20 страница

— А почему она спросила об этом у тебя? — поинтересовался Уоррен, отряхивая свой лиловый балахон.

Он был искренне озадачен, но Верна только вздохнула:

— Пошли.

В городе было так же непривычно пусто, как и во Дворце. Даже на рынке не было ни души. Лавочки были закрыты, мастерские не работали, и везде царила непривычная тишина, нарушаемая лишь отдалённым и уже привычным барабанным боем.

Уоррен вел себя так, будто ничего необычного не происходит. Когда они свернули на узенькую пыльную улочку с покосившимися домами, Верна не выдержала:

— Да, куда все подевались?! Что тут творится?

Уоррен, остановившись, недоуменно поглядел на нее.

— Сегодня день джа-ла.

Она непонимающе уставилась на него:

— Джа-ла?

— Ну, да, — кивнул Уоррен, не понимая, что её так поразило. — День джа-ла. А, что же ещё, по-твоему... — Он осёкся и хлопнул себе по лбу. Прости, Верна. Я думал, ты знаешь. Мы уже к этому настолько привыкли, что я совершенно упустил из виду, что ты можешь не знать.

— Не знать чего? — всплеснула руками Верна.

Уоррен взял её под руку и повёл дальше.

— Джа-ла — это такая игра, соревнование. За городом, — он кивком указал направление, — в лощине между холмов, устроили игровое поле. Это было... пожалуй, лет пятнадцать-двадцать назад, когда император пришёл к власти. Всем нравится эта игра.

— Игра? Ты хочешь сказать, весь город отправился глазеть на игру?

Уоррен кивнул:

— Боюсь, что так. За исключением очень немногих, главным образом, стариков. Они не понимают правил, поэтому им не интересно. Но все остальные в восторге.

Игра превратилась во всеобщую страсть. Детишки на улицах начинают в неё играть, едва научившись ходить.

Верна оглядела пустынную улицу.

— И в чём её смысл?

— Я пока ещё ни разу не видел, как в неё играют, — признался Уоррен. — Я редко выхожу из хранилища. Но кое-что знаю. Меня всегда интересовали игры и их роль в структуре различных культур. Я изучал древние игры, но джа-ла дала мне возможность самому проследить процесс её врастания в культуру, поэтому я о ней немного поспрашивал.

В джа-ла играют двумя командами на квадратном поле, обнесённом сеткой. В каждом углу стоят ворота, по двое у каждой команды. Игроки стараются забить «брок» — тяжёлый кожаный мяч размером чуть меньше человеческой головы — в одни из ворот противника.

Если им это удаётся, они получают очко, а второй команде приходится начинать игру снова из центра. В стратегии игры я пока не разобрался. На мой взгляд, она довольно сложная, но пятилетние детишки, похоже, осваивают её с первого раза.

— Может, это потому, что они хотят играть, а ты — нет. — Верне стало жарко, и она развязала шаль. — Мне только неясно, что в этом такого интересного, чтобы сидеть всей толпой на солнцепёке?

— Наверное, это позволяет людям хотя бы на день отвлечься от каждодневной рутины. Игра даёт им предлог поорать и посвистеть в своё удовольствие, выпить по случаю победы своей команды или напиться, если команда проигрывает. В этом участвуют все. Но, по-моему, джа-ла уделяется несколько больше внимания, чем стоило бы.

Верна, наслаждаясь прохладным ветерком, обдувающим шею, некоторое время раздумывала.

— Что ж, на мой взгляд, всё это довольно безобидно.

Уоррен искоса взглянул на неё:

— Это кровавая игра, Верна.

— Кровавая?

Уоррен обошёл кучу отбросов.

— Мяч очень тяжёлый, а правила просто варварские. Мужчины, играющие в джала, — дикари. Помимо того, что они, безусловно, должны уметь обращаться с броком, главным критерием является жестокость и сила. Редкий матч обходится без выбитых зубов и переломанных костей. Да и свёрнутые шеи тоже не редкость.

Верна недоверчиво на него посмотрела:

— И людям нравится на это смотреть?

Уоррен мрачно хмыкнул:

— Если верить стражникам, толпа начинает бесноваться, если нет крови, потому, что, по их мнению, это означает, что команда плохо старается.

— Н-да, похоже, это не то зрелище, на которое мне хотелось бы посмотреть, — покачала головой Верна.

— Но это ещё не самое страшное. — Уоррен смотрел прямо перед собой. Окна домов были закрыты ставнями, настолько ободранными, что казалось, их никогда не красили. — По окончании игры проигравшую команду выволакивают на поле и каждого игрока секут. Один удар кнутом за каждое проигранное очко. Секут их игроки команды, которая победила. Нередко игроки не выдерживают порки и умирают.

Верна, совершенно ошеломлённая услышанным, молчала, пока они не свернули за угол.

— И люди остаются на это смотреть?

— По-моему, именно ради этого люди туда и ходят. Болельщики победителей вслух считают удары. Страсти прямо кипят. Народ буквально помешан на джа-ла.

Порой вспыхивают беспорядки. Даже десяти тысяч солдат не всегда хватает, чтобы вовремя их пресечь. Иногда сами игроки начинают свалку. Мужчины, играющие в джала, — настоящие звери!

— И людям нравится болеть за команду зверей?

— Они видят в них героев. Игроков джа-ла обожает весь город, и они непогрешимы. Законы, правила — это всё не для них. Женщины толпами ходят за игроками, и игры частенько заканчиваются коллективными оргиями. Женщины дерутся друг с другом за право переспать с игроком джа-ла. Гулянка длится несколько дней.

— Что они в них находят? — непонимающе спросила Верна.

— Ты — женщина, — всплеснул руками Уоррен, — вот ты и ответь. Хотя, я первый, кто за последние три тысячи лет растолковал пророчество, ни одна женщина не висла у меня на шее и не желала бы слизать кровь с моей спины.

— А они это делают?

— Дерутся за это право! Если игроку понравится, как женщина работает языком, он может соизволить её взять.

Посмотрев на Уоррена, Верна увидела, что он покраснел.

— А проигравших женщины тоже домогаются?

— Это не имеет значения. Он ведь игрок джа-ла, значит, герой. И чем он грубее, тем лучше. Особенно популярны те, кто во время игры сумеют убить противника мячом. Женщины по таким с ума сходят. В их честь называют детей. Я этого не понимаю.

— Ты мало видишь людей, Уоррен. Если бы ты, вместо того, чтобы сидеть в хранилище, почаще выходил в город, на тебя бы женщины тоже вешались.

Он постучал себя по шее.

— Если бы на мне по-прежнему был ошейник, то да, потому, что для горожанок Рада-Хань — это золото. Но не потому что я — это я.

Верна закусила губу.

— Некоторых привлекает волшебная сила. Когда сам ею не обладаешь, она может показаться весьма соблазнительной. Такова жизнь.

— Жизнь, — повторил он и угрюмо хмыкнув. — Джа-ла — это принятое всеми название, но полностью она называется Джа-Ла Д'Йин. Игра Жизни. Это на древнем языке Алтур'Ранга, родины императора, но все называют её просто джа-ла: Игра.

— А что означает Алтур'Ранг?

— Трудно перевести, но приблизительно это звучит как «Избранные Создателем» или «судьбоносный народ». А что?

— Новый мир разделён горами, называемыми Ранг-Шада. Похоже на язык, о котором ты говоришь.

Уоррен кивнул:

— «Шада» означает металлическую боевую перчатку с шипами. Ранг-Шада приблизительно можно перевести, как «боевой кулак избранных».

— Название, сохранившееся со времён той древней войны, надо полагать. Металлические шипы этим горам очень бы подошли. — Верну слегка мутило от рассказа Уоррена. — Не могу поверить, что такая игра не запрещена!

