Школа мертвецов

Новый год Мила встречала в Плутихе вместе с Акулиной и Гурием. На Рождество приехал Ромка. Несколько раз к ним в гости заходили живущие по соседству Фреди и Платина. Старший Векша рассказал, что под новый год по всемирной сети магических сообщений пришло письмо от Берти. По‑прежнему сохраняя таинственность, он ни слова не написал о том, где сейчас находится и чем занимается, лишь заверил, что с ним все в порядке. А в завершение не забыл сострить в постскриптуме: «Постарайтесь не умереть без меня от скуки».

Несмотря на то что рядом не было Яшки, Мила решила не делать себе послаблений и практиковалась в магических приемах и заклинаниях каждый день каникул. Возле соснового бора, прямо под окном спальни Милы, они с Ромкой испытывали друг на друге атакующий прием тотем‑оборотень. И хотя у Ромки поначалу получалось лучше, уже скоро Мила заметила, что они сражаются наравне: оба превращали свою руку в ударную волну тотемов в считанные мгновения, и ни один из них не мог пробить щит другого.

Практикуясь в левитации, Мила заметила интересный парадокс. У нее пока не получалось левитировать других людей, но зато она с легкостью подняла кресло, в котором в этот момент сидел Ромка, читавший свежий номер «Троллинбургской чернильницы». Почувствовав что‑то странное, Лапшин оторвался от чтения и, обнаружив себя под потолком, перегнулся через подлокотник кресла, едва не вывалившись из него, когда кресло от его веса накренилось вбок. Ромка долго ругался сверху, а Мила так хохотала, что из‑за этого никак не могла отпустить его на пол. Шалопай, видимо, решив, что это какая‑то игра, начал заливисто тявкать на Ромку снизу.

Дневник Тераса Мила теперь брала в руки лишь изредка – она прочла все записи до конца и была уверена, что никаких подсказок там больше не было. За исключением разве что самой последней записи:

«Лукой выжил. Все считают его погибшим, но они ошибаются. Кому‑то удалось сбежать из подвалов Гильдии. Они не понимают, что человеком, способным на подобное, может быть только Лукой. Только ему одному под силу невозможное. Теперь я это знаю. Он выжил. И он ищет меня. Я чувствую это – слишком много знаков. Он ищет меня, чтобы убить. Мне не спастись…»

На следующей записи дневник Тераса обрывался. Дальше шли только чистые страницы.

«Свое последнее воспоминание я завещаю своему сыну…»

Мила допускала, что эти слова тоже могут содержать какую‑то подсказку. Ни она, ни Ромка не представляли, в чем эта подсказка могла заключаться, и соглашались во мнении, что если кто‑то и способен разгадать скрытый смысл этих слов, то только один человек, тот, кому они предназначались, – Бледо.

Пообещав себе, что обязательно попросит его подумать над возможным значением этих слов, даже если Бледо это будет неприятно, Мила отложила дневник до тех пор, пока не подвернется удобный случай.

Каникулы пролетели незаметно. Началось второе полугодие, и Мила, как и остальные меченосцы, в середине января вернулась в Львиный зев. Уже на следующее утро, в первый же день занятий, с Почтовой торбой она получила письмо от Вирта. Он писал, что выяснил кое‑что, касающееся недавней поездки, и ждет их у себя в конторе после трех часов дня.

– Так что там выяснил Вирт? – спросил Ромка, когда они вдвоем сразу после занятий направились на улицу Акаций, где находилась контора «Титул и Нобиль».

– Он не уточнял, – ответила Мила, – но это наверняка как‑то связано с рассказом Экзота Думы.

– В письме писать не стал? – хмыкнул Ромка. – Осторожничает?

– Конечно осторожничает. Ты представляешь, что будет, если кое‑кто в Менгире узнает про Экзота Думу? – сказала Мила. – Или еще хуже – о дневнике Тераса?

Ромка промолчал, а Мила сделала глубокий вздох.

– Пока он не в курсе, чем мы занимаемся, у нас есть шанс узнать о нем столько, сколько будет возможно.

Миле было необязательно называть имена «Многолик» или «Мстислав» – она не сомневалась, что Ромке не составило труда догадаться, о ком речь.

Улица Акаций встретила их безмолвием ухоженных двухэтажных домов, выкрашенных под цвет красного кирпича. Булыжную мостовую покрывала похожая на крупу пороша, в которой сплелись в замысловатый узор следы людских ног и колес заезжавших сюда карет и повозок.

Над дверью, которая вела в контору Вирта, над козырьком висела вывеска с надписью «Титул и Нобиль». На секунду Мила задержала взгляд на рисунке рядом с названием конторы: жезл в венке из эдельвейсов. Она как‑то спросила Вирта, что означает этот рисунок, и он ответил, что это сочетание гербовых знаков двух фамилий. Эдельвейсы были взяты из герба эльфийского рода Нобилей, а жезл – из фамильного герба Горация Титула, лучшего друга Виртангеля Нобиля старшего, с которым они и основали когда‑то эту контору.

Нырнув под козырек, Мила, шедшая впереди, взялась за дверную ручку, собираясь потянуть ее на себя. На секунду она перехватила собственный взгляд в отражении на остекленном участке двери, а уже в следующее мгновение дверь неузнаваемо изменилась. На том месте, где только что в стекле отражалось лицо Милы, возникла… змея.

Январский мороз, недавно обжигавший ее кожу, внезапно отступил – Мила больше не ощущала холода. Все ее тело будто обволокло мягким, но тесным коконом. Мила никогда не умела толком объяснить это состояние, наверное, потому что ему не было названия. Однако она хорошо знала его, ведь оно не приходило извне, а пробуждалось где‑то глубоко внутри нее и словно изливалось наружу, становясь ощутимым для всех ее чувств. Видение Аримаспу.

Не в силах избавиться от внезапно охватившей все ее существо оторопи, Мила смотрела на большую чешуйчатую тварь – змея держала во рту собственный хвост и из‑за этого была похожа на букву «О». Мила не успела хорошенько рассмотреть необычное существо, как ее вдруг встряхнуло.

Моргнув, она обернулась и встретила устремленный на нее вопросительный взгляд синих глаз. Оказывается, это Ромка, обеспокоившись ее внезапной неподвижностью, потряс Милу за плечо.

– Что с тобой? – спросил он.

