Тайны скального замка

Белкины опасения подтвердились – первая же попытка пройти через Портал Темперы из конторы «Титул и Нобиль» на улице Акаций оказалась неудачной. Вирта выбросило из портала спустя секунду, после того как он исчез в картине. Стало очевидно, что замок в скале, скорее всего, находится во Внешнем мире и спрятан Отводящими чарами точно так же, как и школа с неупокоенными духами в Симферополе.

Чтобы застраховаться от любых неприятностей, Вирт решил подойти к делу со всей серьезностью. По этой причине предложение Милы телепортировать их к Транспространственному посольству, выйти во Внешний мир, найти уединенную полянку на Демерджи и воспользоваться порталом было отклонено им без колебаний. Вместо этого в ближайший выходной день Вирт, Мила и Ромка совершили очередную поездку в Симферополь.

Остановились они в той же гостинице, в которой ночевали после своего визита в Дуат. Тогда Мила не пыталась запоминать, но сейчас ей показалось, что даже номер был тот же, что и в прошлый раз. Ромке было поручено охранять Портал Темперы и ждать их возвращения. Чтобы как‑то развлечь Лапшина, Вирт заказал ему две коробки пиццы с грибами и сообщил, что в номере есть телевизор. Правда, сам Лапшин воспринял заботу Вирта как бессовестную иронию, о чем не преминул сообщить с хмурым видом. Напоследок Вирт сказал, что номер оплачен до вечера, поэтому если они не вернутся в срок, Ромке придется забрать портал и уйти.

– Если вы не вернетесь через сутки, я войду в портал, – твердо пообещал Лапшин, когда Мила и Вирт уже стояли перед картиной наготове.

– Не делай глупостей, господин умник, – сказал ему Вирт. – Если мы не вернемся через сутки, ты будешь единственным, кто знает, где нас искать.

– И что же я должен буду делать, по‑твоему? – хмуро спросил Лапшин. – Бежать и рассказывать всем, что вы пропали? Мы вроде бы давно договорились не привлекать внимания к нашим поискам.

– Гурий, – сказала Мила, глядя на друга. – Если мы не вернемся, иди к Гурию вместе с этим порталом. Расскажи ему все.

Лапшин склонил голову набок.

– Не боишься, что ему это не понравится?

Мила вздохнула.

– Конечно, ему это не понравится. И больше всего он будет расстроен, что я не попросила его о помощи. Но после того, как он целые восемь месяцев пролежал без сознания только потому, что Многолику нужно было добраться до моей Метки, я не хочу его вмешивать.

– И все равно предлагаешь мне идти к нему? – уточнил Ромка.

Мила помялась.

– Если мы попадем в переделку и не справимся своими силами… – Она глянула на Вирта, теперь уже чувствуя себя виноватой в том, что втянула в свои дела его. – Гурий – один из лучших боевых магов Троллинбурга. Он поможет. – Она тотчас вскинула подбородок и, словно убеждая себя, кивнула. – Но я надеюсь, что его помощь не понадобится.

– Однако, – произнес рядом Вирт, – на тот случай, если мы все‑таки скоро вернемся, оставь нам хотя бы по кусочку пиццы, господин умник. Мы наверняка проголодаемся.

Ромка многозначительно хмыкнул.

– Спасибо, что предупредил. Теперь постараюсь съесть все, до последней крошки.

– Полагаю, чтобы не остаться сегодня голодными, нам лучше вернуться как можно скорее, – заметил Вирт.

– Да уж, – проворчал Ромка, – сделайте одолжение, не заставляйте себя ждать.

Наблюдая их пикировку, Мила вдруг от души рассмеялась.

– Если бы вам когда‑нибудь пришлось встретиться в суде по разные стороны баррикад, вы бы заговорили друг друга до смерти.

Вирт качнул головой и не сдержал улыбки, а Ромка возмущенно скрестил руки на груди и приказал:

– Идите уже!

Мила с Виртом переглянулись. Ромка был прав. Белка создала Портал Темперы, чтобы они смогли узнать, какие тайны скрывает замок в скале, поэтому, чем раньше они туда отправятся, тем скорее достигнут своей цели.

Одновременно протянув руки к картине, они с Виртом дотронулись до холста. Пальцы коснулись нарисованного маслом каменного замка, и Мила почувствовала, как ее словно подбрасывает невидимый воздушный поток. Но не успела она до конца осознать, что гостиничная комната вокруг нее словно стерлась невидимым ластиком, как уже стояла посреди залитого солнцем горного ущелья.

* * *

В первый момент ущелье показалось ей просто громадным – в несколько раз больше того, которое она видела в Мемории. Но почти сразу же Мила поняла, что ощущение непривычного простора возникало из‑за того, что вытесанные ветрами скалы и покатые голые склоны, на которых лишь кое‑где островками разбросало купы деревьев и кустарников, сейчас купались в ярком солнечном сиянии. Был полдень – солнце стояло в зените.

Она повернула голову и невольно задержала дыхание: прямо перед ней нависала угрожающей тяжестью скала, а из нее вырастали башни и террасы – угнездившийся в скале замок. Ко входу поднималась лестница из сотни ступеней.

– Это оно, – шепотом произнесла Мила, – то самое место.

– Вне всяких сомнений, – раздался рядом голос Вирта.

Глянув выше, Мила ахнула. В Мемории, помещенной в портрет Арнальдо де Вилановы, была ночь, теперь же, при свете дня, им открылось все великолепие скального замка. В огромной, нависающей над входом глыбе, прямо в камне было вытесано изображение гигантского дракона. От его длинного извивающегося хвоста летели брызги. О его бока бились пенистые волны. Его пасть с огромными острыми зубами была распахнута, и в нее потоком лилась вода. Казалось, что исполинское чудовище пытается выпить море.

– Вирт, как ты думаешь, где мы сейчас? – не в силах отвести взгляд от пугающего великолепия, спросила Мила. – Неужели это место находится в Крыму?

– Возможно, – ответил он. – Правда, с таким же успехом мы сейчас можем быть и в другом месте. Однако, судя по расположению солнца, одно могу сказать определенно – мы остались в том же часовом поясе. Так что можно предположить, что это все‑таки Крым.

– Ромка был прав, – сказала Мила. – На этом замке наверняка лежат Отводящие чары, и видеть его могут только маги. По‑другому не объяснишь, почему об этом замке людям во Внешнем мире ничего не известно.

Внезапно на них налетел сильный порыв ветра, взметнув в воздух длинные волосы Милы и разметав в стороны бортики пальто Вирта. Несмотря на солнечную погоду, ветер был холодный и пронизывающий.

– До чего же я ненавижу эту обманчивую крымскую погоду, – недовольным тоном произнес Вирт, застегивая пальто на все пуговицы. – Больше можешь не сомневаться, мы точно в Крыму.

Мила только улыбнулась его ворчанию, когда они вдвоем медленно стали подниматься по лестнице.

– По всей видимости, этот древний замок заброшен, – сказал на ходу Вирт. – Если верить воспоминанию нашего фальшивого учителя химии, то наследники этого замка старались как можно реже бывать здесь, полагая, что преследователи их рода в первую очередь будут искать их здесь.

– То есть ты думаешь, нам здесь ничего не угрожает? – спросила Мила.

– Этого я не говорил, – заметил Вирт. – Если замок необитаем, это еще не значит, что в нем безопасно.

– Да, ты прав, – вздохнула Мила.

Она невольно вспомнила, как несколько лет назад они с Ромкой проникли в Проклятый замок князей Ворантов. Он был полон смертоносных ловушек. Вполне возможно, что здесь их подстерегали не меньшие опасности.