— Запрещена? Да её всячески поощряют! У императора есть своя, личная команда джа-ла. Сегодня, кстати, объявили, что он привезёт её с собой, чтобы она сыграла с лучшей командой Танимуры. Большая честь, насколько я понимаю. Уоррен огляделся по сторонам и опять повернулся к Верне. — Императорскую команду за проигрыш не секут.

— Привилегия сильных мира сего? — подняла бровь Верна.

— Не совсем, — хмыкнул Уоррен. — Если они проигрывают, им рубят головы.

Верна выпустила концы шали.

— Почему император потворствует этой жестокости?

— Не знаю, Верна. — Уоррен улыбнулся каким-то своим мыслям. — Но у меня есть кое-какие соображения на этот счёт.

— Например?

— Представь, что ты завоевала страну. С какими трудностями ты столкнёшься?

— Ты имеешь в виду восстания?

Уоррен отбросил со лба прядь волос.

— Ну, да. Волнения, протесты, гражданское неповиновение, бунты. Ты помнишь короля Грегора?

Верна кивнула, глядя, как старуха развешивает на балконе бельё. Единственный человек, который встретился им за последний час.

— А что с ним случилось?

— Вскоре после твоего отъезда к власти пришел Имперский Орден, и с тех пор о Грегоре ничего не слышно. К королю хорошо относились, и под его правлением Танимура неплохо жила, как, впрочем, и другие города.

С приходом Имперского Ордена для народа наступили тяжёлые времена. Император позволяет процветать коррупции, забывая о таких вещах, как честная торговля и справедливость. Все эти люди, живущие в палатках, которых ты видела, — беженцы из деревень, мелких селений и разрушенных городов.

— Для беженцев у них вполне довольный вид, — заметила Верна.

Уоррен кивнул:

— Джа-ла.

— Что ты имеешь виду?

— У них мало надежды на лучшую жизнь под властью Имперского Ордена. И единственное, о чём они могут мечтать, — это стать игроком джа-ла. Игроков выбирают за их таланты, а не за звание и происхождение. Семья игрока никогда ни в чём не будет нуждаться.

Родители радуются, что их дети играют в джа-ла, надеясь, что они станут профессиональными игроками. Любительские команды, классифицированные по возрастным группам, набирают детей с пятилетнего возраста.

Каждый, независимо от происхождения, имеет право стать профессиональным игроком джа-ла. Даже императорский раб.

— Но это всё равно не объясняет страсти к этой игре.

— Теперь все входят в Имперский Орден. Верность бывшей родине не допускается. Джа-ла даёт людям иллюзию патриотизма. Обустройство площадки для игры в джа-ла оплачивает император, это его дар народу.

Таким образом людей отвлекают от тех вещей, над которыми они не властны, и позволяют выпускать пар совершенно безопасно для императора.

Верна снова запахнула шаль.

— Не думаю, что твоя теория правильна, Уоррен. Дети играют с пелёнок. Играют все дни напролёт. Люди всегда во что-то играли. Становясь старше, они развлекаются стрельбой из лука, скачками, играют в кости. Игры — свойство человеческой натуры.

— Нам сюда. — Ухватив Верну за рукав, Уоррен направил её в узенькую аллею.

— А император обращает эту человеческую слабость во что-то более значительное. Таким образом, ему не нужно беспокоиться о том, что люди начнут размышлять о свободе или хотя бы о справедливости.

Теперь их страсть — джа-ла. Всё остальное их не волнует. Вместо того чтобы задуматься, зачем приезжает сюда император и чем это им грозит, они предвкушают джа-ла.

Верна почувствовала тяжесть в желудке. Именно это её тревожило — зачем прибывает сюда император. У него должна быть веская причина, чтобы проделать столь длинный путь, и вряд ли он хочет лишь посмотреть, как сыграет в джа-ла его команда. Ему нужно что-то другое.

— А горожан не беспокоит, что их команда может обыграть императорскую?

— Императорская команда очень сильна, как мне сказали, но у неё нет привилегий. Если его команда проигрывает, император не обижается, разве что, на своих игроков.

Если их обыгрывают, император приветствует победителей, сердечно поздравляет игроков и их родной город. Люди жаждут удостоиться этой чести обыграть знаменитую команду императора.

— Я приехала два месяца назад, но ещё ни разу не видела, чтобы город пустел из-за этой игры.

— Сезон только начался. Официальные матчи разрешено проводить только в отведённое для них время.

— Тогда это расходится с твоей теорией. Если игра предназначена для того, чтобы отвлечь людей от насущных проблем, почему бы не разрешить играть круглый год?

Уоррен мрачно улыбнулся:

— Ожидание подогревает страсти. О предстоящем сезоне непрерывно спорят и обсуждают перспективы. И когда он наконец наступает, страсти накаляются настолько, что люди уже не способны думать ни о чём другом. Если же играть круглый год, интерес к игре может увянуть.

Уоррен явно основательно размышлял на эту тему. Верне по-прежнему казалось, что он ошибается, но у него, судя по всему, имелись ответы на все вопросы, поэтому она предпочла сменить тему.

— От кого ты услышал, что он привозит свою команду?

— От мастера Финча.

— Уоррен, я послала тебя на конюшню узнать о пропавших лошадях, а не для того, чтобы ты обсуждал джа-ла!

— Мастер Финч — завзятый болельщик и так радовался сегодняшнему открытию сезона, что я позволил ему немного порассуждать на эту тему, чтобы выудить нужные тебе сведения.

— И выудил?

Они остановились под вывеской, вырезанной на каменной плите. Она гласила «Бенсент и Спрул».

— Ага. В промежутках между рассуждениями о том, сколько ударов кнутом получит та или иная команда, он сообщил, что лошади исчезли довольно давно.

— Готова поспорить, что сразу после зимнего солнцестояния.

Приложив ладонь козырьком ко лбу, Уоррен заглянул в окно.

— И ты бы выиграла. Исчезли четыре лучших лошади, хотя упряжи — лишь два комплекта. Финч по-прежнему разыскивает коней и клянётся найти, но упряжь, по его мнению, просто украли.

Из-за двери Верна слышала удары, будто кто-то забивал гвозди. Уоррен отошел от окна и оглядел улицу.

— Похоже, хозяев этого заведения не интересует джа-ла.

— Отлично. — Верна завязала под подбородком шаль и толкнула дверь. — Тогда пошли, послушаем, что нам скажет могильщик.

Глава 25.

Свет в крошечную пыльную комнатёнку проникал лишь через выходящее на улицу грязное окошко и открытую заднюю дверь.

Но его вполне хватало, чтобы разглядеть проход между кучей каких-то рулонов, грубыми деревянными скамьями и простыми гробами. На одной стене висели ржавые пилы и топоры, у другой стояли сосновые доски.

Богатые люди обращаются в похоронные конторы, где им помогают подобрать резные гробы для их незабвенных усопших.

Беднякам усопшие родственники не менее дороги, чем богачам, но первым, в отличие от вторых, приходится больше думать о пропитании для живых, поэтому они вынуждены прибегать к услугам обычных могильщиков, которые сколачивают им простые деревянные домовины и роют могилу.

Уоррен с Верной на мгновение задержались у двери, которая вела в маленький внутренний дворик, заваленный досками и зажатый со всех сторон стенами соседних домов. Посередине двора стоял нескладный босоногий мужчина в сильно поношенной одежде и точил лопаты.

— Мои соболезнования в связи с постигшей вас утратой, — серьёзно и на удивление искренне произнёс он, прерывая своё занятие. — Ребёнок или взрослый?

— Ни то, ни другое, — ответила Верна. — Мужчина сочувственно покивал. Он был безбород, но выглядел так, будто бреется исключительно редко и отросшая щетина вот-вот превратится в бороду.

— Подросток, стало быть? Если вы мне скажете, какого роста был покойный, я подгоню по размеру один из гробов.

— Мы никого не хороним. — Верна сжала ладони. — Мы пришли задать вам несколько вопросов.

Положив напильник и лопату, мужчина внимательно оглядел аббатису и Уоррена с ног до головы, и в его глазах мелькнула тревога, когда он увидел лиловый балахон Уоррена.

— Да, вижу, что вы можете позволить себе больше, чем могу предложить я.

— Вас не интересует джа-ла? — поинтересовался Уоррен.

— Людям не нравится, когда я прихожу на праздники. Это портит им настроение. Они думают, будто сама смерть ходит рядом с ними. И не стесняются говорить мне об этом. Но когда я им нужен, они приходят ко мне, потому, что деваться им некуда.

Приходят и ведут себя так, будто никогда при встрече со мной не отворачивались, как от чумного. Я мог бы отправить их покупать дорогой гроб, но им ведь это не по карману, а для меня любой заработок не лишний. Так что, я привык и не обижаюсь.

— А вы кто, Бенсент или Спрул? — спросила Верна.

Могильщик, прищурившись, поглядел на неё.

— Я Милтон Спрул.

— А мастер Бенсент? Он здесь?

— Хэма нет. А в чём дело?

— Мы из Дворца, — небрежно сказала Верна, — вы прислали нам счёт. Нам нужно убедиться, что в нём всё правильно.

Костлявый могильщик поднял лопату и провел пальцем по острию.

— А как же иначе? Мы сестёр не обманываем.

— Разумеется, ничего подобного мы не предполагали. Просто дело в том, что мы не можем найти документов о тех, кого вы хоронили. Нам нужно это выяснить, а потом мы вам заплатим.

— Не представляю. Работу делал Хэм, он же выписывал счёт. Хэм — человек честный. Он даже у вора не стал бы отбирать то, что тот у него украл. Хэм выписал счёт и велел мне его отослать. А больше я ничего не знаю.

— Понятно, — пожала плечами Верна. — Тогда, полагаю, нам следует повидаться с мастером Бенсентом, чтобы прояснить ситуацию. Где его можно найти?

Спрул снова принялся точить лопату.

— Понятия не имею. Хэм об этом толковал уже много лет. Хочу, мол, дожить остаток дней с дочкой и внучатами. И уехал к ним. Куда-то на юг, в деревню. Он сделал рукой неопределённый жест. — Оставил всё дело мне. Теперь придётся нанимать кого-нибудь помоложе, чтобы копал могилы. Сам я уже для этого староват.

— Но вам, должно быть, известно, куда он поехал.

— Говорю же, не знаю. Хэм собрал весь свой скарб — не скажу, чтоб его было много, — и купил осла, чтобы на нём ехать. Так что, надо полагать, путь ему предстоял неблизкий.

Могильщик махнул лопатой куда-то на юг.

— В деревню подался. А мне велел, чтоб я непременно отнёс счёт во Дворец, поскольку работа сделана и за неё должны заплатить. Я спросил, куда переслать ему деньги, а он говорит — не надо, лучше найми помощника. Так, мол, будет по-честному, раз он оставляет меня одного.

— Понимаю... — Верна ненадолго задумалась, глядя, как могильщик точит лопату, а потом сказала Уоррену. — Выйди и подожди меня снаружи.

— Что?! — горячо зашептал он. — Почему...

Верна жестом велела ему замолчать.

— Делай, как я сказала. Пойди посмотри, не разыскивают ли нас... наши друзья. — Она многозначительно посмотрела ему в глаза. — Ещё подумают, что мы потерялись.

Уоррен выпрямился и поглядел на могильщика.

— О! Да, конечно! Пойду гляну, как там наши друзья. — Он потеребил серебряный кант на рукаве. — Ты ведь недолго?

— Нет, я скоро выйду. Давай иди глянь, нет ли их где поблизости.

Когда входная дверь за Уорреном закрылась, Спрул оглянулся на Верну.

— Ответ будет тот же. Я же сказал, что...

Верна показала ему золотую монету.

— Ну, а теперь, мастер Спрул, у нас будет серьёзный разговор. И на все мои вопросы вы дадите исключительно правдивые ответы.

— Почему вы его отослали? — подозрительно нахмурился Спрул.

Любезную улыбку Верны сняло, как рукой.

— У мальчика слабый желудок.

Могильщик неуверенно провёл напильником по лопате.

— Я сказал правду. Если хотите, чтобы я солгал, скажите, что хотите услышать и услышите это.

Верна бросила на него грозный взгляд:

— Даже не думай мне лгать! Может, ты и сказал правду, только не всю. И сейчас ты мне расскажешь всё до конца — либо в обмен на мою признательность, Верна с помощью Хань вырвала из руки могильщика напильник и подкинула вверх, либо в благодарность за то, что я избавлю тебя от весьма неприятных ощущений.

Напильник со свистом упал и вонзился в землю у ног могильщика. Наружу торчал только раскаленный кончик. Верна усилием воли вытянула напильник в тоненькую проволоку. Раскалённый добела металл осветил испуганное лицо могильщика.

Верна повела пальцем, и ниточка раскаленной стали затанцевала, повторяя его движения. Верна согнула палец, и проволока обернулась вокруг оторопевшего могильщика всего в паре дюймов от тела.

— Одним движением я могу связать тебя ею, мастер Спрул. — Верна подняла руку, и на ладони у неё заплясал язычок пламени. — А связав, буду поджаривать тебя по дюйму до тех пор, пока ты не выложишь всё.

— Прошу вас... — Верна слышала, как стучат его зубы. Подбросив свободной рукой золотую монетку, Верна улыбнулась ему улыбкой, лишённой даже намека на теплоту.

— Либо, как я уже сказала, ты можешь рассказать мне правду в обмен на вот это выражение моей признательности.

Могильщик поёжился, но деваться было некуда.

— Кажется, я что-то припоминаю. Я буду рад, если вы позволите мне рассказать всё, как на духу.

Верна обратила танцующий на ладони язык пламени в его противоположность, то есть, в жгучий холод. Проволока мгновенно остыла, стала черной и рассыпалась в пыль. Верна вложила в дрожащие пальцы могильщика золотой.

— Прошу прощения. Кажется, я испортила напильник. Надеюсь, этого хватит, чтобы покрыть его стоимость.

Могильщик тупо кивнул. Скорее всего столько он не зарабатывал и за год.

— У меня есть другие напильники. Ничего страшного.

Верна положила руку ему на плечо.

— Ну, мастер Спрул, рассказывай, что ты припомнил. — Она чуть сильнее сжала ему плечо. — Всё-всё, до мелочей, даже если они покажутся тебе малозначительными. Ясно?

— Хорошо. — Голос могильщика был хриплым. — Расскажу всё, как есть. Как я уже говорил, работу делал Хэм. Я ничего о ней не знал. Он сказал лишь, что ему нужно вырыть могилу по заявке Дворца, и всё. Хэм вообще молчун, так что, я об этом и думать забыл.

А вскорости после этого он и заявил, что уезжает жить к дочери. Об этом я тоже уже говорил. Он и прежде частенько мечтал, как уедет к дочке прежде, чем ему самому надо будет рыть могилу. Но денег у него не было, а дочка тоже не слишком богата, поэтому я на его слова особого внимания не обращал.

Но тут он купил осла, отличного осла, доложу я вам, и тогда я понял, что он действительно уезжает. Перед отъездом он пришёл ко мне с бутылкой.

Дорогая выпивка, такой мы с ним сроду не баловались. Так-то он молчун, Хэм, но когда выпьет, всё мне выкладывает. Нет, чужим он никогда ничего не говорит, он мужик надёжный, но мне, когда выпьет, всё выдаёт, как на духу.

Верна убрала руку.

