|
Читайте также: |
«Пусть порадуется... От госпожи нашей начальницы... от королевны Захолустного Штаба королевский подарок».
Она позвала Таню.
— Снесите, Таня, эту посылочку на почту, — сказала Валентина Петровна.
Таня хотела взять пакет, но в это время опять позвонили.
— Что это сегодня, — сказала Валентина Петровна. — Если это не Обри и не Долле — не принимайте. Я никого не хочу видеть.
Через несколько секунд Таня со смущенным лицом вернулась из прихожей, неся на китайском черного лака подносике визитную карточку. Валентина Петровна взяла ее в руки.
«Барон Вильгельм Федорович фон Кронунгсхаузен», — прочла она.
Глаза цвета морской воды поднялись вопросительно на Таню. В золотых глазах Тани прыгал радостный смех.
— Петра Сергеевича полка командир-с, — шепотом сказала она. — Вот такой, и она вытянула лицо и округлила правый глаз, будто в нем был монокль.
— Командир холостого полка, — тихо сказала Валентина Петровна, вставая со стула. — Проси... Что ему надо от меня?
Высокий, тощий, с юношеской в сорок с лишним лет талией, очень прямой, в длинных с острою складкою серо-синих чакчирах, в драгунском мундире, с этишкетом, выпущенным из-под погона, с Владимирским крестом в петлице, с сухим бритым, в морщинах не то английского жокея, не то немецкого пастора лицом, с моноклем, с редкими рыже-седыми волосами, аккуратно расчесанными на пробор через весь затылок до желтого воротника, барон, изобразив на лице своем некоторое подобие улыбки, склонился к Валентине Петровне, целуя ее руку и по тому, как барон взял ее и как целовал, она почувствовала, что он увидал, прочувствовал и оценил всю красоту ее руки.
— Пожалуйста, барон, — смущаясь, сказала Валентина Петровна. Она хотела сказать «чему обязана Вашим посещением?», но ей это показалось нелюбезным, и она замялась. Барон стоял в трех шагах от нее и рассматривал ее через монокль. Так вероятно он разглядывал ремонтных лошадей, на глаз оценивая толщину кости под коленом, ширину груди, спину, круп. Ей стало неловко под его взглядом и она покраснела. Покраснев, стала досадовать на себя.
— Садитесь, барон... Прошу.
Барон продолжал стоять.
— S-so!... — с полным удовлетворением сказал барон. — S-sо!... Тот-то кто любит свой польк — тот любит своих офицеров! — торжественно начал он, все не садясь. — Я ошень любиль ротмистра Ранцева, Вы его тоже любите?
— Да... мы друзья детства... Он очень хороший человек.
— Мало сказать — хороший шеловек. Он хороший офицер... Он хочет женить на вас. Тот-то, кто собою вам жертвоваль — тот-то достоин вашей любви.
— Вот как, — чуть улыбаясь, сказала Валентина Петровна, — вы, командир холостого полка, говорите о женитьбе вашего офицера?
— Тот-то, кто ушель в Пограничную стражу, — тот-то не в холостом полку. Тот-то может жениться. Тот-то должен жениться.
— Так... я, признаться, барон, ничего не понимаю, — сказала Валентина Петровна.
— Я приехаль... сваха... сватом к вам. Он ошень просиль.... Я знай... Как ваша матушка, я ее знай, в Захолустном Штабе помогайт вашему папе, так вы помогайт ротмистру. Тот-то — достоин.
— Я в этом, барон, не сомневаюсь, что Петр Сергеевич достоин самой прекрасной двушки, как невесты... Но я... Я-то чувствую себя совсем не достойной его.
— Глюп-сти! — решительно сказал барон. — Я это понимай, — я все хорошо знай. Он мне все, все, все писаль... Как отец... Я ему биль и есть отец, и я прошу нэ отказывать.
— Не знаю, право... Вы меня застаете врасплох. Я, откровенно говоря, никогда не думала об этом.
— Есть вешши, сударыня, где думать нельзя. Надо — сердце... Надо — раз-два и готово... Это — атака и женитьба... Если подумаль: — «я атакую» — нэт атаки — сердце не выдержаль.... Если подумаль: — «я женюсь», стал думать: «зашэм я женюсь, буду-ли я счастлив» — тот не женится. Это, как Гоголь, — вы, наверно, знаете, смеялись... Тот-то, кто женится, тот телеграфирует два слова: — «да... еду»... вот и все. И вы это сделаете. Тот-то, кто любит, — тот это делает.
Валентина Петровна стояла перед бароном, опустив голову. Она подняла ее и вдруг увидала себя в зеркале. Весенняя, утренняя прогулка оживила ее щеки, глаза сверкали в черном обводе густых, загнутых вверх ресниц. Траур делал ее еще моложе, тоньше и стройнее. На мгновение мелькнула мысль о монастыре — и стало так жаль себя... Чугунные кони на Аничковом мосту встали перед глазами. И не только кони... Даль звала. Все эти фанзы и манзы, простор до фиолетовых гор казались чудесными — и с Петриком не страшными. В ушах звучала Бородинская симфония — «В степях Азии» — и точно пела, переливаясь, как горный ручей странная, меланхоличная, медлительная жилейка и ей вторило побрякивание колокольцев тихо бредущего по пустыне верблюжьего каравана. Безкрайние горизонты, золотые восходы, румяные закаты раскрывались перед нею и жизнь была не в прошлом, а в будущем — и прекрасным казалось продолжить ее рука об руку с Петриком, — кому все и всегда во всех играх верили. И в жизненной игре она ему поверит.
Он — офицер.
Барон посмотрел на свои часы-браслет.
— Тот-то, кто сделал свое дело, тот телеграфирует — да!..
— Барон, — сказала Валентина Петровна.
В это время Таня, в платочке, показалась в дверях.
— Барыня! можно войти?
— Что вам, Таня?
— Посылочку взять... На почту... Вы приказали... А то запрут почту-то!
Барон скользнул глазом по адресу на коробке. Он выбросил монокль и согнулся опять к руке Валентины Петровны.
— Оставьте, Таня... Я сама... отвезу... не надо на почту, — густо покраснев, сказала Валентина Петровна.
Барон шагнул к дверям в прихожую. В дверях он остановился, почтительно и церемонно еще раз отвесил низкий поклон Валентине Петровне, выпрямился и вставил в глаз монокль.
— S-so!... — сказал он. — Тот-то кто!...
Это «s-sо!» — было победно-торжествующее.
Барон исчез в дверях. Валентина Петровна с сильно бьющимся сердцем опустилась в кресло. Ди-ди с радостным визгом прыгнула ей на колени. К ногам Валентины Петровны подбежала проводившая барона Таня. В золотых ее глазах сверкало, переливаясь, как шампанская игра, — счастье.
— Барыня!..едем!..— крикнула она, заливаясь шаловливым смехом.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав