Но мне, совершенно не хотелось слоняться по пустому коридору этой бесовской школы долго. Во-первых, малопродуктивно в познавательном смысле. Во-вторых, небезопасно. Не в том смысле, что я боюсь вампиров, вурдалаков и упырей, а просто не входило это в мои планы: опять быть отловленной и выставленной вон. Я и так себя чувствовала этой самой, которую — в дверь, а она — в окно. Нельзя сказать, чтобы у меня были комплексы. Но человек я все-таки приличный. По крайней мере, в быту. Так вот. Идя по коридору в неизвестном направлении, трудно сделать деловито озабоченную мину и придать своей походке бодрую торопливость на случай, если какой-нибудь преподаватель вынырнет тебе навстречу. С другой стороны, открывать первую попавшуюся дверь и ломиться в аудиторию тем более глупо. Что бы я сказала в таком случае? «Здрасте, можно я поприсутствую на уроке, я из гороно, с проверкой» Вот когда я пожалела, что надела рваные джинсы, а не солидный костюм. Впрочем, у меня нет ни одного солидного костюма. На самом солидном, на спине пиджака вышита голая тетка со стразами вместо сосков.
Надо пойти в буфет, подумала я. Должно же быть в такой пафосной школе место, где преподаватели едят. Хоть они и вампиры, конечно, а все же вряд ли могут позволить себе питаться исключительно человеческой кровью. От правоохранительных органов устанешь откупаться. Скорее всего, в директорском кабинете мне действительно поднесли рюмку телячьей крови. И зачем я стала плеваться, как последняя ханжа? Нормальная вещь — кровь. Можно сказать, естественная. И полезная конечно же. Даже детям дают гематоген, сделанный из крови. Не говоря уже о народах севера, которые хлещут оленью кровь и поэтому не мерзнут. Кстати, не секрет, что ханжество, как и любые табу, всего лишь санитарно-гигиенический патруль цивилизации. Библейский запрет на прелюбодеяния, введенный Моисеем — санитарная мера во время эпидемии гонореи в Азии, через которую шли евреи в свою Обетованную. То же самое касается свинины. Вполне возможно, что даже у индусов, коровы не просто священны, а еще были в древности особенно подвержены заражению в силу жарких климатических условий, и поэтому их нельзя было есть. Они ведь вообще вегетарианцы, эти индусы, и это не случайно. Даже самое священное животное вполне можно слопать, обставив это дело как священное причастие, ведь причащаются христиане, поедая просвирки — символическую плоть Христа. Как это там, кажется у Гейне, про индуса: «Худеет царь Висвамитра. Утратил сон и покой. Он хочет корову Васишты добыть постом и войной. О мудрый царь Висвамитра. Какой же ты бык тупой! Ну стоит из-за коровы поститься и рваться в бой?» Короче. Кровь не принято пить потому, что из нее безопаснее делать колбасу. Обрабатывать, короче, кулинарно, а не лакать сырой. В целях санитарной безопасности, а не с точки зрения морально-нравственной брезгливости. Какая уж тут брезгливость у нас, у существ, которые обгладывают куриные кости с видом счастливых динозавров.
Дойдя в состоянии такого массированного аутотренинга (чтобы в случае чего не плеваться, как в кабинете директора, и не выдать себя) по лестнице до самого нижнего этажа, я остановилась. Почему я решила, что буфет находится внизу? Если это не серьезная кухня с котлами и холодильными камерами, а легкомысленная кафешка с привозными пирожками, буфет вполне может располагаться на любом этаже, и совсем не обязательно на нижнем. Я остановилась и… услышала. Нет, я сначала услышала, а потом остановилась. Где-то что-то рубили. От звуков топора, разрубающего что-то твердое, мне стало не по себе, особенно в контексте всего пережитого. Я попыталась встряхнуться и отбросить свою предвзятость и мнительность в сторону, то есть как бы забыть, где я нахожусь и чем меня угощала директор, и воспринять звуки объективно. Но увы. «В лесу раздавался топор дровосека…» А что, у отца-то большая семья? Или как там, про отца… «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…» От этих ассоциаций мне стало дурно, и я села на ступеньку.
Когда человеку становится дурно, нравственные проблемы перестают его волновать. Как и метафизические. Просидев некоторое время и отрешенно послушав звуки топора, разрубающего чей-то труп, я совсем уже перестала стесняться мысли, что меня поймают и выгонят, даже наоборот, я стала думать, что было бы неплохо схватить под руки двух простых охранников, таких нормальных, человеческих охранников, чтобы они проводили меня до выхода… И вдруг. Я увидела маленького старикашку, поднимающегося по лестнице откуда-то снизу, то ли из подвала, то ли из-под земли, как сгорбленный гном. Старикашка был белоснежно сед, с белой бородкой и в очках, в зеленом бархатном пиджачке и клетчатых брючках, весь как будто нездешний и нетутошный, случайно забредший из другого времени. Он был похож на исхудавшего Фрейда в миниатюре, только родившегося раньше, где-нибудь в конце восемнадцатого. «Здрасте» — сказала я и чуть не добавила «добрый доктор Айболит».
«Кого ждем?» — ласково и даже как мне, грешной, показалось, кокетливо, спросил старикашка. «Вас» — сказала я. А что, у меня были варианты? «А я Вас не припомню» — проницательно заметил гном. «Глазастый, блин», — подумала я, недружелюбно глянув на его очки и вздохнула. «Я просто болела… но я каждый день звонила девочкам из группы, они мне давали список литературы…» «Да?» — почему-то обрадовался старикашка и присел рядом со мной на ступеньку. Звуки рубящего неизвестно что или известно что топора, как мне показалось, стали чуть тише. А может быть у меня от стыда за вранье заложило уши. «И какой литературы?» — глаза старикашки под очками сверкнули инфернальным блеском. «Упыри несчастные, — с тоской подумала я. — Сожрут меня, бедную» «Неужели Вы читаете литературу?» — игриво спросил старикашка. «Йес! — подумала я. — Слава рваным джинсам. Кажется меня приняли за юную идиотку» «Нет, — сказала я и честно-честно посмотрела старикашке в глаза, — Но зачет сдать очень хочется». «Какой зачет?» — спросил он.
Я расстроилась, и звуки топора стали как будто громче. Что же у меня так фигово сегодня с интуицией? А? Думала директор мужик, оказалась баба, думала гранатовый сок, оказалась кровь (телячья, будем надеяться), думала буфет, оказалось… страшно предположить что! А теперь еще этот гном в зеленом камзоле, вылитый Фрейд, можно сказать хрестоматийный профессор, или даже академик, окажется каким-нибудь…банщиком. Или не банщиком, а кем-нибудь еще более невозможным. «Да черт его знает, какой зачет, — сказала я печально. — У меня такая плохая память». «Я преподаю три дисциплины, — ласково сказал старикашка, и я тут же реабилитировала свою интуицию. — „Магия“. „Гипноз“. „Секс“ Какой предмет Вам нравится больше?» «Секс, конечно, — радостно сказала я. — По любому! А я была на одной Вашей лекции, мне так понравилось, Вы еще книгу рекомендовали, я ее купила, но забыла название…Что-то про сновидения. Там такой автор на обложке. Вылитый Вы». «Зигмунд Фройд, «Толкование сновидений», — самодовольно усмехнулся старикашка и по-фрейдовски погладил бородку, — Давайте пойдем в нашу аудиторию, милый друг».
А вот интересно, думала я, идя за ним по лестнице вверх. Ну если девушке скажут, что она похожа на Мадонну или Аллу Пугачеву, она, конечно, сразу зафанатеет, приободрится, будет учиться петь и скопирует имидж кумира, это понятно. А вот если человек, к примеру, похож на Эйнштейна? Станет ли он изучать физику? Хотя физику начинают изучать с юности, а в юности мало кто похож на популярные фотки Эйнштейна с бородой. Однако. С Фрейдом я угадала. И теперь мне предстояло вытрясти из старого упыря побольше информации об этой бесовской школе. А заодно раскрутить его на обзорную лекцию по магии. Может быть это будет что-то более приличное, чем уроки в школе, где учился Гарри Поттер?
«А Вы не знаете, чего там все время так громко рубят? — спросила я о наболевшем, когда мы свернули с лестницы на третий этаж. — Прямо рубят-рубят. И непонятно что». «А это секрет, — как-то нехорошо и плотоядно засмеялся старикашка, и мне опять поплохело. — Вот пройдете теоретический курс, и у вас начнется практика». «Практика? — переспросила я. — Нас будут учить сосать кровь?» «Что-то вроде того», — сказал старикашка и опять засмеялся как бес. Когда мы подошли к дверям аудитории, я с надеждой посмотрела в пустой коридор. Нет ли там охранничка? Моего малодушия не хватало, чтобы сбежать от старого упыря, но смелости перешагнуть порог этой подозрительной аудитории в такой сомнительной компании тоже было не много. Охранничка в коридоре не было. Ангелы никогда не прилетают, когда их зовешь. По крайней мере, если у тебя нет особых заслуг перед ними. А у меня, по всей видимости, не было.
В аудитории, куда мы вошли, горел свет и были плотно задернуты шторы. Аудитория была почти пуста и только посередине стоял большой круглый стол, накрытый зеленым сукном. На столе стоял глобус синего цвета. Впрочем, если бы на столе стоял гроб графа Дракулы, я бы не удивилась. Потому что за столом сидели…Царь, царица, они же клоп, клопица, кровососы несчастные, еще пара мерзких рож, и конечно, моя куколка-балетница, воображала, а главное — сплетница. То есть та самая Плисецкая в гимнастическом купальнике, с помощью которой я влезла в окно школы. Царицей-клопицей была директриса, конечно. А царем-клопом — директор, похожий на директрису как две капли воды. Все-таки мужик был директором школы! И я повторно реабилитировала свою интуицию. Даже жалко стало до слез, что человека с такой прекрасной интуицией, как у меня, сейчас сожрут, и светлой памяти о нем не останется. «Здравствуйте» — сказала я громко и вежливо. Старикашка подтолкнул меня в спину и закрыл аудиторию на ключ. «Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте», — закивали мне рожи за столом, улыбаясь широко и приветливо и, наверное, только из приличия, не облизываясь. Я почувствовала себя бедной овечкой. Таким жаренным ягненочком с хрустящей корочкой, на большом блюде, обложенным овощами и украшенным кустиком укропа. Кустик укропа я почему-то представила себе особенно хорошо.
«Давайте знакомиться», — любезно сказал мне директор. «А вам это правда интересно?» — с сомнением спросила я. «Очень, — убежденно сказал директор. — Мы ведь совсем ничего не знаем о Вас, а Вы о нас уже кое-что знаете». «Я ничего не знаю, — горячо заверила я. — Ничего. И еще у меня провалы в памяти. Особенно на нервной почве» «А Вы не нервничайте, — сказал директор. — Вас тут никто не съест». Это прозвучало настолько неубедительно, что я нервно засмеялась. Таким дребезжащим и прерывистым смехом смеялась, наверное, тень отца Гамлета, если она вообще смеялась. От страха я забыла, как там у Шекспира. Но я во все глаза смотрела на синий глобус на столе. Это был не глобус. Это был бедный Йорик. То есть человеческий череп или его имитация с картой звездного неба. «Пижоны» — подумала я со страхом и отвращением. «Не позорься, Зоя, — сказала вдруг директриса жестко. — Тебе не идет» «Вы наверное опять меня с кем-то перепутали» — пролепетала я. Имя «Зоя» мне совсем не понравилось. Мне померещилась аллюзия на трагический подвиг Зои Космодемьянской в фашистском плену. «Меня зовут Марина» — сказала я честно. «Тебя зовут Зоя, — уверенно сказала директриса. — И ты бывшая хозяйка „Чертогов“ Мы познакомились на празднике шабаша в прошлом году. У тебя был лохматый черный парик и двойной слой грима. Но я все равно узнала тебя».
Черт бы побрал эту бывшую хозяйку «Чертогов», обреченно подумала я. Зачем она так сильно красится и носит лохматые парики? В результате, становится похожа, не пойми на кого…
— Я согласна, — сказала я покорно. — Меня зовут Зоя. И я бывшая хозяйка этих… как их, черт.
— Что и требовалось доказать, — довольно сказала вамп-директриса и победно посмотрела на вамп-директора.
— Что-то она быстро согласилась, — скептично заметил директор. Он был похож на директрису как однояйцовый близнец. Парадокс состоял в том, что однояйцовые близнецы не бывают разнополыми.
— Ну хотите, я еще поупираюсь немного? — предложила я.
Мои мысли вяло плескались, как еле живые амебы в остывшем бульоне. Если бы меня спросили, с какой целью бывшая хозяйка эти чертовых «Чертогов» пробралась сюда, я бы не смогла выловить из этого холодца ни одной дееспособной амебы, то есть мысли.
— Не надо упираться! — хором сказали директор и директриса, и мне показалось, что это один человек с масштабным раздвоением личности.
— У нас к Вам предложение, — сказала директриса. — Мы хотим Вас пригласить консультантом на практику. Дело в том, что преподаватели теории в нашей школе сильные, а хороших преподавателей практики нет.
— На практику? — жалобно переспросила я и подумала, что я могу упасть в обморок, еще до того, как увижу, что именно рубили топором в подвале школы.
— Самая сильная практика была в «Чертогах», — сказала директриса. — Поэтому нам с Вами очень повезло.
— И мне с вами тоже, — ответила я с присущим мне черным юмором.
— Ничего сложного от Вас не требуется, — вкрадчиво сказал директор. — Это должность консультанта. Мы покажем Вам все, что у нас есть, а Вы поделитесь с нами Вашими соображениями.
«Я прямо сейчас могу поделиться с вами своими соображениями, — мрачно подумала я. — Вампиров на мыло! Выпускниц школы на исправительный трудовые работы! А меня — к маме…» Но меня, по всей видимости, собирались отвести не к маме, а на экскурсию в жуткий подвал. И тогда… Я вдруг поняла, что они мне чертовски надоели. Эти вампиры и упыри, или заигравшиеся в готов шарлатаны, или просто бывшие учителя, сошедшие с ума от оскорбительной государственной зарплаты. Я не знала точно, кто они были, но однозначно поняла, что они мне надоели. Этот безумный день, изначально неудачный по своему замыслу, и пришедший теперь к полнейшему абсурду в стиле желтых готических романов, навалился на мои плечи могильной доской. Мне хотелось есть и спать, а не сочинять на радость этим инфернальным недоумкам секреты Зои Энской, которую я отчаянно невзлюбила за ее вульгарную привычку прятать свое лицо под слоем грима. Я так устала от них, что взяла свободный стул и села за стол перед директором.
— Черт с вами, — сказала я. — Раз вы меня таки сосчитали, принесите тогда кофе. Бутерброды, сигареты, лист бумаги, ручку… И уберите со стола лысого. Его оскал напоминает мне о бренности бытия и о том, что на том свете меня не погладят по головке за то, что я творила на этом.
Директор посмотрел на меня с уважением и достал из пиджака пачку сигарет, оценив его взгляд, куколка-балетница вспорхнула и схватила со стола Бедного Йорика, то есть глобус в форме черепа. «Мерзкие рожи» тоже засуетились. Один рванул искать в шкафу бумагу, второй принес пепельницу, профессор достал из кармана ручку, а директриса и вовсе убежала. Насколько я могла судить, за кофе и бутербродами.
— Итак, — сказала я и нарисовала на бумаге круг. — Знаете ли вы, господа, что такое психика? В принципе я хотела замозолить им коротенькую лекцию, на пару часов, что-нибудь из школьного учебника, про миелиновую обмотку аксонов и нейронные ядра коры, чтобы свести их занудством с ума, и вызвать резкое нежелание брать у меня консультации. Но эти вампиры вдруг потянулись ко мне с таким доверием и интересом, так жадно уставились на кривой нарисованный мною круг, как будто я собиралась нарисовать им план пиратского клада, спрятанного в соседнем дворе. Даже седой профессор потянул свою шею, будто ожидал услышать от меня про психику что-то необыкновенно свежее. И мне стало их жаль. Я подумала, что я обязана наставить их на истинный путь, пусть даже я сама очень смутно представляю, где этот путь находится. Я вздохнула и стала рисовать кругу лучики, чтобы получилось солнышко.
— Это наша психика. Она выглядит точно так же, как нейрон. Нейрон — это круг, а его лучики — это аксоны, протянутые к другим нейронам. Оборви у такого солнышка лучики, и ты получишь безжизненную клетку. Клетка — это всего лишь клетка, в которой как птица живет крылатых дух, а жив дух лишь пока он не потерял питания, то есть взаимосвязи с остальными нейронами, со всей живой структурой мозга. Если в аксонах нейрона нарушение, он не может уловить нужных импульсов. И такой нейрон умирает. Человека, чтобы он был счастлив, нужно учить гигиене коммуникации и разумному энергопитанию.
Я увидела на лице профессора уважение, а на других лицах, включая лицо директора растерянность. Я поняла, что мои слушатели достаточно подавлены моей белибердой, чтобы выслушать следующее:
— К вам приходят глупые богатые женщины, услышавшие модное словечко «вамп». Они хотят стать роковыми соблазнительницами, доминирующими в любовных отношениях, чтобы обеспечить себе постоянный приток кайфа. Нетрудно догадаться, что вы делаете с ними. Путем элементарных манипуляций и примитивного зомбирования вы внушаете им мысль, что они крутейшие вампы, самые обаятельные и привлекательные, дав их самооценке мощную установку. Это помогает им обойти свои психологические блоки и начать получать энергию от других людей. Это все очень старо, хотя я верю, что у вас есть продвинутые способы внушения.
— Вы не угадали, — прервал меня директор. — У нас нет гипнотизеров такого уровня, чтобы давать долговременные установки. Все, что мы делаем — это путем специальных техник стираем из их сознания чувство вины. Мы убеждаем их в том, что они имеют право на жизнь за счет других. Что в природе все паразиты в той или иной степени. Что не нужно стесняться своего паразитизма, и тогда кормить тебя найдется много желающих. Можно сказать, что мы делаем из них девочек, которые не боятся быть плохими, которые могут себе это позволить в отличие от других, и другие подчиняются им как слабые и трусливые всегда подчиняются сильным и дерзким. Мы делаем из них немного садисток и чуть-чуть сатанисток. Избавившись от чувства вины, они избавляются от скрытого мазохизма, а значит перестают искать себе наказания в виде страданий и неудач. Результаты у нас впечатляющие. Стопроцентное улучшение качества личной жизни.
Неслышно вошедшая директриса поставила передо мной чашку черного кофе.
— Вольдемар Петрович — потомственный вампир и автор уникальной методики, — сказала она, и я поняла, что Вольдемар Петрович — это директор. «Только потомственного колдуна мне и не хватало», — подумала я. Вольдемар Петрович улыбнулся и я увидела как в его рту блеснули сахарные клыки. «Стоматология, — постаралась успокоить себя я. — Если он рубит на своей сатанисткой методике бабло, ничего удивительного, что он принял какие-то меры для усиления нужных черт своего имиджа»
— Смешные вы, — сказала я максимально безразличным голосом, и мне потребовался для этого весь мой артистический талант. — Неужели вы думаете, что, заставляя девочек пить телячью кровь и рубить телячьи тушки, можно всерьез воздействовать на их психику? Вы меняете некоторые сознательные установки, не занимаясь бессознательной сферой. И знаете что вас ждет?
— Что? — быстро и серьезно спросил директор. Холеное лицо его вмиг помрачнело и неприятно осунулось.
— Сколько существует ваша школа? — спросила я.
— Полгода.
— Ну, — я сделала вид, что считаю что-то в уме, — месяца через три-четыре вам начнут поступать жалобы и претензии… Впрочем.
— Что? — привстал со своего стула директор.
— Я хочу, чтобы нас оставили наедине, — сказала я, нахально используя нестареющий драматургический ход нагнетания тревоги из классических детективов.
— Пожалуйста, выйдете все, — сказала директриса.
— Вы тоже, — сказала я ей и по своему удовольствию от ужаса в ее глазах поняла, что возможно бессознательно мщу ей за утренний инцидент, — Наедине — это значит: я и Вольдемар…
— Петрович, — подсказал мне директор подобострастно.
Пока все остальные нехотя, а директриса обиженно, покидали аудиторию, чтобы оставить нас с директором тет-а-тет, я смогла рассмотреть главного упыря повнимательнее. Он был густо напудрен, это придавало ему мертвенную бледность аля Дракула, у него были синие ногти и темные тени под глазами, и я от души понадеялась, что все это тоже косметика. Под пиджаком у него была белая рубашка, под которую был повязан зеленый шейный платок, сколотый золотой брошкой в виде летучей мыши. Я смотрела на него и думала, что, по большому счету, этот директор всего лишь светский модник, переступивший в моде на готику границу имиджа. Впрочем, границу имиджа провести не так просто. Если вампиризм перешел из разряда тем для дешевых триллеров в разряд тем для философско-эстетических произведений, и такие темы из частного явления стали массовым, значит культура нуждается в инфернальной энергии. Это похоже на желание организма съесть чего-нибудь горькое после продолжительного питания сладкой пищей. На уровне психологии тяга к инфернальным темам означает, что система ценностей становится неудовлетворительна или неубедительна, требуется радикальная ломка стереотипов и норм. Разрушение парадигмы. Как неизбежная лечебная в такой культуре появляется мода на отрицательных героев и эстетику безобразного. Передо мной сидел всего лишь продукт своей эпохи, дитя своего времени, поэтому испытывать к нему такую антипатию, которую испытывала я, было с моей стороны ханжеством.
— Так что же, что будет с выпускницами моей школы через некоторое время? — нетерпеливо спросил меня продукт своей эпохи, когда за директрисой, злобно глянувшей на меня напоследок, захлопнулась дверь.
— Ничего хорошего, — мрачно сказала я. — Вы знаете, что случилось с Чертогами?
— Насколько я знаю, Вас обокрали и отняли их у Вас, — сказал директор.
— Так многие думают, — величественно сказала я, с удивлением наблюдая, как навязанная мне нелепая мистификация изменила тембр моего голоса. — На самом деле, я просто скрылась. В Чертоги со всех сторон поступают жалобы и претензии от выпускников. Скоро разразится грандиозный скандал. То же самое ждет и вас. Чуть позже. Обучение нужно вести иначе, я знаю как, но к сожалению, я поняла это слишком поздно, чтобы что-то можно было изменить там. Но еще не поздно изменить эту ситуацию здесь.
— Говорите, — задрожал директор. — Не останавливайтесь.
И я подумала о том, что люди с нечистой совестью потому плохо спят и ворочаются, что перманентно ожидают возмездия, и стоит намекнуть им на это возмездие, как они тут же попросят у тебя помощи и защиты. Даже если ты — просто прохожий. Параноидальные черты: когда в каждом мерещится тот самый, — обязательный итог любого напряженного ожидания. Неважно, идет ли речь о девушке, с нетерпением ждущей любви, или о мошеннике, со страхом ждущем ареста.
— О!- воскликнул вдруг этот эксцентричный мальчик немолодых лет и вскочил с места. — А я ведь до меня только что дошло, насколько Вы профи, Зоя. Как красиво Вы принудили нас самих сделать то, что Вам было нужно с самого начала. Легким жестом Вы заставили нас играть в игру по Вашим правилам, выполнять все точно по плану, не замечая Вашего руководства. Выследить Вас, узнать, догнать, привести сюда и умолять о сотрудничестве. У меня нет слов! Это потрясающе! Это работа профессионала высочайшего уровня!
— Тихо, — сердито зашипела на него я, и он притих.
— Восхищаться будете потом, — злым голосом сказала я. — Если для этого будет реальный повод. А пока слушайте меня. У меня нет времени манипулировать Вами дальше, поэтому я говорю все прямо. Ваше положение плохо. Мое лучше. Я избавилась от ответственности, а Вам придется за все отвечать. Но у Вас есть шанс. Ваш шанс — это я и мои знания. Вы хотите выслушать, в чем они состоят?
— О да, — страстно прошептал директор и замер, весь во внимании.
Но сказать мне ему было особенно нечего. Ведь я не могла сказать ему то, что являлось действительной правдой: «О нежданно свалившийся мне на голову, дружище упырь. Твое упыриное искусство — дрянь, поскольку люди не упыри, и сколько бы ты ни пытался убедить их в том, что вести себя по-упыриному это очень клево, упрырями они не станут. Даже ты не стал упырем, несмотря на свой упыриный вид, и готов поделиться всем, что у тебя есть со мной, первой встречной. Тоже самое ждет и твоих учениц». Так грубо я сказать не могла. Директор насупился бы и заныл. Ему стало бы жаль свои упыриные клыки, свою упрыриную методику и упыриный бизнес, приносящий ему вполне упыриный доход. Поэтому я сказала:
— Ты думаешь, что делаешь из женщин вампирш? Никто, кроме вампирш и не приходит к тебе. Женщины, которые сюда ломятся, хотят получить от мужчин денег, признания, обожания, и ждут, что ты им поможешь. Ты всего лишь учишь их мастерству откровенного вампиризма. Методу получить больше денег, больше признания, больше обожания. Ты заставляешь их осознать темную сторону своей природы, чтобы лучше видеть свои вампирические желания и удобнее им потакать. И это дает эффект. Конечно. Однако, ты не понимаешь, что аппетиты людей постоянно растут, и чем больше они получают, тем больше хотят. Однажды, как в сказке про золотую рыбку, они хотят слишком многого, и теряют все. Это тупиковый путь. Отсроченный крах. Потому что ты не идешь в обучении дальше. Выявив и показав женщинам их вампиризм, ты должен помочь им избавиться от него или хотя бы научить его контролировать. Тогда они будут устойчивы и сильны. Их инфернальные страсти больше не будут иметь над ними власть, и они станут счастливы.
— Избавиться от вампиризма? — с ужасом спросил директор, и я увидела, насколько ему стало жаль его упыриный костюмчик, модные клычки и брошку на галстучке.
— Конечно, — уверенно сказала я. — Прежде чем избавиться, надо увидеть, осознать, принять и отыграть. На этом построена любая психотерапия. Когда человек приходит к тебе, обуреваемый страстью, ты поступаешь глупо, начав удовлетворять его пагубную страсть. Это все равно, что кидать в огонь топливо. Разгорится только сильнее. Научи наркомана добывать наркотик, и он подсядет на иглу еще сильнее. Избавь его от зависимости, от его страсти, и он скажет тебе спасибо. Он уйдет от тебя счастливый и свободный. Удовлетворенный, а не страждущий еще сильнее.
— Но как же я избавлю его страсти? — взмолился директор и потрогал брошку на галстуке, словно желая закрыть ее от меня, не дать сорвать и растоптать. В это время дверь в аудиторию распахнулась. На пороге стояла директриса. Глаза ее горели как фары милицейской машины.
— Вольдемар Петрович, — громогласно объявила директриса. — Вы разговариваете не с тем человеком. Я только что дозвонилась до Зои, бывшей хозяйки Чертогов, и она согласилась встретиться с нами для разговора.
— А это кто? — тупо спросил директор и показал на меня.
— Самозванка, — торжественно сказала директриса.
— Минуточку, — возмутилась я. — Почему самозванка? Разве я сама назвалась Зоей? Это вы назвали меня так. Я спорила какое-то время, а потом перестала. Потому что спорить с дураками — себе дороже…
«Ну все, — подумала я с тоской и даже скукой. — Щас начнется. Тягомотина на час-полтора. Забегают, загалдят, затопают ногами, захлопают дверями. Будут стыдить меня и позорить так, как будто мы находимся не в учебном заведении для вампиров, а в церковно-приходской школе». Но директор, как выяснилось, был весьма далек от мысли меня порицать. Он порывисто схватил мою руку и пылко прижал ее к своей груди.
— Вы неотразимы, — сказал он. — Если пять минут назад я сомневался, что Вы знаете, о чем говорите, то теперь — нет. У меня нет и половины Вашей беспринципности и невозмутимой порочности, Вашей лживости и уверенности во вседозволенности. Примите от меня всяческие респекты. Я автор методики, которая избавляет от чувства вины и дает человеку внутреннее право на власть, но мне до Вас далеко.
Что там говорить, комплимент, конечно, был сомнительный. В каком-то другом месте я бы сделала вывод, что меня грязно обругали. Но в системе данных координат это прозвучало, как вручение мне статуса гуру. Непонятным оставалось одно. Что мне делать с этим вампирским статусом? У директора, однако, было свое видение моего нового статуса. Для начала он повел меня в экскурсию по школе, подробно рассказывая свою методику и иллюстрируя ее наглядными примерами школьной программы. Со стороны наше перемещение по школе выглядело, возможно, как сопровождение друга президента по местам боевой славы, а по сути меня водили как козу на веревочке и пудрили мозги мракобесием. Если кому-то интересно, вкратце методика Вольдемара Петровича по развитию в женщинах вамп-потенциала и превращению обычных женщин в роковых — сводилась к следующему.
Властолюбивые амбиции, которые Вольдемар Петрович считал главным жизненным кредо любого человека, не могут реализоваться из-за того, что человек испытывает чувство вины за любое проявление собственной властности. Едва лишь осознав в себе подобные амбиции, человек сейчас же начинает гнобить себя и давить, и вместо здорового и полезного властолюбия получает лишь тревожность и страдания. Обучение в своей школе Вольдемар Петрович начинал с того, что преподавал женщинам, с помощью специально обученных педагогов, историю и биологию с точки зрения пропаганды властолюбия. Внимание учащихся обращалось на то, что все великие фигуры в истории человечества были властолюбивы и беспринципны, и на фоне толпы, задавленной принципами и загнанной в рамки морали, именно поэтому выбивались в лидеры. Я услышала небольшой кусок урока истории, где преподаватель рассказывал про Александра Македонского, которого его учитель Аристотель, преданный защитник рабства, обучил пониманию, что рабство — основа природы человека, и господин над людьми тот, кто не брезгует принять это качество в людях и удовлетворить их потребность в рабстве. Вольдемар Петрович объяснил мне, что властолюбивы лишь амбиции человека, которые всю жизнь сражаются и чаще всего проигрывают его рабской природе.
Второй этап обучения заключался в теоретическо-практических уроках психологии, где уже уже знакомый мне профессор с бородкой Зигмунда Фрейда довольно феерично объяснял женщинам психологию мужчин. По мнению профессора выходило так, что мужчина, заняв в социуме высокое место, испытывает чувство вины и тревожность за свои властолюбивые амбиции, а главное стыдится своего презрения к женщине и ко всему женскому, поэтому ради сохранения душевного здоровья нуждается в доминантной женщине, которая никак не задевая чувство его достоинства в глазах общественности, дает ему почувствовать себя своим рабом. Для этого по методике Вольдемара Петровича необходимо, чтобы женщина превратилась в «чистокровную принцессу». Она не должна возбуждаться и млеть от обращения с ней как с рабыней. Должна быть чувствительна как «принцесса на горошине» к любой грубости или бестактности и реагировать на нее негативно как принцесса на горошину, пусть даже эта горошина накрыта многочисленными перинами и закамуфлирована покровительственной снисходительностью. Но главное, она должна приходить в радость от любого преклонения мужских колен. Я застала часть урока, где профессор втолковывал разинувшим рот барышням, что мужчины устроены так же как собачки академика Павлова. Если последовательно выражать негатив в ответ на диктатуру и всегда выражать позитив в ответ на подчинение, мужчины очень быстро приучаются возбуждаться от подчинения, поскольку в глубине души только об этом и мечтают. Главное же, что мешает мужчинам осознать свои мечты, это представление о том, что женщина сама хочет быть подчиненной. Вот это представление старикашка и звал постепенно в мужчинах ломать.
На практических занятиях этого курса женщин учат создавать свой имидж так, чтобы не выдать в себе принаряженную золушку, а выглядеть как «чистокровная принцесса». Женщинам объясняют, что неосторожная фраза, взгляд, жест или неправильная деталь туалета может выдать в них золушку с головой, и мужчины, уловив это интуитивно, будут обращаться с ними как со служанками. На тех же занятиях женщинам преподают некоторые приемы бдсм, вроде связывания и пристегивания, а главное стремятся привить к этому вкус, то есть убедить женщин впадать от этих штук в легкую экзальтацию. «Мужчина уверен, что сексуальная честь для мачо — удовлетворить женщину, — объяснял мне Вольдемар Петрович. — И пойдет на все, если будет уверен, что иначе удовлетворить женщину невозможно. Увидев, что его женщину заводит только роль госпожи, он будет подчиняться ей в постели, а потом и вне постели, потому что сам войдет во вкус, ведь любой кайф так не хочется обрывать»
На третьем и заключительном этапе обучения начинается натуральная вакханалия, перерастающая в дьявольский шабаш. Чтобы подтвердить, что теоретическая часть обучения не прошла даром, и они готовы получить диплом вамп, женщины должны на практике проявить свою отвагу, беспринципность и отсутствие комплексов. Этот этап обучения я не смогу пересказать по этическим соображениям, но скажу, что он заключается в том, что женщины должны перешагнуть в себе часть морально-этических барьеров и некоторые общечеловеческие табу. Если женщина не сдает экзамены на третьем этапе, ее возвращают на второй курс. А иногда даже отчисляют. Вольдемар Петрович рассказал, что он использует это метод для острастки робких вамп, а так же в целях повысить престижность диплома школы.
По ходу директор рассказал мне, что его заместителю (директрисе) пришлось сделать пластическую операцию, для того, чтобы замещать его на мероприятиях, где надо предоставлять его методику. У школы серьезнейшая репутация, несколько филиалов, а методикой уже заинтересовались западные партнеры. «При всем при этом у нас есть слабости, — сказал мне директор, когда мы подошли к тому самому балетному классу, в котором учащихся, оказывается, учили походке и осанке настоящих вамп. — Есть один изъян, и Вы о нем подробно рассказали. Я и сам вижу, что настоящей устойчивости своим девочкам мы не даем. Они остаются зависимыми, а значит уязвимыми. Сделать из них настоящих ламий — бесстрашных, идущих напролом и не боящихся рисковать — вот новый этап развития моей методики. Я понял, что в интересах своего детища я сам должен быть рисковым человеком. Вы готовы писать со мной новую методику? Скажите мне, Вы со мной?»
— Конечно, — сказала я, — только отойду в туалет на пару минут. Ага?
Надо ли говорить, что, зайдя в туалет, я открыла оконную фрамугу и покинула это чертово место точно таким же путем, как попала в него несколько часов назад. Через окно. Пусть уж состоятельные девочки сами играют с Вольдемаром Петровичем в семью вурдалаков. Лично я сыта упырями по горло.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав