20 страница

Но любой игре рано или поздно приходит конец. Паша довёл до апогея свою игру и с жадностью, и каким-то сожалением осмотрел изученное до сантиметра, притягательное, сильное, крупное тело своего викинга и, решительно скинув болтающиеся и мешающие штаны с трусами, приблизил свой давно стоящий член к губам мужчины.

Приказа не понадобилось. Викинг с затуманенным развратным, полным животной похоти и желания взглядом понял всё сам, только вот не собирался он ничего делать.

Втянув сквозь зубы воздух, Паша не стал миндальничать и прорычал:

- Открой рот.

Мужчина, моргнув и втянув шумно воздух, замер. Где-то задним умом до Паши дошло, что этот самец не делал этого раньше или просто брезгует именно им, но свежее воспоминание и фантомное оставшееся чувство, как викинг приятно лизал, посасывал, жадно прикусывал, и целовал его пальцы ног и стопы, отодвинули версию про брезгливость, оставив только первый, что удивительно.

Сидеть на мощной вздымающейся груди и смотреть сверху вниз было неудобно одувану, но он сейчас не обращал на это внимания. Если сейчас он не заставит открыть рот своего викинга и сделать ему приятно, это будет крахом. У Паши есть всего одна попытка на это, и об этом знает не только он. Ладони одувана вдруг вспотели и кончики пальцев чуть дрогнули, а глаза широко распахнулись, разглядывая, вполне возможно, последний раз своего викинга и его побелевшие, плотно сжавшиеся губы. Всего одна попытка…

Прикусив губу, чтобы не застонать, Паша мягко коснулся рукой колючей щеки и погладил строптивого викинга, улыбнувшись. Его тонкие пальцы скользили по коже, пока не остановились на губах. Проведя пальцами по нежной коже, Паша наклонился к уху Димы, специально шумно дыша, и продолжая гладить губы, с усмешкой прошептал:

- Пугливый. Пугливый викинг.

Одуван почувствовал, как напрягся и дёрнулся под ним викинг, а потом его пальцы попали в горячий и влажный плен губ и языка.

Паша, чтобы не показать свою радость, аккуратно взял зубами мочку уха, оказавшуюся перед глазами, и слегка прикусив, стал её посасывать, так же как и чужие губы его пальцы. Через некоторое время в комнате раздалось влажное причмокивание, хриплое тяжелое дыхание и мычание. Когда спину и ноги начало сводить от неудобного сидения на широкой груди, одуван оторвался от покрасневшей припухшей, покусанной мочки и с наслаждением посмотрел на прикрытые веки мужчины и на то, как его три пальца ритмично и глубоко, то пропадают в горячем рту мужчины, то появляются снова в мокрой, блестящей слюне. Одуван, ещё пару мгновений «потрахав» пальцами чужой рот и понаблюдав, сбавил обороты. Его викинг был готов, и он чувствовал это, каждой частичкой своего обнажённого тела в прямом смысле слова. Паша прекрасно ощущал под собой все сокращения сухожилий и напряжённых мышц, на плечах, и грудной клетки Димона, поэтому-то ему даже не надо было оборачиваться назад, чтобы видеть как викинг, раскинув мощные покрытые густой порослью ноги, одной рукой дрочит себе член, а второй сжимает волосатую мошонку и слегка оттягивает её вниз, доставляя себе ещё больше удовольствия. Поменяв быстро своё положение так, чтобы голова его викинга находилась у его паха, Паша перенёс вес своего тела на занемевшие, пронзенные тысячами иголочек колени, убрал, под разочарованный вздох, свои пальцы изо рта мужчины, заменив их своим требующим срочного внимания членом, провёл нежной головкой по влажным губам и, стиснув зубы и рвано вздохнув, толкнулся вперёд, в жаркий рот, с рядом белоснежных зубов.

Димон, ощутив замену пальцев на член, вместо того чтобы остановиться, наоборот впустил в рот чужую плоть, начиная её с остервенением и жадностью сосать, пробовать на вкус, задевая зубами. Словно заведённый, он боялся остановиться и боялся того, что одуван может запросто прекратить это всё. Дима слабо понимал происходящее, получая небывалый кайф и теряясь в пространстве. Его только что трахал в рот сначала пальцами, а теперь и членом одуван, и он от этого тёк как сучка, хотя до этого никогда в жизни не пробовал никому делать минет и не испытывал желания это делать. Даже Туру он не делал. У них всё было тогда спонтанно и по-животному, а тут совсем другое. Светловолосый паршивец одуван, сидя голым задом на его груди, будто уловил его мысли, подсунув сначала свои тонкие пальцы, а потом и член. Да, Димон мог уже признаться себе в том, что эти тонкие, белые, будто выточенные из мрамора пальцы стали его личным фетишем, так же как и ступни одуванчика, которые он успел сначала обласкать мысленно за столом, а потом и в реале.

Пропустив под напором твёрдый, недлинный, но довольно толстый, с крупной головкой член одувана глубоко в глотку и чуть задев зубами чувствительную кожу, Дима носом втянул воздух и замычал от волны извращённого удовольствия, а когда услышал такое же мычание сверху, его вообще чуть не подбросило, заставив заработать рукой на своём члене ещё быстрее. Он смутно помнил, как вообще дрочить себе начал, но теперь от желания остановиться не мог, до тех пор пока на его грудь не улёгся спиной одуван и, вывернув руку, перехватил его член. Димон даже глаза открыл, не веря. Одувану должно быть очень неудобно, но по его сосредоточенному, хоть и раскрасневшемуся лицу было не видно. Парень вполне справлялся: жёстко, как и хотелось Димону сейчас, он дрочил ему, и так же жёстко и размашисто загонял свой член ему в глотку.

К сожалению Димона, вся эта бешеная, сводящая с ума скачка не могла продолжаться долго, и когда он понял по темпу и по искажённому лицу парня, что тот сейчас кончит, выгнувшись на нём дугой, от спазмов мышц на спине, схватил его за талию, чтобы поддержать, но одуван его опередил. Глаза парня опасно сверкнули предостерегая Диму от действий, и через секунду, войдя последний раз в его рот, парень с силой сжал основание члена Димы, заставляя его замереть в бессилии, и откинувшись полностью ему на грудь и сжимая рукой свой член, кончил в кулак. Димон же, сцепив зубы от возбуждения, широко раскрытыми глазами, как ребёнок, смотрел, как густая белая сперма стекает сквозь тонкие пальцы, капая на мошонку одувана и ему на шею тёплыми густыми каплями. От увиденного ему ещё больше захотелось кончить, но одуван крепко сжимал его член у основания, не давая разрядки.

Рыкнув, Димон двинул бёдрами, чтобы одуван закончил начатое, но тот, чуть переведя дыхание от оргазма, расслабленно улыбнулся ему и прикрыв на миг глаза, отпустил его член, чтобы в следующий миг, не с первого раза, неуклюже, на разъезжающихся ногах встать над Димоном и хрипло, со сталью в голосе, безжалостно проговорить:

- Ты забыл про наказание.

Димон даже моргнул пару раз, думая, не показалось ли ему, но нет, одуван, растрёпанный, с фингалом, с опухшей разбитой губой, разгорячённый и с кулаком собственной спермы, постояв над ним, как будто ожидая чего-то, и собравшись с силами, медленного переступил его, подхватил свои вещи, сверкнул жилистой, упругой, небольшой, округлой, но такой притягательной задницей и, пошатываясь пошёл, в сторону ванной.

Зарычав, Димон со злостью всё же додрочил себе, но момент был упущен. Кайфа, такого, как хотел, он не получил. Это была пародия. Уже откинувшись на мягкий ковёр, он лежал, играя желваками, раскинув руки и ноги, кипя от гнева, негодования и от неудовлетворённости, и пока не мог себя заставить встать, и пойти к одувану. Сейчас он мог что-нибудь и сотворить с пацаном…

Щелчок замка и звук закрывающейся двери немного отрезвил Димона, но было поздно. Ещё один упущенный момент, и одуван, который, быстро смыв с себя следы своего бессилия, кое–как, трясущимися руками натянул на себя пыльные грязные вещи, и как зомби, опустошенный до дна, с дырой во всю грудь, на негнущихся ногах, подхватил свою обувь и вышел из квартиры, стараясь не оборачиваться и не идти слишком медленно, и глупо надеяться до последнего, что его викинг окликнет. И окликнет не по имени и не по дурацкому "Воробей".

Но нет. Викинг не станет этого делать.

Ещё одно разочарование и ещё один повод запрятать своего тёмного демона подальше, от себя самого и чужих глаз.

Глава 27

Тур проснулся от лая Спайка. В голове у него звенело и перед глазами двоилось. Мужчина дёрнул в сторону головой, чтобы найти лающего рота, но тут же сморщился и, зажмурившись, лёг обратно. Ему понадобилось минут пять, чтобы прийти в себя, собраться c силами и сделать следующую попытку встать. Кое–как сев и уперев руки в колени, Тур осмотрелся по сторонам в поисках Спайка, но так и не нашёл его. Пёс лаял на улице – окно было открыто нараспашку, впуская в освещённую утренними солнечными лучами комнату прохладный, утренний, свежий воздух. Схватившись рукой за чугунную от алкоголя голову, Тур осоловело осмотрел комнату. Квартира была не его, а звеняшки. Прикрыв на миг веки, мужчина попытался вспомнить, что было вчера, но из-за давящей, сжимающей голову словно стальной обруч боли в висках так и не смог этого сделать. Посидев ещё некоторое время, он не без усилия всё же открыл глаза и уставился на бутылку воды у дивана. Руки потянулись сами к живительной влаге. Бутылка, с громким бульканьем, и треском пластмассы, опустела быстро, заглушив сушняк, но не убрав последствия алкоголя. Вода и не смогла бы этого сделать – Тур пил неизвестно сколько дней, и в его крови плескался уже один спирт. Протянув вперёд ладонь, Тур уставился на нее, изучая, как она мелко тряслась и подрагивала, и сразу попробовал сжать её в кулак. Крепко сжать не получилось, сил не было, зато на кулаке, на костяшках обнаружилась кровь, уже запёкшаяся коричневой корочкой. Костяшки были сбиты, но боли, видимо спросонья и с бодуна, пока не чувствовалось. Глянув на предплечья, Тур не увидел ран. Руки были аккуратно замотаны чистым белым бинтом. Глядя непонимающе на них, Тур не мог вспомнить, кто и когда ему наложил повязки. Он помнил, как сорвал грязные, пропитанные кровью и сукровицей, разлохматившиеся и мешающие бинты, похожие на тряпки, день назад, вроде. Очередная бесполезная попытка вспомнить вчерашний день привела к приступу боли в висках и кислому комку в горле. Обведя расфокусированным взглядом чистую, прямо-таки вылизанную, с вымытыми до блеска (насколько это можно) полами комнату, Быков вновь посмотрел на руки. Квартира была Тохина, и он даже смутно вспомнил, как заставил неряшливого патлатого неоднократно убрать всё и навести порядок. Тур пил вискарь, и под его бдительным хмурым взглядом патлатый всё убрал. Без зуботычин не обошлось, и Тоха, кажется, ещё стирал свои вещи руками. Туру вроде даже пришлось показывать, как это делается, потому что Тоха этого не умел толком. Но это было давно… Может, с неделю назад, а может и меньше. В голове воцарился хаос даже от такого небольшого воспоминания, но Тур, выдохнув и стиснув зубы, встал с дивана и, шатаясь, пошёл в сторону туалета. Справив нужду, он вышел из туалета мрачнее тучи. На его члене была такая же запёкшаяся кровь, как и на руке. Голова закружилась, его повело в сторону, но Тур успел опереться о стену. Мысли начали отходить на задний план, потому что вдобавок к головокружению его стало мелко трясти. У него начался отходняк.

Добравшись до ванны, он еле забрался в чугунную, с высокими бортами, старую ванну, включил воду и, оперевшись о стену, чтобы не упасть и не замочить бинты, стал под струи воды. Он не чувствовал, что вода холодная. Он вообще ничего не чувствовал. Его бил озноб и трясло, как суку, а внутри росло желание сдохнуть прямо тут. Голова, казалось, сейчас взорвётся от боли и алкогольной мути на много-много кусков. Сколько же он пил? Когда мужчина почувствовал в полной мере, что стоИт под обжигающе ледяными потоками воды, он отлип от стены и не с первой попытки закрутил кран. У него не было сил, а озноб не только не прошёл, но и eсилился. Мышцы, как ему показалось, атрофировались, превратившись в комки желе. Сев на бортик ванны, Тур уставился опять на руки, на которых осталась не смывшаяся засохшая кровь. В пустой голове всё же провернулась большой оглоблей болезненная мысль, что он трахнул патлатого и порвал. И в лучшем случае только порвал. Сбитые костяшки на руке тоже что-то значили. Когда Тур пил, он не умел порой себя сдерживать, и любое слово и действие рядом находившихся могло вызвать в нём немотивированную агрессию, поэтому он пил очень редко и в малых дозах, чтобы держать себя в руках. Заставив себя встать, Тур, трясясь как осенний лист на ветру, голый пошёл в комнату, пока не расслышал как в подъезде зазвенели ключи, раздался лай Спайка, тихое шипение и сдавленное ругательство, а когда Тур уже был в коридоре, дверь открылась, и в квартиру вбежал рот.

Спайк был рад хозяину, подпрыгивал, скулил как щен, крутился, пытался ластиться боком и головой о ноги мужчины. Тур чудом удержался на ногах от ласк семидесятикилограммового пса. Зашедший следом за Спайком Звеняшка остановился у порога и напрягся, как струна. Он смотрел на Быкова из-подо лба, поджав губы и словно готовясь к обороне. Тур, нахмурившись, сначала хотел спросить у Тохи про вчерашнее, но остановился на полуслове, приоткрыв рот и разглядывая короткие, стоящие дыбом и торчащие в разные стороны, неровные, обкромсанные как попало, красные со светло-серыми корнями волосы. Лицо Тохи неуловимо изменилось и стало другим с такой причёской, если это можно назвать причёской. Он стал выглядеть старше, на свои года, жёстче и ещё бесшабашней. Поняв, что Тур огорошен и не собирается ничего делать, Тоха, чуть сморщившись, скинул кроссовки и, видимо, наученный горьким опытом по имени Спайк, не стал бросать обувь как попало, поставил их аккуратно у стены и, обойдя Тура, словно он всегда ходит около стен, направился в комнату. Тур сделал шаг и схватил его за руку, откуда только сила взялась, и легко, и даже с нежностью, будто не веря до конца своим глазам, провёл рукой по красным остаткам от волос. Тоха остановился, вздрогнул и замер.

Быков растерялся, не зная, что сказать и что делать дальше. Схватить пацана было странным, неожиданным для него самого порывом. Нахмурившись, Тур подрагивающей рукой ещё раз провёл по красным волосам, чуть сжал их и пропустив сквозь пальцы отпустил. Вопрос, хриплый и каркающий, вырвался у него сам:

- Зачем?

- Поменял стиль жизни, - спокойно, без язвительности ответил сразу Антон, будто готовился, и посмотрел Быкову в глаза.

Да, в словах Тохи не было той язвительности и яда, но яда хватало и в красноречивом, блестящем, упорном взгляде.

– Мне надо собираться, - проговорил Тоха резко, переводя взгляд за спину Тура и оставаясь всё так же стоять, не шевелясь, не сделав за всё время ни единой попытки вырваться.

- Куда? – не понял Тур, так и не выпустив Тоху, а наоборот прижимая тёплое и устойчивое тело к себе.

- На занятия, - немного повысив голос, ответил Тоха и всё же попытался отстраниться, когда понял, что почти вжат в обнажённого Тура.

Тур закрыл глаза от резкого приступа пульсирующей боли в висках и, сам не понимая, что делает, ещё сильнее (насколько возможно) прижал к себе парня дрожащей рукой, то ли надеясь, что не упадёт, то ли надеясь, что боль отступит.

- Я тебя порвал? – сквозь зубы, как только боль поутихла, спросил Тур, начиная чувствовать кожей заполошное биение сердца парня, которое даже в таком его хреновом состоянии, чувствовалось сквозь Тохину одежду как своё, которое билось быстрее и не так размеренно.

- Да пошёл ты, – вяло, с обидой огрызнулся Тоха, вывернулся из несильного захвата и пошёл в комнату.

Собрав рюкзак и побросав туда какие-то яркие коробки с тубой, Тоха достал свой телефон и, глянув на него, недовольно скривился. Стоять и следить, как он собирается, Тур не смог долго. Ему было хреново, и надо было с этим что-то делать и прямо сейчас, пока он мог себя контролировать.

- Где ключи от моей квартиры и телефон?

Тоха, уже схвативший свой рюкзак, обернулся к кровати и, наклонившись, подхватил с пола что-то. «Чем-то» оказались ключи Тура.

- Твоей мобилы здесь не было, - буркнул он, протянув ключи, хотя собирался их бросить. Пока Тур тупил и, морщась, брал связку ключей, Антон рыбкой проскользнул мимо к двери.

Когда входная дверь захлопнулась, Тур будто очнулся и посмотрел на закрытую дверь. Ему понадобилось ещё некоторое время, чтобы собраться с мыслями, взять свои вещи и выйти из квартиры Роевского. Спайк за ним не пошёл, но Тур не настаивал и не звал. Антон его выгулял и, видимо, покормил, потому что псина улеглась в комнате у стены на какой-то подстилке, со смаком и мерзким звуком грызя и мусоля огромную кость из сухой свиной кожи.

В квартире Тура был бардак. По его меркам это был хаос. Вокруг стояли и валялись пустые бутылки, вещи были разбросаны и не убраны, на кухне в мойке была навалена груда посуды, а на столе стояла пустая банка из-под помидор и пара тарелок с засохшим лимоном и колбасой. Пройдя по этому кавардаку, Тур открыл навесной шкафчик и достал пачку аспирина. Две шипучие таблетки ему не помогут. С его состоянием это капля в море, но хоть что-то, иначе голова треснет, как перегнившая тыква.

Таблетки не помогли. Его продолжало знобить и трясти и он знал, что ему станет легче, если выпить, но встать с кровати не мог. Он проваливался в сон, где ему снился звеняшка, которого он зверски убивал, Димон, пытающийся его то ли соблазнить, то ли убить, бывшие коллеги по ментовке, снился он сам, как он тонет в болоте, даже его папаша снился, который почил на зоне и которого он не помнил. Сны были дурные, липкие как паутина, не выпускающие его из этого бреда, созданные его же и подсознанием, а ещё ему было плохо физически, поэтому и казалось, что всё происходит с ним на самом деле. Тур за целый день даже вставал пару раз. Один раз чтобы сходить в туалет, а второй раз, не выдержав, он перерыл кухню в поисках алкоголя, чтобы облегчить себе существование, но ничего алкогольного и спиртосодержащего не оказалось. Не найдя нужного, Тур озверел, поскидывал на пол и разбил всё, что попалось под руку. Мозг отравленный спиртом, благо не сработал на то, чтобы сходить за так нужной ему выпивкой или позвонить и заказать её. Очередной раз завалившись на сырую от пота кровать со скомканным, скрученным постельным бельем и укутавшись в плед, Тур провалился в еще одно забытьё, пока не почувствовал мокрый шершавый язык на своём лице. Спайк тихо и жалобно скулил, стоя над лицом хозяина, пытаясь привести его в чувство.

- Место, - еле ворочая опухшим языком, проговорил Тур, отворачиваясь от настойчивых лобзаний рота и безрезультатно пытаясь в сторону от перебинтованной руки оттолкнуть тяжёлую тушу.

- Тебе нужен врач, - раздался со стороны дверей надменный голос звеняшки.

Глаза Тура заслезились от яркого, бьющего по глазам искусственного света, но он всё же посмотрел. В дверях, сложив руки, на груди стоял недовольный Тоха.

- Что ты тут забыл? – глядя на него, уже бывшего патлатого, зло и тихо спросил Тур и опять сделал попытку сдвинуть в сторону попытавшегося его лизнуть рота.

- Он забыл, - кивнув в сторону пса, пробормотал всё так же недовольно Тоха.

- Сколько времени? – сглотнув вязко-горькую слюну, спросил Тур, закрывая воспалённые и слезящиеся глаза. Голова гудела, и его всё ещё трясло.

- Обед.

Тур втянул воздух сквозь зубы, подавив желание убить кого-нибудь от бессилия и такого тягуче-медленного времени. Ему казалось, что уже вечер.

- Есть что-нибудь выпить? – выдавил из себя Тур, понимая уже, что не доживёт без алкогольной дряни до вечера.

Тоха молчал долго и Тур решил, что он ушёл, но ему ответили:

- Чтобы ты меня прибил?

Тур не разобрал интонации в ответе. Ему в принципе сейчас было не до этого – ему было очень хреново.

- Что ты мелешь! Принеси мне что-нибудь выпить и вали отсюда! – зарычал Тур, чувствуя, как покрывается липким, холодным потом от вспышки неконтролируемой ярости. Выпить ему хотелось дико. До зубного скрежета. Ведь ему станет легче.

- Я нашёл твой мобильный, - как ни в чём не бывало, просто сказал Тоха. - Так что ищи другого мальчика на побегушках.

Мобильный телефон приземлился на кровать аккурат около Тура, а потом в комнате вновь стало темно. Роевский выключил свет, погрузив спальню в приятный полумрак, и ушёл. Раздражение Тура не ушло, но без света стало легче. Задвинутые плотные шторы на окне не затемняли полностью, а пропускали мягко свет, поэтому даже пульсирующая боль в висках немного отступила. Спайк остался лежать в ногах у хозяина, тихо сопя и изредка поскуливая. Тур хотел согнать его с постели, но волна тошнотворной слабости не дала этого сделать.

Когда Спайк сбежал, Тур не помнил – провалился в очередную полудрёму, пока не почувствовал, что кто-то сел на кровать. Глаза открыть на этот раз было тяжело, они налились свинцом. Кровать опять прогнулась, но тут же выровнялась. Тот, кто сидел, встал. Туру стало казаться, что это сон, пока он не услышал шорох в углу, скрип, шуршание, а затем щелчок металла, прозвучавший в тишине особенно громко. Звук был Туру знаком до оскомины – такой звук мог издавать только затвор девятимиллиметрового боевого ПМ, который лежал в сейфе вместе с травматом ТТ-Т.

Приоткрыв глаза от звука, Тур надеялся, что ему показался этот звук, но нет. У сейфа, скрытого за прикроватной тумбой и декоративной панелью, стоял Роевский, держа в руке ПМ.

"Он не закрыл сейф" - мысль молнией пронеслась в голове и в мутных глазах Тура, заставляя работать нейроны и серое вещество, отгоняя тугой ком боли на задний план.

- Положи ствол, - медленно прохрипел Тур парню, чтобы не спугнуть.

Старания Тура были напрасны – Тоха дёрнулся от его голоса, и хорошо, что не выстрелил.

- Страшно? – вдруг весело и бесшабашно спросил Тоха, повернувшись к Быкову и направляя в его сторону пистолет и прицеливаясь.

Расстояние было небольшим, и теперь черное дуло смотрело прямо в лоб Быкову.

Тур не ответил. Он не знал, что отвечать, и стоит ли. Собрав все силы, Быков сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Сейчас в его затуманенном больном мозгу билась одна мысль: «он забыл закрыть сейф, он забыл закрыть этот чёртов сейф!», а не то, что сейчас неформал, растрёпанный, с сумасшедшей улыбкой, у которого есть на это много причин, пристрелит его.

Не такая у Тура была мечта сдохнуть, но он сам виноват. Меньше бухать надо.

Сглотнув по-сухому, Тур приоткрыл глаза и растянул полные, потрескавшиеся, пересохшие губы в кривой улыбке.

- Значит, порвал.

Вышло совсем жалко и не как констатация факта, а как сожаление. В принципе так оно и было для Тура.

Сумасшедшая улыбка сползла с лица парня, оставляя жуткую гримасу после слов Тура, а из-под обрезанных красных, кривых прядей, падающих на глаза, засверкали глаза. Тяжёлый ствол в руках чуть дрогнул, а пальцы на курке побелели. Один глаз Тохи прищурился, словно он прицеливался, а потом…

- Тыдыщ! – тихо прошипел Тоха, дернув стволом – будто сделав выстрел.

Тур завис.

Убрав пальцы с курка и опустив пистолет, Тоха посмотрел на зависшего Тура и язвительно фыркнул:

- Бухой придурок!

Пистолет парень положил на сейф, и Быков готов был поклясться, что заметил, как он тяжело вздохнул и нежно провёл пальцами по черному затвору, будто расставаясь с тяжёлым, промасленным, несущим смерть ПМ.

- Стой! – «отвиснув», Тур окликнул Тоху, бывшего уже в дверях, но тот только фак показал, не оборачиваясь и скрываясь в коридоре.

После ухода звеняшки Тур расслабился. Он сам не понял, в какой момент все его мышцы болезненно напряглись под дулом пистолета. И да, его пробрало. Не сильно, чтобы падать в обморок, но всё же. Только самоубийца обрадуется дулу пистолета, направленному ему в лоб, а он таковым не был. Пьяным дебилом забывшим закрыть сейф был, но не самоубийцей. По телу мужчины прошла волна дрожи и мандража, пробирая до позвоночника. Запоздалая реакция организма. У него даже голова закружилась и на лбу выступила испарина. Отравление алкоголем не прошло после произошедшего, а накрыло с новой силой, скручивая в узел все внутренности и обостряя желание выпить. Нащупав телефон в складках одеяла, Быков с горем пополам отыскал в справочнике нужный номер и набрал.

Он сам не выйдет из запоя, особенно после сегодняшнего, и как бы ни было, понял это он благодаря Тохе.

Туру повезло, Бурый оказался в городе, а не на объекте, поэтому приехал довольно быстро. Бурьянов Костя, по кличке и по бывшему позывному Бурый, был военным, служил в элитном спецназе и был медиком. Его выгнали с позором из рядов спецназа за то, что он не выполнил глупый приказ на боевых учениях, ставящий под реальную опасность и угрозу его взвод. Хамство, несоблюдение субординации и так далее и тому подобное по списку (ему тогда вспомнили все грешки и малейшие проступки), а если проще, Бурьянов навалял при всех высших чинах по морде молодому, совсем ещё сопливому, получившему свои звёзды и нашивки явно за что-то майору.

Бурьянов не любил вспоминать своё прошлое, в принципе, как и все ребята, с которыми Тур работал. Оно не было для него позором или черным пятном, наоборот - он любил свою службу, и как он говаривал, это было его призванием и предназначением, поэтому-то все разговоры о прошлом были для него болезненны.

Здоровый, как и остальные, кто работал у Димона, мужчина, увидев Тура и его состояние, удивился, но расспрашивать поостерегся, сразу шустро и серьёзно взявшись за дело. Они с Быковым не были друзьями «в доску», Тур держался особняком или с Димоном, но в баньку расслабляться ездили они часто, особенно после сложных объектов, да и общие темы разговоров у Бурого и Тура всегда находились, поэтому-то Костя и удивился звонку и просьбе Быкова и не отказал.

Туру было хреново. Он уже пожалел о своём решении и звонке, но было поздно. Бурый был здесь, задал кучу вопросов и уже ставил капельницу. Тур смутно смог вспомнить, что именно спрашивал Костя, но по возможности отвечал. Когда Быкова накрыло блаженной волной спокойствия и сна от лекарств, введённых Бурым, он не понял, но был рад этому. Снов не было, а в теле была лёгкость и умиротворённость, впервые за столь длительное время.

Глава 28

Антон.

Рука с карандашом летала над белым листом, остервенело, с нажимом вырисовывая серо-черные графитные линии, пока на мгновение не замерла. Воспоминания последней недели как ушат ледяной воды окатили меня с ног до головы, вызывая на щеках румянец. От этого я с такой силой стиснул карандаш пальцами, что деревянные грани впились в кожу. Дёрнув головой и отогнав хотя бы на время эти воспоминания, я продолжил рисовать. Следующая линия ушла в сторону, и графит мерзко и раздражающе скрипнул по бумаге. Линия получилась кривая и дёрганая, как у какого-то новичка, впервые взявшего в руки карандаш. Я сморщился и последний раз посмотрел на гипсовую, местами выщербленную голову Венеры, начав ещё быстрее и ещё активней накладывать завершающие штрихи, придавая рисунку объём, фактуру, и реалистичность. Рисунок был закончен намного раньше других, как я и хотел. Поставив размашисто свою подпись и номер группы в нижнем углу листа и отодрав его от мольберта, я сгрёб карандаши и, закинув их небрежно в рюкзак, пошёл сдавать свою проверочную, последнюю годовую работу преподавателю по рисунку. Раньше я бы не летел сдавать раньше всех, а с радостью поизгалялся над потугами своих криворуких одногрупников, которые сидели за мольбертами вокруг меня и с усердием пытались коряво выстроить пропорции гипсовой головы. У половины из них был сбит глазомер, а уж про прорисовки и наложение штрихов и говорить нечего. Но мне сейчас было не до них, единственное - проходя, мимо Валечки Остапенко, я не удержался:

- Какие чудесные усы получились у твоей Венеры, Валечка! Она похожа на Зевса!

Остапенко заскрежетав зубами и, чуть не скинув мольберт, подорвался и хотел было мне врезать. Окрик преподавателя остудил его пыл, и он нехотя сел на место, прошипев что-то мне в спину, но я уже не расслышал. Мне не до этого придурка. Мне надо домой и чем быстрее, тем лучше, пока Тур опять чего-нибудь не вытворил или ещё хуже - не нашёл алкоголь. Ещё одного его запоя я не выдержу.

Сегодня целый день были проверочные годовые работы по рисунку, живописи и композиции. Рисунок я сдал, осталась живопись и композиция после обеда, так что я вполне могу смотаться домой. После обеда вернусь и сдам остальные работы, иначе куратор мне голову снимет. Она и так была в бешенстве, когда я не поехал на районный конкурс из-за того кипиша с ментовкой и заявой.

Я вышел в полутёмное фойе, в котором всегда царила прохлада, даже в такую жаркую погоду как сегодня, и меня передёрнуло, а на теле выступила гусиная кожа, приподнимая волоски на всём теле.

А ведь почти неделю назад я думал, да что говорить, я был уверен, что меня выпрут из хабзы, как паршивую собаку, но Тур… Бухой, заросший тёмной щетиной, пропахший алкоголем, наутро, после того дня, когда заставил меня встать на колени перед Завьяловым, привычно и бесцеремонно ворвался ко мне в квартиру и разбудил меня. На улице была темень, но он всё равно отправил меня выгуливать Спайка, а потом заставил готовить роту еду и кормить. Но это ещё были не все его издевательства. Как только я наложил еду довольному после часовой выгулки псу, Тур, подняв на меня мутные бычьи глаза, прорычал зло, чтобы я валил в хабзу. Моему удивлению и сарказму тогда не было границ и предела, пока я не оказался прижатым к мощному телу и не отгрёб от пьяного возбуждённого Тура. Быстро одевшись, я пошёл в хабзу, услышав на прощанье, чтобы в обед был дома, иначе он сам приедет за мной.

Не знаю, как он решил вопрос с моим отчислением, но это и не важно, хоть я и был рад. Меня не выгнали из хабзы и не погнали даже к директору, который отчислял и за меньшее. С поступлением в кулёк в этом году я однозначно пролетел, и мне некуда идти, да никто и не отпустил бы, так почему бы не порадоваться, что я остался? Это потом до меня дошло, что, наверное, лучше было бы, чтобы выгнали с треском и скандалом.

Дата добавления: 2015-12-01