|
Читайте также: |
— Робот.
— Ребята, а серьезно?
— Действительно, робот. Саперный — для разминирования дистанционного. Наши его немного переделали, так теперь он и стрелять может. Идея давно была, а тут и поприжало. Ну и модернизировали, как израильтяне — те тоже ружье приделали, чтоб по шахидам контрольный выстрел делать перед разминированием.
— Точно, я такие машины у амеров видел, даже фильм по телевизору шел, — вмешивается Саша.
Вот странное дело, меня в его возрасте девчонки интересовали. А он вроде больше техникой да компами увлечен. Нехорошо это, порядочные люди должны размножаться.
— Не, у амеров чисто боевые машинки «Свордз», тупая пехота. А наш Терминатор — он и саперить умеет.
— Опробовали?
— А то ж! Нормально работал, как часики.
— У амеров и саперные есть. И не только они…
— Все равно наш лучше, — ставит увесистую точку в теме омоновец.
— Ладно, ладно. Пошли-ка вместе на главную гауптвахту, обсудим: «Что, кому, почем». — Николаич тяжело встает.
Званцеву тем временем сообщают что-то по рации. Отмечаю, что она не такая, как у наших, а словно бы погромоздкистее.
— Так, Доктор, пошли встречать комиссию, — поворачивается каптри ко мне.
— Какую комиссию?
Шутит он, что ли?
— Из столицы, города-героя Кронштадта. Проверяющую, разумеется. Как у вас тут документация ведется, как соблюдаются санитарные нормы, как обстоит дело с противопожарной безопасностью…
— Не надо так шутить, меня оторопь берет! Знаю я такие комиссии!
— Ладно, не переживайте. Ваш водоплавающий морф вызвал такие эмоции в штабе, что тут же собрали группу для изучения. Так что не так все жутко. Вот эта группа и прибыла. Сплошь ваши знакомые, как на подбор. Пошли, пошли. Они уже на подходах.
Успеваем чуть загодя. Катерок, раньше такой к нам не приходил, щеголеватый, надраенный и какой-то неуловимо парадный, ловко причаливает. На берег перебирается десяток человек — я узнаю среди них Кабанову, ее кавалера-мичмана, и самым последним спускается братец. Приятный сюрприз!
Здороваемся. Комиссия тут же рассыпается на составляющие — часть рвется умотать к упокоенному морфу для осмотра на месте и последующей эвакуации. Оказавшийся тут же начальник саперов остужает их рвение. Судя по возникшей перепалке, для саперов эта малоинтересная возня совсем не ко времени, и потому, для увязывания интересов, вся куча народу валит к Овчинникову. Братец увязывается вместе с галдящей группой, ему не чужд задор свар и перепалок, правда, обязанностей по осмотру тела на месте происшествия никто с судмедэкспертов не снимал.
Остаемся в дворике втроем — я да Валентина с мичманом.
— Не ожидал вас тут увидеть — и рад тому, что приехали. Не опасаетесь такие прогулки устраивать? — спрашиваю оживленно вертящую головой Валентину Ивановну.
— Гулять-то надо, а я в Петропавловке сто лет не была. Да и денек сегодня хороший. Смотрите, какая погода — весна уже. Опять же морские прогулки…
— Погода как погода, холодно и пасмурно.
— Не заметили, что сегодня на восемь градусов теплее? И с неба ничего не сыплется. — Она легким привычным движением руки невзначай поглаживает свой еще увеличившийся вроде живот.
— Ой. Ну, не знаю… Я больше лето люблю.
— Лето, оно еще когда будет. И знаете, очень приятно прогуляться после сидения в лаборатории. Тем более у вас тут совершенно безопасно, в Кронштадте еще бывают эксцессы. — Кабанова глубоко вздыхает.
Это да, грамотная система караулов, и патрулей, и секретов обычно и не заметна, но требует толкового подхода, четкости и слаженности. Тут не возразишь. Безопасность вообще не замечают, считая, что так и должно быть. А на самом деле — это громадный труд многих людей.
— Пока они там морфа будут тянуть, хочу пригласить вашу охотничью команду на свадьбу, — говорит она мне.
