли с моря по радио или сообщили штабы других военно-морских баз. Так вырабатывалась тактика, отвечающая конкретной обстановке, совершенствовались походные ордера и вся организация конвойной службы.

Но иногда самым трудным было вывести транспорты из Цемесской бухты: фашистские самолеты из ночи в ночь забрасывали ее магнитными и акустическими минами.

Мы обезвреживали их всеми способами, какие успели освоить. И все-таки случалось, что вражеская мина срабатывала вдруг там, где о ее присутствии даже никто и не подозревал. Как-то утром раздался сильный взрыв в гавани - такой, что вздрогнуло, как от подземного толчка, и здание штаба. Минуту спустя доложили: вблизи Западного мола, в том месте, где обычно стоял находившийся сейчас в море крейсер Красный Крым, подорвался катер с Красного Кавказа. Погибли помощники командира корабля и боцман...

Никто не мог поручиться, что мины, сброшенные над бухтой при очередном налете, учтены все до одной. Но и учтенных хватало - на рабочей карте командира ОВРа П. П. Давыдова порой накапливалось угрожающе много нестертых кружочков с буквой М.

Капитан 3 ранга Давыдов тщательно обводит красным карандашом участки акватории, опасные для плавания, и на карте образуется плотный барьер, отгораживающий порт от моря.

Явившись с картой ко мне, Петр Павлович докладывает:

- Разрешить выход кораблей пока не могу.

Я понимаю: это не перестраховка. Давыдов знает меру своей ответственности. Но на транспортах, которые надо сегодня отправить, - боеприпасы и маршевое пополнение для Севастополя...

Мы вместе садимся к карте и решаем, какие участки нужно во что бы то ни стало сделать проходимыми. Изломанной линией прокладывается маршрут выхода из бухты, представляющийся в данный момент наиболее надежным. Потом этот маршрут не раз проверяется рейдовыми катерами. К назначенному часу выставляются, где необходимо, вехи. Но, провожая вечером конвой, мы сознаем, что идем на риск слишком узок и извилист относительно безопасный коридор...

Очередной маршевый батальон был погружен на Украину - бывший пассажирский теплоход (в тридцатые годы на нем ходили вокруг Европы ударники первых пятилеток, премированные заграничным путешествием). Минная обстановка была сложной, но не сложнее, чем во многие другие дни. Фарватер неоднократно проверен.

Вернувшись из порта в штаб, я следил с балкона, как Украина выходит из гавани. Солнце только что село за море. Двухтрубный теплоход четко вырисовывался на фоне яркого заката. И едва он начал разворачиваться за молами, как справа от судна поднялся столб вспененной воды. Затем донесся звук взрыва...

Издали нельзя было понять, на каком расстоянии от борта он произошел. Но я видел, что транспорт не тонет и не кренится - только остановился. И еще до того как с Украины приняли первый семафор, от сердца немного отлегло.

Как потом выяснилось, капитан чуть-чуть, на какие-то секунды, запоздал начать поворот влево. Этого оказалось достаточно, чтобы сработал механизм мины, таившейся на дне справа по курсу. Взорвалась она не так уж близко, и корпус транспорта выдержал гидравлический удар. Но от встряски сдвинулись механизмы, не проворачивался гребной вал. Судну требовался серьезный ремонт.

Буксиры ввели Украину обратно в порт. Бойцы маршевых батальонов сгрудились на палубах. Не трудно представить, как хотелось солдатам, попавшим в такую передрягу на первой же миле плавания, скорее сойти на твердую землю. Но им все равно предстоял опасный морской переход - не на этом судне, так на другом, не сегодня, так завтра...

Вскоре в Цемесской бухте подорвался на немецкой мине еще один вспомогательный тральщик. После каждого такого случая вновь и вновь возникал мучительный вопрос: все ли было сделано, чтобы этого избежать? Смириться с тем, что корабли гибнут или получают повреждения, надолго выводящие их из строя, невозможно и на войне.

Плавание в районах минной опасности потребовало от командиров и капитанов особых навыков. Учиться приходилось и на ошибках, промахах, необходимый опыт давался не сразу. Время, о котором идет сейчас речь, было периодом упорного его накапливания. И скоро этот опыт стал очень ощутим, позволил плавать увереннее.

На Кавказ перебазировался в середине ноября начальник штаба флота контр-адмирал Иван Дмитриевич Елисеев. В условиях, когда Севастополь, где оставались командующий и Военный совет, стал осажденной крепостью, сделалось необходимым, чтобы начальник штаба - первый заместитель командующего находился на Большой земле. Много вопросов, по которым раньше надо было докладывать в Севастополь и ждать оттуда ответа, стало быстро решаться на месте. Способствовали этому и личные качества И. Д. Елисеева, человека, любящего во всем ясность и определенность и великолепно знающего Черноморский театр.

Запасной флагманский командный пункт оборудовался под Туапсе, а на первое время Елисеев устроился у нас в Новороссийске. Командиров, привыкших к самостоятельности, иногда сковывает постоянная близость старшего начальника. Но с контр-адмиралом Елисеевым я этого не чувствовал. Вот уж кому не было свойственно ни вмешиваться без нужды в действия подчиненных, ни опекать их. В то же время я знал, что всегда могу обратиться к Ивану Дмитриевичу не только за указаниями, но и просто за советом.

Одновременно с начальником штаба прибыл на Кавказ дивизионный комиссар И. И. Азаров - один из руководителей Одесской обороны, назначенный затем вторым членом Военного совета Черноморского флота. Он стал проводить много времени в частях нашей базы, уделяя особое внимание всему, что касалось организации морских перевозок, службы конвоев.

От Ивана Дмитриевича Елисеева мы подробнее узнали о последних событиях под Севастополем, когда гитлеровцы пытались овладеть им с ходу, а строительство оборонительных рубежей далеко еще не было закончено, да и не хватало войск, чтобы их занять.

- Приморская армия где-то в горах, и неизвестно, в каком состоянии она оттуда выйдет, - рассказывал Елисеев об этих критических днях. - В Севастополе же всего два морских полка да несколько отдельных батальонов... Верили, что не опоздает из Новороссийска бригада Вилыпанского, но надо было изыскать и поставить на рубежи перед городом еще хотя бы пять тысяч штыков. Людей для новых батальонов брали где только можно, на формирование давали буквально часы - немцы-то уже в Евпатории, в Бахчисарае!.. На штурмовку фашистских колонн бросили все наличные ястребки, зенитные батареи выдвинули против танков. Ну и, конечно, поддержали свои заслоны всей мощью береговой артиллерии, а затем и огнем кораблей. Кажется, сделали все мыслимое, и фашисты поняли: прорваться к Севастополю не так-то просто!

Противник, остановленный на подступах к городу, вынужден был подтягивать резервы. К тому времени, когда он возобновил атаки, у севастопольцев уже прибавилось сил - подоспела Приморская армия генерала И. Е. Петрова. За несколько дней сухопутная оборона главной базы была приведена в стройную систему, способную выдержать длительный натиск врага. На выступе крымской земли, оставшемся далеко за линией фронта, возник Севастопольский оборонительный район - СОР. Командование им Ставка возложила на вице-адмирала Ф. С. Октябрьского.

Дата добавления: 2015-12-01