Поднявшись по лестнице, они остановились у ворот – металлические створки держались на громоздких петлях, словно впаянных прямо в скалу. Ворота украшал выкованный в металле толстый круг, в котором, присмотревшись, Мила узнала изображение уробороса. Кусающий себя за хвост змей будто бы соединял обе половинки ворот.

Вирт вскинул руку, и с кончиков его пальцев на ворота пролилась волна желтого света. Тяжелый металлический засов тотчас отодвинулся, и одна из створок со скрипом подалась вперед, пропуская гостей в замок.

Здесь не было просторных парадных, лишь узкие каменные коридоры – Мила помнила это из Мемории, а сейчас могла убедиться воочию. Их с Виртом шаги отдавались гулким эхом. Почти сразу же Мила зажгла свет своего карбункула, но темнота каменных ходов все равно давила на них со всех сторон. Помня, что вдоль стен здесь раньше были развешены факелы, Мила сказала об этом Вирту. Однако ни его магия, ни все подходящие заклинания, которые она вспомнила, не смогли заставить факелы загореться, поэтому Вирт пустил вперед волну желтого света, который теперь освещал им путь, – казалось, он просачивается прямо из каменного пола и стен.

В Мемории, заключенной в портрете Арнальдо де Вилановы, Мила была много раз, поэтому хорошо помнила дорогу к двери с изображением паука. В своих мыслях она сотни раз ходила этими коридорами и сейчас, казалось, могла бы пройти весь путь с закрытыми глазами, не перепутав ни одного поворота. Когда оставалось повернуть за угол в последний раз, Мила услышала громкие удары, отдающиеся у нее в висках. Этот звук шел откуда‑то изнутри нее самой, поэтому она списала его на волнение.

«Кажется, нам все‑таки повезло, и здесь нет никаких ловушек», – сказала себе Мила, чтобы как‑то успокоиться.

Однако дверь с пауком на двери была уже близко, а там…

«Эта комната показывает страшные сны. Если ты их увидишь – сойдешь с ума».

Об этом она не забывала ни на миг.

– Мила, – негромко произнес Вирт.

– Вижу, – отозвалась она.

В желтом эльфийском сиянии, которым слабо светились каменные стены, нужную им дверь они увидели на расстоянии. Их шаги разрозненно отскакивали эхом от стен и потолка. Звук ударов в висках Милы все нарастал, пока она не поняла, что слышит биение собственного сердца.

«Вот она, та самая дверь, – пронеслось у нее в голове. – Паук. Родовой знак Многолика. Его тотем. Что там? Что за этой дверью?»

Наконец они остановились. Прямо перед ними, в глубокой каменной нише была низкая деревянная дверь, на которой огнем был выжжен паук. Черный и огромный, на миг он показался Миле живым. Она ни на секунду не удивилась бы, если бы прямо сейчас он бросился на них. Непроизвольно Мила сделала шаг назад, и почти одновременно Вирт, выбросив руку вперед, произнес «Апертус». Дверь дрогнула и со скрипом отворилась. Вирт первым переступил порог, и Мила последовала за ним.

Они очутились в небольшой комнате с высоким каменным сводом и зарешеченным окошком, которое было вырезано прямо в камне очень высоко, так что человеку до него было никак не дотянуться. Сквозь окошко били косые солнечные лучи, которые вонзались прямо в каменный пол.

Комната была пуста. Под их ногами ковром стелился толстый слой пыли и грязи. От металлических прутьев окна по камню вниз тянулись ржавые потеки. Судя по всему, сюда уже давным‑давно никто не заходил. Мила пока что не замечала здесь ничего такого, что могло бы как‑то объяснить слова того безликого человека из Мемории. Страшные сны, увидев которые, можно сойти с ума? Мила озадаченно хмыкнула – по ее мнению, это была просто пустая комната, хотя…

Прислушавшись к своим ощущениям, она осознала, что стены этой комнаты словно давят на нее, угрожая обрушиться и навсегда заключить ее в свои каменные объятья.

– Вирт, – позвала Мила, оборачиваясь.

Ей хватило мгновения, чтобы заметить, как побледнел Вирт. Она уже видела его таким, когда они вошли в школу с неупокоенными духами.

– Что? – стремительно спросила Мила. – Что ты чувствуешь, Вирт? Снова страх?

– Страх, отчаяние, горе… ярость. – Вирт замолчал, словно ему было трудно говорить, но через паузу приглушенным голосом добавил: – Всепоглощающая ярость.

Он тряхнул головой, как будто пытался отогнать от себя чужие эмоции.

– Сильнее, чем в школе? – спросила Мила.

Вирт глубоко вздохнул – краски постепенно возвращались на его лицо.

– По‑другому, – ответил он. – Там эмоции вспыхивали хаотично, и они исходили от неупокоенных духов, а здесь…

Повернув голову сначала в одну, потом в другую сторону, словно прислушиваясь то ли к звукам, доступным только его слуху, то ли к собственным ощущениям, Вирт озадаченно хмыкнул.

– Здесь нет никого, – сказал он. – Ни духов, ни привидений, ни людей. Этот замок пуст, здесь только мы с тобой, но…

Хмурясь, он снова огляделся.

– Все, что я здесь ощущаю, исходит от стен этой комнаты. – Его взгляд на миг стал рассредоточенным. – И кажется, что у всех этих эмоций… есть цель.

– Как это? – растерялась Мила.

Вирт помолчал, не зная, как облечь свои ощущения в слова, потом сказал:

– Сильнее всего я ощущаю ярость. – Он поднял глаза на Милу. – И это целенаправленная ярость.

Мила какое‑то время смотрела на него, пытаясь представить то, о чем он говорил. Потом посмотрела вокруг. Эмоции исходят от стен? Она медленно направилась к ближайшей стене.

– У меня такое ощущение, что ярость, которой пропитана эта комната, родилась из страха, – на ходу слушала она Вирта, – из отчаяния, из боли, которую невозможно вынести… Мила, стой!

Она слышала оклик Вирта, но было поздно – ее пальцы уже коснулись каменной стены, и почти сразу же Мила словно упала в преисподнюю.

Ее закружило в потоках красной как кровь жижи. Вспышками перед глазами загоралось ослепляющее пламя. Чьи‑то жуткие глаза глянули на нее безумным взглядом. Раздался звон бьющегося стекла. Снова вспыхнул огонь…

Тяжело дыша от охватившей ее паники, уже мгновение спустя Мила обнаружила, что ад, который, казалось, едва не поглотил ее только что, исчез. Теперь она стояла на берегу реки. Светило солнце, разбрасывая по траве свои блики, словно драгоценные камни. В зарослях деревьев на другом берегу пели птицы. Покачивались купающиеся в реке ветви растущей вблизи ивы.

Оглядевшись, шагах в двадцати от себя Мила увидела возле реки детей – двух совершенно одинаковых черноволосых мальчиков. Один сидел на берегу, у кромки воды, подтянув колени к груди и обняв их руками. Другой лежал рядом на спине, закинув руки за голову.

– Мамка будет браниться, если к ужину опоздаем, – сказал первый близнец.

– Ну и пусть, – угрюмо отозвался второй.

Его черные глаза смотрели в вечернее небо необузданным взглядом. Казалось, этот взгляд, словно острое лезвие, вспарывает густо‑синее небесное полотно.

– А отец наверняка поколотит, – добавил первый.

– И пусть, – упрямо и жестко повторил второй, нахмурив черные брови.

Первый близнец тяжело вздохнул.

– Тебе легко говорить, – сказал он. – Мне от отца всегда больше достается. Тебя он боится.

Выражение лица второго изменилось: брови чуть заметно вытянулись, взгляд стал виноватым. Мальчик оторвал спину от земли и посмотрел на брата решительным взглядом.

– Я ему больше не позволю тебя бить, Тихой, – заявил он.

– Да как же ты ему не позволишь? – безропотно пожал плечами тот.

Черные глаза его брата гневно сузились.

– Если он тебя еще раз тронет… – дрожащим от ярости голосом произнес он и на миг запнулся, но, тотчас отбросив все сомнения, решительно добавил: – Я его убью.

Тихой испуганно посмотрел на него и тихо прошептал:

– Лукой…

Тот лишь сузил глаза еще сильнее и упрямо сжал рот.

– Так и сделаю, клянусь, – твердо пообещал он.

В этот момент перед глазами Милы резко потемнело, и ее снова подхватил кроваво‑алый водоворот. Стремительным калейдоскопом сменяли друг друга смутные образы, которые Мила не успевала разобрать. Уши вспорол дикий вопль, и вот уже перед ней тонущая в сумраке комната, стол, две скамьи, на которых друг напротив друга сидят знакомые черноволосые близнецы. Возле стола стоит женщина в длинном платье и переднике. Она уже не молода, но даже морщины не портят ее красивого лица. Наложив из стоящего перед ней казана в миску жидкой каши, она поставила ее перед одним из братьев.

– Не перечь отцу, – строго произнесла женщина, с хмурым видом поставив еще одну миску перед вторым сыном. – Не гляди на него так своими глазищами дикими. Сладу с тобой нет. Как только на свет появился – мучения от тебя одни. За то и имя свое получил, что мать из‑за тебя слезы проливала, как от лука репчатого. Вот брат твой не чета тебе – тихий был, хлопот никаких не доставлял. Но теперь и он от рук отбился – все за тобой повторяет.

Мила только повернула голову, чтобы осмотреться и понять, где находится, как ее вновь затянуло в алый водоворот. На миг в кровавом мареве возникли страшные глаза, потом вспыхнуло пламя, и… Ее снова выбросило из кошмарных сновидений в явь.

Кажется, это была та же комната, но другое время. В этот раз Миле удалось оглядеться получше: темная изба, маленькие квадратные окна, тихий плач младенца. Повернувшись, она увидела рослого мужчину в залатанной одежде. Густая темная борода и горящие гневом черные глаза придавали ему вид пугающий и даже зловещий. Он вдруг вскинул руку и со всего размаха ударил. Темноволосый мальчик, в котором Мила тотчас узнала одного из близнецов, глухо вскрикнув, упал на пол.

– Это всё вы! – гаркнул мужчина. – Вы двое! Колдовство ваше! Накликали беду? Или нарочно наворожили? Все пропало! Весь урожай град попортил!

Он схватил мальчика за грудки, одним резким движением поднял в воздух и снова со всей силы ударил, так что тот с грохотом полетел на пол. Лежа ничком, он едва слышно стонал.

– Град?!! Летом?!! – неукротимо взревел мужчина. – Наколдовали с братом, паршивцы! Нечистая сила вас в чреве матери вашей принесла в эту семью!

Черноглазый бородач с исказившимся от ярости лицом шагнул к мальчику. Тот, поджав под себя ноги, отчаянно закрыл голову руками, но следующего удара не последовало. Детская исцарапанная ладонь на полпути остановила жилистую волосатую руку, ухватив ее за кисть.

– Не тронь. Не смей.

Второй близнец появился внезапно, словно вырос из‑под земли. Его глаза, такие же черные и неистовые, как у мужчины, сверкали тем же испепеляющим диким гневом. Он не кричал, как мужчина, но в его тихом голосе звучала неприкрытая угроза.

– Ах ты!.. – процедил сквозь зубы бородач; его лицо потемнело. – Руку на отца?..

– Не смей бить брата, – не дрогнул мальчик и, сузив черные глаза, с холодной яростью прошипел: – Убью.

Но предупреждение возымело обратное действие. С перекошенным от бешенства ртом мужчина схватил сына за грудки и, подняв над полом, швырнул в сторону.

– Щенок!!!

Он тотчас шагнул к первому близнецу и уже занес ногу для удара, когда раздался полный ярости крик его брата.

– НЕ ТРОГАЙ ЕГО! НЕ ТРОГАЙ!

По избе вдруг пронесся порыв ветра. Задрожали стол и скамьи у стены. Младенец в углу комнаты заплакал громче. С улицы в комнату со взволнованным лицом вбежала уже знакомая Миле женщина и в тот же миг была опрокинута на пол невидимой силой.

– НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ!!! – орал мальчик; стоя на четвереньках, он был похож на обезумевшее от ярости животное.

Со стола срывалась глиняная посуда и, падая на пол, разбивалась вдребезги. Дрожали стены. Кричала женщина, прикрывая голову руками. Орал младенец.

– Прекрати, гаденыш! – Бородач шагнул к мальчику, словно хотел ударить его, но сорвавшаяся с крюка связка чеснока хлестнула его по лицу, вынудив остановиться.

Мила заметила, как на пороге возникли двое молодых ребят. Судя по внешнему сходству, они были старшими сыновьями чернобородого мужчины. Один из них бросился на помощь отцу, но, не успел он сделать и двух шагов, как со стоном уже корчился на полу, словно кто‑то невидимый ударил его в живот.

Раздался лязг металла, и в воздух взметнулась отлетевшая от печи большая кочерга. В черных глазах мужчины впервые промелькнул испуг.

– УМРИ! УМРИ! УМРИ‑И‑И!!! – бешено сверкая глазами, крикнул ему второй близнец, и тотчас толстый железный прут полетел прямо в его отца.

Раздался крик «Лукой, не надо!», и снова все исчезло в водовороте смутных образов: потоки красной жижи, страшные глаза в темноте, огонь. Нечеловеческий вопль пронзил все существо Милы, и наплыв странных видений рассеялся, открыв ее глазам новую картину.

В темном погребе откуда‑то сверху пробивались тонкие полоски света. Из угла доносилось чье‑то слабое дыхание. Присмотревшись, Мила поняла, что видит перед собой близнецов. Они тесно жались друг к другу, стуча зубами то ли от холода, то ли от страха, и невозможно было понять, кто из них двоих отчаянно цепляется за другого. Казалось, что это единое существо, сплетенное из двух худых детских тел.

Вдруг послышался скрип половиц и лязгнул металл. Откинулась крышка люка, и вверху возник квадрат света. Вниз по лестнице спустились двое старших сыновей хозяина дома. В руках у обоих были вилы, которые они тотчас наставили на сжавшихся в углу погреба детей. Один из близнецов повернул лицо и глянул на старших братьев полным ярости взглядом.

– Не дури, – сказал ему старший. – Надумаете колдовать – обоих вилами проткну. Отец наказал вас привести. Вылезайте из погреба.

– Лукой, не надо, – шепотом попросил тот из близнецов, который до сих пор не поднял глаз. – Давай сделаем, как они велят.

Близнецы первыми стали подниматься вверх по лестнице, а за ними – их старшие братья.

Мила смотрела им вслед, когда ее глаза вдруг накрыло беспросветной тьмой, а в следующий миг ее выбросило прямо на пол комнаты скального замка.

Первые несколько мгновений она сидела, не шевелясь, и удивленно смотрела на каменную стену. Потом, словно очнувшись, встала на ноги. Рядом кто‑то охнул. Резко обернувшись, Мила увидела поднимающегося с колен Вирта. Он придерживал себя одной рукой под локоть, словно больно ударился. Похоже, только что он побывал там же, где и Мила.

– Что это было, Вирт? – спросила ошеломленная она. – Ты видел?

Он кивнул, потирая локоть, и окинул стены задумчивым взглядом.

– Странно… Похоже, вся эта комната была превращена кем‑то в Меморию. Эти стены – вместилище чьих‑то воспоминаний. Судя по всему, они принадлежат кому‑то из близнецов.

– Лукой, – задумчиво произнесла Мила, вспомнив, как один из близнецов у реки назвал другого этим именем, и нахмурилась. – Ведь не может быть, чтобы… Это не Многолик – выглядит так, как будто все это происходило очень‑очень давно. Это не может быть он, значит…

– Ученик Славянина, – закончил вместо нее Вирт. – Шестой адепт, основатель рода Ворантов – должно быть, это он.

Мила окинула взглядом комнату и почувствовала легкое головокружение – похоже, такой марш‑бросок по чужим воспоминаниям изнурял ее.

– У него был брат‑близнец, – произнесла она, решительно отгоняя от себя внезапный приступ слабости. – У основателя рода Ворантов был брат‑близнец. Почему Константин Фуна не рассказал нам?

– Возможно, – отозвался Вирт, – потому что он не знал о нем. Я сомневаюсь, что Фуна стал бы утаивать что‑то от Тераса Квита, учитывая, что предложенный Терасом обмен был выгодным в большей степени именно для Фуны. А нам он рассказал в точности то же, что и Терасу.

– Ты уверен в этом? – спросила Мила.

– Он не обманывал, – сказал Вирт. – Я бы почувствовал ложь.

– Подожди! – внезапно вскинулась Мила. – Если ты видел те же воспоминания, что и я, если эти стены – Мемория и мы оба побывали в ней, то почему тогда… – Мила удивленно моргнула. – Я тебя там не видела, Вирт.

Он кивнул.

– А я не видел тебя.

Скользнув задумчивым взглядом вдоль стен, Вирт произнес, словно обращался в этот момент не к Миле, а просто говорил вслух с самим собой:

– Я впервые встречаю такую Меморию. Она создана как будто с нарушением всех законов сохранения памяток или даже… Такое чувство, что тот, кто ее создавал, вообще не имел представления об этих законах… Но в то же время… это самая грандиозная Мемория из всех, что мне приходилось видеть.

Взгляд Милы прошелся по каменной стене, остановился на зарешеченном окне, через которое в это обжитое тенями место заглядывало ярко‑голубое небо, и переместился дальше.

«Ученик Славянина не был обычным ребенком… У него была своя тайна, которой он не желал делиться ни с кем… Эта тайна из глубины веков оплела паутиной весь род Ворантов, связала каким‑то загадочным образом первого из них и последнего… Я бы многое отдал, чтобы узнать тайну шестого адепта», – отрывками всплывали в памяти Милы строки из дневника Тераса.

– Воспоминания того, кто основал род Ворантов, – пробормотала себе под нос Мила. – Воспоминания шестого адепта… Я хочу узнать больше!

Она решительно двинулась в сторону противоположной стены, но, не успев сделать и трех шагов, вынуждена была остановиться.

– Постой, – сказал Вирт, ухватив ее за руку. – Эта Мемория непредсказуема, туда не стоит заходить в одиночку.

– Тогда давай вместе, – едва сдерживая нетерпение, сказала ему Мила.

Вирт лишь вздохнул, смиряясь с ее настроем, и, едва заметно улыбнувшись, кивнул.

Приблизившись к стене с другой стороны комнаты, они дотронулись до нее одновременно – водоворот кровавого цвета закружил Милу, и она поняла, что рука Вирта больше не держит ее руку. В уши хлынул поток звуков: крик, кашляющий смех, звон бьющегося стекла. Перед глазами ярко вспыхнуло пламя и погасло. В тот же миг исчез и алый водоворот.

Милу сильно встряхнуло. Оглядевшись, она обнаружила, что находится в повозке. Вокруг нее раскинулись степь и черная ночь. Лишь вдали виднелись смутные очертания гор, а над головой сияли серебряной россыпью созвездия.

Повозку шатало из стороны в сторону. Треск и шорох колес в тишине ночи казался неестественно громким. Мила даже не удивилась, когда увидела на дне повозки сидящих поверх соломы и рваной мешковины черноволосых близнецов. Переведя взгляд в сторону, она заметила девочку в грязной бесформенной одежде и с растрепанными длинными волосами.

– Сказать, куда нас везут? – спросила у близнецов девочка. – Слыхали о замке в скале?

Она говорила нарочито оживленным тоном, и Мила поняла, что девочка храбрится, изо всех сил стараясь показать, что ей совсем не страшно. Один из близнецов покачал головой.

– Там живет колдун, – произнесла девочка. – Он крадет детей.

– Нас никто не крал, – угрюмо возразил второй близнец. – Нас папка с мамкой продали.

– А зачем колдун крадет детей? – спросил у девочки его брат.

– Говорят, он их ест, – отозвалась девочка. – Но, может, брешут. Другие говорят, что колдун отдает детей черту, и черт за это продляет ему жизнь. Говорят, колдун такой старый, что давно должен был помереть. А он все живет.

Мила заметила, как глаза одного из близнецов наполнились ужасом, но в тот же миг его лицо исчезло. Вокруг нее снова плескались багряные реки, и чьи‑то руки тянулись к ней, омываемые красной жижей, словно кровью. И на этот раз страшные видения исчезли внезапно, а глазам Милы предстал скальный замок, окутанный покровом ночи.

К повозке, стоящей у подножия лестницы, по ступеням спускался настоящий великан – Мила могла бы поклясться, что этот человек был в два раза выше нее. Его тело и лицо скрывала темная одежда и капюшон. Когда он приблизился, из‑за его широкой спины вышел согбенный старик и, завидев детей, улыбнулся жутковатой беззубой улыбкой. Великан тем временем, не говоря ни слова, одной рукой схватил девочку, которая была ближе к нему, чем близнецы, и поднял над землей.

– Отпусти! – визжала девочка. – Слышишь, чудище?! Отпусти!

– Какая шумная, – шепелявя, произнес старик. – Токмо не слышит он тебя, дитятко. Глухонемой он.

Великан тут же обернулся и, схватив близнецов по одному в каждую руку, выбросил их из повозки, словно мешки с мукой. Братья, поддерживая друг друга, поднялись на ноги. Мила видела, какими глазами они смотрят на замок. Их чувства, наверняка, не имели ничего общего с ее собственными ощущениями в тот момент, когда она увидела это место воочию. Она в тот момент была взбудоражена, ее переполняли нетерпение и желание как можно скорее узнать тайны комнаты с пауком на двери. Но чувства этих детей были совсем иными. Родной отец продал их человеку, о котором рассказывали леденящие кровь легенды. Беззащитные и брошенные на волю судьбы, близнецы смотрели на замок с ужасом.

Движением руки великан указал вперед, и дети молча стали подниматься вверх, словно они поняли его без слов. Наблюдая за их подъемом со стороны, Мила вдруг осознала – сейчас страх заменял этим детям слух. Ведомые страхом, они были способны распознавать смысл даже самых незначительных жестов.

Второй раз в этот день Мила шла темными коридорами замка в скале. Впереди почти весь проход заслоняла собой широкая спина глухонемого великана. Невидимые для нее, перед ним шли близнецы, девочка и старик. Гадая, куда ведут детей, Мила не сразу заметила, как великан остановился. Скрипнула дверь. Толкнув детей вперед, великан согнул спину, чтобы пройти под низкой притолокой. Мила последовала за ним.

Это помещение показалось Миле в несколько раз больше, чем комната за дверью с пауком. Здесь было три зарешеченных окна, и находились они так же высоко. Беглого взгляда Миле хватило, чтобы понять, что она очутилась в лаборатории алхимика. Печь, в которой пылало пламя, насыпанная возле печи горка угля, столы, заваленные старыми книгами, свитки, стоящие всюду тигли и деревянные ступки, реторты и мензурки, графитовый стол недалеко от печи, а посреди комнаты – начерченная прямо на каменном полу большая пентаграмма с непонятными знаками и символами.

Внезапно за одним из столов раздался какой‑то шорох, а мгновение спустя из‑за многочисленных книжных стопок вышел одетый в некое подобие церковной рясы человек: худой, серолицый, с длинной и желтой, как пшенная каша, бородой. Завидев визитеров, он какое‑то время всматривался в лица детей угрюмым и черствым, как залежалый ломоть хлеба, взглядом.

– Мальцов заприте пока, – скрипучим голосом велел он, – а девчонку оставьте.

– Да, господин Заугра, – услужливо сказал шепелявый старик и, схватив девочку за длинные волосы, потащил к графитовому столу. Шлепая босыми ногами по каменному полу, девочка визжала то ли от боли, то ли от страха. Мила видела, как в ужасе оборачиваются на нее близнецы, уводимые великаном, но ее глаза уже заволокло красной пеленой.

Когда в очередной раз ее выбросило из алого водоворота, Мила обнаружила, что опять оказалась в лаборатории колдуна‑алхимика. Увидев его возле печи, она подумала, что перед ней наверняка не кто иной, как хозяин замка в скале, ведь шепелявый старик назвал его господином. Мила повернула голову – в шаге от начерченной на полу пентаграммы стояли черноволосые близнецы. Она заметила, что один из них, нахмурив брови, пристально смотрит прямо перед собой. Проследив за его взглядом, Мила обнаружила, что в центре пентаграммы имелось углубление – желобок в форме круга. Оно было наполнено какой‑то темно‑красной жидкостью.

Догадка пронзила Милу изнутри: неужели этот желобок был наполнен кровью? Почему‑то ей сразу вспомнилась растрепанная грязная девочка, которая очень старалась выглядеть храброй.

Колдун‑алхимик тем временем подошел к братьям и, схватив обоих за волосы, жадным взглядом вцепился в лицо сначала одного, а потом другого. С безумным блеском в глазах он сказал:

– Знаете ли вы, что такое гомункул?

Близнецы даже не пытались вырваться, только смотрели на своего мучителя двумя одинаковыми парами черных глаз. Лишь их взгляды отличались: один был испуганным, другой – непокорным.

– Это то, что я пытаюсь создать, – продолжал колдун‑алхимик скрипучим голосом. – Гомункул – искусственный человек. Уподобиться Создателю и сотворить человеческое тело – живое человеческое тело. Но, в отличие от человека, у гомункула нет души. И именно в этом его самая большая ценность.

Худые жилистые руки отпустили близнецов, при этом с силой толкнув их. Братья упали на пол, но тотчас поползли друг к другу.

– Создавая новые человеческие тела, – разговаривая, колдун‑алхимик снял с огня тигель, от которого исходили серые испарения, – и перемещая в них свою душу, я смогу жить вечно!

Он поставил тигель на стол и вылил туда какую‑то жидкость из стоящей рядом пробирки. Серый пар окрасился в темно‑вишневый цвет.

– Ведь переместить свою душу в тело человека, уже обладающего собственной душой, невозможно – любая душа слишком крепко держится за свою телесную оболочку. А гомункулы внутри пустые – у них нет хозяина, нет души. Однако до сих пор все мои попытки терпели крах – гомункулы оказывались нежизнеспособными и слишком быстро умирали. Их тела даже не успевали сформироваться как нужно.

Одержимый взгляд серолицего остановился на близнецах.

– Что вы такое? Два совершенно одинаковых тела. Может быть, это дар Создателя? Может быть, у вас одна душа на двоих? А второе тело – лишь запасной сосуд?

Он шагнул к мальчикам, не отводя от них пристального взгляда.

– Вот только… кто из вас?

Один из близнецов подался вперед и заслонил собой брата, глядя на алхимика с неприкрытой враждебностью. В его черных глазах плескалась такая решимость, словно он готов был защищать своего близнеца любыми способами – кулаками, ногами, зубами. Но колдун, вместо того чтобы подойти еще ближе, остановился. На его сером лице промелькнула зловещая улыбка. Костлявые пальцы погладили желтую, как пшено, длинную бороду, и в тот же миг Мила ослепла. Темнота обволокла ее и выбросила на каменный пол освещенной солнцем комнаты.

Несколько секунд Мила водила глазами из стороны в сторону, ожидая увидеть очередное воспоминание, пока не поняла, что в этот раз она очутилась в реальности.

– Эта комната, – произнес рядом голос Вирта, – одна большая Мемория.

Мила повернула голову, чтобы наткнуться взглядом на протянутую руку. Вирт помог ей встать на ноги и продолжил:

– Но это хранилище памяток словно разбито на ячейки, и в каждой из них хранится несколько воспоминаний.

– Ты видел алхимика? – спросила Мила. – Великана и девочку?..

Вирт кивнул.

– Значит, в Мемории мы видим одно и то же, но почему‑то не видим друг друга, – заключила Мила.

Вирт издал странный звук. Внутреннее чутье подсказывало Миле, что он потрясен.

– Рискну предположить, что эту Меморию создал близнец, которого звали Лукой, – сказал Вирт. – Судя по тому, что мы видели, он был наделен впечатляющим магическим потенциалом, однако…

Вирт замолчал, задумавшись о чем‑то.

– Однако?.. – напомнила ему Мила.

Вирт глубоко вздохнул.

– Как маг он был абсолютно неграмотным, это очевидно. Выходит, что он превратил эту комнату в Меморию ненамеренно. Видимо, события, память о которых здесь запечатлена, потрясли его слишком сильно, и воспоминания о них каким‑то образом сохранились в этих стенах. Иными словами, эта Мемория создана не магией, а силой эмоций.

Вирт кашлянул и нахмурился, словно что‑то припоминая.

– Старый слуга назвал своего хозяина «господин Заугра», – задумчиво произнес он.

– Тебе это о чем‑то говорит? – спросила Мила.

Вирт покачал головой.

– Нет, но если «Заугра» – имя хозяина этого замка, то по возвращении я могу попытаться узнать о нем больше.

Мила сделала глубокий вдох. Почему‑то дышать было тяжело – чужие воспоминания теснили ей грудь.

– Что с ними случилось? – тихо прошептала она вслух, думая о близнецах. – Что произошло с ними дальше?

Мила прошлась вдоль стены и уже протянула руку, чтобы дотронуться до камня в другом месте, как вдруг вспомнила, о чем просил ее Вирт. Повернувшись, она обнаружила, что он уже стоит рядом. Обменявшись взглядами, они коснулись стены вместе.

Кровавый омут подхватил ее в тот же миг. В алой воронке хороводом кружили смутные образы, вспыхивало пламя, а в сознание врывался жуткий вопль. Что‑то черное и бесформенное бросилось на Милу из красной жижи – она непроизвольно сжала веки и лишь спустя несколько секунд заставила себя открыть глаза.

В первый момент Мила подумала, что ничего не произошло – она стояла все в той же комнате за дверью с пауком. Но Мила быстро поняла свою ошибку. Когда они с Виртом пришли в замок, был полдень, а сейчас здесь стояла глубокая ночь – сквозь крошечное зарешеченное окно над головой она видела чернильно‑черное полотно неба, опускающееся на скалы.

За ее спиной раздался какой‑то звук, и Мила резко обернулась. Посреди комнаты она увидела одного из черноволосых близнецов. Он стоял, зажмурив глаза с такой силой, что все его лицо искривилось в мучительной гримасе. Внезапно ребенок резко выставил вперед руки, словно что‑то выбрасывал. Секунду спустя он открыл глаза и осторожно огляделся. Его губы задрожали, а брови сошлись на переносице, образуя на лбу глубокую поперечную складку. Он был в отчаянии.

– Почему? – словно задыхаясь, прошептал мальчик.

Бросившись к двери, он, словно одержимый, принялся ощупывать ее руками. Потом двинулся вдоль стен, без конца трогая ладонями голый камень.

– Почему? Почему? Почему? – твердил он срывающимся голосом. – ПОЧЕМУ?!!

Ударив кулаками по стене, он прижался к ней лбом и снова зажмурил глаза. Со стороны Миле казалось, будто он пытается что‑то сделать – его тело выглядело напряженным, а дыхание было тяжелым и частым, как у человека, который тянет в гору неподъемную ношу.

– Не выходит, – сквозь зубы прошептал мальчик; его кулаки разжались, а пальцы заскребли ногтями по стене, словно он хотел прорыть проход в камне. – Почему ничего не выходит?

Отпрянув от стены, он с недоверием посмотрел на растопыренные ладони. Во взгляде его черных наполненных слезами глаз отразилось вдруг столько лютой ненависти к собственному телу, словно в этот самый момент оно предавало его. И тут Милу словно озарило.

Этот ребенок пытался колдовать. Снова и снова он призывал свою силу, которая до сих пор всегда и неизменно была рядом с ним. Но в этот раз его дар молчал.

– Тихой, – ослабевшим голосом прошептал мальчик и осел на пол.

Его плечи поникли, а голова опустилась. Пряди черных волос скрыли от Милы его лицо, но по вздрагивающей сгорбленной спине она легко догадалась – он плакал.

– Тихой, – сквозь слезы и бесконечные всхлипывания повторял он. – Тихой… Тихой…

Вдруг откуда‑то раздался противный старческий смех.

– Колдовать норовишь? – словно просочившись сквозь стены, прозвучал голос, в котором Мила тотчас опознала шепелявого старика.

Мальчик вскинул голову и завертел шеей, словно пытался понять, откуда этот голос исходит.

– Не выйдет у тебя ничего, – открыто глумился невидимый старик. – Пока ты заперт в этой комнатушке, ворожба твоя силы не имеет. В этом замке много таких комнат. Алхимики мастера запирать магию, а наш господин знатный алхимик.

Вскочив на ноги, ребенок бросился к двери и, приблизившись к ней, принялся безудержно колотить кулаками по крепко сбитым доскам.

– Тихой! Верните его! Верните мне моего брата! Верните!

За дверью снова раздался издевательский скрипучий смех.

– Так несут его уже, несут, – шепеляво протянул старик. – С чревом, наполненным ядовитой ртутью.

По растерянному лицу мальчика Мила видела, что он не понимает, о чем речь, но сама она похолодела от ужаса.

Почти сразу же открылась дверь и, заслонив собою весь дверной проем, в комнату вошел глухонемой великан в черном балахоне. За руки он тянул по полу второго близнеца. Безучастно бросив на пол тело мальчика, он вышел, и дверь за ним тотчас закрылась.

Первый близнец бросился к брату, упал возле него на колени и обхватил руками плечи лежащего без сознания мальчика.

– Тихой, – еле слышно позвал он; его голос был пронизан страхом. – Тихой… Тихой… Тихой!

– Бесполезно его звать, – вновь прошепелявил из‑за двери глумливый голос. – Помер он. Или вот‑вот помрет.

Держа своего брата на руках, мальчик вздрогнул. Его глаза расширились от ужаса. Он прерывистыми глотками втянул в себя воздух.

– Господин пожелал проверить, человек твой брат аль запасной сосуд для души, – вкрадчивым голосом поведал невидимый старик. – Издревле известно колдунам, что душа человеческая всегда отторгает другую душу – не ужиться им в одном теле. Посему влил он в твоего брата ртуть, кою алхимики величают душою первичной материи. Если бы его тело ее не отвергло, означало бы это, что он не что иное, как запасной сосуд для тебя. Но твой брат помирает. Выходит, есть у него душа.

Мила, едва дыша, наблюдала, как один из близнецов касается лица другого, словно пытаясь разбудить. Глаза склонившегося над братом мальчика были так широко раскрыты и совсем не мигали, что от этого зрелища становилось жутко.

– Не убивайся так, дитя, – произнес старик, но в голосе его не было ни намека на сочувствие. – Говорят, человеческая душа бессмертна.

Из‑за двери в который раз послышался глумливый смех, и удаляющийся голос произнес:

– Но ведь не узнаешь, пока не помрешь.

Мила видела, как Тихой открыл глаза, и в тот же миг из глаз его брата потекли слезы.

– Это я виноват, – вздрагивая, прошептал Лукой. – Ведь это всегда был я. Только я один. Ты ведь даже… ничего такого не умеешь. Тебе… не надо было притворяться таким, как я. Тогда они тебя не трогали бы. Они бы… оставили тебя в покое.

Тихой на руках брата покачал головой, и тут же его лицо перекосило в ужасной гримасе, словно мальчик терпел невыносимую боль.

– Нет, – через силу произнес он. – Я всегда хотел быть таким же… как братик. Мы же… одинаковые. Мы… должны были быть… одинаковые. Я не… не хотел, чтобы кто‑то подумал, что мы… разные. Я… не хотел, чтобы нас разлучили. Лу… Лукой, поклянись… поклянись, что мы… что мы всегда будем вместе. Всегда.

Когда Лукой ответил, на его глазах уже не было слез.

– Ты же мой младший брат – я никогда тебя не брошу. Мы всегда будем вместе. Всегда‑всегда будем вместе. Клянусь.

Лукой огляделся, словно искал что‑то. Потом встал, подошел к ближайшей стене и пошарил руками по полу. Когда он вернулся к брату, в руках у него был небольшой камешек. Растопырив пальцы левой руки, мальчик без колебаний резанул острым концом камня по ладони. Отложив камень, он принялся макать пальцы правой руки в кровь на ладони и рисовать что‑то на полу, ползая вокруг брата на коленях.

Когда Лукой закончил, Мила увидела начерченный кровью самый обычный круг. Склонившись над Тихоем, он взял его руку и разрезал его ладонь поперек, так же, как только что разрезал свою – Тихой даже не охнул, словно уже не ощущал боли. Кровью брата Лукой нарисовал еще один круг внутри первого.

– Лукой, – слабым голосом позвал его брат. – Не хочу… умирать.

– Потерпи, Тихой, – в ответ сказал тот неожиданно холодным, словно омертвевшим голосом. – Еще немного… потерпи.

Лукой странно сгорбился, его позвоночник затрещал, словно косточки ломались одна за другой. Упершись обеими руками в пол, мальчик исступленно закричал, будто все его тело охватила невыносимая боль. Мила не сразу поняла, что происходит, но осознание было неизбежным – у нее на глазах с телом Лукоя происходила какая‑то метаморфоза. Он изменялся.

Мила никогда еще не принимала законченную форму своего тотема, но знала, что подобные метаморфозы маги, в отличие от оборотней, способны совершать за мгновение – не только безболезненно, но даже неощутимо для собственного тела. Однако во что бы ни пытался превратиться сейчас старший из близнецов – это было мучительное и страшное превращение.

Кожа его чернела и покрывалась грубой щетиной. Ноги и руки ломались и вытягивались, превращаясь в лапы огромного насекомого, а из боков росли новые. Все тело целиком на глазах ошеломленной, едва дышащей Милы увеличивалось в размерах так стремительно, что в маленькой комнатушке внезапно стало очень тесно. А когда вместо двух черных глаз на Милу глянуло восемь, она оцепенела – перед ней был невероятных, неслыханных размеров паук.

«Не смотри», – сказала себе Мила; ее обуял ужас, который не в состоянии было развеять даже понимание, что все происходящее – не реальность, а лишь сохраненная в камне частица чужой памяти из давних лет.

– Не смотри, – повторила она вслух, но все равно не могла отвести взгляда от ожившего перед ней кошмара.

Она видела, как гигантский паук завис над младшим из близнецов. Сквозь приоткрытые веки мальчик без страха смотрел на чудовище. Дыхание его было таким слабым, словно каждый вздох стоил ему последних усилий.

– Лукой, – почти беззвучно произнес он, так что его голос скорее угадывался, чем по‑настоящему был слышен; по щекам текли слезы. – Не хочу… умирать. Хочу… остаться с тобой. По… моги… мне…

Его руки тяжело оторвались от пола и медленно потянулись к нависающему над ним монстру, словно он хотел обнять это существо, в котором по‑прежнему видел брата. И в этот самый момент чудовищных размеров коготь молниеносно вонзился в его тело.

Черные глаза ребенка широко раскрылись, а в груди что‑то громко булькнуло. Его взгляд, устремленный вверх, на паука, словно не хотел отпускать его и одновременно молил о чем‑то. Но вот руки мальчика ослабли и с громким стуком упали на пол. Его глаза закрылись, а голова накренилась.

Паук вытащил из безжизненного тела похожую на клешню конечность – с кончика когтя упала черная и густая, как смола, капля. Дальше все происходило словно в кошмарном сне, и Мила, не имея возможности сбежать, вынуждена была смотреть. Впервые она осознала самый большой недостаток памяток – их нельзя было покинуть по своей воле, пока не увидишь сохраненное воспоминание до самого конца.

Гигантский паук оплел паутиной все тело мальчика, будто бы спрятав его в плотный кокон. Внутрь проделанного в этом коконе отверстия с передних конечностей полилась струями желтая жидкость, после чего паук неподвижно замер, словно в ожидании. Борясь с омерзением, Мила не знала, сколько прошло времени, когда вдруг услышала звук – странную смесь свиста, шипения и чавканья. Приникнув к кокону, паук высасывал из него содержимое. Переборов внезапный приступ тошноты, Мила отвернулась, чтобы не видеть этого жуткого зрелища.

Она стояла, закрывая рот ладонью, и не ощущала течения времени, но ей показалось, что это длилось невыносимо долго. Когда звук прекратился, Мила заставила себя повернуть голову. На полу лежали пустые нити паутины. Ребенка, тело которого они опутывали, больше не было.

Мила вдруг ощутила неясный приступ тревоги. Не сразу осознав его причины, она растерялась, но хватило секунды, чтобы понять – паук исчез. Откуда‑то сверху вдруг послышался тихий шорох. Мила машинально вскинула глаза и похолодела. Огромное чудовище сидело на потолке прямо над ее головой. Восемь мутных черных глаз, казалось, неотрывно следили за ней. Мила невольно попятилась, и почти в то же мгновение у нее за спиной раздался звук отодвигаемого дверного засова.

Услышав звук скрипнувшей на петлях тяжелой двери, Мила едва успела повернуться, как прямо сквозь нее прошел человек. Она даже не задумалась над тем, что ничего в этот момент не ощутила. Глядя на худощавую спину, одетую в черное, похожее на рясу, одеяние, Мила узнала алхимика – хозяина замка в скале. Она слышала, как он озадаченно хмыкнул, глядя в центр комнаты, где в двух начерченных кровью кругах лежали скомканные нити паучьей пряжи. Он шагнул вперед, словно намереваясь рассмотреть их поближе, и… Именно в этот момент паук прыгнул. А секунду спустя и алхимика, и Милу накрыла темнота.

Последним, что слышала Мила, был душераздирающий человеческий вопль.

Не разбирая, где она находится и что происходит вокруг нее в эту самую секунду, Мила бросилась в ближайший угол и упала на колени. Ее вырвало прямо на каменный пол. Потом еще раз. И еще. Она почувствовала, как чьи‑то руки схватили ее за талию и подняли с пола. Сквозь пелену слез, застилающих глаза, она узнала лицо Вирта.

– Куда ты меня… ведешь? – спросила Мила, когда он вывел ее из комнаты, крепко держа за руку.

– На свежий воздух, – коротко ответил Вирт. – Тебе надо проветриться.

Мила не стала спорить. После того, что она сейчас увидела, ей больше не хотелось впускать в себя чужие, страшные и уродливые воспоминания.

Когда они вышли из ворот скального замка на свет, Мила села прямо на каменные ступени. Вирт присел рядом, и ей в голову пришла совершенно неуместная в данный момент мысль, что так он испачкает свое желтое пальто.

– Дыши глубже, – посоветовал Вирт.

Мила покачала головой.

– Я уже в порядке, – заверила его она. – Вообще‑то, обычно я тоже не такая впечатлительная, просто…

Не глядя на него, Мила услышала, как Вирт усмехнулся, видимо, догадавшись, что это был ее ответ на слова, сказанные им в школе с неупокоенными духами.

– Он поглотил своего брата… – до сих пор не в силах принять это, произнесла Мила. – За свою жизнь я видела много действительно страшных вещей, но… я никогда не видела ничего более омерзительного. Сожрать своего брата, это…

– Это не то, что он сделал, – неожиданно возразил Вирт.

Мила вздрогнула, не сразу осознав смысл его слов, и посмотрела на него в недоумении.

– Что значит – «не то»?

Вирт вздохнул.

– Он не ел своего брата, как ты подумала. Он…

– Не… – Мила тряхнула головой. – Тогда что это было?

– Он поглотил его душу, – неестественно спокойным голосом ответил Вирт.

Мила вытаращилась на него с ужасом.

– Как это – «душу»? Да как можно поглотить!..

– Можно, – перебил ее Вирт; он расстегнул верхнюю пуговицу своего пальто, словно воротник сдавливал ему горло. – Ритуал, соединяющий две души в одном теле, существует. Но то, что мы видели, похоже на этот ритуал только по сути. Проще говоря, Лукой все сделал… по наитию. Он явно не имел ни малейшего понятия о самом ритуале. Он смог сделать это за счет того, что принял свою тотемную форму… Не обычный паук – гигантский арахнид. Я знал, что существуют тотемы, способные изменять свои размеры, но никогда до сих пор не видел ничего подобного воочию.

– Я ничего не понимаю, Вирт. Душа его брата… слилась с его душой?

– Нет. Две души невозможно слить так, чтобы они растворились друг в друге, но их можно соединить, как… Наверное, это похоже на то, как соединены тела сиамских близнецов.

– Это возможно? Просто взять и соединить две разные души?

– В теории – да. Больше всего шансов соединить две души, когда речь идет о людях, очень близких духовно, или о кровных родственниках. И почти наверняка все удастся, если попытаться соединить души…

– Близнецов, – закончила за него Мила.

– Верно. Но этот ритуал не используют.

– Почему?

– Потому что душа человека вечна, и никто не знает, что после смерти тела будет с душами, которые соединены друг с другом навсегда.

Мила несколько секунд обдумывала ответ Вирта, глядя на него напряженным, немигающим взглядом, потом произнесла:

– Ты прав. Об этом даже подумать страшно. И все‑таки… я не понимаю, как Лукою это удалось.

Вирт поднял голову, словно подставляя лицо под солнечные лучи, но ни один мускул на его лице при этом не расслабился.

– Этот мальчик был невероятно одаренным, – сказал он. – Ему хватило услышать рассуждения алхимика о душе и увидеть круг из крови в пентаграмме, чтобы провести ритуал, соединяющий две души в одном теле. Лукой обладал просто сверхъестественным чутьем мага.

– Объясни, – попросила Мила; она чувствовала, что еще чуть‑чуть – и она запутается окончательно.

– Кровь брата, – начал Вирт, – послужила Лукою цепью, которой он удерживал его душу. Иными словами, поместив тело брата в круг, созданный его же кровью, Лукой словно посадил душу Тихоя на цепь. В таком магическом круге агония человека может длиться очень долго, но не бесконечно. Душа все равно освободится и покинет мир живых. Чтобы этого не случилось, Лукою нужно было найти для души брата другое тело. У него же было только свое собственное. Превратившись в гигантского арахнида, он поглотил тело брата все целиком, и душа Тихоя, временно привязанная к магическому кругу, а потому не способная уйти, приняла тело Лукоя как свое новое пристанище.

– А почему ты считаешь, что их души срослись? – спросила Мила.

– Потому что две души в одном теле ужиться не могут, ты ведь слышала, как об этом говорил алхимик. Одно тело – одна душа. Это закон, по которому живем в этом мире мы все. Две души в одном теле отторгают друг друга, и в конце концов та, что слабее, будет изгнана из тела. Но если две души станут целым…

– Как сиамские близнецы? – невольно вспомнила Мила сравнение Вирта.

– Да, – подтвердил он. – Они могут отличаться друг от друга и даже мыслить по‑разному, но все равно они – целое.

– Значит, две души, которые стали целым, могут жить в одном теле?

– В теории, – снова уточнил Вирт, – могут. Потому что, с одной стороны, их двое, но при этом они все равно… одно.

Мила бросила взгляд на противоположную сторону ущелья. Обтесанные ветрами скалы купались в солнечном мареве. Много сотен лет назад, когда двух мальчиков‑близнецов привезли в этот замок, эти скалы были так же неподвижны и равнодушны, как сейчас. По ущелью пронесся ветер – растущие на каменных склонах деревья и заросли кустарников пришли в движение, но вскоре затихли.

– Почему Лукой так мучительно превращался в паука? – спросила Мила у Вирта.

– Из‑за особенностей той комнаты, по‑видимому, – ответил он. – Скорее всего, стены комнаты создавали барьер, внутри которого магия не действует.

– Как клетки алхимиков? – уточнила Мила.

– Да. Но любой маг связан со своим наследственным тотемом узами более крепкими, чем магия, поэтому мальчик смог обернуться пауком.

– Я знаю об этом, – отозвалась Мила. – Мне когда‑то удалось применить защитный прием тотем‑оборотень в месте, где магия тоже не действовала.

Вирт кивнул.

– Если бы магия Лукоя была с ним, обращение заняло бы у него не больше мгновения. Но ему пришлось изменять свою форму лишь силой собственного духа. Впрочем, совсем без магии это сделать было бы невозможно. Дело в том, что даже барьеры алхимиков не способны лишить мага всей его силы. Частицы магии в наших телах остаются активными. Они крохотные, поэтому от них обычно мало пользы, но для превращения в тотемное животное Лукой смог воспользоваться ими.

Мила вспомнила рассказ Константина Фуны.

– «Две пары глаз и две пары рук, а слух и обоняние в два раза острее, чем у любого человека», – повторила она слова, сказанные им об ученике Славянина. – Вирт, все дело в этом? Лукой был так силен, потому что носил в себе две души?

– Пожалуй, – отозвался Вирт. – Магической силой изначально наделены не наши тела, а наши души. Тело – это всего лишь сосуд, который пропитывается магией и пропускает ее через себя. Если представить, что одно тело обладает силой двух наделенных магией душ, становится понятно, почему ученик Славянина так поразил всех своими способностями, когда появился в крепости Думгрот.

Мила нахмурилась.

– Но… Лукой сказал, что его брат не был колдуном, – вспомнила она. – Разве не это он имел в виду, когда говорил, что Тихой не такой, как он?

Вирт хмыкнул.

– Вообще‑то, я почти уверен, что Тихой обладал магической силой. Для ребенка, отравленного ртутью, он слишком хорошо держался. Даже внешние признаки отравления проявились слабо. Но дело даже не в этом. Тихой сумел остановить своего брата, когда тот едва не убил их отца, – это главная причина, которая заставляет меня думать, что он был магом.

– С чего ты решил, что это сделал Тихой? – удивилась Мила.

– Лукой не контролировал себя в тот момент, – сказал Вирт. – Ты видела его ярость – ярость на грани безумия. Он не смог бы остановиться сам. Но, насколько можно судить из последующих воспоминаний, с отцом близнецов ничего не случилось. Выходит, что это сделал Тихой, потому что остановить мага может только маг. Обычному человеку это не под силу.

– Тогда почему Лукой считал, что его брат не колдун? – не поняла Мила.

Вирт пожал плечами.

– Скорее всего, сила Тихоя по сравнению с силой его старшего брата была слишком мала, и Лукой не придавал ей значения. Они были детьми и ничего не знали о магии. Лукой видел, на что способен он, и из‑за этого мог считать, что в слабых способностях его брата нет ничего особенного.

Мила вздохнула и, поднявшись, сделала несколько шагов вниз по ступеням. Солнечные лучи теплом разливались по ее лицу, но, несмотря на это, в ущелье было холодно – она только сейчас ощутила это в полной мере.

– Души – сиамские близнецы. Две души в одном теле, – произнесла Мила вслух. – Вот она – тайна шестого адепта, которую так хотел узнать Терас. Две души, соединенные в одно целое, – источник невероятной силы Лукоя.

Она увидела, как мимо неспешно прошел Вирт. Остановившись несколькими ступенями ниже, он обернулся, в ожидании глядя на нее.

– Но какая связь между Лукоем, который стал учеником Славянина, и Многоликом, который всю жизнь называл себя его именем? – вслух рассуждала Мила. – Я ведь чувствую, что эта связь существует. И Терас считал так же.

Она взволнованно вскинула глаза на Вирта.

– Вирт, а возможно ли, что…

– Возможно, – не дал ей договорить он; засунув руки в карманы пальто, продолжил: – Законы, по которым живут маги, – это лишь границы познанного. Но всегда существует кто‑то, способный шагнуть далеко за грань.

Мила подумала, что она уже не раз слышала подобные слова. Кажется, что‑то такое говорил ей когда‑то Гурий. Или, может быть, это был Велемир.

– То, о чем ты подумала, сейчас кажется мне маловероятным, – сказал Вирт. – Но утверждать, что это невозможно, я бы не стал.

Мила смотрела на него в растерянности. Она понимала, почему он не дал ей закончить ее мысль до конца. Одно дело – догадываться о правде и совсем другое – знать, что с этой правдой делать.

– Что же теперь делать, Вирт? – спросила она вслух, чувствуя, что знания, которые ей открылись, не сделали ее сильнее, как она ожидала; напротив – почему‑то теперь она чувствовала себя беспомощной, как никогда прежде.

Вирт улыбнулся и взял ее за руку.

– Возвращаться обратно. Господин умник наверняка уже весь извелся от переживаний.

Он нахмурился и всерьез добавил:

– Я надеюсь, он оставил нам хотя бы по кусочку пиццы.

Глава 17

Дата добавления: 2015-12-01