— Ого! А кого с кем?
Сильный вопрос у меня получился — и умный и тактичный, не отнимешь…
— А нас, меня и Алика. — Тут Кабанова кивает на мичмана.
Мичман начинает как-то странно ежиться и, по-моему, даже немного краснеет.
— Здорово! А когда свадьба?
— Когда ваша компания в Кронштадте будет. Идею Алик подал — говорит, у дитя должно быть отчество, да и вообще… Я как-то даже растерялась, но он такой галантный кавалер… Где уж тут слабой женщине устоять. Я и согласилась. Да и ребенок не против, не брыкался, во всяком случае, когда обсуждали.
И, задорно глядя на жениха, железная Валентина, неожиданно для меня, негромко, но мелодично спела на мотив Государственного гимна:
Пусть муж изменяет,
Пусть ходит в пивную,
Я не приревную его ни к кому.
Доход не растрачу,
Прибьет — не заплачу,
Всегда буду верной ему одному!
Что утешает, хлопаем глазами мы оба — и я, и мичман. Это… да это просто невозможно, хоть ушам не верь. Наверное, Валентину укусил Семен Семеныч, он у нас песельник… Но это явно было. Вот и поди ж ты. А я думал, что знаю свою коллегу.
— Откуда ж такой текст-то? — удивляюсь я, втайне подозревая, что, может, Валентина Ивановна и стихи по ночам пишет. Да и не удивлюсь уже, если так.
— А это из первомедовского капустника. «Медик-холл» я уже не застала, но кое-что еще помню. Кстати, тут обнаружилась такая вещь, ректор Первого медицинского успел организовать эвакуацию части студентов и преподавателей. Куда они убыли — неизвестно, но вряд ли на север — там уже наши отзванивались и связывались с кем возможно. Так что, вероятнее, направление на юг. Имейте на всякий случай это в виду, когда будете завтра там работать. Может, какие-нибудь следы найдете.
— А что была за колонна?
— Автобусы, вроде пара грузовиков с какими-то курсантами.
— Ясно. Будем смотреть.
На самом деле я и так смотрю на мичмана краешком глаза и замечаю, что новоиспеченный женишок моментально втягивает животик и молодецки выпячивает грудь, как только невеста на него посмотрит, и с явным облегчением отпускает пухлое пузико в первоначальное положение, стоит ей отвести взгляд. Учитывая, что Валентина посматривает на него часто, зрелище получается довольно комичное.
— А тебе не влетит, что склад оставил без присмотра?
— Так с вашей легкой руки на складе шаром покати — все роздал, подчистую.
Тут мичман неожиданно подмигивает мне со значением.
— Только обещанная тебе сабля и осталась! А к Валентине Ивановне меня приписали официально — приказом. Я теперь занимаюсь охраной и обороной лаборатории.
— Как телохранитель?
— И как телохранитель тоже. И знаешь, когда мужчина реально кого-то должен защищать — жизнь приобретает смысл.
— Кто б спорил.
Из гауптической вахты вываливается мой братец.
— Во! Старика уже почти уломали — сейчас рванем на мины. Между прочим, у нас там в Кронштадте новостей вагон с тележкой. А у вас?
— Ну, вот подплавный морф… Сегодня перед вашим прибытием выперли общим собранием трех возмутителей спокойствия из числа левонападающих.
— Фигассе! Это, что ли, те, которые организовали свалку в Зоосаде?
— Они самые.
— И что? Так прямо и выперли? За ворота?
— Ага. Голова крепости зачитал краткую речь, типа братья и сестры, к вам обращаюсь я, друзья мои. Вот три вредителя — давайте решать, что с этими выкидышами демократии делать? Далее прочел список их вины, публика разошлась в две стороны — и пожалуйте граждане вон.
— Типа билетиков на посещение музея нету — пшли отседова?
— Точно.
— А оружие им дали?
— Дали.
— Ну и дураки. Лопоухие!
Мичман Алик не выдержал и высказался.
— Это омоновец смилосердничал.
— Вы тут совсем с ума посходили! И что выдал?
— Швабру.
— А, тогда ладно.
— А в Кронштадте что нового, братец?
— Вчера прибыл наш сухогруз. Ну это не новость, корабли постоянно приходят. Тут в другом дело — у них за день до прибытия матрос повесился. И его труп они поместили в холодильник. Я его вскрывал — обычный висельник.
— И что?
— Дуб-дерево! Труп не обернулся! Двухдневный, а остался, как и положено, трупом. Не зомби!
— Так что, инфекция все же получается? А эти, изолированные, потому все у них по-старому?
— Или иммунные. Но скорее отсиделись, как в карантине.
— Есть и еще непонятности, — добавляет Валентина Ивановна.
— Хорошие или плохие?
— Скорее хорошие. Прогноз исхода заболеваний и ранений улучшился практически вдвое. Мы сначала немного возгордились, что удается вытягивать тяжелых раненых и больных, но здесь, видимо, не наша заслуга. Раны заживают быстрее, заболевания протекают легче.
— Так что, больные вообще перестали помирать?
— Нет, все-таки и сейчас бывает. Но судите сами, пациент с огнестрельным ранением головы все еще жив. И больной с молниеносной формой столбняка. Я понимаю, что и Кутузов выжил, но тем не менее. Явно есть новый фактор, который придется учитывать.
— А у меня тут как раз уникальный случай излечения опоясывающего герпеса за ночь…
Из здания выкатывается куча народу — уломали Алексея Сергеевича. Братец кивает и, поддернув здоровенную сумку с судмедбарахлом, двигает с остальными. Валентина тоже идет с комиссией — хочет быть на вскрытии.
Мне там делать нечего, с результатами и так ознакомят. Сидеть в штабе и слушать, как препираются и торгуются договаривающиеся стороны — можно бы, конечно, но зачем?
Завтра выезд. Значит, надо помочь Надежде разобраться с грузом, подготовить самое необходимое и еще провести занятия по первой помощи. Вот этим и займусь до обеда.
Странное ощущение оставили слова Званцева о возможных набегах соседей. С одной стороны, в это не верится. В конце концов, жратвы у них достаточно. С другой — не все счастье в жратве.
Есть и другие вкусности. Например, женщины. То, что без женщин жизнь плохая, не годится никуда, еще по древним римлянам ясно. Не украли бы они сабинянок — не было бы Рима. А украли — не стало сабинян. Или вот дети. Очень ценный ресурс. Те же янычары — отличный показатель, что при правильном воспитании и дети врагов прекрасно служат.
Потом мне в голову приходит неприятная мысль — рабы отличный ресурс. Да наконец на мясо люди тоже годятся. Столкнулись же мы с людоедами, а чем те же европейцы лучше? Ровно ничем, людоедства и у них даже сейчас полно. Достаточно послушать милую песню Раммштайна[51] «Майн Тайль»…
Так что визиты за женщинами, детьми и рабами запросто могут быть, тут весьма вероятна паранойя Званцева. Насчет мяса… Во-первых, каннибализм экономически не выгоден. Рабовладение дает куда большие выгоды. Раб значительно полезнее — что проверено веками. Во-вторых, куча болезней передается при каннибализме. Причем серьезных. Примеров масса. В-третьих, проще и дешевле разводить птицу и домашних животных. Человек — несуразное существо, нарушающее законы природы, у млекопитающих, как на грех, особь готова размножаться и становиться взрослой, прожив одну девятую жизни. А у человека четверть… В-четвертых, когда дело доходит до каннибализма, оказывается, что потребляемое мясо неполноценно. Раз все оголодали, значит, и поедаемые тоже. Проще говоря, далеко на этом мясе не уедешь, нет в нем уже витаминов и прочих весьма важных веществ, иначе бы не оголодали так окружающие, чтоб друг друга жрать. Как-то так вот.
Хотя… Видел я потрошильные стойки. Мясо и готовый шашлык… И взвод дуралеев пропал… Завтра мы туда поедем…
* * *
Растопить печь у Арины не получилось. Где-то либо сажа забила дымоход, либо кирпичи вывалились, но дым стоял на половину высоты комнаты, когда наконец Виктор прекратил попытки реанимировать печку.
За это время Ирка натаскала из подвала груду пустых банок и, посчитав что-то, пришла к выводу — должно хватить.
Осталось совсем немного — вытащить остов санок, сваренный когда-то из стальных труб и потому практически вечный, сколотить короб из отодранных с Арининого дома досок и отбуксировать все к бункеру.
Добрались без хлопот, санки пытались пару раз перевернуться и зацепиться за кусты. Но водителем Витя был хорошим.
Вылезли, размяли ноги. Виктор прикинул, сколько придется всего перетаскать, от мяса до воды, для того, чтоб заготовить консервы, — и присвистнул.
Ирка, косо посмотрев на него, добавила, словно прочитав мысли:
— Еще забыл, что вечером баню топить надо будет. Мы уже как лошади потные пахнем, а после заготовки тушенки тем более завоняем. С города мертвяки прибегут на запах.
— Ты с чего взяла, что я воду считал?
— А я ведьма. У нас в роду все такие. Так что бойся!
И побежала в бункер.
Проводив Ирку взглядом, Виктор и сам не понял — злится ли он на жену или действительно попугивается уже. Впрочем, времени уже прошло много, а работы оставалось полно. Кряхтя, Виктор стал перетаскивать и грузить пакеты с мясом в санки. Подруга тем временем собирала что-то в бункере, и пришлось вскрывать один из схронов — Витя понятия не имел, что среди консервов и тщательно упакованных продуктов лежат и Иркины приправы.
Когда мясо было погружено, обнаружилось, что супруга набила какими-то пакетами весь салон УАЗа. Попытка возмутиться была встречена достаточно мягко — Виктору пришлось согласиться, что консервирование не его сильная сторона. Оставалось только подозревать, что это скорее переезд, чем перевозка крышек и приправ… Но стойкое ощущение того, что все-таки переезд, оставалось.
— Мешки-то спальные на хрена? Матрас зачем?
— Ну, Витенька, миленький, мы ж не успеем столько тушенки наварить. В Ольховке ночевать придется, так не на полу же спать?
Возразить было нечего, санки с набитым коробом выглядели даже в зеркало заднего обзора внушительно.
Остаток дня для Виктора был таким, что он не один раз обругал тупого лося, припершегося не вовремя и не туда. Для тушенки потребовалось немыслимое количество воды и дров — Ирка перемывала и кипятила все найденные банки. На счастье Вити, банька у Арины оказалась функционирующей. Потом Ирка тушила лосятину, а Виктору пришлось заниматься китайской работой, поддерживая в печи «малый, но равномерный огонь», что оказалось сложнее, чем просто спалить всю эту деревушку целиком и пару таких же в придачу.
Когда дело дошло до закатывания банок, Витя считал, что может перевести дух, но Ирка погнала мужа в баню. Оказывается, что там опять надо набирать воду. Хорошо колодец оказался неисчерпаемым, но все равно было непонятно, куда Ирка всю воду подевала…
Пообедать не получилось, кухня была заставлена разномастными банками, а за ужином Виктор, поев чего-то, что и не разглядел, уснул прямо за столом сидя. Ириха милосердно дала ему подремать четверть часа, после чего, продрав глаза, он вдруг вспомнил:
— Слушай, а ведь тушенка опасна, там ботулизм может развиться!
— Не разовьется!
— Почему это ты так уверена?
— Потому что потому, что кончается на «у». Если хранить при температуре ниже восемнадцати градусов, ботулотоксин не вырабатывается. А у Арины в подполье — до июля не будет. А может, и вообще не будет — подвал у нее качественный. Давай вставай, банки закатывай. Нехорошо, конечно, что у нас в трехлитровых в основном. Да и сала нет — залить бы сверху… Ладно, что есть…
В баню поползли уже глубокой ночью. Мылись вяло, как сонные мухи. От тепла окончательно развезло. Все за день сделать не успели, но сил уже никаких не осталось. В избе было жарко и сытно пахло тушенкой.
* * *
В медпункте вовсю идет свара. Понятное дело, дамы, оставшись одни, делят полученные медикаменты. Правда, до стрельбы не дошло, но вмешаться приходится.
Забрав то, что стоит раздать завтрашним участникам вылазки, величественно отбываю, прекрасно понимая, что вообще-то это скорее отступление — дамы сейчас опять заспорят.
В салоне застаю Демидова. За последние дни он как-то отъелся, определенно. Вижу, что он занят делом — набивает рожки, при этом выбирая патроны из разных кучек. Оказывается, трассеры добавляет каждым третьим патроном. Ну, это хорошее дело, в перестрелке прицелиться не всегда может получиться. Ну, это я не на своем опыте знаю, это мне рассказывали.
Спрашиваю Демидова, о чем он задумался.
— Да этот, дядь Паша, мне про таких «кульных» пацанов рассказывал тут. Реально — крутые.
Сильно удивляюсь, заподозрить милейшего Павла Александровича в рассказах о криминальных авторитетах никак не получается. Если б омоновцы еще об этом толковали — я б понял.
— И чего рассказал?
— Короче, там один авторитет крышевал малышевских, собрал бабло, а когда на хазу поехал — решил, что мало взял. Ну, короче, он крутой такой, братву по домам отправил, а сам один вернулся и малышевским — давай еще бабла. Те его за ноги к двум елкам привязали и порвали пополам. Потом, короче, к его бабе поехали, типа твой волчища позорный коньки откинул — будем тебя теперь крышевать, а ты за Малышева выходи, пучком тогда все будет. Ну а та, короче, хитрая скобариха — да говно вопрос говорит. Я согласна типа, давайте квасить. Ну те, короче, купились, как лохи последние, ужрались вусмерть. Баба своим братанам — мырг. Те пьяных малышевских замочили во сне. Во какие дела!
— Круто! Ты, кстати, из пистолета научился работать или все неграм подражаешь?
— Да че вы все прицепились!
— Голова — два уха, людей не хватает, стрелки нужны, а тебе все понты детские…
— А то вы мне ствол дадите!
— Если будешь уметь им работать, и без понтов, то дадим. Ты, к слову, читать умеешь?
— Ну. Умею.
— Если тебе пару книжек толковых притащу — будешь читать?
— Да ну, скука это.
— Ну гляди. Хозяин — барин. Токо телевизора тут нету, кина тоже долго не будет.
— Ты сам обещал музейским кино казать. Дядь Паша говорил. А книжки при чем?
Оп! А ведь и действительно, вчера разговор был. И я забыл, и они что-то не чухнулись.
— Притом что про кульных нигга-гангстов — ни фига книжек нет. А про твоих сверстников, которым оружие дали, есть. И про то, как они это оружие грамотно пользовали, тоже.
— Не, не люблю читать. Ты мне лучше так расскажи.
— Будет время — расскажу. А где все?
— Дернули к ментам.
Это новость. И точно — нет обоих бронетранспортеров, на площади отсутствует наш автобусик, да и грузовиков вроде тоже нет. Это они, получается, колонной рванули? И почему меня не позвали?
— Здесь кто еще остался?
— Андрей внизу вещи роет.
Спускаюсь. Андрей там и разбирает сумки с вещами. Еще те — из магазина.
— Ну а меня что не позвали?
— Николаич так решил. Там несколько сотен человек, опять же омоновцы. Лекаря попросят помочь, то-се, только мы тебя завтра и видали. А так — приедут люди сюда, тут им и помогут. Да они такой колонной поперли, что некому их останавливать.
— А ты тут чем занимаешься?
— Да была у нас пара серьезных болтов. Оптику я на них поставил. А вот патроны где-то тут.
— Ну а чем СВТ не годятся?
— Болты охотничьи, на крупного зверя. Если против морфов-то, пожалуй, могут быть и лучше «Светок». Берут дальше, кладут лучше. Завтра и посмотрим.
С этими словами Андрей выкапывает наконец коробку с патронами. Показывает мне один. Совершенно диковинный — длинная гильза непривычного размера и рисунка, странноватая пуля.
— Калибр триста. Винчестер магнум.
— Это что, крупнокалиберная винтовка?
— Ага. Чуть-чуть до нашего, двенадцать и семь, не дотягивает. Потому отдача мягче, грохот не такой сильный, а работает на приличные дистанции. Патронов кот наплакал, потому возьмем как дополнение к «Светкам».
— Я о таких даже не слыхал.
— Немудрено — вещь редкая. Цены немалой. Очень немалой.
— Слонобои?
— Ага. Можно и так сказать.
Странные патроны с виду. И пули странные.
— Не понимаю — вы по стоимости, что ли, отдавали оружие Михайлову?
— Нет, по характеристикам. Это, конечно, и со стоимостью совпадает, как правило, — но вот с какой стати отдавать стражу ворот дальнобойную снайперку? Вполне хватит помповухи. Самое смешное — у него и получится лучше, и толку больше будет. А что это у тебя?
— Медицинские прибамбасы вам на завтра. Подвинься, что ли, мне по кучкам разложить надо.
Некоторое время копаемся каждый в своем. Успеваю разложить добро по новеньким полиэтиленовым мешкам. Теперь еще раздать и кратенько инструктаж провести — совсем хорошо получится.
— Что думаешь насчет завтрашнего задания?
— Признаться по совести, не нравится мне оно. Группа наша — с бору по сосенке, несработанная. Друг друга не знаем, противник — не пойми кто. Лупить по всем попавшимся по дороге тоже кисло — могут быть и люди непричастные. Зря положим — некрасиво выйдет.
— Но взвод-то пропал?
— А взвод вырезать несложно. Особенно если там пьющие лопухи. Сколько таких случаев в той же Чечне — напьются до зеленых соплей, папа-мама сказать не могут. Баранов резать и то сложнее, чем опившихся болванов. Два-три человека вполне взвод уделают. А если в пойло чего хорошего добавить, так и тем проще. Тот же клофелин.
— Ну, клофелин — вчерашний день. Сейчас таксисты уверенно угощали лепонексом и азолептином.
— Это как?
— Сажает пассажира, желательно небедного, цену дает минимальную, услужливый, вежливый, по дороге останавливается у какой-нибудь забегаловки, берет себе кофе и пассажиру. Воспитанные идиоты не отказываются из деликатности, невоспитанные — клюют на халяву. Ну, в кофе у водителя ничего нет. А у пассажира — лошадиная доза. Если выживет, хрен что вспомнит, а частенько и не выживают. Погодка у нас прохладная, замерзнуть раздетому — раз плюнуть. Да и публика стала куда безразличнее — раньше б «скорую» вызвали или милицию, на худой конец. В вытрезвителе-то всяко сдохнуть сложнее, чем в сугробе, а сейчас всем по фигу вареники — ну лежит и лежит, его дела…
— Что? Серьезно?
— Про по фигу вареники?
— Нет. Про такси.
— Абсолютно и с ручательством. Особенно это любили бомбилы-гастеры. Впрочем, нам-то это по барабану и глубоко фиолетово. Такси теперь, если и будет, так токо на БРДМ.
— Это да… — кивает Андрей.
— Слушай, давно хотел спросить. А действительно, все чеченцы героические и бесстрашные?
— Нет, обычные люди. Героев и отморозков и у них не больше, чем в других нациях. Но, во-первых, они никогда себя не критикуют. Тем более перед чужими людьми. Во-вторых, у них сохранилась архаичность, этакий племенной подход: «люди — это только те, кто из моего племени; остальные не люди, и с ними можно делать что угодно». В-третьих, они очень боятся за репутацию в своем племени.
— Как потерять лицо у японцев?
— Ага. Поэтому, если чеченец один, он вполне нормальный человек. А если чеченцев с десяток — они начинают друг другу показывать, что они нереально круты, и кончиться это может чем угодно. Допросить одного, да если он посчитает, что из своих не узнает никто, будут результаты и без особой напряги. А спрашивать сразу у трех — никакого толку.
Говоря это, Андрей не перестает аккуратно протирать тряпочкой патроны из коробки. Но видно, что думает о чем-то другом.
— Мне вот непонятно. Люди вроде же разумные существа. Но почему у большинства основное желание как можно гуще нагадить окружающим?
— Что это тебя на философию потянуло? — удивляюсь я такому повороту разговора.
— А что, скажешь, не так?
— Люди вообще-то изрядные сволочи, тупые и неблагодарные априори. Хороших-то людей как раз небогато. Откровенно плохих — еще меньше. А вот основная куча — никакие. Могут быть и такими, и этакими, как начальство прикажет. Токо вот беда — плохими быть легче и веселее, а сейчас — и выгоднее. Ты его, урода, перевязываешь, а он, веселясь, тебе в полу халата сморкается. Приходишь на вызов, а он страдает похмельем. Вот так вот. «Ты, доктор, клятву демократа давал? Не финти! Ты, доктор, обязан ко мне относиться с гуманизмой, потому обязан меня опохмелить». И это все на полном серьезе. С какой радости я ему чем-то обязан — неясно. Но вот такая вещь — и доктора обязаны, и менты, и учителя, и все вокруг, а он — никому не обязан, поэтому срет на лестнице и так далее…
— Так вот и я об этом. Причем отличается только величина возможности насрать, масштабы, так сказать, действа. Вот не могу понять разницы принципиальной между бомжом, который на металлолом дербанит лифт в подъезде, и «эффективным собственником», дербанящим на тот же металлолом доставшийся ему даром завод; между панком, гадящим в подъезде, и чиновником, который с винтотряса лупит редчайших козлов из Красной книги, гордо гадя всему человечеству. Не пойму я этого. Вот богач. Купил полсотни дорогих шлюх — в чем тут величие? Член-то у него все равно один, и возможности самые среднечеловеческие, на пару палок разве… Ну, вот я нагребу в кучу сто банок консервов и буду гордиться — тоже ведь богатствие неслыханное по нынешним временам?
— Это ты к чему?
— К завтрашнему дню. Ты необстрелянный, просто будешь бояться. Опять же работа у тебя — спасать-лечить. А мне надо будет вышибать мозги из людей. Которые с виду такие же, как мы с тобой, а на деле — хуже крыс. И я никак не могу понять — почему им хочется быть не людьми, а крысами. Никак не могу. Людей и так мало, вроде б помогать друг другу должны, чтоб вместе выжить, а они стойки ставят, шашлычок на природе…
— Везет мне что-то на философов последнее время. Вон казах-пулеметчик тоже философ.
— Немудрено. Кто воевал, чтоб с ума не сойти, этим умом думает. И потому все вояки чуточку философы. Когда тетенька с косой неподалеку ходит, это вразумляет.
— Ну, тетеньку с косой нынче люди видят редко, отношение к ней странное стало — большая часть отгородилась от ее присутствия больницами и ритуальными бюро, часть думает, что откупится, хотя это никому еще не удавалось — от этой тетеньки откупиться. Может, потому и свинства много, что думают, будто жить смогут вечно. Это в Средневековье люди с детства знали — тетенька всегда рядом, в полушаге. Нынешние уже всерьез путают виртуальность с действительностью. Потом в морге диву даешься — ну ничем крутой крутяк от лоха последнего на каталках не отличается! И ноги такие же синие с бирками, и кудлают их так же равнодушно…
— Зато гробы у крутых из ценных пород дерева, с инкрустациями…
— Толку-то. Из роскошных погребений малая часть не ограблена. Чем выше курган — тем больше шансов, что его тогда же в древности и обобрали. Фараонов, считай, всех обнесли, отличный был бизнес у тех, кто их землю захватил. Впрочем, обычные египтяне тоже влипли, наверное, не знаешь, что мумии их продавались в промышленных масштабах?
— Для музеев, что ли?
— Не. Хорошо просушенные и крепко просмоленные мумии древних египтян шли как дрова — пароходы на них ходили, поезда. Древесина в тех местах дорогая, а мумий было запасено до черта. Семейный склеп обычной средненькой древнеегипетской семейки — это тесная коробка с десятками стоящих мумий. Так что торговля у арабов шла отлично. Ну и бальзамы всякие из них делали аптекари…
— Хренасе. Теперь-то с трупцами такой возни нету…
— Ну почему ж? Я даже не буду говорить о тех случаях, когда санитары деньги вымогали специально, но и бальзамирование не только Ленину делали, да и у косметологов работы полно. Вот очередная несовершеннолетняя дура в приступе суицида хряпнется, скажем, с высоты, так чтоб ее расплющенную физию привести хоть в мало-мало надлежащий вид, поработать надо было много и усердно. Покойник красивым не бывает, смерть всегда несимпатична, это в кино да литературе навыдумывали красивостей… Ну ты ж воевал, видел сам…
— Да, нагляделся. И рваных, и горелых, и гнилых, и все сразу… Хорошо, в мирное время такого не бывает.
— Ну, еще как бывает. Автотравма — вполне себе огнестрельной соответствует. Впилятся молодые придурки на скорости в двести километров куда-нибудь — и ровно то же, что ты видел. И рваные и горелые…
— Пожалуй. А что за вымогательство?
— Это когда коллектив морга оборзеет в край или, скажем, отощает, а клиент простоват? Труп ведь можно поставить на голову — будет тогда лицо чугунно-синее, или положить лицом вниз — нос помнется, опять же лицо посинеет — ну и так далее. Потом показывают родственнику такого жуткого кадавра и толкуют — вот-де, разложение далеко зашло, работать много надо. Родственник в ужасе — ой-ой! Сделайте хоть что-нибудь, я заплачу! Ну и платили. Наши санитары из морга за зарплатой даже в кассу не ходили, не интересовали гроши. А морг у нас в институте, смешно говорить, какой был, никому не конкурент…
Нашу милую пасторальную беседу грубо прерывает Дарья. Ей надо готовить обед, а мы тут мешаем. Нас изгоняют из рая. Тем более жестко, что часть нашего разговора она слышала. И он ей явно не понравился.
Наверху Андрей начинает возиться с охотничьими винтовками, мне приходится по его настырному предложению чистить свой ТКБ[52]. Сидим, копаемся. Пахнет смазкой и металлом.
— Знакомца моего винтовка, — говорит задумчиво Андрей и усмехается, показывая мне величественного вида агрегат.
— А что он ее сдавать решил?
— Это не он. Вдова.
— Лихо.
— В верхних сферах вращался. А там пить много надо. Думали — пьян, а у него инсульт. Утром после банкета не проснулся. А хороший был человек. Я с ним разок на барскую охоту летал — зарекся потом.
— Что так?
Андрей опять усмехается.
— Мне, собственно, не по чину там быть, но знакомец меня рекомендовал как охотника-профи. Для настоящего сафари, дескать, такой нужен. И поехали. На сафари. Прибыли в очень северный городишко. Тем же вечером пришлось пить пиво. Сказали, что на троих будет девять литров. Мне это не очень понравилось — завтра на охоту лететь, а тут столько пива. Но мне говорят: «Донт, грубо говоря, ворри, лучше ты бе хеппи, потому как тут полный орднунг!» И ставят на стол канистру. Нормальную такую, белую, пластиковую, двадцатилитровую. Я удивился — вот же, говорю, русским языком написано: «20 Liters». Принимающий друг моего знакомца удивился очень. Он, оказывается, всегда считал этот жбан девятилитровым и платил соответственно. Не знаю, то ли торговцы там считать не умеют, то ли это из-за того, что принимающий был в городишке шишкой крупного калибра. Утром он не полетел — ноги от пива отекли сильно. Остальная часть компании полетела, потому что пила водку. Правда, они и подраться успели по пьяной лавочке. Зачинщика драки засунули в шкаф, где он благополучно проспал вылет, его потом уборщица выпустила. Утром встретились у вертолета. Багажа оказалось невиданно. Грузили, конечно, местные работяги, ну а начальство стояло, наблюдало и руководило. Впихнули в оранжевый вертолет два снегохода «Буран», сани-прицепы к ним же, американские ледобуры, вкатили мечту Козлевича — бочку с бензином, потом пошли ящики с консервами, колбасами, булками, прочей снедью, которой бы хватило не на девятерых на три дня, а на взвод спецназа на месяц, сумки, спальные мешки, какие-то вещи. Десяток винтовок и ружей, ящики с патронами. Еще что-то.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 51 | Нарушение авторских прав