— Понимаю. Хэм хороший человек и твой друг. Я не хочу, чтобы ты подумал, будто предаёшь своего друга, Милтон. Я сестра Света. Ты не сделаешь ничего плохого, рассказав мне об этом, и тебе не надо бояться, что из-за этого у тебя будут неприятности.

Могильщик кивнул. Слова Верны явно его успокоили.

— Ну вот, сидели мы с ним за бутылочкой и толковали о старых добрых временах. Он уезжал, и я знал, что буду скучать по нему. Ну, вы понимаете. Мы знаем друг друга давным-давно. Не то, что мы не...

— Вы были друзьями. Я понимаю. Так, что он сказал?

Спрул расстегнул воротник, как будто ему стало душно.

— Ну, сидели мы с ним, выпивали, переживали, что расстаёмся. Выпивка оказалась покрепче той, к которой мы привыкли. Я спросил, где живёт его дочка, куда послать ему деньги за работу во Дворце, чтобы он получше устроился на новом месте. Мне ведь оставалась мастерская, и я никуда не собирался уезжать.

Но Хэм отказался, сказал, ему ничего не нужно. Не нужно! Ну, тут уж меня разобрало любопытство. Я спросил, откуда у него деньги, а он ответил, что накопил. Ха! Да Хэм сроду ничего не копил! И если у него есть деньжата, значит, он их только что получил и ещё не успел потратить, вот так!

Ну, тут он мне и велел непременно отправить счёт во Дворец. Очень настаивал. Наверное, потому, что ему было стыдно оставлять меня одного. И я спросил: «Хэм, а кого ты положил в землю во Дворце?»

Мильтон приблизился к Верне и понизил голос до шепота.

— «Никого я не зарывал, — ответил мне Хэм. — Наоборот, вырыл».

Верна схватила могильщика за воротник:

— Что?! Вырыл? Выкопал чей-то труп? Он так и сказал?

Мильтон кивнул:

— Ага. Вы когда-нибудь слышали о том, чтобы мёртвых выкапывали? Закапывать их в землю, это я понимаю, частенько приходится это делать, но наоборот? От одной мысли становится тошно. Похоже на святотатство. Но к тому времени мы уже изрядно поднабрались, выпивая за старые добрые времена, поэтому не стали останавливаться на этом вопросе.

У Верны в голове царил полный сумбур.

— Чей труп он вырыл? И кто его нанимал?

— Хэм сказал «по требованию Дворца», и всё.

— Когда это было?

— Довольно давно. Не помню... Нет, погодите, это было после зимнего солнцестояния, где-то вскорости после него, может, дня через два.

Верна тряхнула его за воротник.

— Чей был труп?

— Я у него спросил. Спросил, кого это сёстры захотели достать обратно. Он ответил: «Мне не сказали. Я просто достал их, завёрнутых в чистенький саван, и все дела».

Верна ещё крепче вцепилась ему в воротник.

— Вы уверены? Вы ведь пили. Это вполне могла быть пьяная фантазия.

Могильщик затряс головой:

— Нет, клянусь. Хэм никогда не сочинял и не выдумывал, когда выпьет. Наоборот, всю правду выкладывал. Не важно, какой грех он совершил, в пьяном виде он мне всегда исповедовался. И я помню всё, что он мне тогда рассказал.

Ведь это была последняя ночь, которую я провёл со своим другом. Как же её не запомнить. Он сказал, чтобы я непременно отнёс счёт во Дворец, только выждал сначала неделю-другую, поскольку они там, во Дворце, сейчас заняты. Так они ему сказали.

— Что он сделал с телом? Куда отнёс? Кому отдал?

Милтон попытался отстраниться, но она крепко держала его за ворот.

— Да не знаю я! Он сказал, что отвёз их во Дворец в крытой тележке, у него был пропуск, чтобы охранники не проверяли груз. Ещё сказал, что ему велели получше одеться, чтобы никто не узнал в нём могильщика. И то верно — к чему людей зря пугать, особенно сестёр, ведь они беседуют с Создателем.

Хэм сказал, что сделал, как было велено, и гордился тем, что никто не заметил, как он привёз трупы. Вот и всё. Больше он ничего не рассказывал. Мне больше ничего не известно, клянусь милостью Создателя!

— Трупы? Ты сказал — трупы? — Верна стянула воротник у него на шее и угрожающе поглядела в глаза. — Сколько? Сколько трупов он вырыл и отвёз во дворец?

— Два.

— Два... — шепотом повторила она, широко раскрыв глаза. Могильщик закивал.

Руки Верны разжались, выпустив воротник мастера Спрула. Два. Два тела, завёрнутые в саван. Сжав кулаки, она зарычала от ярости. Мильтон, сглотнув, поднял руку.

— И вот ещё, что. Хотя не знаю, важно ли это...

— Что? — сквозь зубы выговорила Верна.

— Он сказал, что могилы нужно было разрыть срочно и что с одним телом он справился быстро, потому что оно было маленьким, а вот с другим пришлось повозиться. Покойник, мол, здоровенный был мужик. Я не подумал спросить его ещё о чём-нибудь. Извините.

Огромным усилием воли Верна выдавила из себя улыбку.

— Спасибо, Милтон, ты очень помог Создателю.

Он застегнул измятый воротник.

— Спасибо вам, сестра. Мне никогда не хватало мужества пойти во Дворец. Люди меня недолюбливают. Ну, короче, я ни разу там не был. Не могли бы вы благословить меня, сестра?

— Охотно, Милтон. Ты потрудился на Его благо.

Закрыв глаза, могильщик пробормотал молитву. Верна положила руку ему на лоб.

— Да благословит Создатель своё дитя, — прошептала она, коснувшись его своим Хань. Могильщик ахнул. — Ты забудешь всё, что тебе рассказал Хэм. Будешь помнить лишь, что он хорошо сделал порученную ему работу, но забудешь, в чём она заключалась. А после моего ухода забудешь о том, что я здесь была.

Глаза могильщика под закрытыми веками на мгновение закатились, затем ресницы его распахнулись.

— Благодарю вас, сестра.

Уоррен прогуливался по другой стороне улицы. Верна молча пролетела мимо него, не замедлив шага. Уоррен побежал за ней. Верна была в бешенстве.

— Я её удавлю, — бормотала она себе под нос. — Удавлю собственными руками! Пусть меня заберет Владетель, но я её задушу!

— О чём это ты? Что ты узнала? Верна, да остановись же хоть на минутку!

— Не говори сейчас ничего, Уоррен! Ни слова!

Сжав кулаки, она неслась по пустынным улицам, как ураган. Бушевавшая в ней ярость грозила выплеснуться наружу. Она не видела улиц, не слышала барабанного боя. Забыла об Уоррене, который трусил следом. Верна не видела ничего, кроме картин страшной мести, которые рисовало ей воображение.

Она опомнилась только на мосту к острову Халзбанд и остановилась так резко, что Уоррен едва не налетел на неё. Верна схватила его за расшитый серебром ворот балахона.

— Ты сейчас же отправишься в хранилище и займешься пророчеством!

— Каким?

— Тем самым. — Она встряхнула его. — О лже-аббатисе. Найди все его ветви, найди всё, что с ним связано. Всё, что сможешь найти! Ты понял?!

Уоррен резко высвободился и одёрнул балахон.

— Да в чём дело? Что этот могильщик тебе наговорил?

— Не сейчас, Уоррен.

— По-моему, мы с тобой друзья. Верна. И только сегодня ты говорила, что мы в одной лодке. Я хочу знать...

— Делай, что я сказала! — Голос Верны был похож на отдалённые раскаты грома. — А если ты дальше будешь ко мне приставать, Уоррен, то я отправлю тебя искупаться. Иди и займись пророчеством, а как только что-нибудь обнаружишь, немедленно сообщи мне!

Дата добавления: 2015-12-01