Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Раздел девятый. Искусство второй трети XIX века

Читайте также:
  1. Haven't Met You Yet |До сих пор тебя не встретил
  2. I Раздел. Общая часть.
  3. I. Архитектура-древнее искусство
  4. I. Искусство Западной Европы в средние века.
  5. II Раздел. Специальная часть.
  6. II. Основной раздел
  7. III. Заключительный раздел


 


пустой, неразборчивой юмористики. Рисунки эти имели по большей части любительский ха­рактер. Наиболее злободневные работы сочув­ственно отметил молодой Ф. М. Достоевский. Он обратил внимание на обличение Невахови-чем «филантропов по обязанности» в рисунках «Спектакль в пользу бедных» и «Обед в пользу бедных». Хотя «Ера­лаш» просуществовал много дольше, чем тот­час же запрещенный и уничтоженный «Журнал карикатур» Венецианова, его постигла та же участь: он был закрыт цензурой «за предосу­дительное направление».

«Ералаш» выходил в большом формате в литографированных рисунках. На странице на­подобие пестрой смеси калейдоскопа поме­щалось по нескольку разных сюжетов, часто Сопоставленных по контрасту для подчеркива­ния остроты ситуаций; иногда в рисунках с портретным сходством гротескно изобража­лись известные в обществе лица.

Есть сведения, что вместо закрытого на ше­стнадцатом выпуске «Ералаша» П. А. Федотов вместе с гравером Е. Е. Бернардским предпо­лагали издавать новый сатирический журнал, который, однако, в условиях цензурного гнета и притеснений, связанных с европейскими ре­волюционными событиями 1848 года, так и не увидел свет (о графике П. А. Федотова см. главу шестую).

Влияние Федотова-рисовальщика, Федотова-юмориста, наблюдателя типов и нравов совре­менного русского общества заметно сказалось на В. Ф. Тимме, который одновременно был и подражателем Поля Гаварни.

Василий Федорович (Георг-Вильгельм) Тимм (1820—1895) славился как рисовальщик, иллю­стратор и литограф. Его любили за легкий ка­рандаш, веселое изящество. Совместно с груп­пой современников Тимм участвовал в изда­нии «Наши, списанные с натуры рус­скими» (1841 —1842), где был широко пред­ставлен разнообразнейший типаж петербург­ской улицы, причем светским франтам, флане­рам противопоставлялся трудовой люд Петер­бурга: дворники, извозчики, ремесленники, торговцы-разносчики. Это было проявлением демократических черт искусства. Примечате­лен здесь интерес художника ко всему рус­скому, национальному, народному, к непо­средственным наблюдениям жизни (ранее он проявился в творчестве А. О. Орловского и И. С. Щедровского). На титульном листе изда­ния Тимм изобразил балаган на площади, куда раешник зазывает жадную до зрелищ город­скую публику. В сущности, это жанровая за­рисовка с натуры, картинка русских нравов и русского быта 40-х годов XIX века, вслед за которой несколько позже появилась картина I К. Е. Маковского «Балаганы на Адмиралтей-


ской площади». В. В. Стасов справедливо ви­дел истоки русской жанровой живописи вто­рой половины XIX века в подобных непритя­зательных рисунках для книг и журналов.

Хотя и скромные на вид, книги 40-х годов отличались часто большой художественностью исполнения. Их можно рассматривать как об­разец типографского искусства и понимания ху­дожником требований полиграфии. В эти годы сложился новый, более демократический тип книги, в котором литографию вытеснила гра­вюра на дереве (политипаж), позволяющая печатать и текст и иллюстрации за один про­кат, и тем удешевляющая продукцию.

К таким книгам относятся «Картинки русских нравов» (1842—1843), также ил­люстрированные Тиммом, и с его же рисунка­ми сочинение поэта И. И. Мятлева «Сенса­ции и замечания госпожи Курдюк о-вой за границею дан л'Этранже» (СПб, 1840—1844).

То была легкая светская насмешка над русским про­винциализмом. Мятлев остроумно пародировал «сме-шанье языков — французского с нижегородским» в та­ких, например, куплетах:

...Берег весь кипит народом

Перед нашим пароходом,

Де мамзель, де кавалье,

Де попы, дез офисье,

Де коляски, де кареты,

Де старушки, де кадеты.

Одним словом, всякий сброд.

Рассыпанные в тексте миниатюрные рисунки Тимма, не уступающие Мятлеву в остроумии, очень веселы; в них масса живых наблюдений. В поисках нужного ему типа художник без устали исхаживал петербургские улицы. Он прекрасно передал и тип главной героини — Акулины Курдюковой, богатой провинциальной вдовуш­ки уже в летах, разъезжающей по Европе, чтобы «рас­сеяться», и все детали ее комического путешествия.

В. Г. Белинский считал эту книгу принадле­жащей к числу самых примечательных явлений типографского мира, заслуживающей величай­шего внимания прежде всего именно из-за своих превосходных иллюстраций.

Плавный контур штриха, легкость графиче­ского выражения в рисунках Тимма, несомнен­но, подражают Гаварни, который был кумиром и других современников художника, вплоть до Федотова. В дальнейшем манера Тимма, пре­следующего задачи документального изобра­жения, заметно меняется, становится суше и протокольнее.

На поприще художественной документации и хроники Тимм приобрел особо широкую из­вестность, будучи и рисовальщиком и издате­лем «Русского художественного листка» (1851 —1862), вокруг которого су­мел объединить большую компанию худож­ников.

В этом журнале давалась широкая панорама дей­ствительности, включавшая в том числе репортерские зарисовки военных событий на Кавказе и Крымской войны, особенно же героической обороны Севастопо-



РАЗДЕЛ ДЕВЯТЫЙ. ИСКУССТВО ВТОРОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА


 


ля. В соответствии с патриотической программой «Лист­ка» пропагандировались картины видных русских худож­ников — К. П. Брюллова, А. Г. Венецианова, А. А. Ива­нова, П. А. Федотова; помещались портреты крупней­ших писателей (выполненные самим Тиммом) — Д. В. Гри­горовича, Н. А. Некрасова, Л. Н. Толстого и других.

На страницах журнала «Современник» издание Тим-ма получило лестный отзыв за мастерский рисунок, тон­кий вкус рисовальщика и превосходные литографии. И хотя идейные воззрения «Листка» и самого Тимма не были до конца четкими, порой сбизались на верно­подданнические, в них все же преобладали передовые устремления.

В «Русском художественном листке» участвовали не только все видные рисовальщики тех лет (А. Ф. Черны­шев, Г. Г. Гагарин, В. И. Штернберг), но и такие ху­дожники, как И. К. Айвазовский, А. П. Боголюбов, М. О. Микешин, К. А. Трутовский, связанные, в свою очередь, с новым направлением искусства, которое развилось во второй половине XIX века.

Близость к литературе 40-х годов порожда­ла в графике любовь к изображению повсед­невности, интерес к иллюстрации.

Н. А. Некрасов в одном из стихотворных фельетонов писал:

Настал иллюстрированный

В литературе век.

С тех пор, как шутка с «Нашими»

Пошла и удалась,

Тьма книг с политипажами

В столице развелась.

Некрасов отмечал в то время, что совре­менная действительность во всех ее фазах — неисчерпаемый источник для наблюдателя и живописца: чего один не подметит в живом слове, то другой доскажет карандашом в вер­ном образе. И действительно, литературная иллюстрация 40-х годов насыщалась все более серьезными наблюдениями, становилась более содержательной, приобретая и самостоятель­ную художественную ценность, вне зависимо­сти от иллюстрируемого текста.

Мастерство использования книжного убран­ства весьма показательно в рисунках Г. Г. Гагарина (о нем см. главу первую) к п о-вести В.А.Соллогуба «Тарантас» (1845); даже декоративные элементы насыщены здесь острым и глубоким содержанием. Так, в од­ном из инициалов дано меткое олицетворение николаевской России как «фасадной империи» (характеристика, принадлежащая А. И. Герце­ну). Художник изобразил торжественный ам­пирный портик, закрывающий ветхую избу и кучи мусора. Могучие натруженные руки, вы­сунутые из окна избы, поддерживают этот портик (ил. 287).

Как в литературе, так и в изобразительном искусстве, 40-е годы были в значительной ме­ре «гоголевским» периодом. В иллюстрации честь быть его зачинателем выпала на долю Александра Алексеевича Агмна (1817—1875).

Ученик К. П. Брюллова по Академии художеств, вос­питанный учителем как хороший строгий рисовальщик, он выбрал своей специальностью искусство графики. С иллюстрациями молодого Агина вышла юмо-


ристическая стихотворная повесть И. С. Тургенева «Помещик», значительно усиленная в общественном звучании агинскими рисунками.

В лучшем и самом капитальном произведе­нии — «Сто рисунков из поэмы Н. В. Гоголя „Мертвые души"» (1840-е) — Агин подхватил беспощадную гого­левскую сатиру на крепостническую Россию.

Рисунки Агина, гравированные Евстафием Ефимови­чем Беркардским (1819—1889), вышли самостоятельным изданием, поскольку в то время Гоголь, охваченный ду­шевной депрессией и жестоким творческим кризисом, отказал художнику в праве печатать иллюстрации с текстом.

Не нашлось тогда и издателей: в годы наступившей политической реакции и цензурного гнета имя и твор­чество Гоголя считались одиозными. Агин и Бернард-ский выпустили только 72 рисунка на собственные скуд­ные средства. Иллюстрации не имели ожидаемого ус­пеха. Все гравюры — 104 листа — смогли увидеть свет только много позже, в 1892—1893 годах, уже после смерти их создателей.

Агин создал в рисунках портреты-ти­пы: Ноздрева, Плюшкина (ил. 289), Собакевича (ил. 290), Копейкина и других, но особенно удачно действующие лица пока­заны в сюжетных сценах в сопоставлении и противопоставлении друг другу (Чичиков у Собакевича; Чичиков, Собакевич и Феодулия Ивановна; Чичиков у Плюшкина и т. д.). В сюжетных сценах вы­ведены и эпизодические персонажи.

Иллюстратор нашел близкий Гоголю прием сатирического гротеска и достиг немалой пси­хологической выразительности в некоторых сценах, как, например, изображающей Плюш­кина с червонцами в руках. Даны всего только полуфигура Плюшкина и еле намеченная на фоне полуфигура Чичикова. Все внимание со­средоточено на выражении лица Плюшкина, на жесте рук, держащих в пригоршне золотые монеты, словно дрожащих от жадности и бо­язни нечаянно выронить полученное богатство. Выражение глаз, прикованных к монетам, жест­кая складка беззубого старческого рта —это меткие черты, которые позволяют иллюстра­тору с впечатляющей силой охарактеризовать скрягу.

Как мастер рисунка Агин оперирует вырази­тельным абрисом фигуры, метко и лаконично переданной мимикой лица, точно найденным жестом. Агину присуща знаменитая красивая «брюлловская» линия, текущая свободно и плавно. Но в гравюрах появилась и резкость, связанная нередко с поисками гротескности. Художник дает нужное ему преувеличение, которое находится где-то на грани смешного и уродливо-страшного. В этом отношении стиль рисунков к «Мертвым душам» может быть сравнен с художественными приемами Гоголя, хотя, конечно, не передает всей слож­ности отношения писателя к изображаемой действительности. В частности, в иллюстрациях


РАЗДЕЛ ДЕВЯТЫЙ. ИСКУССТВО ВТОРОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА



 


совсем опущен лирический подтекст бессмерт­ной сатирической поэмы. Зато драматические эпизоды — например, горестная судьба забы­того всеми ветерана войны 1812 года, искале­ченного капитана Копейкина — трактованы в обличающих тонах. Художник даже придал важному швейцару сходство с одним из цар­ских министров. Агин словно бы подхватывает то противопоставление бесправных и всесиль­ных, которое было начато еще А. Г. Венециа­новым; однако голодный и злой блеск глаз капитана Копейкина, проходящего мимо милю-тинских лавок, свидетельствует о накапливаю­щемся возмущении в «маленьком человеке». В работах ведущих рисовальщиков 40-х го­дов формирующаяся социально-критическая традиция достигла страстности, публицистично­сти выражения, предвещая развитие этих ка­честв во второй половине XIX века. Лучшим тому примером может служить сюита рисун­ков Т. Г. Шевченко «Притча о блудном сыне». Тарас Григорьевич Шевченко (1814—1861) — ученик К. П. Брюллова в Академии художеств. Он был выкуплен из крепостных на средства, полученные от разыгранного в лотерею порт­рета В. А. Жуковского кисти Брюллова.

Творчество Шевченко — украинца по нацио­нальности — представляет новый этап в тради­ционных русско-украинских художественных связях, в утверждении самых прогрессивных для того времени задач реализма. Шевченко идет в своем искусстве по пути демократизма, социального обличительства, развития рево­люционных идей, выступая от имени «миллио­нов крепостных душ».

В одном из первых значительных произведений Шев­ченко— картине «Катерина» (1841 —1842, Государ­ственный музей Т. Г. Шевченко, Киев) изображена об­манутая офицером крестьянская девушка — жертва со­циального неравенства. Традиции брюлловской худо­жественной школы здесь приложены к новому содер­жанию, которое станет типичным для многих последую­щих поколений художников (Л. М. Жемчужникова, П. М. Шмелькова и др.).

К украинской теме художник обратился также в сюите офортов «Ж ивописная Украина» (1844), Шевченко изображает природные и архитектур­ные достопримечательности Украины, местные народ­ные нравы, быт, народные типы, а также важные исто­рические события героической освободительной борь­бы («Д ары в Чигирин е»).

В некоторых композициях «Живописной Украины» еще заметно влияние романтических жанров и пейза­жей Брюллова, их художественной манеры.

За участие в национальном движении Украи­ны, за сатирические выпады против Николая I и царской фамилии венценосец расправился с Шевченко с утонченной жестокостью. Шев­ченко был арестован, отдан в солдаты в от­даленный Оренбургский корпус с запрещени­ем писать и рисовать. Однако нашлись сочув­ствующие люди, которые облегчили Шевчен­ко его участь, предоставив тайно возможность для творчества.


В солдатчине художник создал свое самое знаменитое произведение: графическую серию «Притча о блудном сыне» (1856—1857, ил. 288) — обличение жестокости, бесчеловечности армейских нравов эпохи Ни­колая I. Герой Шевченко — рядовой солдат, терпящий надругательства вышестоящих, всех тех «фельдфебелей», которые были призваны палочной дисциплиной искоренять в стране любую крамолу.

Шевченко первым осмелился показать эти нравы с документальной достоверностью и вынести их на суд общественного мнения, сде­лав достоянием профессионального искусства. Ранее такого рода сюжеты можно было встре­тить только в альбомных любительских зари­совках. Шевченко намеревался перевести сюиту «Притча о блудном сыне» в акватинту, то есть размножить гравюрой, и тем самым популяризировать созданное произведение на манер «народных картинок».

Задуманную серию должны были составить двена­дцать сюжетов, но известно только восемь законченных композиций. Возможно, что замысел сюиты как-то эво­люционировал. Так, в одних листах героем был купече­ский сынок-забулдыга, отданный для исправления а сол­даты. В других случаях он, скорее, — бедолага, попав­ший в дурную компанию. В «разбойничьих» сюжетах этот образ ассоциируется с изгнанниками, бросившими вы­зов существующему обществу (как, скажем, в «Брать­ях разбойниках» Пушкина или «Разбойниках» Шиллера). В большинстве случаев этот парень даже симпатичен, в нем нет ничего злодейского, отталкивающего. Его судьба, тем более в армейской казарме, в тех истяза­ниях, которым его подвергают, напоминает судьбу и таких благородных личностей, как отданный в солдаты позт-декабрист А. И. Одоевский, известный поэт А. И. Полежаев, как сам Шевченко да и многие другие их современники такой же трудной и горестной судьбы.

Герой Шевченко мужествен в своей судьбе, к нему проникаешься не только состраданием, а и уважением; в нем торжествует человеческое достоинство, и в этом — гуманистический пафос всего произведения.

Морализирующему истолкованию притчи о блудном сыне в народных картинках Шевчен­ко противопоставил гневное обличение нико­лаевской солдатчины. Тем самым Шевчгнко как бы предвосхитил традицию истолкования евангельских сюжетов в русском демократи­ческом искусстве второй половины XIX века. Он стремился в сюжетах «Притчи» к жизнен­ной достоверности, правдивости, опирался с этой целью на опыт западноевропейского ис­кусства. Как на источники отдельных сюжетов иногда указывают на сатирические серии У. Хогарта, с которыми русскую публику зна­комил В. А. Жуковский, иногда — на бытовые картины «малых голландцев». Таким образом, брюлловская романтическая традиция ранне­го творчества Шевченко постепенно вытесня­лась стремлением к реалистичности, жизнен­ности и документальности. Изменялась манера рисунка, в которой «идеальность» формы за­менялась большей жизненностью.



РАЗДЕЛ ДЕВЯТЫЙ. ИСКУССТВО ВТОРОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА


 


В работах того времени художник более прибли­зился к реальной жизни, о чем свидетельствуют и пей­зажи Аральских степей, выполненные с натуры, и изо­бражения местных народных типов.

В позднем творчестве Шевченко, вернувше­гося в Петербург так же, как в современном ему русском искусстве, заметно усилился ин­терес к реалистическому наследию мирового искусства, к выражению внутреннего драма­тизма жизни. Шевченко интересуют художест­венные приемы офортов Рембрандта с их глу­боко драматической игрой светотени, трепет­ным, динамичным штрихом, столь далеким от традиционных академических предписаний.

Шевченко в это время много работает над портретом в офорте и карандашом. Скромные портреты утверждали идеалы демократиче­ской интеллигенции, много выстрадавшей на жизненном пути, но сохранившей духовные ценности. Особенно показательны в этом от­ношении карандашный портрет М. С. Щеп­кина (1858) — в прошлом крепостного, став­шего главой русской театральной реалистиче­ской школы, создателем Малого театра в Мо­скве (Дом-музей Т. Г. Шевченко, Киев), авто­портреты Шевченко (в офорте).

Глава шестая ФЕДОТОВ

Новое слово в искусстве сказал и Федотов. То, чего недоставало художникам предшест­вующего поколения и его ближайшим совре­менникам,— глубины постижения повседневной жизни, ее драматической сути, ее социальных конфликтов, именно это и пронизывает все творчество Федотова, является его содержа­нием. Федотов, говоря словами Белинского, обладал верным взглядом на жизнь, и этот взгляд прямо и открыто выражен во всех про­изведениях художника. Картины его были пер­вым и чрезвычайно ярким проявлением кри­тического реализма в живописи.

Павел Андреевич Федотов (1815—1852) ро­дился в Москве. Его отец был суворовским солдатом, позднее служившим секретарем Московской управы благочиния. Семья Федо­товых жила в большой бедности, существуя на грошовую пенсию отца. Нужда преследо­вала художника по пятам от рождения до са­мой смерти. Тема гнетущей, беспросветной нужды — одна из основных в творчестве Фе­дотова — является темой автобиографической.

Как сын военного, Федотов обучался в Московском кадетском корпусе. Учился он превосходно, обладая великолепной зрительной памятью и выдающимися спо­собностями к рисованию. Еще в кадетском корпусе стал известен как портретист и карикатурист. Ни один из его ранних рисунков до нас не дошел.

По-видимому, еще в те юные годы Федотов твер­до решил стать художником, но тяжелое материальное


положение семьи не позволило ему сразу по оконча­нии корпуса исполнить свое намерение. Для того что­бы помогать семье, он поступил на действительную военную службу; блестящее окончание обучения дало право самому выбирать полк. Федотов решил поступить в лейб-гвардии финляндский полк, расквартированный в Петербурге. Вероятно, стремление быть поближе к Академии художеств, во всяком случае обитать в са­мом центре художественной жизни, повлияло на выбор полка, казармы которого к тому же находились неда­леко от Академии. Оставаясь в Москве, невозможно было получить систематическое художественное обра­зование. Учрежденный в 1833 году Московский «натур­ный класс» находился в руках любителей и тогда еще не был учебным заведением.

Переехав в Петербург в январе 1834 года, Федотов стал свидетелем больших художест­венных событий. Осенью 1834 года в Акаде­мии художеств была выставлена картина Брюллова «Последний день Помпеи» — собы­тие, потрясшее основы Академии. Необычай­ный успех картины впервые поставил живопись в центре общественного внимания. В том же году Федотов начал посещать вечерние клас­сы Академии художеств. Наряду с этим он ри­совал портреты сослуживцев.

Летом 1836 года в Петербург возвратился сам Брюллов, и немедленно по возвращении началась его преподавательская деятельность в Академии. Без всякого преувеличения мож­но сказать, что в те годы у Брюллова училась не только вся Академия, но и все художники-современники. Федотов испытал на себе всю силу обаяния его мастерства и искусства.

Ранние рисунки Федотова носят характер дилетантский. Это произведения одаренного самоучки. Федотов стремится передать жизнь, движение, отношения, связывающие людей. Исполнение несет печать кропотливого, усерд­ного труда. Недостаток техники в рисунках и в акварели сковывал его руку, Федотов боль­ше срисовывает, чем понимает форму.

Находясь на военной службе, художник ри­сует сценки из полковой жизни, маневры и полковые праздники, насыщая их портретны­ми изображениями. Такова акварель, изобра­жающая «Встречу в лагере лейб-гвар­дии Финляндского полка великого князя Михаила Павловича» (1837, ГРМ). По-видимому, за предварительные эски­зы и портретные рисунки Федотов получил четырехмесячный отпуск в Москву, где и ис­полнил саму акварель. Каждое лицо, находя­щееся на переднем плане картины, изображе­но с полным портретным сходством. Позади офицеров стоят солдаты, кидающие вверх бескозырки. Эти взлетающие вверх темные кружочки и овалы заполняют пустой верх кар­тины, образуя сложный и красивый узор, по­могающий выделить в однообразной толпе главную группу.

В Москве Федотов пробыл четыре месяца. Это время можно считать поворотным в его


творчестве. В Москве он рисовал много и ус­пешно. Нарисовал акварелью самого себя, гу­ляющего вместе с отцом и сестрой («Про­гулка», 1837, ГТГ). Он и его родные идут по улице на фоне зданий казарменного типа. Федотов в военной форме, на голове у него офицерская треуголка. Отдельно он нарисо­вал, тоже акварелью, портрет отца (1837, ГТГ), сидящего с раскрытым листом «Русского инвалида», официальной военной газеты, в ко­торой был напечатан приказ о производстве сына в первый офицерский чин.

Живя в Москве, Федотов рисовал и других родственников. В этих работах определились основные его особенности как портретиста, целью которого было изображение близких ему людей в присущей им жизненной обста­новке. Но если эти портреты не были совер­шенной новостью в русском искусстве, про­должая линию, начатую замечательными аква­релями П. Ф. Соколова и Г. Г. Гагарина, то подлинно новаторский характер имеет аква­рель «Уличная сцена в Москве во время дождя» (1837, ГТГ) и в еще боль­шей степени исполненная акварелью сложная сценка «Передняя частного приста­ва накануне большого праздника» (1837, ГТГ).

В первой акварели изображена пестрая толпа гуляю­щих, спешащих укрыться от дождя. В ней много весе­лой наблюдательности, проявлено больше понимания стихии улицы. Подобные сюжеты неоднократно встре­чаются в русском искусстве. Известна целая серия ри­сунков А. Г. Венецианова, изображающих уличную жизнь Петербурга, известны литография В. И. Штернберга «Сенной рынок в Петербурге» (1837) и картина маслом «Площадь провинциального города» Е. ф. Крендов-ского (ГТГ), Но ни в одной из этих работ нет таких яс­ных характеристик людей, такого юмора, как в акваре­лях Федотова.

Еще значительнее по остроте акварель «Передняя частного пристава накануне большого праздника». Эта сценка вполне гоголевская по сатирическому содержа­нию.

Следует вспомнить, что «Ревизор» был впервые по­ставлен на сцене в 1836 году сначала в Петербурге, а потом в Москве, где роль городничего играл великий Щепкин, Федотов, возможно, смотрел комедию еще в Петербурге, но знаменательно, что акварель эта, кото­рая могла бы служить прелюдией к «Ревизору», появи­лась именно в Москве. Замечательно, что комната, где происходит действие, решена Федотовым как сцениче­ское пространство. Купцы без шапок с приношениями жмутся в углу. Мужик тащит на спине тушу свиньи, сги­баясь под ее тяжестью, за ним виднеется человек, не­сущий на голове корзину с бутылками. Слева молодой человек во фраке запихивает что-то в портфель с до­вольной улыбкой. Видавший виды квартальный держит наготове его шинель, исподтишка наблюдая за ним и лукаво посмеиваясь в усы.

В акварели «Передняя частного пристава» вполне сформировались все принципиальные особенности большинства произведений Федо­това: сатирическая направленность и полная ясность рассказа, сценичность построения, множество действующих лиц, определенность


их характеров. Как характерную черту компо­зиции следует отметить отчетливое построе­ние интерьера и оживленное движение фигур. Но художнику еще явно не хватало мастерства для достижения законченности, четкости фор­мы и единства композиции.

Вернувшись в Петербург, Федотов снова ри­сует по преимуществу портреты сослуживцев, военные маневры и парады. По-видимому, продолжает посещать вечерние классы Акаде­мии. В 1840 году он пишет акварелью два груп­повых портрета: портрет трех братьев Дружининых (ГРМ) и самого себя среди сослуживцев, увлеченных карточной игрой,— акварель «Игроки» (ГТГ).

Еще в ранние годы Федотова занимала проблема сложного группового портрета. В акварелях «Прогулка» и «Встреча в лагере лейб-гвардии Финляндского полка великого князя Михаила Павловича» фигуры еще очень слабо связаны между собой. В них нет той согласованности движений и живой гибкости, которые необходимы для композиции. Объ­единяющее начало выражено слабо, и, конеч­но, еще менее выражено душевное состоя­ние людей.

«Игроки» — редкий для того времени об­разец группового портрета. Общее дейст­вие— карточная игра — достаточно связывает между собой все фигуры. Но, кроме того, об­наруживаются и более тонкие психологические связи: нервная напряженность одних партне­ров, ожидание — других, скука посторонних зрителей. «Игроки» показывают, что уже в то время Федотов вполне владел рисунком, то есть мог, анатомически правильно изображая человека, выразить в его движении характер и душевное состояние. Общее внимание при­ковано к двум игрокам. Один из них сделал решительный ход; участники игры ожидают, как ответит на него противник. «Игроки» стоят на грани между жанровой и портретной жи­вописью. Жанровые элементы мы находим в дальнейшем почти в каждом портрете Федо­това, и это составляет их существенную осо­бенность. Следует сказать, что вообще в порт­ретах того времени наблюдается уклон в сто­рону жанровой живописи. Совершенно так же, как портрет в начале века вытеснял историче­скую живопись, в конце 30—начале 40-х го­дов в портретной живописи появляются про­возвестники будущего расцвета жанра.

В 40-х годах Федотов сделал иллюстра­ции к рассказу Достоевского «Пол­зунков» для изданного Некрасовым в 1848 году сборника «Иллюстрированный аль­манах». Они были награвированы Е. Е. Бер-нардским. Однако иллюстрации в творчестве Федотова — редкое исключение. Литератур­ные тексты не только определяют фабулу, но


и дают материал художнику для построения внешнего облика героев и обстановки* Они облегчают работу, но в то же время стесняют ее. Федотов всегда сам сочинял фабулу, типы и обстановку своих произведений. Небывалая новизна тематики произведений заставила Фе­дотова сочинять к своим рисункам и картинам сопроводительные тексты — «легенды». Объ­яснение к «Сватовству майора» выросло в це­лую поэму, в которой все растолковано до мельчайших деталей. Федотов мастерски овла­дел языком раешника, его стилистическими оборотами. Художник заботился о том. чтобы сделать действия персонажей и сзои мысли о них доступными всем, приблизить язык и смысл своего искусства к пониманию просто­го человека.

Федотов увлекался сложными сюжетами, представляющими широко развертывающиеся картины быта и нравов людей различных со­циальных слоев. Именно таковы его замеча­тельные рисунки сепией. Вполне вероятно, что он предназначал их для издания в виде аль­бома. На это указывает их одинаковый размер и то, что они сделаны сепией, без красок, сле­довательно, могли быть без затруднения пе­рерисованы на литографский камень. Рисунки совершенно закончены, и их никак нельзя рассматривать как этапы на пути к картине.

В сепиях Федотов вырабатывает новую, до него не существовавшую в русском изобрази­тельном искусстве форму развертывания бы­тового сюжета. Чаще всего сепии отличаются большой сложностью и подробностью расска­за. На листе бумаги художник умещает мно­жество фигур. Оживленное движение состав­ляет особую черту этих рисунков. Перед зри­телем разыгрываются иногда забазные эпизо­ды, иногда трогательные сцены, иногда потря­сающие драмы. Такова сепия «Художник, женившийся без приданого в на­дежде на свой талант» (1844, ГТГ), в которой Федотов изобразил крушение всех надежд и гибель несчастной семьи художни­ка. Голод, холод, смерть и разврат поселились в его неприютном доме. Сам он, усталый и больной, работает над вывеской, строгая клас­сическая композиция которой совершенно не­уместна и как бы демонстрирует полнейшую неприложимость к жизни устарелых художест­венных приемов.

Ничтожные интересы светской жизни, дви­гающие людскими поступками, Фэдотов обна­жает в серии «Модный магазин» (1844— 1846, ГТГ). Здесь место действия в такой же степени определяет поведение героев, как и личный их темперамент. Композиция распада­ется на ряд отдельных сцен. Главные персона­жи имеют типические социальные черты. Они выражены в физиономиях, фигурах и костю-


РАЗДЕЛ ДЕВЯТЫЙ. ИСКУССТВО ВТОРОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА

мах. Как типичен, например, сановник с орде­ном на шее, изумленный бесконечной расточи­тельностью легкомысленной супруги. Каким законченным образом представляется эта надменная красавица, холодное лицо которой так не соответствует вороватому жесту руки, передающей записочку молодому улану. А как выразительны и лицо и движения пожи­лой рыхлой женщины, которая, оглядываясь, торопливо прячет в свой поместительный ри­дикюль украденные кружева.

Художник разработал детально всю обста­новку магазина, и особенно выписал шкаф с фарфоровыми безделушками. Их грациозно-эфемерные светлые силуэты кажутся олице­творением этого суетного мирка, этой пустой, ненастоящей жизни.

Серии «Кончина Фидельки» и «Следствие кончины Фидельки» (1844, ГТГ, ил. 291) представляются двумя ва­риантами одного и того же сюжета, при этом более ранним, вероятно, отвергнутым, явля­ется первая, гораздо менее совершенная и в образной характеристике и в композиции. По глубине замысла и совершенству исполнения «Следствие кончины Фидельки» почти равно­ценно самым выдающимся картинам Федото­ва. Нужно сравнить композицию этой серии с «Модным магазином». И там и тут действую­щие лица разбиты на группы, но принципы группировки совершенно различны. В «Мод­ном магазине» каждая группа образует закон­ченный, обособленный, самостоятельный сю­жет. В «Следствии кончины Фидельки» харак­тер групп зависит от общего, единого замысла, Вне связи с ним группы непонятны и не могли бы существовать.

Хозяйка, лежащая на кровати, и ее супруг образуют первую группу. Вторую — две наряд­ные гостьи, робко, должно быть, хорошо зная нрав хозяйки, приближающиеся к ширме. Да­лее — группа спорящих между собой и же­стикулирующих докторов, еще правее — ху­дожник, слуги и гробовщик, просовывающийся в дверь. Совсем направо на краешке стула присел, изогнувшись над папкой с чертежами, сын хозяйки. Лица его не видно. Каждый пер­сонаж, входящий в группу, усиливает ее со­циальную характерность. Этот прием группи­ровки был изобретен Федотовым. Он был подсказан тем новым толкованием жизни, ко­торое внес Федотов в живопись.

Особое место в композиции занимает фигу­ра художника. Она рисуется выразительным силуэтом на белом фоне холста и листа бума­ги с проектом памятника Фидельке. Это сразу делает ее заметной и приковывает к ней вни­мание зрителя. И хотя окружающее общество, поглощенное своими интересами, не замечает художника, именно его Федотов поставил в


Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.023 сек.)