|
Читайте также: |
- Ты к чему это?
- Кейт, когда кончишь, постучись ко мне. У меня будет для тебя небольшой сюрприз.
- Какой сюрприз?
- Это секрет! На кухне скажи, пожалуйста, повару, пусть зайдет ко мне.
- Торт будет! Угадала?
- Не допытывайся, душенька. Это секрет.
- Что ты за дорогулечка, мама, - сказала Кейт, целуя ее.
Вышла в коридор, закрыла дверь. Минуту постояла, пальцами поглаживая остренький подбородок. Глаза ее были спокойны. Закинув руки за голову, Кейт потянулась всем телом, сладостно зевнула. Опустила ладони к груди, медленно пропела по бокам вниз до бедер. Чуть приподняла уголки рта в улыбочке и пошла на кухню.
Побывали и ушли постоянные клиенты, наведались два заезжих коммивояжера, а лесовики все не показывались. До двух ночи сидели девушки в гостиной, ожидая и позевывая.
Лесовикам помешало прибыть печальное и непредвиденное происшествие. Еще до ужина, посреди заключительного ритуала, с Кларенсом Монтитом случился сердечный приступ. Его положили на ковер в ожидании врача, прикладывали ко лбу мокрые салфетки. За ужин садиться никому не захотелось. Явился доктор Уайльд, осмотрел Кларенса; потом соорудили носилки, просунув два древка в рукава двух пальто. По дороге домой Кларенс умер, и опять пришлось посылать за доктором Уайльдом. Потом условливались о похоронах, писали некролог в местную газету, и желание посетить бордель угасло окончательно.
Назавтра, узнав об этом происшествии, девушки вспомнили, что без десяти два Этель сказала:
- Господи! Никогда так тихо у нас не было. Рояль не играет, Кейт язык проглотила. Точно покойник в доме.
И сама Этель потом удивлялась этим своим вещим словам.
- А в самом деле - почему ты молчишь, Кейт? - подхватила Грейс. Приболела, что ли? А, Кейт? Приболела?
- Что? - встрепенулась Кейт.- Нет, я просто задумалась.
- А мне вот ни о чем не думается, - сказала Грейс. Спать хочется. Давайте кончать. Спросим Фей, не пора ли запирать. Даже ни один китаец нынче уж не заявится, Пойду спрошу Фей.
- Не надо беспокоить Фей, - остановил ее голос Кейт.- Фей нездорова. В два часа закроем.
- Эти часы врут, - сказала Этель. - А что с Фей?
- Об этом я и задумалась. Фей болеет. Я ужасно тревожусь. Она крепится, виду не показывает.
- Выглядит она ничего, - сказала Грейс.
И опять вещунья Этель каркнула:
- А мне ее вид не нравится. Румянец вроде нездоровый. Я заметила.
- Только, девочки, пусть это останется между нами, не проболтайтесь ей, - вполголоса сказала Кейт.- Фей не хочет, чтоб вы из-за нее тревожились. Какая она милая!
- Лучший бардак из всех, где я давалкой работала, сказала Грейс.
- Вот услыхала бы тебя Фей, - сказала Алиса.
- Ни хрена, - сказала Грейс.- Она и не такие слова знает.
- Но не любит, чтобы мы их говорили.
- Я хочу вам рассказать, что случилось, - терпеливо продолжала Кейт. Мы сегодня вечером пили у нее чай, и с ней вдруг обморок. Ей непременно надо доктора.
- Я заметила у ней этот румянец, - повторила Этель.- А часы врут; только не помню, отстают или спешат.
- Идите все спать, - сказала Кейт.- Я запру.
Девушки ушли, а Кейт переоделась у себя в красивенькое новое ситцевое платье, в котором она казалась совсем девочкой. Расчесала волосы, заплела в толстую косу, повязала белый бантик на конце, закинула за спину. Надушила щеки туалетной флоридской водой. Чуть поколебавшись, достала из комода, из верхнего ящика, золотые часики-медальон с булавкой в виде геральдической лилии. И вышла, завернув их в один из своих батистовых платочков.
В коридоре была темень, но из-под двери Фей пробивался свет полоской. Кейт тихо постучалась.
- Кто там? - произнесла Фей.
- Это я, Кейт.
- Не входи еще. Побудь за дверью. Я скажу, когда войти.
Кейт слышен был какой-то шорох, шарканье. Но вот Фей позвала:
- Теперь можно. Входи.
Комната разукрашена. По углам с бамбуковых жердей свисают японские фонарики со свечками, и красная жатая бумага пущена фестончато от центра потолка к углам комнаты, обращая ее как бы в шатер. На столе, в окружении подсвечников, большой белый торт и коробка с шоколадными конфетами, а рядом двухлитровая бутылка шампанского выглядывает из колотого льда. На Фен ее лучшее кружевное платье, и глаза блестят от душевного волнения.
- О боже! - воскликнула Кейт. Закрыла дверь. Здесь у тебя прямо праздник.
- Да, праздник. В честь моей дорогой дочери. - Но у меня же не день рождения.
- А может быть, в каком-то смысле и день рождения, - сказала Фей.
- Не понимаю. А я тебе подарок принесла. - И положила свернутый платок на колени Фей. - Разверни, но осторожно.
Фей подняла часики за цепочку.
- Ах, моя детка, моя душенька! Но ты с ума сошла. Я не могу их принять.
Фей полюбовалась циферблатом, открыв крышечку, затем ногтем отколупнула заднюю, прочла выгравированную надпись: "Горячо любимой К. от А.".
- Это часики моей покойной матери, - сказала тихо Кейт.- Я дарю их моей новой маме.
- Деточка моя! Деточка моя!
- Моя мама порадовалась бы.
- Но праздник-то сегодня твой. И подарок принимать надо тебе - дорогой моей дочке. Только я его преподнесу торжественно. Ну-ка, откупори бутылку и налей фужеры, а я нарежу торт. Пусть будет по-праздничному,
И вот уже все готово. Фей села за стол. Подняла фужер.
- За новообретенную мою дочь - долгой и счастливой тебе жизни! Выпили, и Кейт провозгласила: - За тебя, мою маму!
- Ах, не доводи меня до слез - я сейчас заплачу. Там, на комоде, доченька... Принеси шкатулку. Да, вот эту. Поставь на стол. Теперь открой.
В полированной, красного дерева шкатулке лежал свернутый в трубку лист белой бумаги, он был перевязан красной лентой.
- Это что такое? - спросила Кейт. - Мой дар тебе. Разверни.
Кейт осторожно развязала ленту, развернула бумагу. Изящно оттененными буквами там было написано - и аккуратно подписано Фей и засвидетельствовано поваром:
"Всю мою собственность без всякого изъятия завещаю Кейт Олби, ибо считаю ее своей дочерью".
Просто и без околичностей - и никакому крючкотвору не придраться. Кейт трижды перечла, поглядела на дату, всмотрелась в подпись повара. Фей наблюдала, от волнения приоткрыв рот. Губы читающей Кейт шевелились, и у Фей шевелились тоже.
Кейт свернула бумагу, перевязала опять лентой, вложила в шкатулку, закрыла. Посидела молча. Наконец Фей спросила: - Ты рада?
Буравя взглядом Фей, точно желая проникнуть ей в глаза и глубже - в мозг, - Кейт сказала негромко:
- Я стараюсь не заплакать, мама. Я не знала, что на свете есть такая доброта. Стоит мне не удержать порыв, сказать, что чувствую, прильнуть к тебе - и разревусь до истерики.
Фей даже не предполагала, что получится так волнующе, так насыщенно тихим электричеством. Она проговорила:
- Смешной подарок, правда?
- Смешной? Почему же смешной?
- Ну как же - завещание. Но это не просто завещание. Теперь ты мне дочь по-настоящему, и я скажу тебе все. У меня - у нас с тобой - есть деньги и ценные бумаги на шестьдесят с лишним тысяч долларов. В моем столе записаны банковские сейфы и счета. Заведение в Сакраменто я продала за очень хорошую цену. Что же ты молчишь, детка? Тебя что-то огорчает?
- Завещание - звучит траурно. Точно смертью повеяло.
- Но каждому положено сделать завещание.
- Я знаю, мама, - грустно улыбнулась Кейт.- Мне подумалось - вся твоя родня примчится в гневе, чтобы сделать его недействительным. Нельзя тебе писать такое завещание.
- Так вот что тебя удручает, бедная моя девочка? У меня нет родни. Я не знаю ни о каких родственниках, А если бы где-то и существовали, то как они узнают? Ты думаешь, только у тебя одной есть тайны? Думаешь, я живу здесь под своим настоящим именем?
Кейт слушала, не отрывая от Фей ровного и пристального взгляда.
- Кейт!- воскликнула та. - У нас же праздник! А ты сидишь как на поминках. Не грусти!
Кейт встала, отодвинула в сторонку стол, села на пол. Прилегла щекою на колени к Фей и стала водить тонкими пальцами по золотой нити, плетущей сложный узор из листьев на подоле кружевного платья. И Фей гладила ей лицо, волосы, странные ушки, лоб, доходя осторожно пальцами до самой кромки шрама.
- Никогда еще, мне кажется, я не была так счастлива, - произнесла Кейт.
- Доченька моя. И я, глядя на тебя, тоже счастлива. Как никогда. Теперь я уже не одинока. Теперь мне ничего не страшно.
Кейт ноготками нежно теребила золотую нить. Долго сидели они так в тепле близости; наконец Фей шевельнулась.
- Кейт, - сказала она, - мы совсем забыли. Надо праздновать. Мы забыли про вино. Налей, доченька. Надо же отметить.
- Зачем нам вино, мама, - поежилась Кейт.
- Но почему ж. Вино хорошее. Я люблю немного выпить. Ополоснуть душу от дряни. Разве ты не любишь шампанское, Кейт?
- Да я вообще мало пью. Мне плохо от вина.
- Вздор. Налей, милая.
Кейт встала, налила шампанское в фужеры.
- А теперь пей до дна, - сказала Фей. - Я слежу. Я, старуха, не желаю пить одна, без тебя.
- Ты не старуха, мама.
- Без разговоров - пей. Пока не допьешь, я пить не стану.
И лишь когда фужер Кейт опустел. Фей залпом выпила свой.
- Хорошо-то как, - сказала Фей. - Налей еще. И не отставай, дочурка, опрокидывай. Два-три бокала - и горести уйдут.
Все нутро в Кейт кричало: "Не пей!" Она помнила, чем уже кончилось однажды, и ей было страшно.
- Ну-ка, до дна, доченька - вот так. Хорошо ведь? Наливай, наливай!
И после второго бокала Кейт сразу же преобразилась. Страх улетучился, все стало трын-трава. Вот этого она и опасалась, но теперь уже было поздно. Вино смыло все так тщательно устроенные ею защитные прикрытия, обманы и уловки - все стало нипочем. Прощай притворство и самоконтроль. В голосе зазвучал холод, рот обратился в узкую щелку. Сощурились и широко расставленные глаза и стали впиваться в Фей колюче-насмешливо.
- А теперь пей ты, мама, а я буду смотреть, - сказала она. - Будь м-милочкой. Спорим, два подряд не выпьешь.
- Не спорь, Кейт. Проспоришь. Я могу выпить шесть подряд.
- Ну-ка, поглядим.
- А если выпью, то и ты выпьешь?
- Конечно.
Состязанье началось, и на столе образовалась лужица пролитого вина, а в бутылке стало быстро убавляться.
- Когда я девушкой была...- сказала Фей, хохотнув.- Но рассказать, ты и не поверишь.
- А я такое могу рассказать, что никто не поверит, сказала Кейт.
- Ты? Глупенькая. Ты еще дитя.
- Такого дитяти ты в жизни не видала, - засмеялась Кейт.- Хорошо дитя ага, дитя!- захохотала она тонко и визгливо.
Этот звук сквозь винные пары пробился к мозгу Фей. Она с трудом сосредоточила взгляд на Кейт.
- Какой странный у тебя вид, - сказала Фей. - Это от лампы, наверно. Ты словно бы совсем другая.
- Да, я другая.
- Зови же меня мамой, милая.
- Мама - милая.
- Кейт, мы так славно будем жить.
- Еще бы. Ты даже и не знаешь. Не представляешь.
- Я всегда хотела поехать в Европу. Поплывем туда на корабле, нашьем там платьев - красивых, парижских.
- Может, и поедем, но не сейчас.
- А почему, Кейт? У меня много денег.
- Нам надо куда больше наработать.
- Давай сейчас поедем, - принялась упрашивать Фей. - Продадим заведение. Дело идет бойко - мы тысяч десять за него получим.
- Нет,
- То есть как нет? Это мой дом. Хочу и продам.
- А забыла, что я твоя дочка?
- Мне твой тон не нравится. Что с тобой, Кейт? Еще вино есть?
- Есть немного. Гляди, вон оно в бутылке. Дуй из горла. Вот так, мама, проливай на грудку. Под корсет, мамаша, на жирный животик.
- Кейт, что за грубости!- ахнула Фей. - Нам же так славно было. Зачем ты все портишь!
- Дай сюда! - Кейт вырвала у нее из рук бутылку. Запрокинув голову, выпила до дна, уронила бутылку на пол. Лицо у Кейт теперь хищное, глаза поблескивают. Маленький рот приоткрыт, и видны острые зубки, длинные хищные клычки.
- Мама, милая мама, - с тихим смешком сказала Кейт.- Я покажу тебе, как надо вести бордель. Мы прижмем это вахлачье, что приходит к нам сюда опорожняться за доллар. Мы им дадим удовольствие, мама милая.
- Кейт, ты пьяна, - сказала Фей резко. - Не понимаю, что ты мелешь.
- Не понимаешь, мама милая? Хочешь, чтобы растолковала?
- Я хочу, чтоб ты была славная. Такая, как раньше.
- Теперь поздно. Я не хотела пить вино. Но ты меня заставила, жирная ты гусеница. Я же твоя дорогая дочурка - ты забыла? А я помню, как ты удивилась, что у меня постоянные клиенты. И думаешь, я так и брошу их? Думаешь, они несчастный доллар платят мне мелкими монетками? Нет, они десять долларов платят, и цена все растет. А к другой пойти они уже не могут. Никакая другая их теперь не удовлетворит.
Фей заплакала по-детски.
- Не говори так, Кейт. Ты не такая. Ты совсем не такая.
- Милая мама, жирненькая мама, стяни-ка подштанники с любого моего постоянного клиента. Погляди на синяки от каблучков в паху - полюбуйся. И на царапинки-порезы, что кровоточат себе тихонько. У меня в футляре такой миленький набор бритв - острых-преострых.
Фей было привстала со своего кресла, но Кейт толчком усадила ее снова.
- И знаешь, милая мама, весь дом этим займется. Двадцать долларов будет цена, и подонки эти будут ванну у нас после принимать. Мы шелковыми белыми платочками будем им кровь утирать, мама милая, кровь от узластых плеточек.
Фей хрипло закричала в своем кресле. Кейт быстро зажала ей рот жесткой рукой.
- Не шуми. Будь милочкой. Мажь дочкину руку соплями, но не шуми.
Отняла руку - крик не возобновился; вытерла пальцы о подол платья Фей.
- Уходи из моего дома, - прошептала Фей. - Уходи. У меня хороший дом, без гадостей. Уходи.
- Не могу, мама. Не могу покинуть тебя, бедненькую.- В голосе Кейт ощутился ледок.- Тошно мне от тебя. Тошно.
Взяв фужер со стола, она пошла к комоду, достала настойку опия, налила полфужера.
- Вот, мама, пей. Тебе станет легче.
- Не хочу.
- Будь милочкой. Выпей. - И она ласково влила настойку в рот Фей. - Ну, еще глоток - только один.
Невнятно побормотав, Фей обмякла в кресле и уснула, густо захрапела.
А на Кейт нашел ужас, заполнил закоулки ее мозга и породил панику. Она вспомнила, чем кончилось в тот раз, с Эдвардсом, и ее затошнило от страха. Она сцепила, сжала руки; паника росла. Кейт зажгла свечу от лампы, сквозь мрак коридора неверной походкой направилась на кухню. Насыпала в стакан сухой горчицы, подлила туда воды и, размешав, выпила. Горло, пищевод, желудок обожгло; она держалась за края раковины. Ее бурно вырвало. От мучительных рвотных потуг колотилось сердце, она ослабла, но все-таки победила вино, рассудок прояснился.
Кейт повторила в памяти весь ход вечера, - как зверек, принюхиваясь к эпизоду за эпизодом. Умыла лицо, вымыла раковину, поставила горчицу на полку. Потом вернулась в спальню Фей.
Светало, Фримонт-Пик чернел на фоне зари. Фей попрежнему храпела в кресле. Кейт вгляделась в нее, раскрыла постель Фей. С трудом, с натугою приподняла, перетащила туда эту безжизненно-вялую тяжесть. Раздела Фей, обмыла ей лицо, убрала платье. Становилось все светлей. Кейт сидела у кровати, глядя на спокойное теперь лицо. Рот у Фей был открыт, она шумно дышала.
Вот Фей дернулась, пробурчала что-то сухими губами и со вздохом захрапела снова.
В глазах у Кейт блеснула мысль. Выдвинув ящик комода, она порылась в домовой аптечке. Настойка опия, "Болеутолитель", микстура Пинкем, укрепляющий раствор железа, мазь Холла, горькая соль, касторка, нашатырный спирт... Взяла бутылочку с нашатырем, подошла к постели, намочила носовой платок и, отклонись подальше, приложила платок ко рту и носу Фей.
Удушающе-резкий запах спер дыхание Фей - и, хрипя, и барахтаясь. Фей вырвалась из черной паутины забытья. Широко раскрыла глаза - в них был ужас.
- Успокойся, мама, - сказала Кейт.- Успокойся. Это был дурной сон. Тебе приснилось.
- Да, приснилось.- И опять она откинулась, уснула, но - после нашатырной встряски - уже беспокойней, не так глубоко. Кейт поставила бутылочку в комод. Убрала на столе, вытерла винную лужицу, отнесла посуду на кухню.
В доме было сумрачно, рассвет вползал под спущенные шторы. Повар возился, одеваясь, в своей комнатке-пристройке за кухней, стучал тяжелыми башмаками.
Бесшумно двигаясь, Кейт выпила два стакана воды и, наполнив стакан снова, принесла его в спальню. Затворила дверь. Подойдя к Фей, подняла ей правое веко; глаз глянул ухарски-скошенно, но был на месте, не ушел под лоб. Кейт действовала не спеша и аккуратно. Взяла платок, понюхала. Нашатырь частично улетучился, но дух был еще резок. Тихонько накинула спящей на лицо, и, когда та судорожно заворочалась, почти проснулась, Кейт сняла платок, возвращая ее в сон. Проделав так три раза, убрала платок и с комода, с мраморного верха принесла костяной вязальный крючок, Откинув покрывало, она прижала крючок тупым концом к рыхлой груди Фей, налегая все сильнее, пока спящая не застонала, дернувшись. Затем Кейт перебрала таким же образом другие чувствительные места: подмышки, пах, ухо, клитор, убирая крючок как раз вовремя, чтобы Фей не проснулась полностью.
А та почти уже пробудилась. Постанывала, сопела, металась на постели. Кейт погладила ей лоб, своими гладкими пальцами провела по руке до подмышки, заговорила тихо:
- Родненькая. Тебе снится дурной сон. Очнись от этого кошмара, мама.
Фей задышала ровней. Глубоко вздохнула, повернулась на бок и, успокоенно помыкивая, погрузилась в сон.
Кейт поднялась с постели, и в голову ей волной ударила слабость. Поборов головокружение, она подошла к дверям, прислушалась, выскользнула в коридор, осторожно прошла к себе в комнату. Быстро разделась, накинула рубашку, халатик, обула туфли-шлепанцы. Расплела косу и, причесав, убрала волосы под ночной чепец, обтерла лицо туалетной водой. Тихонько вернулась в спальню к Фей.
Та все еще спала спокойно на боку. Кейт отворила дверь настежь. Поднеся стакан с водой к постели, влила холодную воду Фей в ухо.
Фей истошно закричала. Испуганно выглянув из своей комнаты, Этель увидела, что в коридоре, у дверей в спальню Фей стоит Кейт в халатике и шлепанцах, а позади нее - повар и удерживает рукой, не пускает в спальню.
- Не входите туда, мисс Кейт. Кто знает, что там сейчас творится.
- Вздор, я должна прийти Фей на помощь. Кейт ворвалась в спальню, подбежала к постели. Фей глядела диким взглядом, плакала, стонала.
- Что с тобой? Что с тобой, родная?
Повар стоял посреди спальни, в дверях - три заспанные девушки.
- Скажи же, что с тобой? - воскликнула Кейт. - О милая, сны, страшные сны. Я не могу их вынести.
Кейт повернулась к девушкам.
- Ей приснился кошмар - она сейчас успокоится. Идите досыпайте. Я побуду с ней. Алекс, принеси чаю.
Кейт хлопотала без устали. Девушки и удивлялись, и восхищались ею. Она прикладывала влажные холодные полотенца к больной голове Фей, поила ее чаем, обняв за плечи. Ухаживала, нянчилась, как с маленькой, но из глаз Фей не уходил ужас. В десять утра Алекс принес банку пива, молча поставил на конторку. Кейт поднесла стакан к губам Фей.
- Выпей, родненькая. Легче станет.
- Ни за что, никогда больше не буду пить.
- Вздор. Выпей как лекарство. Ну вот, умница. А теперь приляг и усни.
- Я боюсь спать.
- Такие страшные сны тебе снились?
- Ужасные, мерзкие!
- Расскажи мне, мама. Может, станет легче?
Фей испуганно отстранилась.
- Ни за что, никому не расскажу эти сны. Как могли они мне присниться? Мне такие не снятся!
- Бедная мамочка! Как я люблю тебя, - сказала Кейт.- Поспи. Я буду отгонять кошмары.
И постепенно, незаметно Фей забылась сном. Кейт сидела у постели, глядела изучающе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В делах опасных и деликатных конечному успеху очень мешает торопливость. Как часто людей подводит спешка. Кто хочет свершить как следует трудное и тонкое предприятие, тот должен сперва подвергнуть рассмотрению конечную цель, а затем, приняв эту цель как желанную, полностью забыть о ней и сосредоточиться единственно на средствах. При таком подходе ни спешка, ни волнение, ни страх не толкнут человека на неверное действие. Но очень мало кто усваивает эту истину.
А Кейт либо усвоила, либо же родилась с этим знанием, и потому-то ей всегда сопутствовал успех. Кейт никогда не торопилась. Если возникало препятствие, Кейт терпеливо ждала, пока оно исчезнет. В промежутках бездействия она была способна давать себе полнейший отдых. А также была мастером той победоносной борцовской техники, что состоит в умении дать противнику выложиться и обессилеть, в умении направить силу противника к его же поражению.
Кейт не спешила. Она быстро определила, выверила цель и перестала о ней думать. А начала методически действовать. Построив план какого-либо действия, она мысленно проверяла свое построение и, если оно оказывалось хоть сколько-нибудь шатким, тут же рушила его и намечала новое. Этими наметками она занималась лишь когда была наедине с собой - скажем, глубокой ночью, - чтобы никто не заметил в ней перемену поведения, необычную сосредоточенность. В ее построения входили люди, предметы, знания, время. Люди и время в ее распоряжении были, предметы и знания она добывала, по пути сцепляя и пуская в ход неприметные пружинки, маятники - пусть себе набирают силу и размах.
Началось с того, что повар разболтал о завещании. А кто же, если не повар? Он, во всяком случае, и сам поверил, что разболтал. Кейт услышала об этом от Этель и, придя на кухню, подступила к повару. Тот месил хлеб волосатые ручищи по локоть в муке, пальцы обесцвечены закваской.
- Ну разве хорошо ты сделал - рассказал, что был свидетелем? - укорила она мягко. - Зачем же огорчать мисс Фей?
- Но я не... - захлопал глазами повар.
- Что "не" - не рассказал или не думал, что огорчишь мисс Фей?
- По-моему, я не...
- Не рассказывал? Знали только мы трое. Выходит, разболтала я? Или мисс Фей, по-твоему?
По глазам она увидела, что повар сбит с толку и сам не знает, а вдруг и в самом деле сболтнул ненароком. Еще минута - и он поверит, что виноват...
Потом три любопытные девушки пришли спросить у Кейт о завещании, явились втроем, чтобы увереннее себя чувствовать.
- Вряд ли Фей хочет, чтобы я об этом говорила, ответила им Кейт.- Алекс напрасно выболтал. Девушки несколько сникли, а Кейт продолжала; - А вы у Фей спросите.
- Нет, нет, нам неловко!
- А за спиной у нее выспрашивать вам ловко? Идемте сейчас к ней, войдем вместе и спросите ее.
- Нет, Кейт, как можно!
- Мне ведь придется сказать ей, что вы расспрашивали. По-моему, лучше уж при вас. Ей будет приятней, если вы спросите напрямик, а не будете выведывать за спиной.
- Да мы...
- Мне было бы приятней. Я люблю людей прямых. И, не давая девушкам отступить, подталкивая, напирая полегоньку, привела их в комнату Фей.
- Они меня спрашивают - ты знаешь, о чем, - сказала Кейт.- Алекс признался, что выболтал секрет.
- Разве это такой уж секрет, душенька?- сказала Фей слегка недоуменно.
- Я рада, если так. Но не могла же я никому сказать, пока ты сама молчала.
- А по-твоему, Кейт, говорить об этом не стоит?
- Нет, почему же. Я рада, но просто мне казалось, что раз ты молчишь, то и мне надо, иначе нарушу доверие.
- Какая ты милая, Кейт. А вреда я тут не вижу. Понимаете, девушки, я на свете одна, и Кейт мне теперь будет дочерью. Она так обо мне заботится. Принеси шкатулку, Кейт.
И каждая из трех любопытных подержала в руках завещание, внимательно его прочла. Написано оно было так просто, что они смогли дословно повторить его всем другим девушкам.
И девушки стали посматривать, какая в Кейт произойдет перемена, не начнет ли она их тиранить; но Кейт сделалась только еще ласковее.
Спустя неделю Кейт приболела, но продолжала вести дом, и никто бы не узнал о болезни, если бы не наткнулись однажды на Кейт - застыла, стоит в коридоре с лицом, перекошенным от боли. Кейт стала просить девушек, чтобы не говорили Фей, но те и слушать не захотели, и сама Фей, уложив ее в постель, вызвала доктора Уайльда.
Человек он был славный и врач неплохой. Поглядел на язык, проверил пульс, задал несколько вопросов интимного свойства, потеребил себе пальцем нижнюю губу.
- Вот здесь?- спросил, слегка подавив Кейт поясницу. - Нет? А здесь? Болит? Так. Ну, думаю, у вас просто почки подзасорились.
Он оставил желтые, зеленые и красные таблетки, велев принимать в этом порядке. Таблетки помогли. Случился, правда, у Кейт легкий возврат болей.
- Схожу к доктору, - сказала она Фей.
- Я его сюда вызову.
- Чтобы опять принес пилюли? Чепуха. Утром схожу.
Доктор Уайльд был человек хороший и честный. О врачевании он говорил, что уверен только в одном - что чесотку можно излечить серой. Но относился к своему делу серьезно. Подобно многим провинциальным докторам, он был для горожан одновременно врачом, священником и психиатром. Ему ведомы были почти все тайны, слабости и сильные черты салинасцев. Легко относиться к смертям он так и не научился. Смерть пациента наполняла его ощущением краха и собственного беспросветного невежества. Он не отличался профессиональной смелостью и к хирургии прибегал как к последнему и грозному средству. В крае появились уже аптеки в помощь врачам, но доктор Уайльд был один из тех немногих, кто держал еще запас медикаментов и сам приготовлял лекарства, которые прописывал больному. От многолетних перегрузок и недосыпа он стал слегка забывчив и рассеян.
В среду утром, в половине девятого, Кейт подошла к зданию Монтерейского окружного банка на Главной улице и, поднявшись наверх, нашла в глубине коридора дверь, на которой значилось: "Др. Уайльд. Часы приема от 11 до 2".
В половине десятого доктор Уайльд поставил свою коляску в платную конюшню, устало взял с сиденья черный чемоданчик. Он ездил в Алисаль, присутствовал при агонии и смерти престарелой госпожи Джерман. Она была не способна расстаться с жизнью без напрасного и неприглядного цеплянья. Даже сейчас доктор Уайльд не вполне был уверен, что жизнь уже совершенно вырвалась из ее сухого, жилистого, жесткого тела. Ей было девяносто семь, и умирать она никак не собиралась. Она поправляла пастора, напутствовавшего ее, - не так, мол, причащает. И сейчас доктор Уайльд был угнетен загадкой смерти. Она часто ставила его в тупик. Вот вчера Аллен Дей тридцатисемилетний, рослый, дюжий, как бык, хозяин четырехсот акров и глава большой семьи, - пустяково простудившись и трое суток пролежав в жару, кротко, без борьбы сдал жизнь воспалению легких. Загадка, да и только. Глаза у доктора Уайльда слипались. Надо будет обтереться губкой и глотнуть виски, пока не явились в кабинет первые страждущие.
Он поднялся по лестнице, вставил истертый ключ в дверной замок. Ключ не поворачивался. Доктор опустил свой чемоданчик на пол, нажал сильнее. Никакого толку. Уайльд схватил круглую дверную ручку, потянул, дергая ключом. Дверь отворилась. Перед ним стояла Кейт.
- А, доброе утро. Замок заело. Вы-то как вошли?
- Было незаперто. Я пришла рано и решила подождать в приемной.
- Незаперто? - Он повернул ключ в обратную сторону - действительно, язычок замка легко скользнул наружу.
- Старею, как видно, - сказал доктор.- Рассеянность одолевает, вздохнул он.- Собственно, незачем и запирать. Этот замок можно открыть куском проволоки. Да и что там воровать?.. Прием у меня с одиннадцати, сказал он, видимо, не узнавая Кейт.
- У меня ваши таблетки кончились, а прийти позже я не могу.
- Таблетки? Ах, да. Вы у Фей служите?
- Да у Фей.
- Чувствуете себя лучше?
- Да, таблетки помогают.
- Не вредят, во всяком случае, - сказал он.- Я и аптечную дверь не запер?
- Какую аптечную?
- Вон ту. Там моя аптека.
- Да вроде она не заперта.
- Старею. Как Фей поживает?
- Меня беспокоит ее здоровье. Не так давно она очень расхворалась. Рези в животе, даже бредила немного.
- У нее уже бывали эти рези, - сказал доктор Уайльд.- При таком образе жизни, принимая пищу когда придется, здоровья не убережешь. И я вот свое уберечь не могу. Мы все сваливаем на желудок. А причина в том, что переедаем и не спим по ночам. Да, так вам таблетки. Цвет какой, не помните?
- Было три сорта - желтые, красные, зеленые.
- Да, да. Вспомнил.
Он отсыпал таблеток в круглую картонную коробочку; Кейт стояла на пороге аптечной комнаты.
- Сколько здесь лекарств!
- Да, и чем старее я становлюсь, тем меньше их прописываю, - сказал доктор Уайльд.- Некоторые так и стоят все эти годы. Обзавелся ими, когда начинал практиковать. Обычный ассортимент начинающего. Экспериментировать хотел - алхимиком стать этаким.
- Кем?
- А, неважно. Вот, возьмите. А Фей передайте, пусть высыпается и овощи ест. Я сегодня всю ночь не спал. Я уж вас не провожаю.
Нетвердой походкой он ушел в кабинет. Посмотрев ему вслед, Кейт быстрым взглядом окинула ряды бутылок и коробок. Закрыла аптечную дверь, огляделась в приемной. На полке одна книга выдалась вперед. Толчком Кейт выровняла книжный ряд. Взяла с кожаного дивана свою большую сумочку и ушла.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав