Благодарности 14 страница

– Какой чудесный ребенок! – щебетали они, наклоняясь к ней, глядели на нее голодными глазами, словно надеясь впитать в себя ее красоту. В этот момент он обычно переводил взгляд на мать, лицо которой на мгновение озарялось гордостью. Она выпрямляла спину и кивала незнакомцам.

Очарование обычно длилось недолго. Алиса начинала неуклюже тянуться к поклонникам и пыталась что-то сказать, но слова звучали неразборчиво, и струнка слюны вытекала изо рта. Прохожие пятились. Смотрели на мать сначала с ужасом, потом с сочувствием – и гордость в ее глазах мгновенно гасла.

На него никто никогда не смотрел. Он просто тащился позади матери и Алисы, если его вообще брали с собой. Толстый и бесформенный, никому не интересный. Но его все это мало волновало. Казалось, его гнев, горевший в груди, умер в тот миг, когда лицо Алисы скрылось под водой. Больше он не ощущал ноздрями запаха падали – сладковатый запах исчез, словно его никогда и не было. Его тоже смыло водой. Остались лишь воспоминания. Не воспоминания о чем-то конкретном, а общее впечатление прошлого. Теперь он стал другим человеком. Он знал, что мать его не любит.

~~~

Летучка началась рано. Патрик не отреагировал на слабые протесты против совещания ровно в семь утра.

– У меня сложилось двойственное представление о том, кто стоит за всеми этими деяниями, – произнес он после краткого обзора ситуации. – Похоже, мы имеем дело с человеком, страдающим серьезными психическими расстройствами, которому, с другой стороны, свойственны осторожность и педантизм. Весьма опасное сочетание.

– Мы не можем быть уверены, что за убийством Магнуса и угрожающими письмами, а также вторжением в дом Кеннета стоит одно и то же лицо, – возразил Мартин.

– Совершенно верно, но нет никаких оснований исключать такую возможность. Предлагаю в качестве рабочей версии считать, что эти преступления взаимосвязаны.

Патрик провел рукой по лицу. Всю ночь он проворочался в постели без сна и сегодня чувствовал себя как никогда усталым и разбитым.

– Когда мы закончим наше совещание, я позвоню Педерсену и постараюсь добиться от него решающего заключения о причинах смерти Магнуса Кельнера.

– По-моему, он обещал нам его дня через два, – проговорила Паула.

– Да, но не помешает его немного поторопить, – Патрик сделал жест рукой в сторону доски, висящей на стене. – Мы и так потеряли уйму времени. Прошло три месяца с тех пор, как исчез Магнус Кельнер, а мы лишь сегодня составили более-менее полную картину угроз в отношении этих лиц.

Все взгляды обратились на фотографии, вывешенные в ряд.

– У нас есть четверо друзей: Магнус Кельнер, Кристиан Тюдель, Кеннет Бенгтссон и Эрик Линд. Один из них мертв, остальные трое получают угрожающие письма от неизвестного лица, предположительно – женщины. Получал ли Магнус такие письма – нам, к сожалению, неизвестно. Его жена Сия, во всяком случае, ничего по этому поводу не знает. Скорее всего, нам никогда не удастся внести ясность в этот вопрос.

– Но почему все-таки именно эти четверо? – спросила Паула, которая, прищурившись, разглядывала фотографии.

– Если бы нам удалось это выяснить, мы наверняка уже знали бы, кто стоит за всем этим, – вздохнул Патрик. – Анника, тебе удалось выяснить что-нибудь интересное об их прошлом?

– Нет, пока не особенно. В отношении Кеннета Бенгтссона – никаких сюрпризов. Об Эрике Линде есть кое-что, но вряд ли оно релевантно для данного случая. Подозрения в полузаконной экономической деятельности и все в таком духе.

– Ставлю все свое состояние на то, что Эрик Линд в чем-то замешан, – сказал Мелльберг. – Скользкий тип. Об этом его, с позволения сказать, бизнесе ходят самые разные слухи. Кроме того, большой бабник. Уверен, что именно на нем нам надо сосредоточить все свои усилия. – Он постучал пальцем по переносице.

– А почему тогда был убит Магнус? – спросил Патрик и тут же поймал на себе раздраженный взгляд начальника.

– Что касается Кристиана, то тут я пока мало что успела узнать, – спокойно сказала Анника. – Но я буду продолжать поиски и сообщу, если раскопаю что-нибудь, что может нам пригодиться.

– Не забудь, что он первым из всех начал получать письма, – молвила Паула, по-прежнему не сводя глаз с фотографий. – Они начали приходить полтора года назад. Кроме того, он получил их больше всех. С другой стороны, очень трудно представить себе, что все остальные оказались просто втянуты в это дело, хотя целью преступника являлся только один. Меня не покидает чувство, что что-то связывает их всех вместе.

– Я согласен. И тот факт, что Кристиан первым привлек к себе внимание неизвестного, тоже имеет значение, – проговорил Патрик и вытер платком лоб. В помещении было жарко и душно, бисеринки пота выступили на лице. Он повернулся к Аннике. – Теперь сосредоточься, пожалуйста, на Кристиане, – сказал он ей.

– А я по-прежнему считаю, что сосредоточиться надо на Эрике, – сказал Мелльберг и посмотрел на Йосту: – Что скажешь, Пилот? Все ж мы с тобой здесь опытнее всех. Следует ли обратить особое внимание на Эрика Линда?

Йоста заерзал. Много лет отработал он в полиции, идя по пути наименьшего сопротивления. Однако после небольшой внутренней борьбы покачал головой:

– Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, но все же вынужден согласиться с Хедстрёмом, что Кристиан Тюдель представляет для нас сейчас наибольший интерес.

– Ну что ж, хотите потерять еще больше времени на ерунду – дело ваше, – буркнул Мелльберг с обиженным лицом. – У меня есть занятия поважнее, чем сидеть здесь и метать бисер перед свиньями.

Он поднялся и вышел из комнаты.

Под более важными занятиями Мелльберг, видимо, подразумевал основательный тихий час у себя в кабинете, но Патрик был далек от того, чтобы ему в этом мешать. Чем больше Мелльберг устранялся от расследования, тем лучше.

– Решено, ты сосредоточишься на Кристиане, – кивнул Патрик Аннике. – Когда ты сможешь мне что-нибудь дать?

– К завтрашнему дню у меня будет более ясная картина его прошлого.

– Отлично! Мартин и Йоста, вы поедете домой к Кеннету и постараетесь собрать побольше деталей по поводу событий вчерашнего дня и писем. По-хорошему нам надо бы переговорить еще раз и с Эриком Линдом. Сам я позвоню Педерсену, как только наступит восемь часов.

Патрик бросил взгляд на свои часы. Они показывали половину восьмого.

– Кроме того, я подумал, Паула, что нам с тобой надо еще раз навестить Сию.

Паула кивнула:

– Скажи мне, когда будешь готов, и поедем.

– Хорошо. Тогда всем понятно, что им делать?

Мартин поднял руку.

– Да?

– А не подумать ли нам об охране Кристиана Тюделя и остальных?

– Само собой, я уже думал об этом. Но у нас нет для этого людей, и к тому же довольно мало оснований. Так что пока подождем с этим. Что-нибудь еще?

Молчание.

– Отлично, тогда работаем.

Он снова вытер пот со лба. В следующий раз надо будет открыть окно, несмотря на мороз, чтобы обеспечить приток свежего воздуха.

Когда остальные вышли, Патрик задержался, разглядывая фотографии на доске. Четверо мужчин, четверо друзей. Один из них убит. Какая тайная связь объединяет их?

* * *

Казалось, она постоянно танцует вокруг него на цыпочках. Они никогда не жили хорошо, даже вначале. Осознавать это было больно, но Санна не могла больше закрывать глаза на правду. Он никогда не впускал ее в свою жизнь.

Кристиан говорил слова, которые от него ожидали, делал то, что положено, дарил ей подарки и говорил комплименты. Однако в глубине души она не верила ему, хотя никогда не признавалась в этом самой себе. Потому что он был прекраснее самой прекрасной мечты. Профессия библиотекаря наводила на мысль о скучном, запыленном человечке, но он был полной противоположностью. Умный, красивый, с проницательным взором. И когда его глаза обращались на нее, она сама мысленно заполняла пустоту в его взгляде. Он никогда ее не любил, и теперь она поняла, что всегда об этом знала, но предпочитала заниматься самообманом: видела то, что хотела, и закрывала глаза на фальшь.

Теперь Санна просто не знала, что делать. Терять его она не хотела. Продолжала любить его, хотя ее любовь оставалась безответной – ее хватит на двоих, лишь бы он остался с ней. Одновременно внутри ощущалась пустота при мысли о том, чтобы продолжать жить вот так – любить, ничего не получая взамен.

Она села в постели, посмотрела на него. Муж спал глубоким сном. Медленно протянув руку, она прикоснулась к его волосам. Густые темные волосы, чуть тронутые сединой. Одна прядь упала ему на глаза – Санна осторожно убрала ее.

Вчерашний вечер прошел плохо, и таких вечеров в их жизни становилось все больше. Невозможно было заранее предугадать, когда Кристиан взорвется, когда и по какому мельчайшему поводу у него начнется приступ бешенства. Вчера дети слишком шумели. Потом ужин оказался невкусным, и она что-то сказала не тем тоном. Все это не может продолжаться до бесконечности. Все, что столько лет осложняло их совместную жизнь, теперь так разрослось, что, казалось, скоро не останется ничего хорошего. Ее не покидало чувство, что они несутся со скоростью света к чему-то неизвестному, в темноту, ей хотелось закричать «стоп!» и прекратить все это. Более всего на свете ей хотелось, чтобы все снова стало как обычно.

Впрочем, теперь Санна лучше понимала его. Он немного поделился с ней своим прошлым, и, как бы ужасна ни была история, у нее возникло чувство, что ей поднесли роскошный подарок. Кристиан рассказал ей о себе, поделился тем, что не доверял никому. И она пообещала хранить его тайну.

Однако Санна не знала, как ей теперь себя вести. Ей хотелось помочь ему. Еще раз поговорить обо всем этом. Узнать что-то еще, чего не знает никто другой. Но больше ей ничего не удалось выяснить. Вчера она попыталась расспросить Кристиана, но все закончилось тем, что он ушел из дома, захлопнув дверь с такой силой, что стекла в окнах зазвенели. Она не знала, в котором часу он вернулся. Около одиннадцати Санна, наплакавшись, заснула, а когда проснулась несколько минут назад, он лежал рядом. Часы показывали почти семь. Если он собирается на работу, то пора вставать. Она посмотрела на будильник – сигнал не включен. Должна ли она разбудить Кристиана?

В сомнениях она сидела на краю кровати. Глаза Кристиана под веками двигались быстро-быстро. Дорого она отдала бы за то, чтобы узнать, какие образы являлись ему во сне. Его тело слегка подергивалось, а лицо выражало страдания. Санна медленно подняла руку и легко опустила на его плечо. Если он опоздает на работу, то рассердится на нее за то, что она его не разбудила. Если же у него сегодня выходной, то он рассердится, что она не дала ему выспаться. Ах, если бы она знала, как ему угодить и сделать его счастливым!

Голос Нильса из детской заставил ее вздрогнуть. Сын звал ее испуганным голосом. Санна встала и прислушалась. На секунду у нее промелькнула мысль, что зов ей лишь померещился, что это отголосок ее собственных снов, в которых дети постоянно звали ее и постоянно нуждались в ней. Но вот голос раздался снова:

– Мама-а-а!

Чем он так напуган? Сердце Санны забилось часто-часто; она поскорее накинула халат и побежала в соседнюю комнату, где спали мальчишки. Нильс сидел в кровати, глядя округлившимися глазами в сторону двери, прямо на Санну. Руки его повисли в воздухе, как на крошечном распятии. Санна ощутила шок, как резкий удар в живот. Она видела его растопыренные, дрожащие пальцы, его грудь, его любимую пижаму с медвежонком Бамси, у которой рукава обтрепались от бесконечных стирок. Она увидела красное. Ее мозг отказывался воспринять эту картину. Потом она подняла глаза выше, и крик сам собой вырвался из груди:

– Кристиан! КРИСТИАН!!!

* * *

Воздух обжигал легкие. Странное чувство среди того тумана, в котором находился Кеннет. Со вчерашнего дня, когда он обнаружил в постели мертвую Лисбет, вся его жизнь подернулась пеленой. В доме царила полная тишина, когда он вернулся после допроса в полиции. Ее увезли, ее уже не было.

Кеннет подумывал над тем, чтобы уехать. Казалось, он не сможет переступить порог их общего дома. Но куда ему деваться? Поехать было абсолютно не к кому. Кроме того, здесь все напоминало о ней. Ею любовно выбраны картины на стенах и занавески на окнах, ее почерком подписаны наклейки на пластмассовых коробочках в морозилке. В выборе канала, когда он включал радио в кухне, в тех странных припасах, которые хранились в кладовке: масло какао, овсяное печенье, странные маринады. Многое приносила она домой, но никогда потом не использовала. Он не раз подтрунивал над ней из-за наполеоновских кулинарных планов, которые всегда заканчивались выбором самого простого варианта. Ах, если бы ему еще разочек выпала такая возможность!

Кеннет прибавил скорость. Эрик дал ему сегодня выходной. Однако ему нужен был распорядок дня. Что ему оставалось делать дома? Как всегда, едва прозвенел будильник, он выбрался из своей раскладушки рядом с ее ныне пустой кроватью и обрадовался даже боли в спине. Ибо эта боль осталась с тех времен, когда Лисбет была рядом. Через час он придет в офис. Пробежка по дорожке через лес занимала сорок минут. Несколькими минутами ранее он миновал футбольный стадион – значит, половина пути осталась позади. Он еще прибавил темп. Легкие подавали сигнал, что он приближается к границе своих возможностей, но ноги продолжали отбивать такт. Это хорошо. Боль в легких чуть-чуть вытесняла боль в сердце. Ровно настолько, чтобы он выдержал и не лег на землю, свернувшись калачиком, чтобы целиком отдаться скорби.

Кеннет не понимал, как будет жить без нее. Это все равно что обходиться без воздуха. Столь же немыслимое занятие. Ноги несли его вперед. Перед глазами закружились крошечные светлые точки, поле зрения сузилось. Он сосредоточил взгляд на точке в отдалении – просвете в кронах деревьев, где уже начинало светлеть небо. Однако жесткий свет фонарей, освещавших дорожку, по-прежнему забивал утренний свет.

Дорожка сузилась и превратилась в тропинку, поверхность под ногами стала неровной, на ней попадались ямы и выбоины. Кроме того, кое-где на земле образовался лед, но Кеннет знал эту дорожку как свои пять пальцев и не смотрел под ноги. Глядя на светлеющее пятно утреннего света, он пытался заставить себя радоваться приходу солнца.

В первый момент он не понял, что произошло. Словно кто-то внезапно поставил перед ним невидимую стену. Он замер на бегу, почти повиснув в воздухе, а затем упал лицом вперед, инстинктивно выставив руки. Когда ладони ударились о землю, боль отдалась до самых плеч. Затем последовала другая боль, острая и жгучая, от которой у него перехватило дыхание. Он посмотрел на свои руки. Ладони были покрыты толстым слоем стекла – маленькими и большими осколками, которые медленно окрашивались кровью. Он сидел неподвижно, а вокруг царила полная тишина.

Когда же он наконец попытался встать, то почувствовал, что ноги увязли в чем-то. Он посмотрел на них и увидел, что острые осколки в нескольких местах рассекли его брюки и вонзились в кожу. Взгляд его скользнул дальше, и тут он увидел натянутую у самой земли веревку.

* * *

– Ну помоги же мне хоть немножко! – выдохнула Эрика, уставшая и вспотевшая. Майя категорически сопротивлялась одеванию, от трусиков до комбинезона, и теперь стояла, вся красная, злобно крича, пока Эрика пыталась натянуть на нее рукавицы.

– На улице холодно. Варежки обязательно нужно надеть! – пыталась она убедить дочь, хотя словесные аргументы в это утро пока не действовали вообще.

Эрика почувствовала, что сейчас расплачется. Ее мучила совесть за все эти крики и скандалы, и более всего ей хотелось снова снять с Майи уличную одежду и оставить ее дома. Однако она понимала, что это невозможно. Самой, в одиночку, ей не справиться с Майей, а назавтра ситуация еще усугубится, поддайся она сейчас. Если Патрик вынужден выдерживать такую процедуру каждое утро, то неудивительно, что у него такой измотанный вид.

С трудом поднявшись, Эрика, не отвлекаясь на дальнейшие дискуссии, взяла дочь за руку и потащила за собой на улицу. Варежки она засунула в карман. Авось дело пойдет лучше, когда они придут в садик, или в этой миссии преуспеют воспитательницы.

По дороге к машине Майя изо всех сил упиралась в землю пятками.

– Пошли. Нести тебя я все равно не смогу, – сказала Эрика и чуть резче потянула ее за руку, от чего Майя упала и залилась безутешными слезами. Тут и сама Эрика заплакала от бессилия. Если бы кто-нибудь увидел ее в этот момент, немедленно позвонил бы в социальную службу.

Эрика медленно присела на корточки, стараясь игнорировать тот факт, что часть внутренностей оказались при этом немилосердно зажатыми. Помогла Майе подняться и проговорила куда более мягким голосом:

– Прости, что мама тебя уронила. Давай обнимемся?

Майя никогда не упускала возможности пообниматься, но сейчас она лишь сердито посмотрела на Эрику и заплакала еще громче. Звук напоминал гудок корабля в тумане.

– Ну-ну, моя дорогая, – сказала Эрика, гладя Майю по щеке. Через некоторое время дочь начала успокаиваться, и рыдания сменились всхлипами. Эрика предприняла новую попытку:

– Ну что, обнимешь мамочку?

С секунду Майя колебалась, но потом дала себя обнять. Она уткнулась лицом в шею мамы, и Эрика почувствовала, что насквозь пропиталась соплями и слезами.

– Прости, я не хотела тебя ронять. Ты ударилась?

– Угу, – всхлипнула Майя с самым жалким видом.

– Давай подую? – предложила Эрика, зная, что это всегда ценится.

Майя кивнула.

– Где больно? Куда подуть?

Майя задумалась, а потом стала по очереди подставлять маме все известные ей части тела. Эрика подула на все, что только можно, и отряхнула снег с красного комбинезона Майи.

– Мне кажется, другие детки в садике уже ждут тебя, – проговорила Эрика, а затем пустила в дело главный козырь: – Тюре уже, наверное, пришел и спрашивает, где же Майя.

Майя тут же перестала хлюпать. Тюре пользовался ее безграничной любовью. Он был на три месяца старше и обладал неисчерпаемыми запасами энергии, к тому же отвечал взаимностью на чувства Майи.

Эрика затаила дыхание. Внезапно лицо Майи озарилось улыбкой.

– Поедем Тюре!

– Само собой, – кивнула Эрика. – Давай скорее поедем к Тюре. И лучше поторопимся, а то он устроится на работу и уедет в длительную заграничную командировку.

Майя с удивлением посмотрела на нее, и Эрика не удержалась от смеха.

– Не обращай внимания, мама иногда болтает всякую чепуху. А сейчас мы скорее поедем к Тюре.

~~~

Ему было десять лет, когда все вдруг изменилось. К этому моменту он уже неплохо приспособился к жизни. Нельзя сказать, чтобы он был счастлив – так, как ему представлялось, когда он впервые встретил свою прекрасную мать, или как было до того, как Алиса начала расти у нее в животе. Но и несчастлив он тоже не был. Он нашел для себя отдушину, погружался в чтение, уносясь в вымышленный мир, и довольствовался этим. А слой жира на теле защищал его, как панцирь, от того, что резало и кололо изнутри.

Алиса любила его так же сильно, как и раньше. Она следовала за ним повсюду, как тень, но при этом мало говорила, что его очень устраивало. Если ему что-то было нужно, она радостно кидалась выполнять его пожелания. Если он хотел пить, она приносила ему воду, а если он хотел есть, она отправлялась в кладовку и находила печенье, предусмотрительно спрятанное матерью.

Во взгляде отца по-прежнему проскальзывало иногда что-то странное, но он больше не следил за ним, как раньше. Алиса уже выросла, ей исполнилось пять лет. В конце концов она все же научилась говорить и ходить. И ничем не отличалась от других детей – пока стояла и молчала. Так она выглядела безумно хорошенькой, и люди останавливались, чтобы полюбоваться на нее – как когда-то, когда Алиса еще сидела в коляске. Но если она начинала двигаться или говорить, они качали головой, глядя на нее с сочувствием.

Доктор сказал, что она никогда не поправится. Разумеется, его не взяли с собой к доктору – его вообще никуда не брали, но он еще не забыл, как бесшумно умеют подкрадываться индейцы. Он передвигался по дому, не издавая ни звука, и ловил каждое слово. Он слышал разговоры матери и отца и знал все, что касалось Алисы. Говорила в основном мать. Именно она таскала Алису по врачам в надежде найти новые лекарства, новые методы или новые упражнения, которые привели бы походку и речь Алисы в соответствие с ее внешностью.

О нем они никогда не говорили. Это он тоже выяснил, подслушивая их разговоры. Словно его не было, словно он был предметом мебели, просто занимающим место.

Но он научился с этим жить. В те редкие случаи, когда его это огорчало, он думал о запахе и вспоминал все то, что теперь казалось всего лишь страшной сказкой. Отдаленным воспоминанием. Этого оказывалось достаточно, чтобы он мог жить дальше – незаметный для всех, кроме Алисы. Теперь, когда он ее укротил.

Все изменилось после одного-единственного телефонного звонка. Старуха умерла, и дом теперь принадлежал матери. Дом во Фьельбаке. Они не ездили туда после рождения Алисы – с того самого лета, когда он потерял все. Теперь они переедут туда. Так решила мать. Отец пытался протестовать, но его, как обычно, никто не слушал.

Алиса не любила перемен. Ей хотелось, чтобы все оставалось как всегда – те же вещи, те же ритуалы. И когда все их вещи уже были упакованы и они уселись в машину, за рулем которой сидел отец, Алиса обернулась и, прижавшись носом к заднему стеклу, смотрела на дом, пока тот не исчез из виду. Затем она снова вернулась в нормальное положение, прижалась к нему и положила щеку ему на плечо. На мгновение ему даже захотелось утешить ее, похлопать по щеке или взять за руку. Но он этого не сделал.

Так она и просидела, прижавшись к нему, всю дорогу до Фьельбаки.

~~~

– Как ты меня вчера опозорила! – сказал Эрик, стоя перед зеркалом в спальне и пытаясь завязать галстук.

Луиза, не ответив, молча перекатилась на другой бок и повернулась к нему спиной.

– Ты слышала, что я сказал? – проговорил он, чуть повысив голос, но так, чтобы дочери не услышали его из своих комнат по другую сторону холла.

– Слышала, – тихо ответила она.

– Никогда больше так не делай. Никогда! Одно дело, если ты сидишь дома и накачиваешься вином. Если ты, по крайней мере, стоишь на ногах, когда тебя видят дочери, на все остальное мне наплевать. Но приходить ко мне в офис не смей.

Ответа не последовало. Его злило, что она не возражает. Он все же предпочитал слышать ее колкие комментарии, чем полное молчание.

– Ты отвратительна. Ты знаешь об этом?

Узел галстука оказался слишком низко, и Эрик, выругавшись, стал развязывать его, чтобы повторить попытку. Он бросил взгляд на Луизу. Она по-прежнему лежала, повернувшись к нему спиной, но теперь он заметил, что ее плечи сотрясаются. Проклятье. Хорошенькое начало дня. Эрик ненавидел эти ее приступы плача и самоуничижения с похмелья.

– Прекрати. Возьми себя в руки, – проговорил он, ощущая, как необходимость постоянно повторять одни и те же слова начинает действовать ему на нервы.

– Ты по-прежнему встречаешься с Сесилией?

Вопрос прозвучал глухо, из подушки. Но затем она повернулась лицом к нему, чтобы услышать ответ.

Эрик с отвращением поглядел на нее. Без макияжа, не прикрытая дорогой одеждой, она выглядела ужасно.

Она повторила вопрос:

– Ты все еще трахаешься с ней?

Стало быть, она все знает. Такого он от нее не ожидал.

– Нет.

Он вспомнил о своем последнем разговоре с Сесилией. Больше ему не хотелось говорить на эту тему.

– Почему? Она тебе уже надоела?

Луиза вцепилась в него, как собака, у которой свело челюсти.

– Ну, хватит уже!

Из комнат дочерей не доносилось ни звука, и он надеялся, что они ничего не слышали. Задним числом он осознал, что выкрикнул эти слова довольно громко. Но сейчас у него не было сил думать о Сесилии и ребенке, которого ему придется тайно содержать.

– Я не хочу больше о ней говорить, – произнес он уже более спокойным тоном и наконец завязал узел на галстуке.

Луиза смотрела на него, открыв рот. Вид у нее был жалкий и увядший. В уголках глаз блестели слезы, губы дрожали. Она продолжала молча смотреть на него.

– Я пошел на работу. Изволь вылезти из постели и отправить девчонок в школу. Если ты еще способна на это.

Он смерил ее холодным взглядом и отвернулся. Может быть, стоит все же от нее отделаться? Как много на свете женщин, которые будут счастливы принять любые его предложения. Ее легко будет заменить.

* * *

– Ты думаешь, он в состоянии беседовать с нами? – спросил Мартин, повернувшись к Йосте. Они сидели в машине по пути к дому Кеннета, однако ни одному из них на самом деле не хотелось тревожить его сразу после смерти жены.

– Не знаю, – буркнул Йоста, явно показывая, что не хочет говорить на эту тему.

Повисла пауза.

– Как поживает ваша малышка? – спросил через некоторое время Йоста.

– Отлично! – ответил Мартин и просиял. После многочисленных неудач он уже оставил было надежду завести семью, но Пия кардинально изменила ситуацию, и осенью у них родилась дочка. Холостяцкая жизнь казалась теперь давним и не самым приятным сном.

Снова пауза. Йоста забарабанил пальцами по рулю, но перестал, поймав раздраженный взгляд Мартина.

Мобильник Мартина зазвонил так оглушительно, что оба вздрогнули. Мартин ответил, и его лицо посерьезнело.

– Мы должны ехать туда, – сказал он, положив трубку.

– Куда? Что случилось?

– Звонил Патрик. Что-то произошло в доме Кристиана Тюделя. Он только что позвонил в полицию и сказал нечто достаточно бессвязное. Но это касается его детей.

– Ах ты, черт! – воскликнул Йоста, прибавляя газу. – Держись! – сказал он Мартину, еще увеличивая скорость и ощущая неприятное чувство в животе. Ему всегда тяжело давались дела, в которых страдали дети. И эта реакция не притуплялась с годами. – Больше он ничего не сказал?

– Нет, – ответил Мартин. – Судя по всему, Кристиан был совершенно не в себе. Ничего толкового от него добиться не удалось. Так что разберемся на месте. Патрик и Паула тоже уже выехали, но мы, похоже, будем раньше их. Патрик сказал, чтобы мы их не ждали.

Лицо Мартина стало совсем бледным. Даже когда немного подготовлен, все равно тяжело приезжать на место происшествия, а сейчас они и вовсе не представляли себе, что их ждет.

Подъехав к дому Кристиана и Санны, они не стали парковаться, как положено, а поставили машину наискосок и выскочили наружу. Никто не ответил на звонок, так что они открыли дверь.

– Эй! Есть кто дома?

Услышав звуки, доносившиеся со второго этажа, они понеслись вверх по лестнице.

– Эй! Полиция!

Ответа опять не последовало, но откуда-то донеслись всхлипывания и крики детей, смешанные со звуками плещущейся воды.

Йоста задержал дыхание и заглянул. Санна сидела на полу в ванной и рыдала так, что все ее тело сотрясалось. В ванне сидели двое маленьких мальчиков. Вода вокруг них была окрашена в розовый цвет, а Санна энергичными движениями терла их мылом.

– Что случилось? Они ранены? – спросил Йоста, с изумлением глядя на мальчишек в ванне.

Санна обернулась и посмотрела на полицейских, но тут же повернулась обратно к сыновьям, продолжая тереть их.

– Они ранены, Санна? Вызвать «Скорую»?

Йоста подошел к ней, присел на корточки и положил руку ей на плечо. Но Санна никак не отреагировала. Она все терла и терла мальчишек – без особых результатов. Красное не смывалось, а, казалось, только размазывалось еще больше.

Он присмотрелся к детям и почувствовал, как пульс стал приходить в норму. Это была не кровь.

– Кто это сделал?

Санна всхлипнула и вытерла тыльной стороной ладони розовые капли, попавшие ей в лицо.

– Они… Они…

Голос надломился, и Йоста успокаивающе похлопал ее по плечу. Уголком глаза он отметил, что Мартин застыл в нерешительности на пороге ванной.

– Краска. Обычная малярная краска, – сказал Йоста, обращаясь к Мартину. Затем снова перевел взгляд на Санну. Та сделала глубокий вдох и снова попыталась заговорить:

– Нильс позвал меня. Он сидел в своей кроватке и… Они выглядели вот так. Кто-то сделал надпись на стене, и краска накапала им в кровати. Поначалу я подумала, что это кровь.

– Вы что-нибудь слышали ночью? Или под утро?

– Нет, ничего.

– Где комната детей? – спросил Йоста.

Санна указала пальцем в сторону холла.

– Пойду, проверю, – сказал Мартин и вышел.

– Я пойду с тобой, – ответил Йоста и заглянул в глаза Санне, прежде чем подняться. – Мы сейчас вернемся. Хорошо?

Она кивнула, и Йоста вышел в холл. Из детской комнаты доносились громкие голоса.

– Кристиан, поставь это немедленно!

– Я должен смыть…

Судя по голосу, Кристиан тоже еще не оправился от шока, и, войдя в комнату, Йоста увидел его, стоящего с ведром воды в руках, готового выплеснуть все содержимое на стену.

– Сначала мы должны осмотреть место преступления, – сказал Мартин, рукой загораживая дорогу Кристиану, который стоял перед ним в одних трусах. На его груди виднелись красные пятна краски, возникшие, по всей видимости, когда он помогал Санне нести мальчишек в ванную.

Дата добавления: 2015-12-01