Не ответив, Мила повернула лицо обратно, но змея исчезла – перед ней было лишь ее собственное отражение на застекленном участке двери.

* * *

– Это была змея, ухватившая пастью конец своего хвоста, – сказала Мила, когда они с Ромкой сидели в креслах напротив Вирта и пили крепкий черный чай, который он приготовил им, чтобы они могли немного согреться.

– Это мне что‑то напоминает, – озадаченно наморщил лоб Ромка, делая глоток.

– Может быть, тот случай, когда нас с Яшкой едва не слопало Чер‑Мерсское чудовище? – предположила Мила. – По крайней мере, я сразу вспомнила именно о нем. Этот монстр тогда вонзил клыки в собственный хвост из‑за того заклинания, которым я в него ударила.

– Так это был он? В твоем видении?

Мила отрицательно качнула головой.

– Не думаю. Чер‑Мерсский монстр похож на дракона, а в моем видении была гигантская змея.

– Это было похоже на кольцо? – вдруг спросил Вирт.

Мила удивленно вскинула брови.

– Сейчас, когда ты об этом сказал… – начала Мила. – Думаю, да.

– Сможешь нарисовать эту змею?

Предложение Вирта заставило Милу смутиться.

– Вообще‑то я, знаешь ли, не художник, но в принципе…

Вирт улыбнулся.

– Обещаю не смеяться, – заверил он.

– Ладно, – нехотя согласилась Мила.

Наколдовав лист пергамента и перо, она, насколько могла, точно изобразила на бумаге существо из своего видения. Затем протянула рисунок Вирту. Взяв его в руки, тот глянул лишь мельком и, вернув ей, уверенно сообщил:

– В твоем видении был уроборос.

– Символ вечности? – тотчас спросил Ромка, одновременно отнимая у Милы кусок пергамента, чтобы посмотреть на предмет их разговора.

Вирт поощрил Ромку одобрительной улыбкой.

– Радует твоя осведомленность, господин умник.

Ромка многозначительно хмыкнул, разглядывая изображение.

– Уроборос, – продолжал Вирт, – символ бесконечности, которая проявляется в цикличности существования всего живого, символ начала и конца, рождения и смерти – символ постоянного перерождения. По этой причине им часто пользуются алхимики.

Ромка посмотрел на Милу.

– Твои последние два видения указывали на то, что мы искали, – сказал он. – Что думаешь?

– Хочешь сказать, что мне нужно искать изображение уробороса?

– Или оно найдется само, – сказал Вирт.

Мила повернула к нему голову и спросила:

– Ты хотел нам что‑то рассказать? Насчет того, что ты выяснил…

Вирт кивнул.

– Пожар в школе во Внешнем мире, – сказал он, – событие незаурядное. Учитывая масштаб происшествия, власти Таврики не могли не заподозрить, что к поджогу причастны маги. Я предположил, что Розыскная палата должна была расследовать этот случай, и покопался в архивах. Мои догадки оказались верны – я нашел дело двадцатилетней давности. Совпадают время, событие и даже некоторые подробности. А в совпадения я не верю.

Мила отставила чашку, не допив чай, и подалась вперед.

– Это та самая школа? – в сильном волнении спросила она. – Нет никаких сомнений?

– Нет, – твердо сказал Вирт. – Двадцать лет назад в этой школе сгорели заживо все, кто находился в ней в момент пожара.

Мила откинулась в кресле.

– Да, похоже, ошибки нет, – произнесла она. – Вероятность, что два одинаковых события произошли в один год, ничтожна.

Вирт согласился с ней кивком головы.

– Среди погибших значилось имя учителя химии – Марк Неизвестный.

– Неизвестный? – не понял Ромка.

– Это фамилия, – пояснил Вирт. – И полагаю, что она не настоящая.

– Думаешь, это тот самый алхимик из рассказа Думы? – спросила Мила, но в ответе на самом деле не нуждалась.

Мила вспомнила, как Многолик говорил, что не любит алхимию. Те же слова произнес Игнатий Ворант, когда Гильдия захватила в плен его, Гурия и Лизу. Она сделала глубокий вздох и задумчиво произнесла:

– Хотелось бы мне знать, почему предки Многолика уничтожали всех в роду этого алхимика. Должна же быть причина?

Вирт взял со стола какой‑то небольшой прямоугольный листок и протянул его Миле.

– Возможно, здесь ты найдешь ответ, – сказал он.

Мила подошла и взяла у Вирта листок. Это оказалась выцветшая цветная фотография самой обычной школы, каких во Внешнем мире было огромное множество. Школа, казалось, смотрела на Милу своими черными пустыми окнами. Ее стены на фоне возвышающихся по обеим сторонам серых девятиэтажек выглядели словно подсвеченные неестественно ярким желтым светом.

Внезапно Милу охватило необъяснимое чувство тревоги. Ей понадобилась всего секунда, чтобы понять причину его возникновения. Вглядываясь в снимок, она вдруг ясно осознала нечто совершенно невозможное – эта мертвая школа со снимка говорила с ней. Нет, Мила не слышала никаких голосов, она вообще ничего не слышала, но было одно ощущение, которое она распознала совершенно точно. Зов.

– Мне нужно там побывать, – сказала она, не сразу осознав, что произнесла свою мысль вслух.

Подошел Ромка и забрал снимок из рук Милы, после чего заглянул в него сам.

– Если честно, – сказал тем временем Вирт, – я сомневался, что ты тоже это почувствуешь.

Мила вскинула на него глаза.

– И ты?

Вирт кивнул.

– Сначала подумал, что дело в моих сенсорных способностях, – сказал он, – но если ты тоже ощутила это, то…

– В этой школе что‑то есть, – произнес Ромка, словно продолжая мысль Вирта, хотя по его лицу можно было с уверенностью сказать, что он даже не слышал произнесенных только что слов.

Мила отвела взгляд от Лапшина и решительно посмотрела на Вирта.

– У тебя ведь есть адрес этой школы?

* * *

Они стояли в самом сердце одного из жилых кварталов Симферополя. Ледяной зимний ветер пронизывал до костей. Прямо перед ними было трехэтажное здание – прямоугольное, с рядами одинаковых окон. Стены были черными от наросшей на них копоти, во многих окнах не было стекол, на обгоревших дверях парадного входа висел большой амбарный замок. Но все эти последствия пожара двадцатилетней давности не казались чем‑то примечательным на фоне другого зрелища.

Вокруг здания словно полыхал ярко‑малиновым сиянием призрачный пожар. Так казалось поначалу. Но стоило только приглядеться получше, как волосы от ужаса вставали дыбом – малиновое пламя было не чем иным, как сотнями призрачных человеческих рук. Они тянулись к небу, словно пытались вырваться на свободу. Но что‑то невидимое словно не отпускало их.

– Вы тоже видите это? – спросила вслух Мила.

– Да, – негромко ответил Вирт.

– Что это за чертовщина? – ошеломленно прошептал Ромка.

– Кажется, эта школа битком набита неупокоенными духами, – предположил Вирт и мрачно добавил: – Консервная банка с мертвецами.

Мила огляделась: люди по обеим сторонам улицы шли по своим делам. На их лицах застыли будничные маски: скука, усталость, тень повседневных забот. Они не оборачивались и ничему не удивлялись – для них все вокруг было заурядным и обыденным.

– Неужели, кроме нас, никто этого не видит? – недоверчиво произнесла вслух Мила.

– Кажется, нет, – сказал Ромка, бросив взгляд по сторонам. – Наверняка на этой школе лежат Отводящие чары.

– Отводящие чары? – переспросила Мила.

– Угу, – подтвердил Ромка, – похоже на то, что делает Вирт, но во много раз сильнее.

Мила удивленно округлила глаза и посмотрела на Вирта.

– Ты делаешь… что?

– Отвожу глаза, – ответил тот. – Будет неприятно, если люди начнут замечать, что я странно выгляжу. Я имею в виду здесь, во Внешнем мире. Я отвожу им глаза – в результате они не могут остановить на мне взгляд и смотрят мимо.

Мила стояла с открытым ртом.

– А ты что, действительно думала, что Вирт вот так спокойно гуляет во Внешнем мире с его‑то ушами – улыбаясь уголками рта, спросил Ромка.

– То есть ты знал, да? – недовольно скосила глаза на друга Мила.

Ромка ехидно ухмыльнулся – ни капли раскаяния на лице.

– Не мог сказать? – обиженно проворчала она, чувствуя себя глупо.

– Да ладно тебе! – коротко рассмеялся Лапшин. – Ты так забавно волновалась.

По мелькнувшей на лице Вирта улыбке Мила поняла, что забавно было не только Ромке.

– А я‑то все думала, почему люди не обращают на тебя внимания, когда ты в этом своем «смотрите на меня все» желтом плащике, – хмыкнула она в отместку.

Переведя взгляд на обгоревшую школу, Мила вздохнула и добавила:

– Это место выглядит настолько жутко, что мне совсем не хочется туда идти, но…

– Пошли, что ли? – угадал ее мысль Ромка, с опаской поглядывая на окружающее школу живое и движущееся море призрачных рук.

Открыв большой висячий замок, Вирт толкнул обе створки двери, но подалась только одна. Вторая, как оказалось, изнутри была зафиксирована задвижками.

Переступив порог, трое спутников остановились. Пустой холл школы выглядел так, словно все двадцать лет со дня пожара сюда никто не наведывался. На темном от копоти и пыли полу не было ни единого следа, оставленного человеческой ногой. Такими же пыльными были большие зеркала по обеим сторонам холла, словно два десятка лет до них никто не дотрагивался. Однако Мила ясно ощущала вокруг присутствие чего‑то незримого.

– Вирт, – позвала она и удивилась тому, что ее голос прозвучал даже тише, чем она хотела, – ты что‑нибудь чувствуешь?

Рядом раздался прерывистый вздох. Мила невольно подняла глаза на Вирта – в этот момент он выглядел так, словно ему было тяжело дышать.

– Боль. Ужас. Безумие.

Ромка посмотрел на него с беспокойством.

– Если тебе так трудно находиться здесь, может, подождешь нас снаружи?

Вирт улыбнулся.

– Не ожидал от тебя такой наблюдательности, господин умник, – с иронией сказал он, но было ясно, что Ромкины слова попали в цель. – Но не стоит за меня волноваться. Я обычно не настолько восприимчив к посторонним эмоциям. Такое ощущение, как сейчас, возникает у меня очень редко, и оно всегда быстро проходит. Так что, пожалуй, я все‑таки пойду с вами. Это место слишком опасно, чтобы такой заботливый отец, как я, отпустил сюда своих детей без присмотра.

Ромка фыркнул от смеха, а Мила, отворачиваясь, неодобрительно покачала головой. Кажется, им обоим понравилась эта дурацкая шутка про отца семейства.

– Почему ты решил, что здесь опасно? – спросил Ромка, когда они медленно двинулись вперед. – Здесь кто‑то есть?

– Только неупокоенные духи, – ответил Вирт. – Больше никого.

– Духи? – переспросила Мила, когда они поднялись по короткой, всего в четыре ступени, лестнице. – То есть привидения? Но разве они опасны?

Вирт покачал головой.

– Духи и привидения – не одно и то же, – поправил ее он.

– Серьезно? – удивился Ромка. – А в чем разница?

– Привидения, – начал объяснять Вирт, – это прозрачный, но видимый и имеющий форму эфир. Духи, в отличие от привидений, большую часть времени невидимы. Им трудно принять полноценную форму. Это сгусток эмоций, зачастую негативных, таких как злоба, ужас или отчаяние, а также – остаточной памяти о прожитой жизни. Обычно это память о самых ярких событиях. Здесь… Как думаете, каким было самое яркое событие в жизни тех духов, которые обитают в этом месте?

– Их смерть.

– Правильно. Они сгорели заживо. Огромное количество людей – бездна боли и ужаса.

Мила поежилась.

– Привидения не способны причинить людям вред, – продолжал Вирт. – А духи…

В этот момент они заворачивали за угол, где начинался длинный коридор. Проходя мимо висящего в холле большого зеркала едва ли не на всю стену, Мила нечаянно коснулась его рукой и со вскриком отскочила.

– Что с тобой? – спросил Ромка.

Мила и сама толком не поняла, что произошло. Ей показалось, что, соприкоснувшись с зеркалом, она услышала чей‑то переполненный диким ужасом вопль… Нет, не услышала, тотчас поправила себя Мила, – почувствовала его.

– Что это было? – вместо ответа произнесла она, по очереди глядя то на зеркало, то на собственную руку.

– Это было то, о чем я как раз хотел сказать, – произнес Вирт. – В отличие от привидений, духи имеют возможность влиять на людей. Все, что есть у привидений, – их память. Духи же связаны с миром живых своими эмоциями. Эта связь опасна для нас, потому что их эмоции мы можем почувствовать.

– Меня… коснулся дух? – пробормотала Мила.

– Пойдемте дальше, – поторопил их Вирт.

– Было бы неплохо, если бы мы знали, что ищем, – заметил Ромка, когда они проходили мимо дверей: закрытых и распахнутых настежь, обгоревших и разлетевшихся в щепки, словно кто‑то пытался выбить дверь изнутри класса. – В Дуате у нас была подсказка Тераса: «Пчела в янтарном улье пьет красный мед». Сейчас подсказок нет.

– Это правда, – согласилась Мила. – Если судить по последним страницам в дневнике Тераса, то он либо никогда не бывал в этой школе, либо просто не успел сделать об этом запись.

Они продвигались вперед по коридору к лестнице, и Мила не могла отделаться от ощущения, что все вокруг нее: каждая дверь, каждая оконная рама, каждая обгоревшая парта в классе, выглядывающая из очередного дверного проема, – источают что‑то зловещее. Она испытывала такое сильное напряжение, что просто не в состоянии была думать о том, чтобы заглядывать в классы и что‑то там искать. Мила решила, что это тот самый случай, когда самым разумным, а может, и единственным решением было довериться Вирту и его чутью мага‑сенсора.

– Зато у нас есть ты, – сказал Вирт в тот самый момент, когда она о нем подумала.

– Ты о чем? – не поняла Мила.

– Подсказка Тераса указывала на пчелу в янтарном улье, – пояснил Вирт, – и твое видение дало тебе указание на пчелу в янтаре.

– Уроборос? – первым догадался Ромка.

– Видения Аримаспу всегда показывают только то, что важно, – последовал ответ.

Мила выдохнула: кажется, пока она надеялась на Вирта, он надеялся на нее. Она прислушалась. Их шаги, вопреки ожиданиям, звучали не гулко, отдаваясь эхом в пустой школе, а приглушенно, по‑видимому, из‑за толстого слоя копоти и пыли на полу. Прошло двадцать лет после пожара, но школу не стали ни ремонтировать, ни сносить.

В напряженном молчании они поднялись по лестнице на второй этаж. Несмотря на то что все трое ощущали невидимое присутствие чего‑то гнетущего, духи больше никак себя не проявляли. Мила уже начала думать, что, возможно, Вирт ошибся и они не представляют для них большой опасности.

– И все‑таки, странно просто ходить здесь, – произнес Ромка, – даже не зная, что искать и как искать.

Мила вздохнула.

– Да уж, подсказки Тераса, хоть они и напоминали головоломки, очень помогали, – заметила Мила. – Я только сейчас поняла, насколько с ними было легче.

Она вдруг заметила, что Ромка отстал.

– Ром, здесь лучше держаться вместе, не отста… – оборачиваясь, начала она, но запнулась на полуслове от увиденного.

Лицо Лапшина неузнаваемо изменилось: перекошенное, с огромными от ужаса глазами и выражением дикого страха. В первый момент Мила решила, что он увидел что‑то впереди, и стремительно повернула голову в ту сторону, готовая ко всему. Однако там не было никого, кроме Вирта, который в этот момент оборачивался назад, наверное, обнаружив, что Мила с Ромкой уже не идут следом за ним.

Мила в растерянности снова повернулась к Ромке – его лицо исказилось еще больше, он вдруг попятился.

– Ром…

За спиной Милы раздались быстрые шаги – мимо нее прошел Вирт. Решительно схватив Ромку за плечи, он с силой встряхнул его.

– Выталкивай его! – приказал он. – Слышишь меня'!

– Ромка… – пробормотала Мила.

Она стояла, оцепенев, и совершенно не знала, что ей делать, только начиная осознавать, что происходит.

Лапшин тем временем схватился руками за голову и застонал.

– Все, что ты видишь, с тобой не происходит! – пытался докричаться до сознания Ромки Вирт. – В тебя проник дух! Просто найди его и выталкивай из себя!

Ромка словно не слышал его. Он стоял с искаженным лицом и смотрел сквозь Вирта потерянным, обезумевшим взглядом. Вдруг его глаза расширились еще больше, и Ромка закричал так страшно, будто горел заживо.

Мила увидела, как, сцепив зубы, Вирт крепко обхватил сзади Ромкину шею, словно пытался таким образом обратить внимание Ромки на себя, и ледяным безжалостным тоном, чеканя каждое слово, спросил:

– Ты хоть на что‑нибудь способен? Или ты самый никчемный маг из всех, кого я встречал?

И почти сразу же, словно эти слова дошли до сознания Ромки, крик оборвался, а его взгляд стал более осмысленным.

– Найди его! – приказал Вирт. – Этот дух сейчас внутри тебя. Инородное существо. Не часть тебя. Найди его и выталкивай из себя! Ну же! Ты можешь!

Лапшин резко отбросил в стороны руки Вирта и схватился за голову так, словно собирался раздавить ее ладонями, как грецкий орех. Надрывно дыша, он стоял с опущенным вниз лицом – Миле с Виртом оставалось только ждать, наблюдая со стороны за почти невидимыми глазу усилиями Ромки. Внезапно Ромкино тело обмякло, и с хриплым выдохом он упал на четвереньки.

Мила бросила взгляд на Вирта. Она надеялась, тот понимает, что происходит. Темные глаза Вирта настороженно сузились. Не торопясь, он присел на корточки перед тяжело дышащим Ромкой и, ухватив его пальцами за подбородок, поднял голову.

– Это кто здесь… никчемный маг, а? – выдавил из себя Ромка, глядя на Вирта негодующим взглядом.

Тот спрятал улыбку и выпрямился. Ромка не без труда поднялся на ноги, подошел к ближайшей стене и с облегченным вздохом прислонился к ней.

– Этот парень… – произнес Лапшин, прикрыв глаза. – Не хотел бы я оказаться на его месте.

– Парень? – переспросила Мила, хотя и сама уже догадалась, что Ромка говорил о проникшем в его тело неупокоенном духе.

Ромка вытер рукавом пот со лба и сполз по стене вниз. Вирт щелкнул пальцами, и вокруг них образовался прозрачный желтоватый купол.

– Это на время защитит нас, – пояснил он и кивнул в сторону Лапшина. – Ему нужно прийти в себя.

Мила кивнула и снова посмотрела на Ромку.

– Так о чем ты говорил?

Ромка сделал глубокий вздох и, не открывая глаз, ответил:

– Дух, который в меня вселился… Старшеклассник. На глазах у этого парня загорелась его девушка. Она кричала, но он был так напуган, что даже не попытался ей помочь. Он побежал к лестнице, и там на него упало горящее табло с расписанием классов. Огонь перекинулся на него и…

Наконец открыв глаза, Ромка покачал головой.

– То, что здесь творилось во время того пожара… Это было страшно.

– Интересно, зачем этот дух в тебя проник? – озадаченно произнесла Мила.

Ромка нахмурился.

– По‑моему, он… хотел показать мне, что здесь произошло.

– Опять‑таки… зачем?

– Не знаю.

Прокряхтев, он поднялся на ноги.

– Ты в порядке? – спросила его Мила.

– Нормально, – отозвался Ромка. – Хотя ощущение, что тебя использовали как пиджак или костюм какой‑то, – не самое приятное.

– А ты не можешь оставить этот барьер, чтобы духи нас не трогали? – спросила Мила у Вирта.

Тот отрицательно покачал головой.

– Этот барьер создается неподвижным, а мы стоять на месте не можем.

– Ясно, – выдохнула Мила.

– Просто старайтесь быть настороже, – посоветовал Вирт. – Проще не впустить в себя духа, чем избавиться от него. Главное, вовремя почувствовать, что дух пытается проникнуть в твое тело.

Они возобновили свой путь по коридору, мимо вереницы дверей. Заглядывали в некоторые классы, но не заходили. Мила доверяла чутью Вирта, да и у нее пока что не возникало ощущения, что в одной из оставшихся позади аудиторий они могли найти что‑то интересное. Но стоило им подняться на третий этаж, как Мила вдруг испытала странное чувство – сродни тому, которое охватило ее при взгляде на фотографию этой школы.

Зов.

Она повернула голову. Из прямоугольника дверного проема выглядывали края обгоревших парт и половинки двух окон, сквозь которые на Милу смотрело неприветливое зимнее небо.

– Вирт, Ромка! – бросила через плечо Мила. – В этом классе что‑то есть.

И, поворачиваясь обратно, пробормотала себе под нос:

– Мне кажется.

Переступая порог класса, Мила слышала в коридоре приближающиеся шаги Вирта и Ромки, а в следующее мгновение раздался чей‑то предупреждающий оклик и громкий удар захлопнувшейся двери. Мила стремительно повернулась, но, кажется, было поздно – все внезапно стало другим…

* * *

Вокруг был ад.

Только что, секунду назад, все было как обычно. Вот‑вот должен был прозвенеть звонок с урока. Лучшая подруга и одновременно соседка по парте шепотом советовалась, что ей лучше надеть на завтрашний поход в кино. Историк и по совместительству их классный руководитель монотонно бубнил что‑то о Переяславской Раде. Двое самых больших бузотеров класса устроили на задней парте возню. Учитель все прекрасно видел и злился, но игнорировал – то ли очень хотел успеть дочитать лекцию до конца урока, то ли ему просто было лень делать внушение. Все было как всегда – обычный день школьных занятий. Как вдруг…

Внезапно, словно в один миг, они все очутились в настоящем аду. Учитель, одноклассники, ее лучшая подруга и… она, Мила.

Огонь возник из ниоткуда. Мгновение – и он уже был везде. Горели тетради и учебники на партах. Горел учительский стол. Горела одежда – она вспыхивала без какой‑либо видимой причины прямо на ребятах и учителе.

Классный руководитель катался по полу, пытаясь снять с себя пиджак, и кричал… нет, визжал высоким и почему‑то ужасно противным голосом, как будто его пытали, срезая с него кожу по лоскутку.

Вокруг метались из стороны в сторону полыхающие столбы, в которых Мила с трудом узнавала своих одноклассников. Несколько человек столпились у дверей – отпихивая друг друга, они пытались открыть дверь, но та почему‑то не поддавалась.

Мила была одной из тех, кого огонь сразу не тронул, но от безумного крика, стоящего у нее в ушах, и от жуткого зрелища перед глазами поначалу ее словно парализовало.

«Бежать отсюда! Бежать из этого кошмара!»

Она видела, что пробираться к двери бесполезно – слишком далеко и… дверь все равно заклинило. Оставалось только одно – спасаться через окно.

«Спастись! Спастись отсюда! Все равно как! Все равно!»

Заметив, что стоит на проходе между рядами, и не помня, как и когда встала из‑за парты, Мила бросилась к ближайшему окну. Но не успела сделать и двух шагов, как что‑то ухватило ее за ногу. Опустив глаза, она увидела страшное лицо с выпученными глазами и не сразу узнала свою лучшую подругу. Корчась на полу, та кричала и не переставала хвататься за ее ноги руками, охваченными пламенем.

Как будто и не было воспоминаний о десяти годах дружбы, завязавшейся еще в детском саду. Не было лучшей подруги, с которой она делилась всем: бутербродами на переменах, решением задач на уроках алгебры, секретом о первой влюбленности в самого красивого мальчика школы. Все это куда‑то исчезло – остался только живой факел, который корчился сейчас у ее ног, смотрел на нее жуткими, вылезшими из орбит глазами и визжал, страшно и безумно.

Ведомая неконтролируемым страхом, Мила несколько раз дернула ногой, пытаясь скинуть с себя руку в обхвате синего обшлага школьной формы. Но ничего не получалось – эта рука держала ее за щиколотку мертвой хваткой.

«Почему? Как она может так крепко держать? Она же горит! Она же вся горит! Почему она…»

– Отпусти! Отпусти меня!!!

В панике и ужасе Мила схватила ближайший стул и со всей силы ударила по мечущейся у ее ног огненной массе – рука, удерживающая щиколотку, отпустила.

Ринувшись вновь к окну, Мила распахнула рамы, залезла на подоконник… и только тогда почувствовала сильное жжение в правой ноге, одетой в школьный гольф. В шаге от того, чтобы выпрыгнуть из окна, она опустила глаза и от увиденного закричала во весь голос. Ее нога была охвачена огнем.

– Я ГОРЮ! ГОРЮ!!!

Нет. Не я.

Мила закрыла глаза и вдруг четко увидела его – темное пятно в центре ее лба. Оно пульсировало ужасом и отчаянием. Оно билось внутри нее, как маленькая испуганная птичка о стекло, одержимое страхом – животным, как природный инстинкт.

Ты – не я.

Воображаемая рука в сознании Милы потянулась к этому пульсирующему сгустку страха и схватила его в кулак. В центре ее лба тотчас вспыхнул очаг боли, которая словно фонтаном ударила по всему телу.

Ты должна уйти.

Мила сжала непрошеную гостью в воображаемой ладони сильнее, что было сил надавила, игнорируя приносящее боль сопротивление, и… без колебаний вытолкнула ее вон.

Первым, что она увидела, открыв глаза, было холодное январское небо. Опустив голову, Мила охнула – устеленная асфальтом земля была далеко внизу. Обнаружив, что стоит на подоконнике в проеме раскрытого настежь окна, она нервно сглотнула.

Сзади раздался грохот раскрывшейся под напором двери, а потом крик:

– Мила!

Она не успела даже обернуться, как чьи‑то руки обхватили ее за талию и проворно сняли с подоконника.

* * *

– Очуметь, – потрясенно произнес Ромка, выглядывая из окна. – Третий этаж – ты могла бы себе и шею сломать, если бы прыгнула.

– Это не я, – покачала головой Мила, закрывая глаза, чтобы на всякий случай проверить, что внутри нее больше никого нет. – Девочка. Она была здесь, в этом классе, когда в школе начался пожар, и собиралась выпрыгнуть из окна, чтобы спастись.

– Дух? – уточнил Ромка.

Мила кивнула.

– Пугающее ощущение, – сказала она. – Будто бы я сама была здесь тогда. Будто я… стала ею… этой девочкой.

– Но, кажется, ты не собиралась прыгать, – заметил Вирт. – Просто стояла на подоконнике.

– В какой‑то момент я увидела ее в себе, – ответила Мила. – Словно со стороны. И заставила уйти.

Ромка озадаченно хмыкнул.

– Ты видела ее? – удивленно спросил он. – Когда дух того парня вселился в меня, со мной ничего подобного не было. Я с трудом осознавал, где он, а где я сам, и избавиться от него из‑за этого было очень сложно.

Мила подняла на него глаза.

– Наверное, мне помогла моя Метка, – предположила Мила. – Каким‑то образом она разделила мое сознание и сознание этой девочки. В этот момент я очень ясно увидела, насколько ее дух одержим ужасом.

Она сделала глубокий вдох.

– Я кое‑что поняла, – сказала Мила. – Кажется, этот дух все еще живет тем днем. Для нее он еще не кончился, и длится уже… целых двадцать лет.

– Я подозревал что‑то подобное, – произнес Вирт. – Скорее всего, эти духи не могут покинуть это место. Либо они сами не уходят, потому что все еще не осознали своей смерти, либо что‑то их не пускает.

– Странно, – сказал Ромка, косо поглядывая на Вирта. – Почему они не вселяются в тебя?

– Разница между людьми и эльфами, наверное, – ответил Вирт. – Похоже, этим неупокоенным духам мое тело не кажется подходящим.

Он повернулся к Миле и поинтересовался:

– Зачем ты вошла сюда?

Мила секунду подумала и ответила:

– Зов. Я почувствовала зов и подумала, что…

Вирт покачал головой.

– Этот зов, как ты его называешь, не имеет никакого отношения к нам. Его издают духи.

– Как будто просят о помощи, – догадалась Мила.

Вирт задумчиво окинул взглядом помещение класса.

– Что‑то вроде.

Они вышли в коридор.

– Это последний этаж, – сказал Ромка. – Мы ничего не нашли. Будем обходить всю школу еще раз?

Шедший впереди него Вирт вдруг остановился – казалось, его заинтересовала открытая дверь в один из классов.

– Что там? – спросила Мила и подошла ближе.

Стоило ей только заглянуть внутрь аудитории, как она обо всем догадалась.

* * *

Это определенно был когда‑то класс химии. К ученическим столам с металлической обивкой были подведены краники. За закрытыми дверцами шкафов у дальней стены класса стояли уцелевшие стеклянные сосуды от мензурок до больших реторт. Возможно, когда‑то стены в этом классе были увешаны всякими формулами и схемами молекулярных соединений, а рядом с доской висела таблица химических элементов, но пожар, бушевавший здесь двадцать лет назад, уничтожил все в своем испепеляющем чреве.

Как и в остальных помещениях школы, стены здесь были почерневшими от копоти. Такими же черными были обгоревшие оконные рамы и подоконники.

– Значит, он преподавал в этом классе, – озвучила свою мысль Мила. – Алхимик из рассказа Экзота Думы… Но здесь он был простым учителем химии.

– Посмотрите, – сказал вдруг Ромка. – Портреты на стене неплохо сохранились.

Мила подошла к другу, который разглядывал одну из стен класса, и озадаченно нахмурилась – вся стена была увешана портретами. Большинство из них сильно обуглилось, рамы почернели, стекла в рамах были разбиты, но лица людей, изображенных на портретах, остались нетронутыми.

Ромка приблизился к стене.

– Кажется, это известные химики, – сказал он. – Здесь можно прочесть по нескольку букв от фамилий.

Направившись вдоль портретов, он на ходу читал:

– Нделе… Менделеев, это даже ребенок разберет. Авуаз… Этого я не помню…

– Лавуазье, – подсказал Вирт.

– Наверное, – согласился Ромка. – Рцели…

– Берцелиус.

– Утле…

– Бутлеров.

Ромка с подозрением посмотрел на Вирта.

– Откуда ты их всех знаешь? Они что, твои давние знакомые?

Вирт усмехнулся.

– Я не настолько старый, – с иронией ответил он. – Я просто достаточно хорошо образован.

Ромка хмыкнул и снова повернулся к портретам.

– Смотри‑ка! – тут же удивленно произнес он, приблизившись к следующему портрету. – А этот вообще целехонек! Здесь даже имя полностью сохранилось – Арнальдо де Виланова.

Заметив, как нахмурился Вирт, Мила быстро подошла к портрету, о котором говорил Ромка.

– Как такое может быть? – присмотревшись, поразилась она. – Такое ощущение, что огонь этого портрета не коснулся вообще. Посмотри, Вирт! Даже края рамы не обгорели!

– Кто он? – спросил Ромка, когда Вирт подошел к ним. – Тоже химик?

На портрете был изображен круглолицый мужчина с короткой темной бородой и пышным воротником‑жабо под подбородком.

– Арнальдо де Виланова, – прочел вслух Вирт, словно желая убедиться в подлинности имени. – Этот человек жил много веков назад в Испании и был известным алхимиком. Ему удалось создать гомункула – искусственное подобие человека, тело без души. Записи о его опытах были утеряны, и ни один алхимик до сих пор не смог повторить его достижения.

– Что делает портрет алхимика в кабинете химии, – удивилась Мила, – в обычной средней школе Внешнего мира?

– А что еще интереснее, – добавил Ромка, – почему он сохранился, когда все вокруг сгорело? Посмотрите, оконные рамы обуглились, а эти портреты…

Он дотронулся до поверхности одного из портретов.

– Это бумага. Она должна была истлеть при таком пожаре. Даже стекла в рамах от высокой температуры полопались.

Вирт сделал шаг вперед и проделал то же самое с портретом Арнальдо де Вилановы.

– А вот это холст, – произнес он. – Но сути это не меняет – пусть холст и толще бумаги, но в огне он также уцелеть не мог.

– Ты прав, – согласилась Мила. – От этих портретов ничего не должно было остаться, кроме обуглившихся рам, но лиц на них почти не коснулся огонь, а портрет Арнальдо де Вилламовы невредим.

Она подошла к портрету и, подняв руки, ухватилась за край рамы.

– Ромка, помоги мне, – попросила Мила.

Вдвоем они сняли портрет и, придерживая руками, поставили его на пол.

– Эй, кажется, здесь есть кое‑что интересное, – глянув на картину сзади, сказал Ромка.

Мила последовала его примеру и от волнения задержала воздух в легких. На обратной стороне холста от руки было нанесено изображение – змей, кусающий себя за хвост.

– Уроборос, – произнесла она. – Точно такой, как в моем видении.

– Ты был прав, – сказал Вирту Ромка.

– Однако что это нам дает? – спросила Мила.

– Может, этот портрет тоже Мемория? – предположил Ромка. – Как перо сирина.

Мила покачала головой.

– Вирт дотрагивался до холста, – возразила она. – Ничего не произошло. Если бы это была Мемория, он бы уже оказался внутри нее.

– Я дотрагивался до холста со стороны портрета, – заметил Вирт. – Возможно, стоит попробовать дотронуться до уробороса?

Мила хмыкнула, признавая, что он может оказаться прав. Она перевернула картину изображением уробороса вперед и прислонила ее к стене.

– Попробуем.

Не раздумывая, Мила потянулась рукой к рисунку. В тот момент, когда ее пальцы коснулись холста, она почувствовала, как Ромка, сказав «Подожди», схватил ее за кисть. Но уже в следующее мгновение Милу закружило в водовороте бордовых и фиолетовых красок. Перед глазами сверкали созвездия…

* * *

Они очутились в просторном ущелье. Вокруг поднимались к небу вытесанные ветрами скалы. А прямо перед Милой и Ромкой на фоне тонущего в густой ночной синеве неба вырисовывались темные очертания скалы и словно сросшегося с ней замка.

Башни и террасы‑переходы вырастали прямо из каменной глыбы. Зарешеченные окна, вырезанные в темно‑сером камне, глядели наружу, словно глаза, выступающие из глазниц. Ко входу в замок вела широкая лестница из сотни ступеней.

У подножья лестницы стояла запряженная двумя вороными лошадьми карета. Открылась дверца. Первым с подножки сошел взрослый мужчина в длиннополом одеянии, а следом за ним спрыгнул на землю маленький мальчик. Их лиц в темноте видно не было – они казались лишь серыми масками.

– Вот он, – сказал мужчина, – наш родовой замок.

Мальчик выглядел напуганным и прижимался к ногам взрослого.

– Мы остановимся здесь ненадолго, – произнес мужчина, – поэтому смотри и запоминай, сын мой. Возможно, тебе больше никогда не доведется побывать здесь. Для каждого, в ком течет кровь нашего рода, это место опасно.

– Почему, отец? – спросил мальчик.

Мужчина окинул долгим взглядом хаотичные формы скального замка и, сделав глубокий вздох, мрачно ответил:

– Потому что смерть идет за нами. И прежде всего она будет искать нас здесь.

С этими словами он сделал шаг вперед и стал подниматься по лестнице вверх. Мальчик, которого, судя по его виду, смертельно пугала перспектива остаться в этом месте одному, не отставал от отца.

Мила наблюдала за их подъемом. Она боковым зрением видела рядом Ромку, но все ее внимание было приковано к мужчине и ребенку, поэтому, не сказав ни слова, Мила последовала за ними.

Войдя в замок, они долго шли темными коридорами и переходами. Кое‑где на каменных стенах висели факелы. Когда мужчина проходил мимо, факелы вспыхивали, освещая вырезанные прямо в скале узкие ходы. Эти ходы разветвлялись, сворачивали то вправо, то влево, превращались то в тупики, то в каменные арки, ведущие в глубину скальных помещений, которые утопали во мраке.

Мужчина уверенно шел вперед, как будто каждый поворот здесь был ему хорошо знаком. Внезапно он остановился. Сняв со стены факел, он направил его на одну из дверей. В дереве, на всю ширину двери, было словно выжжено огнем изображение паука.

Мила сделала прерывистый вдох и медленно выпустила из себя воздух. Паук был тотемом Многолика. Это животное изображалось на родовом гербе его рода. Увидев знак паука на двери, Мила подумала об этом в первую очередь. Она испытывала странную, необъяснимую уверенность, что никакого совпадения здесь нет. Ромка позади нее многозначительно хмыкнул, и Мила поняла – ему в голову пришла та же мысль, что и ей.

– Какой жуткий, – прошептал мальчик, боязливо держась обеими руками за полы одежды родителя. – Что это, отец?

– Запомни этого паука, сын мой, – ответил мужчина, – и никогда не входи в эту комнату.

– Почему? – опять спросил мальчик.

– Эта комната показывает страшные сны, – ответил мужчина. – Если ты их увидишь – ты сойдешь с ума.

Он вернул факел на стену и направился, дальше, но, сделав не больше трех шагов, почему‑то остановился. Подгоняемый страхом мальчик рванул было следом и едва не налетел на отца. Мужчина медленно повернул голову и снова посмотрел на дверь с пауком, потом положил ладонь на голову ребенка. В темноте его худая рука казалась серой и бескровной. Голосом, в котором сквозило угрюмое смирение, он произнес:

– Запомни, сын мой, не существует для тебя в целом мире ничего страшнее этого паука. Беги от него. Прячься. Скрывайся. Каждый день своей жизни. Утаи свое имя. Опускай глаза, чтобы никто не видел твоего лица. Перестань быть собой – стань лишь серой тенью себя самого. И тогда, возможно, ты проживешь дольше своих предков.

Мужчина повернулся спиной к двери. Мила сделала шаг вслед за ним, но фигура в темных одеждах вдруг стала стремительно таять, пока не растворилась в непроглядной черноте. Милу с Ромкой выбросило обратно на покрытый копотью пол класса химии.

* * *

Не успели они прийти в себя после возвращения, как пол под ними словно заходил ходуном. Мила схватилась за Ромку, а Вирт рядом с ними пошатнулся, но все‑таки не без труда устоял на ногах. Казалось, что началось землетрясение. Мила уже хотела кричать, что нужно бежать отсюда, пока не начали рушиться стены, но все прекратилось так же внезапно, как и началось.

Около минуты они стояли не шевелясь и потрясенно смотрели по сторонам. Мила с Ромкой обменивались друг с другом озадаченными взглядами, когда Вирт вдруг сказал:

– Ну вот, и не собирались, а сделали доброе дело.

– Ты о чем? – не поняла Мила.

Вирт усмехнулся.

– А вы не чувствуете?

Мила с Ромкой повращали глазами, но ничего не прояснилось.

– Мы здесь одни, – пояснил Вирт.

Мила все еще не понимала, хотя и чувствовала смутно – что‑то вокруг изменилось. Первым догадался Ромка.

– Духи покинули школу? – спросил он.

Вирт кивнул, и только в этот момент Мила ясно ощутила – напряжение, которое давило на них, пока они обходили школу, исчезло. Здесь словно стало легче дышать.

– А кстати, что это было? – спросил Вирта Ромка.

– Многоступенчатое охранное заклинание, видимо, – ответил тот.

– Это как? – не поняла Мила.

– Ну, представь себе матрешку, – предложил Вирт. – В деревянной кукле спрятана кукла поменьше. Внутри нее – еще одна и так далее. Самая маленькая кукла в центре матрешки спрятана надежнее всего. Если матрешку разбить, то именно у нее больше всего шансов уцелеть. Так и здесь. Предполагаю, что наш фальшивый учитель химии поместил всю школу под магический колпак, своего рода матрешку. Видимо, эта галерея с портретами была предпоследней матрешкой, поэтому пожар сумел нанести им лишь незначительные повреждения. А главный портрет – портрет Арнальдо де Вилановы – он поместил в самую сердцевину своего заклинания, фактически сделав его неуязвимым.

– Круто, – присвистнул Ромка.

– Да, впечатляет, – согласился Вирт. – Но сила того, кто двадцать лет назад устроил этот пожар, шокирует намного больше. Только представьте себе – его магический удар смог пробить даже предпоследний слой защиты. Я бы не хотел встать на пути мага, который на такое способен.

Ромка какое‑то время смотрел на Вирта озадаченным взглядом, потом произнес:

– Вот уж не думал, что ты чего‑то боишься.

Вирт поднял на него глаза и ответил без улыбки.

– Это не страх. У меня просто нет склонности к самоубийству.

– Получается, этот алхимик… или химик… накрыл всю школу очень мощными охранными чарами, чтобы защитить Меморию, спрятанную в портрете, – подытожила Мила. – Но из‑за этих чар духи оказались заперты в школе, потому что не смогли пройти сквозь магический барьер, так?

Вирт кивнул.

– Совершенно верно, – подтвердил он, – хоть и ненамеренно, но он запер души умерших здесь людей на двадцать лет, и свою собственную, по‑видимому, тоже.

– Но как нам удалось его снять? – удивился Ромка. – Мы же ничего не делали.

– Скорее всего, охранные чары разрушило проникновение в Меморию, – объяснил Вирт.

Он посмотрел на Милу.

– Между прочим, мне любопытно, что вы видели в Мемории.

Мила в очередной раз переглянулась с Ромкой.

– Я думаю, это было воспоминание алхимика, – она указала пальцем в пол, на всякий случай уточняя, – который преподавал здесь химию.

– Ты думаешь, ребенок в Мемории, – предположил Ромка, – это он и был?

Мила кивнула.

– Мне так кажется.

– Тогда… – продолжал Ромка. – Тот рисунок на двери…

– Паук, – договорила за него Мила и твердо кивнула. – Он должен иметь какое‑то отношение к Ворантам, а значит, и к Многолику тоже.

Вирт несколько секунд смотрел поочередно то на Милу, то на Ромку, потом произнес:

– Что ж, кажется, вы увидели что‑то интересное. В таком случае, мы заберем этот портрет с собой. Полагаю, его хозяин за ним уже никогда не вернется.

Приблизившись к картине, Вирт щелкнул пальцами – изображение уробороса на холсте в рамке поднялось вверх и замерло в левитирующем состоянии. Раздался еще один щелчок, и прямо в воздухе появилась коричневая упаковочная бумага. В считанные секунды картина была аккуратно обернута без помощи человеческих рук. Вирт устроил готовый сверток у себя под мышкой и подхватил поудобнее снизу ладонью, после чего повернулся к ребятам.

– Думаю, здесь нам больше делать нечего.

Выходя следом за Виртом и Ромкой из здания школы, Мила снова и снова повторяла про себя одни и те же слова: «Замок в скале. Знак паука на двери. Комната, которая показывает страшные сны… Я должна побывать там!»

Глава 14

Дата добавления: 2015-12-01