21 страница

Десять дней. Каких-то сраных десять дней поставили на уши и окончательно перевернули мои жизненные устои с ног на голову, превратив мозг в жидкую недопереваренную кашу. Мне даже кажется, что эти десять дней запоя Тура растянулись и помножились на три – так долго и мучительно они для меня тянулись.

В первый день учёбы я не пришёл домой в соответствии с приказом имбецила в обед, а решил остаться и сходить в столовку и «потравиться» той лабудой, что дают студентам. Дома еды не было, кроме каши и мяса Спайка, которые приволок Тур, да и на квартиру, откровенно говоря, не тянуло. Студенты в столовке косились на меня с ненавистью и обвиняюще, перешёптываясь за спиной, из-за скандала с моим участием и внеплановой проверки по всем комнатам и ужесточения правил - комендантского часа (и это-то в конце года, когда все грандиозно отрываются как могут между зачетами и проверочными!). Они все считали именно меня виноватым во всём, но никто не подошёл и не высказал мне всё в лицо. Меня даже одногрупники сторонились теперь как прокажённого и не подходили, что в принципе мне было на руку – видеть и слышать никого не хотелось. Я не желал ни с кем общаться и объясняться, даже с неформалкой, которую я послал без зазрения совести, как только она подошла со своими вопросами и со своей явной любовью и всепрощением в накрашеных чёрных глазах. Мать милосердия, блядь. Кругом двуличные, трусливые ублюдки, собирающие сплетни и теперь жалеющие с какого-то хера одувана, который сидел недалеко от меня в столовке с опущенным, жалким, забитым, бледным лицом (агнец на заклании) над тарелкой супа, рискуя туда упасть. Я пару раз ловил его виноватый и беспокойный (!) взгляд, с желанием подойти, отчего меня перекосило, и он, поняв это (надеюсь что это!), вновь уставился в свою баланду. Вот сплетен про то как меня милостиво простил одуван, мне и не хватало до полного счастья. А уж эти гниды и крысы придумают что-то в таком роде. Обязательно.

«Отравиться» спокойно в столовке и сдохнуть мне, естественно, не дали. В столовку забежал какой то первокурсник и, бледнея и заикаясь, подошёл ко мне, сказал, что меня ждут, и унёсся куда-то. Откинув со звоном ложку и оттолкнув тарелку, так что переваренная гречка разлетелась по столу, я встал и вышел под презрительными злыми взглядами, уже догадываясь, кто меня жаждет увидеть. Как я и предполагал, у крыльца стоял Быков со Спайком, а от них отходил тот бледный испуганный пацан, что меня и позвал. Тур как ни странно не был злым или разъярённым, он просто был бухим и с мутным взглядом, поэтому ничего не комментируя и не пытаясь оправдаться (вот ещё!), я пошёл к этому придурку, получив в награду несильный, но позорный, на глазах у всех собравшихся курильщиков, удар под дых. А когда Тур унюхал запах табака, то ещё и осчастливил мою и так синюю тушку ещё одним выдранным клоком волос и бесстрастным рыком, что следующий раз заставит меня сожрать пачку сигарет, а зажигалку затолкает в задницу.

Ему было плевать по ходу на окружающих и их мнение, поэтому этот имбецил, схватив меня за шиворот, как щенка, потащил к машине, чтобы отвезти в магазин, затариться продуктами под завязку и отвезти домой и заставить убираться в квартире. Самое удивительное, что все купленные продукты были мне, даже серая футболка с принтом оскалившегося, чёрного питбуля, прилетевшая мне в грудь прямо с вешалкой со словами: «В расчёте».

Как же я его ненавидел тогда. Да и сейчас не могу сказать, что в писающем восторге, ведь этот имбецил за следующие дни виртуозно превратил меня в свою личную дрессированную шавку. Да, именно в шавку, и понял я это только вчера, когда зашёл к нему после занятий проверить, не сдох ли он от алкоголя, и увидел открытый сейф с пистолетом и его самого в коматозном состоянии, трясущегося, беззащитного. И я не смог пройти мимо сейфа…

Этой ночью, перед проверочными я не спал, вертясь как уж на сковородке. И не из-за проверочных, а из-за Тура. Я даже пришёл к выводу, что я не смог бы убить человека, ранить - да, особенно ненавидимого мной человека (папашу, например), но не убить. Случись это месяц назад, а не сейчас, я бы с радостью воспользовался ситуацией и оружием и попытался бы выторговать себе что-нибудь у Тура. Да хоть договор аренды! Но я не стал этого делать. В голове и мыслей таких не возникло.

Когда всё изменилось? Когда я перестал быть расчётливой сукой и эгоистом с Туром? Когда?

От этих вопросов так горько и тошно, что и ответов не хочется. Сукой и мудаком жить проще: тебе на всех плевать и точка. А мне не плевать стало.

Как это чудовище с его псиной проникло в меня и отравило? Как, блядь? Я не понимаю!

Просто! Всё элементарно и просто! Ответ на поверхности, и я знаю его. Боюсь, но знаю…

Тур приходил ко мне первые дни ненадолго, давая какие-нибудь указания, типа убрать (квартиру вылизать до блеска в его понимании), приготовить нормальный ужин (а не блевательские пельмени), покормить и выгулять Спайка (чтобы он набегался как следует, а это не меньше часа, полутора), или постирать свои шмотки, которых собралась целая гора в ванной (руками!). Потом его приходы стали чаще и дольше: он сидел, бухал, смотрел молча, как я что-то делаю, или рисую или учу что-то после занятий. Я бесился и, не сдерживаясь, срывался, подрывался уйти на хер, хотя неоднократно давал себе зарок молчать и терпеть, ведь выбора у меня сейчас пока нет, но меня тут же мягко, несильно, но чувствительно возвращали с небес на землю: за волосы, прижимая мордой об пол, стол, стену, колено, грудь и т.д., и я затыкался, замечая, как в его мутных, залитых алкоголем зрачках просыпалась зверская похоть, но благо я вовремя останавливался, так что всё было только показательно и похоть оставалась только в чёрных зрачках.

Благодаря Туру моё расписание дня стало выверенным как, мать его, швейцарские часы. Я подрывался ни свет ни заря, чтобы без его «вежливой» побудки выгуливать ротвейлера-монстра, выматывающего меня своими устрашающими и бешеными игрищами, варил ему каши без комочков, как научил (заставил научиться) Тур, и кормил эту черную тушу монстропса чуть ли не с рук. Я начал рваться в хабзу, как умалишённый ботаник, полностью отдаваясь учёбе, на радость всем преподам и мастерам. За неделю я подтянул все хвосты и сдал все работы и зачеты, которые пропустил. Правда, не все радовались моему рьяному обучению, но это казалось такой ерундой, потому что как только заканчивались занятия, я с неохотой и бессильной злостью возвращался в квартиру, чтобы опять попасть под надзор молчаливого, сканирующего до миллиметра моё тело пьяного взгляда, поэтому я опять шёл выводить Спайка на выгул и кормил его. У меня неоднократно проскакивала мысль сходить прошвырнуться в общагу или к неформалке на потрахушки, но Быков, будто почуяв мои мысли, в один из дней молча припёр мне новую сим-карту, посмотрев на меня так, что стало понятно, чем для меня может закончиться поход куда-то. Он не сказал тогда ничего, но я-то понимаю, что он мне обеспечил полный контроль.

Так и проходили все эти дни: он меня «припирал» к стенке, а я пытался хоть куда-нибудь свалить или чем-то заняться, чтобы отвлечься от него и его рассматриваний и не выкинуть что-нибудь. Чего мне это всё стоило, не пересказать словами, но я держался. Выбора особого не было, вот я и давил в себе гнев и все порывы свалить куда подальше от Быкова. Ситуация вообще для меня была из серии всемирного экшна-пиздеца. Я никогда не находился под таким контролем. Даже мать с этим придурком недопапашей никогда особо не контролировали меня и дома появлялись редко, поздними вечерами, оставляя меня на попечение самого себя, так что столько внимания меня, мягко говоря, бесило до зубовного скрежета - сначала. Но как говорят: человек такая скотина – ко всему привыкает. И я привык и даже почти не обращал уже на Тура внимания. Хочет сидеть и бухать – пускай сидит, мне насрать. Хочет смотреть, как я рисую очередную домашку по рисунку или живописи – на здоровье. Не пытается трахнуть - и то хлеб, потому как я ожидал именно этого от него. Мой зад же он уже распечатал и опробовал, и ему явно понравилось, а уж сейчас бухому неадеквату воспользоваться ещё раз мной не составило бы труда. Силищи в нём бухом было немерено (проверено) - не мне с ним тягаться. В принципе, это ещё один факт нынешнего моего положения. Я прошляпил самое главное, опасаясь за своё очко. Лучше бы он ебал меня как последнюю блядь, но нет, он прижимал меня частенько к любым поверхностям, когда я его бесил и нарывался (не специально!), сопел мне в ухо или шею, обдавая алкогольными парами и вызывая табуны мурашек, трепал за волосы, рассматривал, но не лез целоваться, не распускал (относительно) руки и не трахал. Он уж если и прикладывал меня, то только номинально, слегка, в целях воспитания, не оставляя синяков. Но всему хорошему рано или поздно приходит конец. И моё «хорошее» тоже накрылось. Тур увеличил дозу алкоголя (как печень выдержала только столько бухать?) до неходячего, почти невменяемого состояния и просто вырубился у меня в квартире (впервые за время своего запоя), доползя до дивана и развалившись на нём морской звездой, сука.

У меня складывается ощущение, что всё произошло не позавчера, а неделю назад, не меньше. Столько всего произошло, столько я переварил и передумал. И как ни странно, та ночь с бухим храпящим Туром стала для меня переломной, окончательно и кардинально изменившей меня. Мне следовало тогда свалить. Бежать, блядь, без оглядки с той хаты и не быть упрямым придурком. И хрен с ним, что мне бы пришлось заново строить свою жизнь или тонуть в дерьме (когда меня нашёл бы Тур)! Всегда же можно попробовать всё начать сначала. А я как идиот цеплялся за дебильное желание доказать, что я всё-таки смогу всех поставить раком. Упрямый осёл и зажравшийся разбалованный придурок! Ну вот что мне стоило тогда не остаться ночевать на полу, а свалить куда-нибудь? Что?! Нихуя не стоило. Баран, и тупой имбецил, возомнивший себя неизвестно кем, вот кто я.

Тур проснулся ночью. Я не слышал, как он вставал и как он закрыл на кухне рота, чтобы не мешался, но я прекрасно почувствовал его мощные, сильные руки на своём лице. Он закрыл мне рот, чтобы я не орал, и зашептал хрипло в шею, нежно, как ребёнку:

- Тшшш... Не кричи… не кричи, мой хороший…

Да если бы мне он сказал такое в другое время, я бы ржал до посинения, но тогда эти слова привели меня в чувство. Я попытался врезать ему, но не стоит и говорить, что это было бесполезно. Если бы я спал не на животе, мне было бы намного удобней сопротивляться, но я сплю на животе, и это усугубило положение. Одеяло отлетело в сторону, и меня прижали сотней кг (если не больше) к полу, не давая возможности повернуться. Он удерживал своей одной лапой мои руки за спиной, а второй, отпустив свою ладонь от рта, стал невесомо, будто боясь наставить синяков или причинить боль, гладить по груди, довольно шустро задрав футболку. Мотор мой работал на износ, гоняя литрами кровь, но я молчал и, сука, расслаблялся, отдаваясь в жесткие руки и подставляясь под полные, нежные блядские губы. Тур знал, что делать и как. Страх ушёл. Я смог немного успокоиться и привести себя в чувство, но ненадолго. Тур резко перевернул меня на спину и, раздвинув своим коленом мне ноги, навалился сверху, пытаясь поцеловать. Я завертел башкой, уходя от его губ, пока ему не надоела эта возня и он, зафиксировав жёстко своей лапой мой подбородок, не начал меня целовать. Мотор мой ухнул, будто проваливаясь куда-то. К лицу прилила кровь, а острые иголочки от адреналина и резкого возбуждения заполнили моё тело, частично уходя в никуда через кончики пальцев, но в основном сконцентрировавшись в яйцах, защемившей груди и на чуть онемевших губах, которые нереально нежно стал терзать Тур. У меня было ощущение, что меня после разгоряченной бани вытолкали на мороз. Сначала холодно, а потом тело становится лёгким, как пёрышко, а в голове звенит от чистого воздуха, пустоты и дозы невозможного, неземного удовольствия. Именно это я испытал от его напора, силы, жёсткости и грёбанной мягкой, невесомой ласки и осторожности. Если бы на моём месте оказалась представительница женского пола, она бы точно потекла, застонала и раздвинула ноги, но я не она, поэтому у меня только член встал от этого сумасшествия. Как бы я ни гнал от себя мысли, что я уже испытал извращённое удовольствие от хрена в заднице, я ничего не мог поделать с собой ни тогда, ни на данный момент. Меня завело с пол-оборота, а в голове всплыло гадкое, запрещённое мной же воспоминание и желание вновь почувствовать чужие жёсткие, мокрые, приносящие дискомфорт пальцы в своём пульсирующем, предвкушающем что-то большее очке, чтобы потом….

- Нет, нет, нет, сука… Отвали! - зажмурившись, зашипел-захныкал я неосознанно вслух, сопротивляясь своим мыслям и желаниям, когда Тур ненадолго дал мне вдохнуть немного воздуха.

Не знаю, расслышал ли тогда мои слова пьяный Тур, но он не остановился, а наоборот вернулся к своему начатому делу, утверждая свои права и усиливая свой напор, под которым я сдался, вцепившись с силой в его мощную шею, и отвечая со злостью и с лязганьем зубов о его зубы на поцелуй с непозволительно мягкими губами и со вкусом спирта на чужом языке. Перед глазами у меня всё кружилось, а под веками сверкало белыми пятнами от желания и «хочу», когда я их закрывал. Молодой здоровый организм, уже давно развращённый, как оказалось, приевшимся, пресным сексом с девушками, вырвавшись из-под контроля и преград, брал своё, отвечая на всё с пионерской готовностью, со смаком получая новые неизведанные (почти неизведанные) доселе грани и волны острого удовольствия от происходящего и возбуждения до боли в паху, и подставляясь дальше под ласки здорового мужика, самца. Совесть ушла на покой, и хрен на неё. Физиология и желание были важнее. В яйцах и так всё тянуло, а член, зажатый в трусах и под весом Тура, пульсировал. Всё происходило быстро, сумбурно, по-животному и со стороны, наверное, напоминало борьбу, а не ласки, что было и недалеко от истины.
Я еле дождался, когда Тур с нетерпением стянет с меня шорты, в которых я спал, подбадривая его мычанием и укусами. Только вот стянув с меня шорты с трусами, причем не с первого раза, пьяный Тур не стал, как я хотел, бросаться и удовлетворять мои потребности. Он вообще жил своими мыслями и инстинктами, продолжая издеваться надо мной, а конкретно над моим ртом, шеей и волосами. Волосы, как оказалось, для него были своеобразным фетишем. Он пропускал их аккуратно, стараясь не задеть и не вырвать лишних, сквозь свои пальцы по всей длине, наматывал осторожно на кулак, оттягивая голову, чтобы начать целовать мою шею и кадык, отпускал, слегка массировал кожу головы и вновь пропускал запутанные пряди сквозь пальцы. Это стало для меня ещё одним из камушков в чашу весов. В ту ночь, в бреду, от переизбытка эмоций, я пообещал себе срезать нахер свои патлы, которые я растил с похорон матери и которые я возненавидел после встречи с Туром, ведь он всегда мне их драл, до треска и до вырванных клочьев, наматывая на кулак и пользуясь ими как отличным естественным поводком, а сейчас он их нежил, выблядок. Нежил ставшую сверхчувствительной кожу головы. Нежил и меня, так, что я стонал, мычал и чуть не заскулил, как Спайк на кухне. На адреналине я плохо помню, что тогда сказал Туру, но он с нежностью, вдохнув напоследок их запах, отпустил мою гриву, чтобы грубо и жёстко, до хруста, стиснуть мои бока, спуститься своей шершавой ладонью вниз и с трепетной нежностью провести по члену и мошонке. А когда он мне своим коленом ещё шире ноги раздвинул, то я чуть не задохнулся от потока ощущений, цепляясь с остервенением за его жёсткие бока и шипя маты и проклятия в его адрес.

Ещё немного помяв и погладив мой член и яйца, Тур вновь зашептав мне на ухо какую-то успокаивающую сопливую ерунду: «сейчас, звеняшка… сейчас, хороший… сейчас…». Грубый, злой ответ сам сорвался с языка: «Да еби уже, блядь, тупой имбецил!».

Тур, шумно засопев, сдавил мой член сильнее, будто вымещая зло, а потом, отпустив его, торопливо перевернул меня бесцеремонно на бок, освобождая тем самым одну из рук, которой я и воспользовался, чтобы самому себе подрочить, а то у меня во рту всё пересохло от желания кончить. Не сразу я почувствовал, как Тур тыкнулся мне между ляжек горячим пенисом, а когда уж ощутил, то меня как целку какую выгнуло от одного представления, что меня сейчас натянут на эту елду, как девку.

Закончилось всё по-идиотски и просто феерически по-долбоебическому: я кончил через пару минут от своих извращенских мыслей, что меня трахнут, и от мускусного, разлившегося по комнате запаха мужского тела с примесью перегара и бешеной дрочки, а бухой Тур, потыкавшись мне между ног полувялым стволом, остановился, пыхтя как паровоз. Сделав ещё пару попыток, он оставил это гиблое дело, отлип от меня потный и, рыкнув мне, что я тварь, отпихнув меня, свалил, чуть не падая по дороге. Через некоторое время, когда я отдышался и смог утихомирить свой мотор, я услышал шум и подвывание Спайка, поэтому собрав кое–как свои трясущиеся, как желе, конечности в кучу, я потопал смотреть, что там творится. А творился там дурдом: пьяный Тур с бутылкой вискаря в руке долбил кулаком по двери туалета, уже прилично сбив костяшки и замызгав кровью неповинную деревяшку, а на кухне лаял Спайк. Тура понять можно: здоровый мужик захотел потрахаться, а у него не встал из-за переизбытка алкоголя в крови, только нахер дверь ломать и свои и так перештопанные и только начинающие заживать культяпки сбивать?

Не знаю, какого хера во мне проснулась мать Тереза, то ли после извращенского оргазма у меня мозг расплылся окончательно и бесповоротно, то ли ещё что, но я, скомандовав роту, чтобы он заткнулся, подошёл к Туру и, выхватив из его руки бутылку, жадно отпил из неё. Тур смотрел на меня из-подо лба, как бык на корриде, возвышаясь надо мной, как скала, и сжимая кулаки. В его глазах не было ни проблеска понимания, узнавания или ещё чего-то, как мне показалось. Это просто были узкие щёлки, тёмные, налитые кровью, с белой, туманной, пьяной пеленой. Я сглотнул спиртовую обжигающую слюну и пожалел, что вообще выполз сюда, но отступать было поздно. Алкоголь придал мне сил, и я, пока не передумал, опустился на колени перед Туром, отставив со стуком бутылку в сторону. Перед моим лицом был мужской член, лежащий на крупных волосатых яйцах. Рассмотрев его хозяйство поближе, я от испуга и предвкушения (дебилизма!) облизнул вмиг пересохшие губы, вдохнул поглубже запах чужого тела и, как в тумане потянув руку, обхватил член и с чувством первооткрывателя потянул его в рот. Мне не было противно, скорее это было ново для меня, будоражаще и взрывовыносяще мой мозг. На вкус чужой член ничего особенного не представлял, да и пробовал я уже один раз в сауне. Не противно, но и не вкусно, особенно после вискаря. Нежная тонкая кожица на вялом члене, чуть влажная, гладкая головка, под языком чувствовались вспухшие венки, да ещё жёсткие лобковые волосы лезли в рот. Глубоко я не брал, не тот размер, да и не горел желанием, но каким-то макаром, волосы всё равно попадали на язык. На голову мне легли широкие ладони, и чужие жёсткие пальцы зарылись в мои растрёпанные волосы. Когда этот изувер стал мне массировать нежно кожу голову, я заурчав, чуть не подавился членом, забыв его сосать, и слюной, которая в изобилие стала выделяться у меня во рту. Тур милостиво подождал, пока я отдышусь и откашляюсь, и как только я опять взял в рот, он с силой притянул мою голову к своему паху, заставляя взять его медленно «растущий» член до конца, пока головка не упёрлась мне в глотку, вызывая тошноту и слёзы. С секунду подержав меня, упирающегося и мычащего, он отпустил, давая возможность дышать и продолжать. Я бы с радостью остановился и свалил после этого, но сдуру поднял голову и посмотрел на этого придурка. Он дышал глубоко, через раз, блядские пухлые губы приоткрыты, в глазах ещё больший туман, полная расфокусировка, и блаженство. Меня аж перетряхнуло. Я забыл, как дышать, и чуть язык не прикусил, увидев его таким. Губы опять пересохли, а собственный член начал крепнуть. Я тогда просто с ума сошёл, как какая-то распоследняя блядища с трассы. Стоял посреди коридора, голый, со вставшим членом, и сосал пьяному, хрипящему от удовольствия Туру, не меньше его получая от этого удовольствие. Запретный плод оказался сладким для меня, хотя я никогда и не страдал от пуританских нравов. В нашем современном обществе каждый решает сам для себя, как получать сексуальное удовлетворение. Время костров и инквизиций закончилось. Общество развратилось донельзя, так что я не испытывал в этом плане проблем со своей совестью, да и попробовать в своей жизни хотелось многого, чтобы потом не сидеть и не жалеть о том, чего не сделал. И я уверен, что то, что я творил сейчас, для меня не предел, учитывая, что я уже сосал член и трахался в зад. И обвинять Тура за то, что он меня трахнул и пользовал, потом я не стану. Я бы сам с радостью оказался на его месте. И постараюсь побывать там сам, где он сейчас. Сверху. С представителем своего пола.

Кончил я опять быстрее Тура. Член же Тура поднялся и стоял уже как надо и даже больше. Алкоголь опять сыграл с ним, а заодно и со мной злую шутку – он долго не кончал. Моя челюсть онемела, губы затекли, из глаз ручьём текли слёзы, горло саднило, а слюна вязкой струйкой капала на пол, как у бешеного пса. Тур заметив мою усталость, сам принялся насаживать меня на свой орган, пока хрипы Тура, скулёж Спайка за дверью, массаж головы и ритмичные толчки с хлюпаньем не слились для меня в одну карусель, и пока движения бёдер не стали рваные, дёрганные, а член во рту запульсировал. Я упёрся со всей силы в мощные, с твёрдыми натренерованными мышцами, как у коня, ноги Тура, пытаясь отстраниться, но эта сволочь не дала мне этого сделать, ещё сильнее и глубже засаживая и вызывая ещё больший поток слёз и приступ рвоты. В самый последний миг, уже изливаясь горячей спермой мне в горло, он достал свой член, забрызгивая моё лицо последними, горячими, вязкими, приторными, солоноватыми на вкус белыми каплями. Моя рука съехала с его ноги и я, наклонившись к полу, закашлялся, глотая часть спермы со слюной и наконец-то закрывая онемевший рот.

- Сука ублюдочная, - просипел я в пол, вытирая с лица сперму, а потом, посмотрев на этого довольного, запыханного, бухого придурка, выдавил: – Ещё только попробуй ко мне подойти, долбоёб бухой…

Держась за стеночку, я поднялся на затёкшие ноги, которых не чувствовал, и как инвалид, враскоряку пошёл в ванную. Сквозь шум воды я услышал глухой сильный удар о дверь туалета, но не стал обращать на это внимание. Не мои проблемы. Пусть хоть кровью теперь истечёт - пофиг. Свою норму дебилизма я сегодня перевыполнил. Смыв дрожащими руками вязкое семя с лица, я услышал как за стенкой зажурчало, и со спокойной, удовлетворённой почти совестью пошёл спать на диван. Почти отрубаясь, я слышал, как с шумом, спотыкаясь, зашёл в комнату Тур, пошуршал одеждой, одевшись, - и всё. Дальше я провалился в сон как в яму, чтобы потом проснуться намного раньше мерзкого пиканья будильника и обнаружить себя, по-хозяйски прижатым к стене лапой Тура, а на придавленных ногах тушу дремлющего Спайка. В то утро, чтобы не заморачиваться о произошедшем и чтобы банально сбежать от Тура, я быстро убрал в квартире (смыв кровищу на двери туалета и раскрыв окно для проветривания), со злостью обкорнал свои патлы и поплёлся выгуливать Спайка. Вообще кто кого выгуливал, это до сих пор вопрос. Ротвейлер, скотина, явно обиженный, что его закрыли на кухне, оторвался на мне по полной, измотав мне нервы своим жутким лаем, своими играми с покрышками (он нашёл небольшую покрышку и швырял её в меня!) и страшными нападками, так что скучать мне не пришлось. А вот по возвращению домой меня ждал охеренный сюрприз в лице проснувшегося, опухшего, пребывающего в состоянии отходняка и ни хера не помнящегося Тура. А я-то, дурень, ещё напрягался, из-за обрезанных волос. Тур банально из-за своего бухалова всё забыл, решив, что изнасиловал меня и порвал. Три ха-ха! У меня камень с души свалился поначалу, и я свалил быстро на учёбу, хотя мне и было ещё рано, но вот потом, сидя на парах, я понял, что ни фига мне не весело. Я был раздражён. Я бесился и срывался на всех в подряд. Мой блядский мерзкий сволочной характер вылез во всей красе, и я умудрился даже поспорить с вечно недовольным замом по учебной части, а потом и вовсе послать её. Бесила она меня уже давно, а тут такой удобный случай. Ближе к обеду я вообще понял, что не могу сидеть просто так, и свалив с пар, пошёл домой.

Дебил я. Знаю, но не мог ничего поделать с собой.

Это сейчас я понимаю, вижу и чувствую, что этот грёбаный имбецил забрался ко мне под кожу, просочился, как зараза какая-то, и просто так это не забыть, не смыть и не вырвать.

Блядь, он просто приручил меня, выдрессировал, как и своего пса, что я теперь готов жрать с его рук!

Ахахахахахаха!

Смешно, сука до слёз, но это так. Медленно, целенаправленно, он как бык пёр и достиг своей цели. Это я, как дурак последний, не видел ничего и не хотел видеть за ненавистью и озлобленностью на жизнь, судьбу, и так далее по списку. Но у меня случилось наконец-то озарение: он, этот здоровый мужик со шрамами, чуть раскосыми бычьими пустыми глазами и пухлыми, блядскими губами, со своей псиной вдобавок, стал неотъемлемой частью моей грёбаной жизни и дал больше, и стал ближе, чем кто-либо после смерти мамы. Он заботился обо мне. Да, заботился. Этот пидорас, если пиздил меня и унижал, то только за что-то: за огрызания, за отказ убирать квартиру, за непомытую тарелку, за грязные шмотки, за зубную пасту с незакрытой крышкой, за неприготовленный нормальный ужин, за ехидство, которое пёрло из меня как из бочки с говном. И всё было за что-то, а не просто так, потому что ему пьяному захотелось. Вспомнить только, как он заставил меня извиняться два раза не понятно перед кем. Первый раз в городе перед соседкой, а второй уже перед Завьяловым, стоя на коленях. И все разы я считал, что он меня унижает, но нет. Не было это унижением – это была ёбаная забота, ведь мне же жить потом на той квартире, по соседству с дамочкой, которая смогла бы запросто отравить мне жизнь. Или история с Завьяловым? Да он поставил меня на колени, но не просто так, поставил для запугивания, чтобы этот, как оказалось потом, столичный засранец с такими же богатенькими родственничками типа меня забрал заяву. Сейчас всё чётко складывается у меня в голове в картинку. Как пазлы на тысячу фрагментов. Да что и говорить, было столько дерьма, за которое он запросто мог свернуть мне шею, вышвырнуть на улицу или сдать папаше, или поставить на бабки, но он не стал ничего делать из этого, наоборот. Наверное, если бы у меня был нормальный папаша или старший брат, они были бы такими, как он: помогали, защищали, учили, воспитывали, наказывали. Тур это делал по-своему, как умел, наверное, но не мне его винить. До него у меня такого в принципе не было. Мне не с чем сравнивать. От мамы я видел нежность и ласку в её свободные от работы и рисования часы, а от папаши деньги на откуп, потому как у него не было времени заниматься мной. Сложив эту долбанутую мозаику, я не нашёл ничего, за что я мог бы ненавидеть Тура. А я искал. Искал тщательно, вспоминая всё до мелочей, но не нашёл. Я был виноват всегда и везде. И это не муки совести. Ни в коем случае. Я всё равно остаюсь эгоистичной сволочью и сукой, но теперь я переживаю не только за себя, но и за этого придурка Тура. Даже его псина стала мне привычна, и я не шугался и не начинал задыхаться при виде его оскала или лая. Я понял, что не боюсь её. Вернее, я устал бояться, когда осознал, что Спайк чертовски умный, но с дрянным, мерзким, упрямым, импульсивным характером, и он мне никогда не сделает чего-то плохого, пока я не перейду границы дозволенного, которые он и устанавливал. Он и воспринимал меня как-то своеобразно, как какого-то щенка-воспитанника, в то время как Тур был его беспрекословным хозяином и альфой, что ли. Так что Тур со Спайком помогли мне если не перебороть, то сделать свой страх к собакам незначительным, с чем не справился в своё время дорогостоящий психолог и Григорьев.

Выйдя из прохладного фойе хабзы на раскалённое июньским солнцем крыльцо я затормозил, припомнив как мы с Туром были в столице и как он говорил про меня, как сучку. Мозаика моя, видимо, ещё будет докладываться, потому что ещё один пазл встал на место, вызывая волну раздражительности.

Сучка… Стая… Альфа…

Значит, не бред нёс тогда Быков, а его псина и правда воспринимает меня как сучку. Пиздец, как замечательно! Хотя чего греха таить, так и есть. Сучка для Тура. Про минет даже вспоминать не хочется, но картинки всё равно упорно встали перед глазами, как я похотливо подставлялся под жёсткие, сильные, напористые и нежные ладони Тура и стонал на одной ноте, пытаясь получить хоть каплю ласки, которую он мог дать.

Мотнув головой, я попытался прогнать эти пошлости. Он был тогда бухой и ни хера не помнит, и я не могу отрицать сам перед собой, что готов повторить это. Я же ведь поэтому попёрся тогда к нему в квартиру, припёр телефон и сказал про врача, а совсем не из-за переживаний и обидной горечи, что этот мудак не помнит, ведь так?

Именно поэтому я ещё и навёл на него дуло пистолета…

Ещё раз мотнув головой и спустившись по ступеням, я достал телефон, посмотрел время и поспешил. У меня есть два часа. Потом я подумаю над всей этой хуйнёй.

Уже проходя по аллее, ведущей к выходу с территории училища, я краем глаза заметил за пышными, покрытыми густой молодой листвой кустами движение и услышал разговор, который велся на повышенных тонах. Мне не было дела до тех, кто решил устроить разборки здесь и сейчас, пока между молодой зеленью не мелькнула светлая пушистая макушка одувана.

- Максим, верни телефон!

- А то что?! Побежишь жаловаться своему ёбарю?

- Я тебя прошу по-нормальному: верни телефон…

- Это я тебя пока прошу по-нормальному, а ты, сучка мелкая, выёбываешься!

Дата добавления: 2015-12-01