Читайте также:
|
Простыня холодная из-за клеенки под нею. И подушка белая, свежая. Моя кровать в самом углу, от окна дует. Я поплотнее укуталась в одеяло. Кстати, я давно уже заметила, что если его подоткнуть под ноги, то ветер в постель не задувает, и она начинает забирать мое тепло и греться быстрее. Правда, все по-честному, ведь потом мне же она это тепло и возвращает. Она разумная, кровать, и подушка тоже. Они уже как родные.
Кто-то из наших шепчется. Хорошо, что хоть Ленька заснул! Терпеть его не могу.
На руке у меня часы. Белые такие, с золотом. Десять минут первого. Что же мне делать, что же делать?
И в туалет хочется. А когда думаешь, что хочется, то еще сильнее хочется. А мы же только легли. Нам нельзя вставать. Это только Они могут ходить. А нам нельзя как Они. Придется терпеть, лежать.
Почти полчаса промучившись с такими мыслями, стараясь не шевелиться, я заснула. А проснулась оттого, что был ветер. И стало холодно. Одеяло уползало. Мне пришлось отвернуться от стенки, чтобы посмотреть, что происходит. Я успела увидеть, как Ленька отдернул руку. Потом он начал громко сопеть. Это он сделал вид, что спит. Я потянула на себя чистое одеяло, которое наполовину теперь валялось на грязном полу. Тихонечко отряхнула, чтобы Они из соседней комнаты не смогли увидеть через окно.
Но вдруг, когда я уже почти успокоилась, одеяло поползло снова. Я, уже не поворачиваясь назад, попыталась удержать одеяло, но у меня не получалось. Было недостаточно сил. Ленька большой и сильный. Мне пришлось опять повернуться в его строну, чтобы посмотреть на него. Он быстро, неловко убрал руку и опять засопел.
До боли обидно! Я не могу сказать Им, что Ленька стаскивает одеяло, потому что я не видела, как он это делает. Они не верят мне, ведь Ленька говорит, что одеяло уезжает само. А я же все равно ничего не видела, мне, получается, только показалось. Вот какая дрянь этот Ленька!
Дрянь – это самое страшное слово, которое я знаю. Я слышала слова похуже, но они просто плохие. А это именно страшное, потому что так называет меня мама, когда злится.
Я старалась теперь не поворачиваться к стене. Но от того, что я лежала на спине, мне еще сильнее хотелось в туалет.
Я опять посмотрела на часы. Ровно час. Но можно же через час-то выйти. Заодно и на Леньку Им пожалуюсь.
Но тут встала Лиза. И пошла через игровую комнату, где Они сидели и пили чай. Так спокойно пошла, не то, что я… Все! Это конец! Это нечестно! В тот раз Виталия Николаевна сказала мне так: «Расходились». И сказала это так грозно-грозно, что я даже думала вернуться в спальню. Тогда первым пошел Кирилл. А сейчас там Лиза, и поэтому, неужели мне придется ждать еще целый час?
Ленька опять дернул мое одеяло. Да так сильно, что то полностью свалилось на пыльный пол.
Но я не могу его обозвать, он меня потом стукнет. И не могу никуда деться отсюда. Еще два часа нам надо делать вид, что мы спим. Если Им покажется, что мы не спали, Они нас накажут. Я уже не могла терпеть. Мне было уже так обидно и жалко себя, что стало совсем все равно.
И, сразу как вернулась Лиза, я поднялась с кровати, надела босоножки прям так, на голую ногу. Как только я встала, то почувствовала, что сейчас, пока все должны лежать, а я стою, я стала почти как Они. И, набравшись смелости, я прошептала Леньке:
- Сейчас все про тебя расскажу.
И быстро зашагала к выходу из спальни.
Когда я произносила эти слова, я уже думала, что рассказывать и не стоит, но надо напугать Леньку. Он надоел!
Чинно восседая за столом в Игровой комнате, с чашками в руках, воспитатели с нянечкой весело о чем-то шушукались. Они сегодня добрые, злиться не будут, значит, ничего страшного. Меня они о чем-то спросили, о чем-то таком простом. Не помню. Главное, Они не ругались.
Вернулась в спальню я со спокойной душой. Устроилась под теплое одеялко. Кажется, Ленька больше не собирался меня трогать, но я на всякий случай все равно повернулась в его сторону, чтобы видеть, что он делает.
И вдруг он сказал:
- Я тебя завтра убью.
Сказал тихо, серьезно и со злостью. Потом повернулся на другой бок.
А у меня душа ушла в пятки. Не может такого быть. Это как? Меня завтра убьют? От страха скрутило живот.
Будет много крови. И очень больно. Ленька сильный. Вот бы я была такой же... Я бы ему показала. Этой дряни!
Злиться, не злиться, но завтра меня уже не будет, и я тихо, отвернувшись к стеночке, заплакала в подушку, чтобы никто не видел и не слышал. Почему-то никому не интересно, почему ты плачешь, всех это раздражает. Поэтому лучше, чтобы никто не знал. Заснуть я не могла.
Ленька меня больше не трогал.
Когда в три часа нас «разбудили», все почему-то были очень радостные. Пока ребята одевались и убирали постели, они зачем-то громко кричали. На душе было уже не так тревожно, как когда я лежала, но волнение не отпускало ни на секунду.
На улице светило солнышко. Послезавтра я его не увижу. Еще в пижаме, я подошла к окну, и мне на глаза опять навернулись слезы. Нет, плакать нельзя, хотя что-то сдавило горло и душит... Но больше всего сейчас мне бы хотелось перевернуть эти кровати вверх дном, всех поставить в угол, особенно Леньку. Мне бы хоть на один день превратиться в Виталию Николаевну. Она злая, поэтому Ленька бы меня послушал. Вот бы он у меня поплясал!
Я ждала с нетерпением, пока за мной придут родители. Мне бы успеть с ними побыть этим вечером подольше…
Теперь, когда я сидела за столом и рисовала домик, Ленька играл с другими мальчишками в машинки, смеялся…. Если бы не он, я бы тоже пошла к ним играть, это мне нравились гораздо больше, чем глупые куклы.
***
Когда мы с папой пришли домой, я у него спросила на кухне:
- Папа, а ты… дрался с девчонками?
- Вроде нет, - удивился он.
- Ну, может быть ты их, как в Ералаше показывают, за косички дергал?
Он призадумался, но отрицательно покачал головой.
- А что? – спросил он.
- Мне к завтрашнему дню надо стать сильнее. Ты знаешь, как?
- Ну, за сегодня ты вряд ли успеешь, но тренируйся каждый день. Пойдем, покажу.
И мы пошли в мою комнату. Он взял большого плюшевого медведя и посадил его на диван.
- А теперь дай кулаком ему с разворота.
- Как?! Медведю? Ему же больно будет.
- Не будет. Он плюшевый. Давай.
И я отошла шага на два от кровати и треснула с размаху медведю по голове меж глаз. А он как спокойно сидел, так же спокойно и свалился.
Папа его снова посадил, улыбнулся и сказал:
- Продолжай.
И вышел из комнаты.
А я подскочила к медведю. Обняла его и села вместе с ним на диван. Я попросила у него прощения. А он молчал и тогда, когда его ударили, и теперь молчал. Какой он… сильный. По-другому сильный, не так, как Ленька. И я опять заплакала. Медведь теперь точно, кажется, знал, что я его на самом деле не хотела бить.
Я всегда думала, он живой. У него есть имя: Мишка. Я знаю, у мамы моей был брат, звали Мишей, а потом он погиб. Бабушка часто плачет по ночам. Я уверена, что этот Миша здесь, в этом медведе. Он всегда молчит. Но он меня понимает как никто. И я его люблю.
***
Когда мама вечером зашла пожелать мне спокойной ночи и присела на кровать, я спросила ее, чем «убит» отличается от «погиб». Не помню, то ли она не смогла ответить, то ли я не поняла.
Я не хотела ей говорить про Леньку, ни к чему расстраивать днем раньше.
Тогда я спросила у нее, что такое «умереть».
Она сказала, что вот человек живет, а потом его вроде как не становится…
- Совсем? – уточнила я.
После нескольких секунд молчания мама призналась:
- Не знаю. Почему ты спрашиваешь?
Она так нежно это спросила… мамочка… и я все-таки решила ей рассказать про Леньку.
Она внимательно меня выслушала. Потом погладила по голове и сказала:
- Он пошутил, ну, чтобы тебя испугать. Просто пошутил. Спи спокойно.
И я ей поверила. Почему-то теперь стало очевидно, что это шутка. Что может сделать маленький мальчик? Да ничего.
Но шутить этим нельзя.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав