История всемирной литературы 13 страница

88

новое наступление на Средневековье. Латинский трактат «О злосчастиях знаменитых людей» (1355—1360, оконч. ред. — 1365), в котором наиболее полно были сформулированы философские воззрения Боккаччо, его эвдемоническая этика и концепция «божественности» человека, углублял политические теории раннего итальянского гуманизма, придавая им не только антимонархический оттенок, но и весьма определенную антибуржуазность. Трактат «О знаменитых женщинах» (1360—1362), в который Боккаччо включил жизнеописания некоторых мифологических персонажей (Медея, Иокаста, Пенелопа), но куда он не «пустил» ни одну из средневековых святых, дополнял «Декамерон», теоретически обосновывая гуманистический взгляд на женщину, связывая ее прославление с новыми, ренессансными идеалами внутренне свободного, духовно благородного человека.

Наибольшее значение из всех латинских сочинений Боккаччо для дальнейшего развития ренессансной литературы во всей Европе имел обширный трактат об античной мифологии — «Генеалогия языческих богов» (1350—1363).

В двух последних книгах трактата, посвященных роли мифологии и поэтической фантазии в литературе, Боккаччо, опираясь на поэтику Петрарки и Муссато, принципиально продвинул вперед эстетическую теорию Возрождения.

Боккаччо раскрыл значение поэтического вымысла в создании культурной и духовной общности народа, нации и человечества и на примере античных поэтов и Данте вознес подлинный творческий гений поэта над суетным высокомерием властителей.

В последний период своего творчества Боккаччо сохранил интерес к «народному языку» и к народной культуре даже в ее самых непосредственных фольклорных проявлениях. В 1366 г. (а не в 1355, как до недавнего времени полагали ученые) он написал любопытное сочинение под несколько загадочным названием «Корбаччо» (не то от итальянского слова «ворон», не то от испанского слова турецкого происхождения «бич»). В «Корбаччо» чаще всего искали рецидивы старой идеологии, в частности средневековый антифеминизм, довольно странный у автора «Декамерона» и трактата «О знаменитых женщинах». Правильнее рассматривать «Корбаччо» как по-ренессансному личный памфлет, в котором, пародийно используя жанр средневекового видения, Боккаччо не столько мстил пренебрегшей им кокетке, сколько отстаивал достоинство интеллекта, убедительно доказывая, что «могущество пера гораздо сильнее, чем полагают те, которые не познали того на опыте».

В последние годы самоотверженность Боккаччо и его умение предварять грядущее направление мыслей проявились в его трудах о Данте, положивших начало новому литературоведению. Боккаччо всегда ценил гений Данте и изо всех сил старался сломить предубежденность Петрарки по отношению к «Комедии». Понимая, что без Данте, без учета его опыта в создании итальянского литературного языка новая поэтическая культура Возрождения построена быть не может, Боккаччо написал «Небольшой трактат во славу Данте» (1360—1363), значение которого не столько в биографических сведениях, собранных Боккаччо, сколько в гуманистической интерпретации общественной роли Данте, а также поэзии и поэта вообще.

Примерно за год до своей кончины, в октябре 1373 г., Боккаччо получил от Флорентийской коммуны поручение прочесть публичные лекции о поэме Данте. Боккаччо читал их в церкви св. Стефана до января следующего года, когда болезнь вынудила его отказаться от этого. «Лекции о Комедии Данте», до недавнего времени именовавшиеся «Комментарием», — их шестьдесят — были записаны самим Боккаччо. Они обрываются на семнадцатой песне «Ада». Это был его последний труд. Боккаччо ввел «Комедию» в сферу интересов круга гуманистов (К. Салутати, Л. Марсильи, А. Траверсари), сформировавшегося во Флоренции под его непосредственным влиянием. Та концепция поэзии Данте-поэта, которая разрабатывалась им в «Лекциях», во второй половине XV в. была подхвачена Кристофоро Ландино и существенно повлияла на эстетические идеи Марсилио Фичино. Именно Боккаччо итальянский гуманизм обязан тем, что даже в пору самых страстных увлечений античностью он не порвал связей с «народным языком» и народной культурой.

Умер Боккаччо в Чертальдо 21 декабря 1375 г. На его надгробии написано: «studium fuit alma poesis» — «занятием его была благая поэзия». На долю Боккаччо выпало завершить дело Данте и Петрарки. Возрождение в Италии победило.

Литература Кваттроченто: [Итальянская литература]

89

ГУМАНИЗМ КОНЦА XIV —
ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV в.

Флоренция даже после разгрома восстания чомпи осталась самым демократическим государством в Европе, важнейшим центром гуманистического движения. Семена новых идей взрастили младшие друзья и ученики Петрарки и Боккаччо — августинский монах Луиджи Марсильи (ум. 1394), профессор риторики Джованни Мальпагини и правовед Колуччо Салутати, ставший в 1375 г. канцлером Флоренции. Салутати (1331—1404) изучал и собирал произведения римских писателей — им были открыты «Письма к друзьям» Цицерона — и писал только по-латыни, подражая даже в официальной переписке стилю античных ораторов. Его этико-философские трактаты оказали влияние на гуманистическую мысль Кваттроченто. В трактатах «О мирском и о вере», «О судьбе, фортуне и случае», «О тиране» и др. было еще немало схоластического. Салутати, казалось, не пошел дальше Петрарки в преодолении традиционного сознания, и критическое отношение к современной действительности и церкви порой принимало у него форму аскетического «презрения к миру». Однако главная мысль его сочинений — идея «божественной» природы земного человека и его высокого предназначения была чрезвычайно плодотворна. Предвосхищая Манетти и Пико делла Мирандола, Салутати утверждал, что, занимая срединное положение между животными и ангелами, человек по свойствам своей природы способен достичь божественного совершенства, если воля его, которая свободна и устремлена к добру, получит должное направление. «Мы, — говорил Салутати, — изучаем душу и силу души, добродетели и страсти не ради самого знания, а дабы направлять его на доблестные дела». Салутати был одним из первых, кто связал гуманистическую филологию с политикой, а свои занятия древностью — с делом воспитания общественного сознания человека-гражданина, патриота и демократа. Мятежной толпы Салутати опасался, но, почитая законность, ненавидел деспотизм. Оправдывая тираноубийство, он слагал гимны свободе и считал лучшей формой правления строй, при котором «государство управляется не честолюбием дворянской знати, а купеческими добродетелями». Именно при Салутати флорентийский гуманизм окончательно принял тот этико-политический характер, который на протяжении первой половины XV в. составлял одну из его главных отличительных особенностей.

У Салутати, «общего отца всех ученых», было много учеников. В начале XV в. во Флоренции образовалось широкое литературное содружество, объединенное интересом к возрождавшейся античности. Центром его был Николо Никколи (1365—1437), купец, забросивший торговлю и истративший состояние на создание Библиотеки-музея, ставшей первой публичной библиотекой в Европе. К Никколи примыкали генерал монашеского ордена комалдулов и один из первых флорентийских эллинистов Амброджо Траверсари (1386—1439), купец и дипломат Джаноццо Манетти (1396—1459), первый переводчик Гомера Карло Марсупини (1399—1453) и крупнейшие гуманисты первой половины XV в. Леонардо Бруни (1374—1444) и Поджо Браччолини (1380—1459).

Успехи новой филологии породили у части гуманистической молодежи пренебрежительное отношение не только к средневековой литературе, но и к Данте, Петрарке, Боккаччо, которые казались писателями простонародными и невежественными. Такого рода тенденции нашли отражение в диалоге Бруни «Петру Истрийскому» (1401). В беседе принимают участие Салутати, сам Бруни, Никколи и Роберто Росси. Вначале Никколи обрушивается на Данте, Петрарку и Боккаччо, но затем автор заставляет того же Никколи с блеском защищать основоположников национальной итальянской литературы. Флорентийский гуманизм выражал в XV в. наиболее передовые стремления общества, и лучшие из его представителей старались сохранить связь с культурными традициями родного города. Бруни переводил на латынь новеллы «Декамерона» и подражал ему в произведениях, написанных на «народном языке» («История Антиоха, сына Селевка»). В 1436 г. он опубликовал на итальянском языке «Жизнеописание Данте и Петрарки», утверждая, что стиль «народного языка» не уступает латыни.

Бруни интересовали вопросы этики и истории. В его произведениях («Введение в моральную философию», «О научных и литературных занятиях», «Спор о знатности») их связывала воедино гуманистическая трактовка проблемы человека и его воспитания. Концепция человека как существа, внутренне свободного и способного достичь духовного и физического совершенства, получила у Бруни дальнейшее — по сравнению с Марсильи, Салутати и Траверсари — обоснование и почти полностью освободилась от наслоения феодально-церковной идеологии. Все люди, утверждал Бруни, рождаются равными,

90

и все они в равной мере нуждаются в гуманистическом образовании, ибо только философия делает человека свободным. В то же время внутренне свободная личность еще не обособлялась от общества: Бруни провозглашал необходимость активного участия в общественной жизни. Идеал свободного человека дополнялся у Бруни идеалом свободного государства.

Бруни стал основоположником гуманистической историографии. В «Истории Флоренции в 12 книгах» и других сочинениях история впервые предстала как некий закономерный процесс, как история людей и социальных слоев, отстаивавших реальные, земные интересы. Бруни занимала прежде всего современность, и в предисловии к «Истории Флоренции» он несколько демонстративно противопоставил свой труд сочинениям гуманистов-антикваров, благодаря которым «история времен Цицерона и Демосфена» известна лучше, «нежели то, что случилось шестьдесят лет назад». Историческое сочинение было для Бруни, так же как для Ксенофонта и Полибия, идеи которых он популяризировал, художественным и вместе с тем нравственно-философским произведением, т. е. формой гуманистической публицистики. По мнению Бруни, закрытие пути к политической деятельности и почестям делает людей инертными; только политическая свобода, существовавшая в доимператорском Риме и возродившаяся в XIV в. во Флоренции, способствовала развитию человеческой личности, формируя доблесть (virtù) — главную, как считал Бруни, силу исторического прогресса.

«История Флоренции», существенно повлиявшая на идеалы гуманистов, была продолжена Поджо Браччолини. Но его «История...» оказалась менее глубокой. Поджо интересовали не столько философские идеи и обобщения, сколько конкретные проявления окружающей действительности. Он создал несколько живо написанных диалогов: «О скупости», «О знатности», «О несчастии государей», «Трехчастная история» и др. Традиционные для флорентийского гуманизма темы рассматривались на фактах из жизни итальянских горожан, и это обусловливало своеобразную реалистичность диалогов и оригинальность их выводов. Так, в «Трехчастной истории» Поджо вскрыл противоречия между правовыми теориями, которых придерживались гуманисты, и реальной политикой. «Мы постоянно видим, — говорит один из участников диалога, — как в государствах люди приходят к высшей власти при помощи силы и что царства управляются не законами, а насилием и жестокой рукою, что противно законам».

Славу писателю принесла антиклерикальная «Книга фацеций». В ней собрано 273 кратких остроумных рассказа, которые Поджо, по его словам, якобы слышал в папской курии в бытность апостолическим секретарем. Чаще всего фацеции осмеивали духовенство, но иногда в них выставлялись в смешном виде таинства христианства. Не все фацеции достаточно благопристойны, но написаны они со стилистическим блеском, свидетельствовавшим о том, что латынь гуманистов приобрела гибкость разговорного языка и могла вторгаться в области, доступные до этого художественной литературе на вольгаре.

Характерным произведением флорентийского гуманизма XV в. был трактат Джаноццо Манетти «О достоинстве и великолепии человека» (1452). В нем выразился беспредельный исторический оптимизм ренессансного гуманизма. Манетти рассматривал человека как земное воплощение красоты и гармонии Вселенной и видел в нем средоточие жизненной энергии, разумности и творческой активности. Он славил прежде всего человека-творца, а восторг перед «божественностью» человека вел его к прославлению гуманистической цивилизации. В отличие от Бруни и Поджо, которым был свойствен религиозный скептицизм, Манетти был благочестив. Однако его гуманистическая концепция человека противоречила догмам религии, и его трактат был осужден католической церковью как еретический. В XVI в. он занял в «Индексе запрещенных книг» место рядом с «Книгой фацеций» и другими произведениями кваттрочентистского вольномыслия.

В Северной Италии в XV в. гуманизм был менее многосторонним, нежели в Тоскане. Венецию, где в это время жили высокообразованные патриции, вроде Франческо Барбаро и Леонардо Джустиниана, он почти не затронул. Из городов Венецианской республики в одной лишь Падуе идеи Петрарки развивали Джованни Конвертино да Равенна и Пьер Паоло Верджерио. Последний получил известность как автор сочинения «О благородных нравах», закладывавшего основы ренессансных теорий воспитания. Знание древних языков, античной истории и литературы стало теперь непременным условием образования.

Гуманистом-воспитателем был Гварино да Верона (1370—1460), преподававший, помимо родного города, в Венеции и в Ферраре. Он стал одним из первых западноевропейских эллинистов и пользовался большим авторитетом в литературном мире. Переписка Гварино — интереснейший памятник эпохи — свидетельствует о широте его филологических интересов.

91

Учеником Гварино Гварини был Витторино Рамбальдони да Фельтре (ок. 1373—1446), величайший из педагогов итальянского Возрождения. Если Гварино учил по-новому понимать древних авторов, то Витторино учил по-новому жить. В его школе, открытой в 1425 г. в Мантуе и названной «домом радости», на практике осуществлялся идеал воспитания свободного и всесторонне развитого человека. В «доме радости» не признавались сословные различия, а изучение древних поэтов и ораторов сочеталось с прогулками, играми и физическими упражнениями.

Несколько иной аспект получил гуманизм в Милане, где Висконти, а затем Сфорца установили тиранический режим. Первое время борьба Висконти против феодальной аристократии встречала поддержку у Петрарки и у таких его продолжателей, как Антонио Лоски (1360—1441), который надеялся, что Висконти удастся объединить Италию и «путем войны прийти к миру». Однако союз между диктатурой и гуманизмом оказался непродолжительным; из гуманистов подле Сфорца прижился один Франческо Филельфо (1398—1481), отличавшийся небольшой принципиальностью. Филельфо громил врагов миланских герцогов и велеречивыми гексаметрами прославлял деяния Франческо Сфорцы в героической поэме «Сфорциада», написанной в подражание петрарковской «Африке».

Более благоприятные условия для развития гуманизма сложились на Юге Италии, при дворе Альфонса V Арагонского. Альфонс вел борьбу за создание сильного Неаполитанского королевства, выступая и против пап, считавших себя сюзеренами Неаполя. Двор Альфонса стал прибежищем для гонимых церковью вольнодумцев. Несмотря на свое испанское происхождение, Альфонс был типичным итальянским государем XV в., и культура Неаполя, на которую оказывала некоторое влияние Испания, была культурой итальянского Возрождения. В Неаполе прошли последние годы жизни Джаноццо Манетти; там развернулся талант Лоренцо Валлы, и там же создал свою гуманистическую Академию Антонио Беккаделли, прозванный Панормита, потому что родом он был из Палермо.

Антонио Беккаделли (1394—1471) — наиболее значительный латинский поэт первой половины XV в. Всеитальянскую — но скандальную — славу принес ему сборник эпиграмм «Гермафродит», написанный им еще в юности в Сьене. «Гермафродит», навеянный эпиграммами Марциала, превзошел в своей откровенности самые дерзкие произведения античной эротики. Тем не менее при всей своей малопристойности он был характерным явлением гуманистической литературы Кваттроченто. Веселое озорство «Гермафродита» не просто дразнило ханжество «жирных горожан» — его эпиграммы были идейно заострены против аскетического миропонимания Средневековья, утверждали новое отношение к жизни. Вот почему сборник Беккаделли встретил ожесточенные нападки со стороны проповедников, сжигавших во всей Италии изображения его автора, и одобрение у благонравного Гварино, заявившего, что «скоромные» эпиграммы «Гермафродита» вызывают негодование только у «невежд, которые тешат себя слезами, постами да псалмами».

Беккаделли оказал влияние на самого смелого из гуманистов XV в., Лоренцо Валлу, придавшего гуманизму характер гедонистического, жизнерадостного свободомыслия, расчищавшего путь для материалистических тенденций в этике и эстетике Возрождения.

Лоренцо Валла (1407—1457) родился в Риме, но его деятельность развернулась сперва в Павии, где он стал профессором тамошнего университета, а затем при дворе Альфонса, защищавшего его от инквизиции и пользовавшегося его пером в борьбе с папой Евгением IV. Валла обладал острым критическим умом и поразительными даже для гуманиста Кваттроченто познаниями в области античной истории и литературы. Он не признавал никаких авторитетов и все подвергал суду разума. Его первое большое произведение — диалог «О наслаждении» — было написано еще в Павии в 1431 г., но несколько раз переделывалось, так как выводы гуманиста казались чрезмерно смелыми даже его единомышленникам, и в окончательной редакции получило заглавие «Об истинном и ложном благе». Валла интерпретировал античный эпикуреизм как последовательно гедонистическое и индивидуалистическое мировоззрение, объявляя высшим благом не христианскую или стоическую добродетель, а чувственные наслаждения, стремление к которым вложила в человека сама природа, отождествляемая гуманистом с богом. Поэтому безнравственных наслаждений, с точки зрения Валлы, не существует. Человек, подавляющий в себе естественное стремление к «божественному наслаждению» (divina voluptas), поступает против собственной пользы. Этике Лоренцо Валлы свойственны черты индивидуализма и утилитаризма, порожденные углублением внутренних противоречий ренессансного гуманизма, однако было бы ошибочным усматривать в ней непосредственное выражение корыстных интересов ранней буржуазии. Обособляя гуманистическую мораль от религиозных догм и выводя обязанности человека из

92

требования природы, утилитаристский гедонизм Валлы обосновывал ту же радостную гармонию между человеком и окружающим его миром, которая изображалась в «Декамероне». В известной мере противопоставляя личность обществу, Валла ставил основные акценты не на интересах частного человека, как это позже делал Гвиччардини, а на критике средневековой идеологии и феодально-церковных институтов, мешавших свободному развитию человеческой индивидуальности. В «Диалектических диспутах» он разрушил систему схоластической логики, основанную на догматическом прочтении средневековых комментаторов Аристотеля, в диалоге «О монашеском обете» с большим красноречием доказал общественную и нравственную бесполезность монашества, а в памфлете «Рассуждение о подложности так называемой дарственной грамоты Константина» (1440), продолжая дело Данте, нанес мощный удар по папству. С блеском используя метод филологического и исторического анализа, Валла доказал, что «дарственная грамота», в которой император якобы передавал папам светскую власть, была безграмотной фальшивкой, сфабрикованной самими же церковниками. Но Лоренцо Валла не ограничивался филологической критикой текста «Константинова дара», он обрушился на политику церкви и заявил, что даже если бы император Константин и даровал когда-то папам права на Италию, то все равно «всякое право на владение было бы утрачено в результате преступлений, совершенных владельцами». Законы природы, утверждал Лоренцо Валла, «не допускают того, чтобы один народ порабощал другой народ». «Папы с редким упорством строят козни против свободы народов», поэтому, с точки зрения бесстрашного гуманиста, народ имеет право «отложиться от этих людей, которые из пастырей овец, то есть из пастырей душ, превратились в воров и разбойников». «Скажу смелее: если римляне были вправе изгнать Константина, как Тарквиния, или убить его, как Юлия Цезаря, то в гораздо большей мере римляне или жители провинций вправе убить того, кто каким-то образом занял место Константина». Из закона природы Валла выводил право народа не только на тираноубийство, но и на вооруженное восстание против наместника бога на земле. Эта идея оказала, по-видимому, влияние на членов Академии Помпония Лета и была в XVI в. подхвачена первым издателем памфлета Валлы Ульрихом фон Гуттеном.

Большую роль в развитии гуманизма сыграло самое популярное у современников сочинение Валлы «Красоты латинского языка», которое высоко ценил Эразм Роттердамский, а современники красочно уподобляли дарованию богиней Афиной людям оливкового дерева. Валла создал в нем своего рода канон гуманистической латыни, в котором отразились не только грамматические формы языка «золотого века» римской литературы, но и историческое движение его стилистики от Цицерона к Квинтилиану и Апулею. Воскрешение языка римских писателей рассматривалось Валлой как возрождение великой национальной культуры Италии и залог распространения ее в Европе.

92

РИМСКИЙ ГУМАНИЗМ СЕРЕДИНЫ XV в.

В Риме гуманизм развивался медленнее, чем в других городах Италии, и долгое время не имел собственного лица. При папе Николае V в Ватикане удалось создать богатую библиотеку, но и в его понтификат (1447—1455) гуманисты в Риме занимались главным образом переводами греческих писателей. Близость курии сковывала мысль. Даже Валла, приехав в Рим (в 1448 г.), занимался переводами и сочинял «Похвальное слово св. Фоме Аквинскому». В 1464 г. связанного с гуманистами папу Пия II (Энея Сильвия Пикколомини) сменил венецианец Марк Барбаро, принявший при вступлении на престол римского первосвященника имя Павла II. Это был человек вовсе не образованный. Он распустил созданную его предшественником коллегию апостолических секретарей, в которую в разное время входили гуманисты (Бруни, Поджо, Лоски), упрятал в тюрьму Бартоломео Сакки-Платину и запретил в римских школах читать античных писателей.

Однако именно в понтификат Павла II римский гуманизм обрел свой центр, не только независимый от папской курии, но и враждебный ей. Им стала Римская Академия. Возглавлял ее ученик Валлы — Юлий Помпоний Лет (1428—1498), гуманист-эрудит, влюбленный в античную культуру. Его труд «О древностях Рима» до сих пор не утратил своего значения. Лет сумел заразить своей любовью некоторых сограждан, и в его доме стал собираться гуманистический кружок, именовавший себя Академией или Братством. Члены Римской Академии — ее называли также «Помпониана» — ставили ателланы и пьесы Плавта (это были одни из первых в Италии постановок древнеримских комедий), а также стремились восстановить некоторые формы античного быта и даже языческого ритуала. Они называли друг друга древнеримскими именами, ставшими их гуманистическими псевдонимами, праздновали день основания Рима и соответственно датировали современные события. Павел II смотрел

93

на деятельность Академии с тревогой, тем более что ее членами сделались уволенные им апостолические секретари и выпущенный из тюрьмы Платина. То, что в Римскую Академию входили родственники многих прелатов, усиливало страхи Павла II. Во время карнавала 1468 г. по папскому приказу был вторично арестован Платина и схвачено около двадцати академиков. Помпоний Лет, находившийся в Венеции, тоже был арестован и доставлен в Рим. Только Филиппо Бонаккорси удалось бежать в Турцию, оттуда он перебрался в Польшу.

Во время судебного разбирательства, в котором участвовал сам папа, академикам было предъявлено обвинение в подготовке государственного переворота. На процессе говорилось, что «они страстно хотели, чтобы Рим вернулся к своему первоначальному устройству, и решили освободить этот город от подчинения священникам». Одним из главных доказательств виновности академиков стала их идейная неблагонадежность. На суде Помпония Лета обвинили в безбожии и в безнравственности, Платину — в еретической приверженности Платону и в том, что во время споров в Академии он подвергал сомнению само существование бога. Аналогичные обвинения были предъявлены и другим. Процесс длился больше года, гуманистов пытали, но в конце концов они были оправданы, по-видимому, потому, что Павел II опасался ссориться с кардиналами, родственники которых оказались замешаны в деле.

При Сиксте IV делла Ровере (1471—1484), более чем его предшественник чутком к веяниям времени, взаимоотношения между курией и гуманистами изменились. Папа расширил фонды ватиканской библиотеки, сделал ее публичной и назначил ее хранителем Платину, который посвятил ему свои «Жизнеописания пап» (1475), со светониевской желчностью изображавшие не только Павла II, но и его далеких предшественников. Помпонию Лету была возвращена кафедра в римском университете «Сапиенца», а Римская Академия восстановлена. Сикст IV оказался умнее своего предшественника: вместо того чтобы запрещать читать в школах Овидия, он попытался подкупить римских гуманистов и поставить их знания на службу своей политике.

Римская Академия поддерживала связи с академиями Флоренции и Неаполя и повлияла на развитие европейского гуманизма, в частности, в Польше и в странах славянского мира. Хотя условия папского Рима не создавали предпосылок для расцвета ренессансной поэзии, который наблюдался в это время во Флоренции и в Неаполе, гуманизм в Риме добился во второй половине XV в. серьезных успехов. Римская Академия продолжила антиклерикализм гуманистов первой половины Кваттроченто и во многом предвосхитила концепции Макиавелли и Помпонацци. Об этом свидетельствует творчество Платины и Каллимаха.

Филиппо Бонаккорси (1437—1496), принявший в Академии имя Каллимаха Экспериента, был дерзким мыслителем. Почти все произведения, написанные им в Италии, уничтожены. Представление об идеях Каллимаха дает его переписка с Фичино, Пико делла Мирандолой, Полициано и Лоренцо Медичи. Страстный противник средневекового авторитаризма во всех его формах, осуждавший теологов за то, что каждый их вывод «держится целиком на авторитетах», Каллимах утверждал, что истинный мыслитель должен принимать в расчет лишь «то, что ему велит и предписывает природа». Полемизируя с неоплатоновским спиритуализмом с позиций материализма лукрецианского толка, Каллимах отрицал принципиальность различий между душой и телом, полагая вслед за Лукрецием, что после принятия положения о смертности души философия Эпикура становится неопровержимой. Рационализм и лукрецианский материализм Каллимаха проявились в его политических сочинениях, важнейшее из которых — «Наставление Каллимаха» — сборник советов польскому королевичу Яну Ольбрахту. Гуманист выступил в нем теоретиком централизованного государства, главным врагом которого он считал католическую теократию: «Будь в своем королевстве королем и ни в чем не уступай папе!»

В отличие от Каллимаха, Бартоломео Сакки (1421—1481), известный под псевдонимом Платина, не был эпикурейцем. Однако его идеализм активно противостоял религиозно-теологическим и схоластическим концепциям, как новое гуманистическое миросозерцание, близкое «религии человека», которую исповедовал Джаноццо Манетти и которая составляла одну из отличительных особенностей культуры Кваттроченто.

Свои взгляды Платина изложил в написанном в тюрьме трактате «О мнимом и истинном благе», в диалоге «Об истинном благородстве» и в двух политических сочинениях — «О наилучшем гражданине» и «О государе». Гуманизм Платины близок неоплатоническим концепциям флорентийских академиков, но менее созерцателен и более героичен. Человек, по мнению Платины, может реализовать заложенные в нем «божественные» возможности потому, что является существом политически деятельным. Ссылаясь на Платона, Аристотеля, Цицерона, римский гуманист критиковал идеалы аскетизма. В трактате

94

Иллюстрация:

Мелоццо да Форли.
Учреждение Ватиканской библиотеки
папой Сикстом IV

1477 г. Рим, Ватиканская пинакотека

«О наилучшем гражданине» Платина восхвалял Флоренцию как образец «народного государства», но сам он республиканцем не был, сдержанно отзывался о простом народе, видя в нем иррациональное начало, враждебное культуре и государственности, а в трактате «О государе» отстаивал принципат. Государство рассматривалось им как продукт творчества энергичной личности. Платина стремился сформулировать идеал антидворянского правителя, который, как ему казалось, мог бы обеспечить гражданские свободы, всеобщее благоденствие и общественную добродетель. Идеал правителя находил у него естественное продолжение в идеале гражданина. Гармония во взаимоотношениях правителя и подданного для Платины обязательна. Вот почему его монархизм не исключал тираноборчества. Лучшим гражданином Платина объявляет тираноубийцу, ибо тиран, разобщающий людей и истребляющий наиболее мудрых ради удержания нечестно захваченной власти, — злейший враг культуры и человечности. Тираноборческие мотивы в сочинениях Платины, питаемые чтением Аристотеля и Саллюстия и борьбой с папой Павлом II, были внутренне связаны с кваттрочентистской концепцией человека. В сочинении «О государе» Платина высказал ряд реалистических соображений, но в целом его гуманистическая концепция абсолютно свободного, могущественного человека, человека-титана, соизмеримого с Гераклом и Тесеем, приобретала черты этической утопии, довольно характерные для политичекой литературы Возрождения.

Дата добавления: 2015-12-01