|
Читайте также: |
– Отгадай, где родился Христос из Назарета?
– Аааааа… в Назарете!!!
– В Вифлееме. Терь отгадай, где проходило детство Христа, который родился в Вифлееме?
– Элементарно, Ватсон: в Назарете!
– Респектуха и угадуха. Зачот. Ладно, тада вопрос на миллион: что было рядом с тихим-мирным Назаретом?
– Не скажи што Содом с этой… Гомерой или как ее там
– Почти угадала! В 15–16 км от Назарета находится долина Армагеддон.
– Круто! У меня стишог! Зацени. На заре, на заре я иду в Назарет
– А дальше?
– Дальше пока не сочинилось
– Как у Визбора!)))
– Упс!
– А мне на заре – в лазарет. На сахар хочу провериться
– Чо так?
– Да Алка задолбала: сладкий ты мой да сладкий ты мой… Ну вдруг реально сахар?))))
– Лол! Конец стишога: дили-дон, дили-дон, не пойду в Армагеддон!!!!!!!!!!!
Выдержки из SMS-переписки двух молодых людей
В Москву собирались, как на войну.
– Колготки!
– Что колготки?
– Взял?
– Ну…
– А вторые?
– А нах?
– Ты можешь не говорить «нах»?
– А как говорить?
– Нормально говорить!
– Ладно. Говорю нормально. На кой вторые?
– А вдруг опысается!
– А ты можешь не говорить «опЫсается»?
– А как же говорить?
– Нормально говорить. Ну… типа… намочится…
– Да. Точно. Вдруг он намочится. Три пары возьмем.
– Чего три пары?
– Колготок!
– Три-то нах?
– Да можно без «нахов» или нет? Зачем три. Сам же сказал: одни – опысается, вторые – намочится, третьи – запасные.
– Описается и намочится – это одно и то же!
– Разное. Опысается – это осикается. А намочится – можно чай на себя разлить, вот и намочился!
– Я это все тащить не буду.
– Я буду.
– Ага, щаз. Потащит она… – это было сказано Салимом стенке.
– Бог поможет – потащу. Каждый свой крест тащит – я и потащу! – это было сказано бабушкой потолку.
– Ну и тащи.
– Ну и потащу.
– Тащи-тащи.
Разобравшись с колготками, перешли к проблеме носочков и трусиков. И опять вернулись к колготкам…
– Ой, Сань! Ты помидорки помыл?
– Нет пока… Стоп! Какие помидорки?
– В дорогу.
– Баб!!!
– Чего?
– Мы едем всего на день. К врачу и обратно. Какие помидоры, блин?
– Ты можешь не говорить «блин»?
– А ты можешь не брать с собой помидоры? Едем на о-дин день!
– Не день, а всяко-разно ночь-день-ночь. Вот и считай, сколько раз за это время поесть надо будет да дитё накормить.
– Дитё и так почти ничо не жрет уже месяц!
– Вот потому мы и едем к врачу. Чтобы он говорил и ел.
– Помидоры я не потащу.
– Я потащу.
– С колготками вместе. Супер.
– Ты – злой мальчик.
– Я уже не мальчик… Зачем жрачку с собой тащить? Что, в Москве поесть негде будет купить, что ли?
– Да мало ли там еще где по дороге что еды будет не той!
– Ты хоть сама щаз поняла, что сказала?
– Ну… да.
– И что?
– Что в Москве дороговизна. И где там впопыхах искать поесть. Мне, между прочим, вас на своем горбу еще не один год тянуть. Тут не до столичных рестораций. Тебя надо доучить. Малого вылечить.
Салим обречено махнул рукой:
– Я-то доучусь. А с этим… Не вылечить его… Зря все.
Бабушка села, уронила руки со Стасикиными колготками на колени. Колготки свисли на пол, косолапо завернувшись чуть полинявшими носками друг к дружке.
– Мошт не ехать? – спросила баба Вера одного внука, с сомнением глядя на упершегося в оконное стекло второго. – А? Может, и вправду зря?
Салим не ответил.
– Сдадим билеты… – продолжила бабушка. – Останемся дома. А я буду мясной бульон ему варить. Крепкий. Каждый день. Оно и поможет. А не поможет – значит, крест такой.
Салим молчал.
– Ну что они там, в Москве, могут сказать? – вздохнула бабушка. – Ничего. Ничего. Ничего…
Салим понял, что бабушка сейчас начнет плакать.
– Ты давай за Москву не решай! – строго сказал он. – Думаешь, ты вот тут самая умная, а там они все дураки? Посмотрят, все проверят, и все скажут. Что надо – то и скажут. Едем. Давай сюда колготки. Одну пару запасную возьмем – и хватит! На случай, если в автобусе ночью холодно будет. Все равно он в джинсах поедет, а не в колготках. Давай быстрее. Скоро Фомин с вещами придет, а у нас еще конь не валялся!
Впрочем, конь как раз валялся. Валялся и пылился. Как и многие другие игрушки, с которыми Стас почти не играл: мишка, козлик, две милые собачки, заяц, кот… Исключением был Ёля, но с Ёлей Стас тоже не играл, просто таскал всюду за собой – вот и вся игра. Станислав Макаров хотел играть с роботом. С таким заводным роботом, который на самом деле не живой и которого всегда можно выключить. Которого не жалко выключить. Ведь мишку или собачку не выключишь, они всегда живые. А робота – другое дело. Стас говорил (когда еще говорил), что он хочет робота. Но робота ему не купили. А потом случилась эта история с чевяком, и Стасу стало не до робота, потому что надо было что-то делать с чевяком. А бабушке было не до робота, потому что что-то надо было делать со Стасом…
Велимир Фомин, он же просто Фомин или просто дядя Веля взялся их сопровождать «в один конец». Он частенько мотался в Москву в одно-, двух-, а то и трехдневные командировки, с ним за компанию бабушке было спокойнее. Если б Фомин сопровождал Веру и Стаса в оба конца, то Салима бы с собой не взяли. Но у Фомина в Москве были свои дела, поэтому тут уж не до экономии: оставаться вдвоем с ненормальным Стасом в чужом городе баба Вера боялась, хотя ни за что бы не призналась в этом вслух.
Билеты на автобус Фомин взял загодя, в Воронеже. Прямого рейса Елец – Москва не было, а садиться вчетвером на проходящий было опасно – мест могло не хватить.
До большого автобуса ехали на маленьком автобусе.
Потом долго ждали большого на площадке перед одноэтажным воспоминанием красного кирпича о советском времени.
А потом он, большой, новенький, наконец, приехал. И притомившиеся пассажиры из полуобрушенного красного прошлого попали в почти способное двигаться буржуйское настоящее, разместились с небольшим скандалом (одно из забронированных мест оказалось занятым) и поехали в неясное будущее, распихав по багажным полкам сумки, пакеты и зонт, который почему-то никуда не влез. Бабушка и Фомин приземлились позади, дети – впереди. Стас, разумеется, у окна. К плоскому экрану телевизора, по которому в прямом эфире передавался бесконечный документальный фильм под названием «Дорога», он мгновенно и прилип, позабыв обо всем на свете, даже о чевяках. А Салим прилип к другому экрану, расположенному под потолком за сидением водителя, и стал смотреть с остальными пассажирами какой-то дурацкий исторический фильм. На пятой минуте просмотра на экране появились летающие вампиры, Салим понял, что фильм не исторический, и мгновенно втянулся. Бабушка с Фоминым тоже поняли, что фильм не исторический, и мгновенно вытянулись, только по-разному: у бабушки вытянулось только лицо, разочарованно и необратимо, а Фомин вытянулся всем телом в кресле и приготовился провалиться в здоровый сон. И то сказать, этому было самое время: ехали они в ночь, собираясь успеть к открытию метро, чтобы попасть в клинику в первых рядах. А ночь – для того и ночь, чтобы спать.
Фильм на маленьком экране вскоре окончился полным и безоговорочным поражением вампиров, из чего все заключили, что продолжения действа в виде следующей серии не будет. Автобус продолжил приближаться к столице в тишине. Фомин захрапел сразу. Салим отключился минут через десять. Баба Вера проваливалась в сон отдельными клоками сознания, как кошка. Сумку с деньгами и документами она предусмотрительно надела на шею, сунула под плащ и сверху придерживала переплетенными на животе руками, и мысль о том, что пальцы во сне могут расплестись и оставить сумку на радость воришкам, полноценно заснуть не давала. Однако баба Вера честно сидела, смежив веки и призывая альфа-ритмы, о существовании которых и не подозревала. Во всем автобусе совсем не спали только два Стаса, один из которых был водителем.
Чевяк тоже не спал. Он хрумкал кишки. Стасик сидел ни жив ни мертв в позе бабушки Веры – то есть крепко скрестив-и-прижимая руки к животу, в котором уже, наверное, и половины кишок не осталось. Ему было плохо. За окном слева плыла черная темнота, изредка взрываемая хищными зрачками вжикающих навстречу машин. Перед окном – справа и везде вокруг – висела темнота синяя, от дежурного освещения вдоль пола по проходу между креслами. Синяя темнота была страшная, потому что в ней плавал спящий старший брат, не похожий на брата, такой тоже синий, с черным приоткрытым ртом. Но черная темнота была еще страшнее, потому что ее было хоть и с одной только стороны, но гораздо больше, ее было – весь мир. И самая страшная темнота была красная, в животе. Стас отлично помнил картинку из детской энциклопедии – память на такие штуки у него была почти фотографическая – там кишки были красные, на фоне темного круга. Стас представлял себе, как зловредный чевяк сидит в его красной темноте и жрет ее, и толстеет… Надо выгнать его, пока он не растолстел окончательно.
Все последние недели Стас надеялся, что если не давать чевяку новую пищу, он оголодает и сам вылезет. А как вылезет – тут его Стас и зарубит насмерть. Как Кощея. Но из этой затеи ничего не вышло. Видимо, чевяк ел кишки и потому был не голодный. Стас тоже был не голодный, хотя почти ничего не ел, а только пил. Сейчас ему вновь хотелось пить, но брат спал и был страшный, синий, с черным ртом. Его же не разбудишь, такого. А бабушка была где-то сзади, тоже синяя. Оборачиваться к синей бабушке было даже страшнее, чем будить синего брата. Стас случайно коснулся пальцем стекла и обнаружил, что оно мокрое. Он исподтишка лизнул палец и покосился на брата. Стаса всегда ругали, если он сосал палец. Но сейчас брат спал. Стас еще раз тихонько провел пальцем по запотевшему стеклу и увереннее слизал с него капельку воды. И опять посмотрел на брата. Брат спал и не собирался просыпаться. Тогда Стас осмелел и стал собирать воду со стекла языком. И собрал всю, сколько смог.
Потом он уснул и тоже стал синим, как все, до самого рассвета.
В столицу приехали без опоздания, ну почти без опоздания, небольшая пробка оказалась только перед Павелецким вокзалом – конечной остановкой. Но поскольку метро открывалось в шесть, а время прибытия было – пять ноль пять, то затор в каких-то сорок-пятьдесят минут для воронежско-елецких пассажиров был – тьфу, даже на руку.
Фомин суетливо проводил бабушку с внуками до касс подземки, сказал: «Ну, тут я вас оставляю, так-быть…», но не оставил, а взялся провожать «до пересадки». На пересадке с теми же словами передумал и решил проводить «до больнички». Ну а уж в больничке без вопросов и сомнений стал прощаться, но тут случилось «чэ-пэ, так-быть», и Фомин так по своим делам и не поехал, а позвонил на свою командировку и деловым тоном сообщил, что задержится. В конце прибавил: «целую», но тоже как-то очень по-деловому, по-командировочному. Салим посмотрел на Фомина и подумал… Да нет, ни о чем он не подумал, просто посмотрел – и все.
А ЧП случилось вот какое. Прямо в вестибюле «больнички», перед невозможно гудящим летком улья с названием «регистратура», Стас вдруг схватился двумя руками за живот, дважды скорчился – то есть скорчился лицом и одновременно присел на корточки, – и громко застонал. А потом заплакал в голос. В такой громкий голос, на который только был способен. Бабушка немедленно растерялась. Фомин тоже. Если бы это был его собственный ребенок, то не растерялся бы, а так – как быть, кто его знает. Салим, будь он со Стасом вдвоем, тоже не растерялся бы, но при стольких опытных взрослых, да еще среди толпы и…
– Ай, какой невоспитанный мальчик! – сладким голосом прощебетала тетя с очень воспитанной девочкой за ручку. – Ай, какой он становится некрасивый, когда плачет! Правда, Мариночка?
Мариночка послушно кивнула. Большинство людей в очереди, как показалось Салиму, тоже мысленно кивнуло. Меньшинство не обратило на инцидент никакого внимания. К счастью, не все вокруг оказались идиотами. Случившаяся мимо грушевидная врачиха, увидев перекосившегося от боли ребенка, первым делом тронула его лоб и ужаснулась.
– Немедленно в изолятор! – распорядилась она. – Кто родители? Господа, кто родители ребенка?
Гудение перед летком мгновенно затихло. В наступившей тишине нелепое заикание бабушки показалось Салиму еще нелепее, чем это было на самом деле.
– Нет… Нет у него родных. Яба… я – бабушка. И брат вот. Мы, мы – родители. Вот и справка. Направление на прием…
Бабушка полезла в сумку за документами. Врачиха раздраженно отмахнулась:
– Бабушка, бабушка! Куда ж вы ребенка в таком состоянии везете? Он же горит весь! Жар и, вероятно, острая кишечная инфекция. Вон как малыша корчит.
А вы стоите. Своего внука не жалеете, хоть других детей пожалейте. Он же нам перезаразит тут всех. А у нас и так детишки в основном ослабленные, видите?
Девочка Мариночка, в сторону которой кивнула врачиха, послушно округлила карие глазки с черными подглазными мешочками и выразительно посмотрела на бабушку, олицетворяя собой невинных ослабленных детишек, могущих заразиться от Стаса чем-то непоправимо-неизлечимым. Баба Вера посмотрела на задохленькую Мариночку – и заплакала.
– Не выгоняйте нас… – попросила бабушка. – Куда ж мы теперь…
Выкидывать их и без бабушкиной просьбы никто не собирался. Стаса, который и в самом деле горел, уложили на каталку и увезли в изолятор. Салим ринулся пройти с ним, он хотел, чтобы получилось, как в заграничных кино, где близкие тяжело больных сидят рядом, держат их за руку и так далее. Но молодого человека за железную с квадратными стеклами дверь категорически не пустили. И бабушку тоже. (Фомин, разумеется, даже не рыпался.)
Когда, наконец, оформили документы, открыли карточку и сделали все, что полагается, Фомин сказал:
– Значит, так. Сидеть тут неча. Ясно, что вам сегодня домой уже не судьба. Значит, надо устраиваться в Москве. Я тут знаю недорогую гостиницу.
– Я никуда не поеду, – отказалась баба Вера. – Тут буду сидеть. В кресле. Туалет есть, руки там помыть и воды попить можно, а больше мне ничего не надо. Я буду ждать, что врачи скажут.
– Я тоже, – после некоторых колебаний согласился с бабушкой Салим.
Свободных кресел, впрочем, не было, поэтому они вышли на воздух, присели
на высокий парапет лестницы. Фомин вздохнул, сходил в буфет и принес два бумажных стаканчика кофе своим спутникам и банку пива себе. Бабушка достала хлеб, сыр, картошку и помидоры. Помидоры извлеклись треснувшие и частично обессоченные. «Не надо было их брать!» – раздраженно подумал Салим.
После перекуса в мозгу у бабушки наступило некоторое просветление, и она нехотя согласилась с тем, что жить в кресле вестибюля – не лучший вариант. Тем более, что на ночь всех могут выгнать на улицу, учреждение-то официальное. Баба Вера помусолила свою старую записную книжку и с дяди Велиного телефона (своей мобилки у нее не было, ей такое баловство ни к чему) позвонила старой школьной подруге. Подруга восторженно поахала, потом сочувственно поохала, потом немного пожаловалась на судьбу, но в итоге адрес свой и как ехать продиктовала, уверив, что уж одно-то спальное место в ее квартире найдется.
Одно место это лучше, чем ничего. А как же Салим? Все озабоченно посмотрели на Салима. А что Салим, ему можно ехать обратно в Елец, раз такие дела. И в столице вдвоем торчать смысла нет, и там за домом присмотр нужен. Салим почувствовал себя парашютистом-десантником, которому уже после прыжка, прямо в полете, в воздухе, сообщают, что миссия отменяется и надо запрыгивать обратно в самолет.
– Ты, Вер, не переживай. Занимайся малым, а я Санька провожу и на автобус посажу. Доедет один. Не маленький.
«Вот и увидал Москву… Облом так облом… Даже в “Макдональдс” не зайдем…» – подумал Салим и точно, однозначно, без отступа решил выучиться на совесть, стать олигархом и тогда гулять по Москве столько, сколько ему вздумается, и заходить во все “Макдональдсы” и прочие рестораны, сколько его душе влезет, а потом вообще взять – и пойти в ночной клуб, самый крутой, а если фейс-контроль, то ему что, то он им – на! – пачкой баксов по почкам – и прошел…
Осенний ясный день потихоньку таял. Воздуха в нем было пока еще много, но людей вокруг было еще больше, и на всех, наверное, скоро не хватило бы… Бабушка вернулась дежурить в кресле, потому что до вечера врачи еще могли сообщить ей мало ли какие новости, а Фомин и Салим поехали обратно на Павелецкую. Салим сообразил записать номера телефонов бабушкиной подруги и отделения, в которое положили брата. У Салима мобилка, разумеется, была – куда ж в наше время без связи, ее мама купила Саньке еще вперед нового холодильника, который вместо шубы…
……………………………………………………………………………………..
ДЕТИ НА КУЛИЧКАХ
Сделать стартовой Расскажи про этот сайт другу Подпишись на рассылку
Контакты
ПРИКОЛЬНЫЕ ТЕСТЫ
ПЕРЛОВКА ОТ УЧИТЕЛЕЙ
ИГРЫ ОНЛАЙН
ЗАБАВНЫЕ КРОССВОРДЫ
ГОВОРЯТ МАЛЫШИ
ВОВОЧКА И ДРУГИЕ
ВЕСЁЛЫЕ СТИХИ
ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА
МУЛЬТИКИ
СМЕШНЫЕ РИСУНКИ
РОДИТЕЛЯМ
РАССКАЗИКИ
ДЕТИ ТВОРЯТ
ИНФЫ-СОБЕСЕДНИКИ
ПЕРЛОВКА ОТ УЧИТЕЛЕЙ
Держа мел в руке:
– Тимченко! У меня в руках кусок камня. Если ты не будешь себя хорошо вести, я согрешу!
(Прислала Вика)
– У меня есть доказательство, что американцы не были на Луне: там до сих пор нет ни одного «Макдональдса»!
(Прислал Антон)
Не занимайте место Попова, оно святое!
…………………………………………………………………………
Тема – функции. Будем сидеть на них, пока не умрем.
…………………………………………………………………………
Господи, да убери ты кулькулятор!
…………………………………………………………………………
Работаем с тем, что Бог послал. А он послал только объем кислорода.
…………………………………………………………………………
Нас бы убил парашютист, если бы узнал, что в задаче получилось, что силы трения о воздух не существует!
…………………………………………………………………………
(Рамонская средняя школа № 2, Воронежская обл.)
…………………………………………………………………………
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав