Раздел девятый. Искусство второй трети XIX века

Необычайно продолжительная и плодотвор­ная деятельность Ивана Константиновича Айва­зовского (1817—1900) в самом начале имела отчетливо выраженный романтический харак­тер. Подобно многим художникам второй тре­ти XIX века, Айвазовский через романтизм шел к реалистическому отражению окружающего мира. Следы воздействия романтизма находим мы и в самых ранних работах другого ученика Воробьева — Льва Феликсовича Лагорио (1827—1905). И Айвазовский, и Лагорио, каж­дый по-своему в пору творческой зрелости сыграли важную роль в развитии русского реалистического пейзажа второй половины XIX столетия (об Айвазовском и Лагорию см. т. II настоящего издания).

Глава четвертая АЛЕКСАНДР ИВАНОВ

Александр Андреевич Иванов (1806— 1858) — один из величайших русских художни­ков XIX века, стремившийся соединить прогрес­сивные гуманистические идеи с великими тра­дициями мирового искусства и глубоким изу­чением натуры.

Отец Иванова Андрей Иванович Иванов был профес­сором петербургской Академии художеств. Выученик той же Академии, скромный труженик, он понимал ис­кусство как дело, требующее прежде всего добросо­вестного к себе отношения.

В 1817 году одиннадцати лет от роду Александр Ива­нов, до того воспитывавшийся дома, был отдан в Ака­демию. Скоро успехи его стали настолько блестящими, что учителя, и прежде всего Егоров, взяли работы мо­лодого художника под сомнение. Так как, учась в Ака­демии, он продолжал жить, а главное работать дома, а не в академическом общежитии, то враги отца рас­пустили слух, что юноша работает не сам, а с помощью отца. В этой неприветливой жизненной школе склады­вался характер молодого художника.

Жить одному вдали от казенного Петербур­га и ненавистной Академии, жить только для того, чтобы творить, а не для того, чтобы соз­давать свое материальное благополучие,— вот те идеалы, которые постепенно вырабаты­вались в Иванове. Они созрели в нем намного раньше, чем созрел он сам как художник.

В 1824 году Иванов написал первую крупную картину масляными красками — «Приам, ис­прашивающий у Ахиллеса тело Гек­тора» (ГТГ, ил. 278), за которую получил малую золотую медаль. Уже в этой ранней ве­щи Иванов обнаруживает стремление к психо­логической выразительности и археологиче­ской точности. Когда картина появилась на выставке, то критика отметила внимательное отношение художника к тексту Гомера и силь­ную экспрессию действующих лиц картины.

На выставке 1827 года появилась вторая

картина Иванова — «Иосиф, толкующий

|сны в темнице хлебодару и вино-

черпию» (ГРМ), удостоенная от Общества поощрения художников большой золотой ме­дали. Здесь экспрессия лиц и несравненная пластика фигур далеко превосходили «Приа­ма», свидетельствуя об исключительном даро­вании художника и быстром его развитии. Ос­вещенные фигуры на темном фоне производят впечатление статуй. Плавные складки античной одежды Иосифа трактованы с поразительным совершенством. Иосиф вещает ужасную учесть хлебодару, указывая ему на рельеф с изобра­жением казни, высеченный на стене темницы. Виночерпий нетерпеливо со светлой надеждой ожидает, что скажет о нем прорицатель. Хле­бодар и виночерпий похожи, как братья, тем отчетливее поэтому выступают на их лицах выражения противоположных чувств: отчаяния и надежды. Египетский рельеф, сочиненный Ивановым, показывает, что он еще тогда был знаком с египетской археологией и обладал тонким чувством стиля. Во всех своих ранних работах Иванов стремился к сильным душев­ным движениям, выраженным в предельно яс­ной форме.

Однако картина эта чуть было не повлекла за собой крушение карьеры Иванова, столь блистательно начатой. Изображение (в виде барельефа) казни на стене темницы было ис­толковано как дерзкий намек на расправу Ни­колая I с декабристами. Художнику едва уда­лось избежать Сибири. И несмотря на то что Иванову была присуждена большая золотая медаль, вопрос о его командировании за гра­ницу затянулся. Общество поощрения худож­ников, имея намерение отправить Иванова в Италию для усовершенствования, решило еще раз проверить его способности, задав новую тему: «Беллерофонт отправляется в поход против Химеры» (1829, ГРМ).

Картину испортили официальные советчики, вмешав­шиеся в его работу и упрекавшие художника в мед­лительности. Какой свободной и пламенной кистью ис­полнен первый эскиз (ГРМ) и как вяло и безразлично написана сама картина! Новая картина Иванова оказа­лась слабее предыдущей. Однако заграничная команди­ровка все же ему была присуждена.

В это время Иванов был уже автором нескольких картин, законченных огромного размера рисунков с ан­тичных статуй — «Л а о к о о н», «Венера Медицей-с к а я», «Б о р г е з с к и й боец» (все — в ГТГ), мно­жества рисунков с академических натурщиков. В его ранних альбомах находится также целый ряд эскизов карандашом и сепией на исторические и античные те­мы, среди которых мелькают немногочисленные натур­ные зарисовки; еще реже встречаются портреты. Ко времени, предшествующему отъезду за границу, отно­сится небольшой автопортрет (1828, ГТГ), напи­санный масляными красками.

В академические годы Иванов серьезно изучал Эр­митаж и Музей Академии художеств, но копий с кар­тин, по-видимому, тогда не делал. Его внимание привле­кал немецкий художник и теоретик искусства Рафаэль Менгс. По-видимому, Иванов был знаком не только с живописью Менгса (картины Менгса находились в Эр­митаже и в Музее Академии художеств), но и с его

РАЗДЕЛ ДЕВЯТЫЙ. ИСКУССТВО ВТОРОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА

теоретическими трудами, так же, как с книгами и статьями Винкельмана (бывшими настольными у Ива­нова-отца). Таким образом, классическое направление искусства было знакомо Иванову не только по худо­жественным образцам, но и по трудам крупнейших его теоретиков.

В мае 1830 года Иванов покинул Петербург. По пути останавливался в Дрездене и Вене, в Дрезденской галерее он сделал рисунок с головы «Сикстинской мадонны» Рафаэля и ско­пировал одну из находящихся там картин Пус­сена. В последних числах 1830 года Иванов достиг Рима. Он прожил в Италии почти без­выездно до 1858 года, не прерывая, однако, живой связи с родиной, мечтая служить ей своим искусством.

При отъезде за границу художник был снабжен об­ширной «инструкцией», в которой Комитет Общества поощрения художников предусматривал распорядок его занятий на все три года пенсионерства. Во исполнение инструкции Иванов сделал картон с «Сотворения чело­века» из плафона Сикстинской капеллы Микеланджело. В то же время он усердно изучал музеи Рима, зани­мался рисунком с натуры (по преимуществу женской) во Французской Академии (ил. 284) и усиленно искал тему для большой картины. Один за другим он отвер­гал многочисленные сюжеты, невзирая на затраченный труд (например, «Братья Иосифа», «Иосиф и жена Пен-тефрия»).

Как дань классицизму Иванов начал в Риме картину в духе Пуссена «Аполлон, Гиа­цинт и Кипарис, занимающиеся му­зыкой и пением» (1831—1834, ГТГ, ил. 285, 279), используя памятники античной скульпту­ры. Картина осталась незаконченной. Несмотря на это, она является одним из самых совер­шенных произведений русского классицизма. Прекрасно сгруппированные фигуры кажутся оживленными статуями. Древесная листва чу­десно контрастирует с цветом обнаженных тел: нежным цветом тела Гиацинта, смуглым — Кипариса и словно выточенной из слоновой кости фигурой Аполлона. Картина представля­ет собой музыкально слаженную, гармониче­скую композицию. Сравнение эскизов показы­вает, что Иванов сознательно добивался музы­кальной красоты плавных линий и пластическо­го совершенства формы. Замечательно вдох­новенное лицо Аполлона. Взяв за основу об­раза голову Аполлона Бельведерского, Ива­нов вдохнул в нее новую жизнь — жизнь чув­ства. Этот метод переработки античных обра­зов стал для Иванова основным в течение всей первой половины его творчества. К критике своих замыслов Иванов привлекал наиболее авторитетных художников, живших тогда в Ри­ме: из русских чаще всего Кипренского, из иностранных художников Ф. Овербека и Б. Торвальдсена и последнего представителя итальянского классицизма — В. Камуччини.

В Риме Иванов сближается с Н. М. Рожали-ным, другом поэта Веневитинова и членом кружка московских «любомудров», чьи взгля-

ды на искусство были связаны с романтической философией немецкого мыслителя Шеллинга. Рожалин помог началу формирования в худож­нике нового чувства родины. Россия больше не ассоциировалась в представлении художни­ка с казенным Петербургом. В сознании Ива­нова возникает огромная Россия и ее средото­чие, сердце ее — Москва.

Под влиянием бесед с Рожалиным у Ивано­ва окрепли мысли о высоком общественном назначении искусства. При этом миссия худож­ника, творца постепенно облекалась в его со­знании особой значительностью. Погруженный в изучение натуры и размышления, художник должен своими трудами приближать конечную цель исторического прогресса — «златой век человечества», век совершенных и гармонич­ных общественных отношений.

Перечитывая евангелия, Иванов нашел, нако­нец, сюжет, до него никем из художников не бравшийся: первое появление Мессии (Христа) перед народом, ожидающим исполнения своих заветных чаяний, предсказанное Иоанном Крестителем. Иванов воспринял этот сюжет как вмещающий весь смысл евангелия. По его мнению, этот сюжет мог воплотить высокие моральные идеалы всего человечества так, как понимали их современники художника. Работа над эскизами картины началась осенью 1833 года.

Нахождение темы Иванов переживал как со­бытие, призванное определить все дальнейшее течение его творческой жизни. Замысел кар­тины он подробно излагает в письмах отцу и начальству. Суждения его поражают ясностью и глубиной. В нем впервые зарождается чув­ство собственной значимости как художника, которому вверено огромное, национального значения дело, долженствующее стать вкла­дом в национальную и мировую культуру. Так, в свете этих новых задач искусство открывает перед Ивановым свои самые далекие перспек­тивы, У него созревает отчетливое представ­ление о возможностях и границах живописи, перед ним возникает ряд художественно-прак­тических задач, связанных с решением темы,

С самого начала работы художник мыслил сюжет скорее как исторический, нежели рели­гиозный, устраняя все черты его мистического истолкования. Он составил план, рассчитанный на десятилетие, в соответствии с чрезвычайной сложностью замысла. Этот план испугал недо­верчивых петербургских «благодетелей» Ива­нова продолжительностью и дороговизной, Несмотря на угрозы Общества поощрения ху­дожников лишить его всех средств к существо­ванию, Иванов не сдался. Он глубоко изучал памятники античного искусства и монумен­тальной живописи итальянского Возрождения. Не имея возможности совершить путешествие

Дата добавления: 2015-12-01