|
Читайте также: |
Не изменяя своему обыкновению появляться и исчезать незамеченным, Магомед зашел и с порога стал рассматривать мои раны, задавая разнее вопросы.
Как обычно, он был вежлив, и как бы извиняясь за то, что опоздал, начал оправдываться. Он не был обязан ни мне, ни Миколе, ни другим, а помогал нам из-за чисто человеческих чувств, из-за своей воспитанности и уважительного отношения к людям, из-за высокой религиозной нравственности и веры в Бога.
Вера в Бога, мысли, опыт, взаимоотношения, способности и многое другое, в отличие от тела человека, не растут сами по себе - над ними надо работать, развивать с детства. Все эти качества могут вообще не быть, если приобрели их из-за качества, из-за хрупкости легко могут исчезнут, под вредным влияниям многих факторов. Для того чтобы приобрести эти качества и сохранить их, так как наше сознания формируется под влиянием жизненных условиях. И при этом чтобы активно функционировали эти качества, необходимо мысли держать в чистоте, иметь друзей, относиться к людям с уважением и любить их.
- Когда ты слышишь о смерти и представляешь ту могилу, где твое тело найдет вечное пристанище, у тебя не стучится от волнения замиранием сердце?… – Я перебил его, не дослушав до конца.
- Магомед, мы же незнаем, что нас ожидает, мы знаем только то, что нам говорят и чему нас учили, а каждый понимает в рамках своего умственного развития. Меня не надо убеждать в том, что каждый человек испытывает страх перед неизвестностью, перед тем, что нас ожидает, перед неведомым нам.
Магомед не захотел продолжать и, когда я попросил продолжить, он сказал несколько слов, не имеющих отношения к теме нашей беседы, но явно чувствовалось его настроение. Глубокие мысли в познании чего-то легко могут ускользнуть от человека, если он цепко схватился за эти мысли, от он (человек) может коснуться глубокой истории...
А я со своим нетерпением перебил его и сильно пожалел. Стараясь как-то загладить свою ошибку, я как бы в слух стал думать.
- Я всегда думал и внушал себе, что когда я умру и люди понесут мои носилки(барам), я буду сожалеть об этом мире, и если я буду сожалеть, то это за свои безграничные грехи. И когда меня опустят в могилу и уложат, это не значит, что я исчезну, это я переселюсь из мирской жизни в вечную, это переселение из одного дома в другой, это не бесследное исчезновение, а новое рождение. А тот процесс под названием смерть неизбежен при переходе из одного измерения в другое, от вещего мира в мир иной, как бы переход от одного берега по мосту на другой. Если наша жизнь в бренном мире это лишь недолгий переход от одного берега по мосту в другой, занимающий несколько секунд, как бы не старался задержаться на мосту, та сторона берега ждет нас. Как бы ни старались, мы не в силах продлить ни на миг земную жизнь.
- Д-а-а, - протяжно и задумчиво продолжил Магомед, - смерть - это исчезновение тела, то есть материи, это лишь перемена состояния, а душа не исчезает, она начинает жить сама по себе. Когда душа и тело в одном – с головой, руками, глазами, ногами, сердцем под названием человек.
Хотя могила выглядит темницей, она является кладовой безжизненного тела до Судного Дня и могила освобождает душу, ничего их больше не связывает. Смерть - и все? Нет, это не все, это новое рождение; только нам не дано понять и дать подобающее объяснения. Наш разум в этом ограничен, наши убогие знания не имеют ни малейшего представления о месте пребывания, мы можем говорить в том объеме, в котором нам дано Создателем.
И на этот раз я выжил. Я выжил, и кто бы мог подумать, что после такого ранения останусь жив. Истину никто не знает когда он умрет и где будет его могила.
№8
Али внезапно для всех появился в условное время в условном месте. По- здоровавшись со всеми за руку он сразу же заметил нашего «новобранца». Вместо обычных своих шуток, новостей он повел себя очень настороженно и на расспросы отвечал не охотно, коротко и обрывчато. Я, как и другие мои товарищи, поняли, почему он осторожничает и поэтому оставили его в покое. Остаток дня и вечера Али был молчалив настолько, что все мы обеспокоились, на вопрос «что к чему» он сослался на плохое состояние. Мы, которые знали Али, поняли, что все то, что происходит с ним, - неспроста. Он почувствовал неладное. Хотя все мы легли спать, но чувствовали какую-то не объяснимую тревогу и не могли уснуть, особенно Али, который лег первым. Спиной к нам, на боку, не шевелясь, он пролежал всю ночь. За длинную осеннюю ночь Али видимо разобрался в своем странном состоянии. На утро он был более разговорчивее, и отвечая на расспросы все больше и больше становился веселее.
- Все больше становится у вас новых людей, то есть, как говорится, пополнение в место того, чтобы быть полноценным членом общества, бегут в горы, кто курицу украдет, а еще хуже - яички стащит.
- Вот вы, молодой человек, - сидевший до этого спиной к Василию, он почти под нос сунул ему палец, - вы что украли? Почему здоровый молодой парень шатается в горах вместо того, чтобы делать полезные и добрые дела людям?
Василий сидел и смотрел прямо под ноги, чувствуя себя неуютно, но и другие тоже чувствовали неловка. Мы с Миколой понимали его и знали, к чему все эти разговоры. Он продолжал.
- Вы смотрите на меня скажите все же, что вы натворили, и не надо прятать глаза, ведь самое прекрасное в человеке - его глаза, отражающие правдивые и честные чувства человека, и только боящиеся чего-то скрывают взгляда. Микола сидел с улыбкой на лице, подмигивая, мол, «смотри на нового чекиста». Я вмешался.
- Али, что ты привязался к парню «что украл, глаза, чувства»? Ну украл, наверное, курицу или яйца, а ты что, следователь!?
Все засмеялись, и напряжение присутствовавшее почти целые сутки спало. Али сразу же сдался.
- Ни какой не следователь я. Да и что может сделать самый простой столяр, если мое оружие - это инструменты по резьбе дерева и топор и вооружения лишь силами собственной души!
Он почувствовал тревогу при первой же встрече с Василием, которую не имел при встрече с другими. Он знал многих, встречался с прекрасными людьми, с людьми трагической судьбы, великолепными учеными - алимами, с хорошими людьми, у которых была неудачной жизнь. За долгие годы общения с нами, при часто меняющемся составе нашей группы, никогда он не ощущал нависшую над нами опасность. И пожалел о том, что не смог сдержаться при встрече с новым человеком в горах.
Пожалуй, Усман прав, надо было быть сдержанным, не надо было показывать свой испуг, а вместо этого - излишние эмоции, самоуверенные вопросы. Ведь сам же я тоже не защищен от несчастья и бед. Отрешиться от людей, от семьи, друзей и жить почти в уединении не каждый сможет. Значит, судьба. Значит есть на это причина, а я напрасно подозреваю парня и пристаю к нему. Если он заслан в горы НКВД, то на это, наверное, есть причина. Да, тут я явно перехватил «если заслан…».
Али хорошо понимал, что доброта и красота, справедливость, умение находить общий язык с людьми, попытка жить по закону, когда над тобой, над людьми, над страной довлеет угнетение, мучительная жизнь, несправедливость, обман, и другие отрицательные качества, которые ведут, в лучшем случае к унижению, а то и к гибели – это всего лишь красивые слова. И поэтому каждый старается выжить по закону, установленному самим собой.
Подумав об этом и о многом другом, Али решил изменить свое отношение к парню. Когда мы сидели и ели, то, он приблизился к нему, положив руку на плечо Василия, извинившись, протянул кусок хлеба, искренне глядя ему в глаза. Другого мы и не ожидали от добродушного, порядочного Али.
Василий, обычно молчаливый, неразговорчивый, сегодня был расположен к беседе, чувствовалось что ему хочется с кем-то поговорить. Он подошел к одному, потом к другому. Каждый был занят чем-то своим. И я тоже отошел в сторону, нашел удобное место, сел, облокотившись об дерево, для виду вытащил из кармана старую газету, внимательно рассматривая ее, но не долго, и стал думать о своем.
Василий незаметно, крадучись, подошел ко мне. От неожиданности я дрогнул. Еле сдерживая себя, но вежливо предложил присесть рядом. Я скрыл свой испуг, и он не заметил мое недовольство и волнение. «Он явный враг, - подумал я, - которого легко разоблачить и распознать по его поведению, по манере подслушивать. Он внимательно и при этом незаметно рассматривает наше оружие в любое удобное для него время. Его выдавало то, что он не боялся краснопогончиков, а больше остерегался нас - это было заметно в его поведении. Микола первым заметил это. У него был редкий дар, он владел особым чутьем распознавать людей, а тем более явных и тайных врагов. Василий сел рядом, стал что то говорить, рассказывать, но я вместо того, чтобы слушать и поддержать беседу с молодым человеком, подумал о Миколе, о его способностях узнавать человека, о его сдержанности в любых ситуациях и еще раз о его великолепных способностях чувствовать человека.
Чутье человека – очень странное состояние, непонятное, необъяснимое, до сих пор еще не разгаданное. Если спросить у ученых, у знающих людей, каждый из них дал бы свое название. У многих мнения совпадают там, где говорится как о сверхъестественном, непознаваемом. Есть те, которые попросту отвергают чутье человека, тем самым отвергая разум человека, его способности, дарованные Создателем. То, что молодой человек говорит о чем -то своем, не мешало мне быть наедине с собой, пока он не назвал мое имя.
- Усман, правильно я говорю?
Я очнулся от раздумий, хотя не слышал, о чем он говорил, я, вроде бы поддерживая разговор, протяжно произнес – да-а!
- А твои-то где, есть ли какая-нибудь связь с ними?
Я полностью пришел в себя. Когда понял, о том, что речь идет о моей семье, я хотел что-то сказать, когда заметил неторопливо, вразвалочку направляющегося в нашу сторону Миколу.
- Не помешаю?
Не дожидаясь ответа, он присел вплотную ко мне, даже слишком близко.
Василий резко поменял тему нашего разговора, стал говорить о прелестях Кавказских гор. Микола пристально стал разглядывать Василия. От его такого пристального внимания тому стало неудобно. Из-за растерянности Василия мне пришлось вмешаться в разговор, из-за зрительного натиска Миколы, на ходу выдумывая бессмысленные слова. Давно присматривающийся к Василию Микола на этот раз был беспощаден.
Осторожный разговор, при этом бегающие глаза, интерес ко всему и многое другое что-то напоминало Миколе, что «все это мне знакома, я видел, мы это изучали на политзанятиях ВЧКа, безусловно он НКВДшник, его неопытность, то что он слишком молод, легенда, подготовленная ему для простачков», думал он. И поэтому Миколы, опытного, видавшего многое в жизни, невозможно было незамеченным пройти, и самое главное то, что выдает его – слабая подготовка и недооценка противника теми, кто заслал
молодого парня в горы.
После того как Василий по его просьбе был с Магомедом на базаре в Хасавюрте с их возвращением в ту же ночь нас обнаружили и обстреляли. Чудом с Божьей помощью нам удалось уйти от военных. Все мы подумали о случайности. После того как стали исчезать патроны и другие боеприпасы, а при нападении на нас отряда грозненской милиции, когда каждый человек и его выстрел решали нашу судьбу, - Василий не стрелял или стрелял мимо. Его интерес к нашим стоянкам и передвижениям, и самое главное - расспросы о семьях, о нашем прошлом, заставили нас заподозрить его. Мы решили поговорить с Василием. Было поручено вести разговор Миколе, как опытному чекисту. Мы сидели во круг костра, далеко от всяких дорог и тропинок, в глуши горных ущелий. Чуть дальше было разложено нами на так называемой скатерти много еды. Почему-то никто не торопился садиться за «стол». И вдруг ничего неподозревающему Василию предложим «ну что мужики, садитесь, поедим, а то остынет». До сих про сидевший молча и незаметно наблюдавший за ним Микола спросил:
- Василий, откуда у тебя такое любопытство и почему ко всем нам у тебя такой нездоровый интерес?
- А что такое? – он осторожно оглянулся и потянул руку к пистолету – просто по любопытствовал в разговоре поинтересовался, чего не бывает?
- Конечно, любой современный человек, тем более молодой, должен быть любознательным. Если нет в человеке разностороннего интереса, он теряет тягу к земным прелестям, человек становится равнодушным ко всему окружающему, а равнодушие в человеке страшнее злости.
– Микола стал философствовать. С самого начала нашего разговора он почувствовал, что все то, что было сказано им, мы всерьез не восприняли. У него сразу же изменилось настроение, и мрачная, недоверчивая улыбка тронула его лицо.
Все сидели молча, готовые к любому исходу...Воцарившееся молчание было прервано Миколой..
- Хорошо, спрошу прямо. Василий, ты чекист и тебя заслали специально по заданию? От неожиданности он соскочил, но тут же крепкие руки Мусы и Макшарипа схватили его и забрали пистолет. Он понял, что он попался. – Отпустите его и верните ему пистолет, – без паники, не повышая голоса, распорядился Микола. – Пускай стреляет в тех, с кем он почти год делится куском хлеба. Пускай убьет меня, который, рискуя своей жизнью, вытаскивал его, когда он повысь над пропастью. Пусть убьет Усмана, на глазах у которого убили сына. Ты, Василий, такой любознательный, подумал бы, за что меня приговорили «судом тройки» к высшей мере, к расстрелу, куда интереснее понять нас, прежде чем судить и убивать. Отдайте, парни, отдайте ему пистолет. Почему, ты думаешь, мы почти три года держимся и не разу ни допускали ошибки, промаха? Да потому, что мы как железная цепь и каждый в отдельности - звено в этой цепи и крепость этой цепи зависит от каждого звена. Между нами ни разу не было разногласия по поводу вероисповедания, национальности и т. д. Вот и все, что я могу сказать вам. Решайте сами, но прежде, чем что-то решить, подумайте.
Парни посмотрели на меня. Я знал, если Микола говорит, значит так надо. Я кивнул головой в знак согласия. Они с неохотой протянули пистолет Василию. Он продолжал сидеть и смотрел под ноги, не обращая внимание ни на что и ни на кого. Парни бросили ему в руки пистолет и отошли недовольными от него.
Я полностью доверял Миколе, зная, что бы он ни делал или ни говорил, значит, так надо..
Он, Василий был на краю пропасти, ему стоило сделать одно незначительное движение, или произнести не то слово, или взглянуть на кого-нибудь не так, ребята занявшие удобное положение были готовы убить его. Он был похож на искринку, летящую во тьме, готовую угаснуть в любой момент, исчезнуть бесследно. А ведь он тоже был звено одной цепи, слабое или сильное, но звено одной цепи. Макшарип с Мусой посбавили свою ярость и пыл, эти были благородные, уравновешенные и физически совершенные люди, не смотря на все несчастье преследовавший за последние годы.
- Да, - неожиданно для нас всех, он стал говорит, - я заслан под видом дезертира для обнаружения беглых спецпереселенцев и в условленное время и условном месте по возможности должен оставлять сообщения для НКВД. Во время похода с Магомедом в Хасавюрт я имел встречу с одним из представителей НКВД, выслушал упреки и получил выговор за плохую работу. Я нашел оправдание выдумав небылицу, будто мы скоро должны спуститься с гор в направлении Ставрополя. Договорились о дальнейшей координации наших действий, план действия которых я должен получить от человека, который в скором времени должен встретиться с нами. В начале я был уверен в том, что я выполняю свой долг перед родиной. Но когда я узнал вас всех и каждого в отдельности у меня полностью поменялось мнение о долге комсомольца перед родиной. Я давно отказался от «своего долга комсомольца перед страной и людьми» убивать беззащитных людей, предавая невинных и посылая их на верную смерть. Прежде чем вы решите как поступить со мною, разрешите мне на прощание рассказать небольшую историю жизни моей семьи. Хотите или нет, но я должен рассказать. Выслушайте меня.
Он замолчал, и все молчали. Я был оглушен его коротким, простым и убедительным признанием, не боясь, смело смотря в лицо смерти ради сохранения своего имени перед самим собой. Сохраняя внешне спокойствие, я поднял взгляд и внимательно рассмотрел присутствующих. Нечего удивительного, все, как по уговору, были спокойны. Василий, как бы обдумывая сказанное, концентрируя внутренние силы не для защиты своей жизни, а для того чтобы доказать при любом исходе, что он ни разу не донес и по его вине не было случая обнаружения или раскрытия группы, в создавшемся положении готов был на любой исход.
Молодой человек из российской глубинки пострадал из за своего брата-дезертира. Чтобы откупиться, как верный ленинец, кровью перед родиной согласился на такой рискованный и смертельный шаг – поиск беглых «изменников родины» и их выдачи властям. Он был готов пролить чужую кровь лишь бы спасти себя и своего брата.
И он, целый год находившийся рядом, месивший с нами грязь, деливший с нами еду, холод, попадавший под обстрелы военных, отстреливавшийся наравне с нами – сегодня оказался чекистом, засланным выявлять таких, как мы, сообщать руководству для поимки или уничтожения. Каждый молчал, анализируя, прослеживая день за днем - были ли случаи, когда мы попадали по вине Василия в засаду, были ли обстрелы, облавы по его наводке или похожее что-то. Ни кто не смог сказать о конкретном факте. Василий был в курсе некоторых наших планов, он знал, где и в каких условиях мы прячемся, он знал наших кунаков в лицо и из каких они аулов. Не было обнаружено ни одной стоянки и не был арестован ни один из наших друзей в аулах. А то что был заслан в этом он признался. Наши раздумья прервал Макшарип.
- Усман, ну что мы так будем сидеть, давайте, решайте, как быть нам дальше. Вот ты, Микола, что скажешь, вы же наши командиры, лидеры, да конце то концов вы оба старше нас, вам и решить, что нам делать.
- То, что я старше вас двоих, - это правильно, но ни в коем случае не командир и не лидер, - возразил я.
- Ты наш командир и лидер, так как ты был здесь когда мы пришли сюда и стали собираться вокруг тебя. Твои советы всегда были полезны, по крайней мере, ни кому не повредили и ты должен принять решение.
- Я не командир и тем более ни лидер. Командир должен иметь способность думать, строить планы и выполнять их с наилучшими результатами, владеть информацией и многое другое, а самое главное - он должен иметь своего командира и так далее. А вот на счет лидера, это вообще ко мне не подходит. Лидером является тот, который идет всегда впереди, чтобы занять лидирующие положение, по крайней мере должен с самого детство идти по жизненному пути самостоятельно, быть воспитанным, стойким, умным, храбрым, справедливым, сильным, закаленным и наученным жизнью. Все это самое малое. А у меня нет этих качеств, я разбалован с детства, я не нуждался ни в чем, мои родители были состоятельные, по крайней мере, я не испытывал трудности, которые видели мои сверстники. Богатство и материальное состояние родителей и прилагаемые усилие обеспечивают будущее своих детей, дает какой-то сладкий промежуток времени жизни, но только не качества лидера. А в таких серьезных делах, когда вопрос стоит о жизни и смерти, я сделаю так как мы все решим, но в одном я уверен: смерть человека от рук человека это - самый низкий поступок и грех перед Богом.
Во время учебы в Ростове с нами, со слушателями Рабфака, случились неприятности. Нас, нескольких человек, задержали по доносу своих же товарищей и держали целый день без еды и воды, и без всякого объяснения в НКВД. К вечеру нас стали уводить по одному и допрашивать. Когда стали допрашивать меня, я сразу же понял, что причина ареста - наши бурные разговоры на политические темы. У меня спрашивали, кто о чем говорил и почему я ушел с «такого представительного собрания». Меньше всех вопросов задавали мне. Нас опять собрали вместе и завели к следователю, где мирно беседовали один из наших товарищей и следователь.
Дело было в том, что мы часто собирались в одной из комнат в общежитье и проводили время в беседах, в спорах, в разговорах о лучшем будущем всех народов земли. Мы, разные по характеру, по нравам, из разных областей СССР и многие - разных национальностей были едины в одном: наша партия во главе с товарищем Сталиным ведет нас вперед к великим победам. И в очередной раз, когда мы бурно обсуждали какую-то статью из газеты, мне стало нездоровиться и вообще с утра мне было не по себе.
Я молча, не прощаясь, ушел к себе в комнату. Она была холодной, так как была поздняя осень и еще не дали тепло и к тому же, как назло, было темно. В пустынной большой комнате мне было не по себе, у меня поднялась температура. Мне хотелось чтобы она превратилась еще просторнее и много света. Я не помню, когда я уснул. Разбудили меня стоящие надо мною комендант общежития и двое незнакомых мне людей в гражданском.
После допроса выяснили, что задержали нас по ложному доносу, чтобы как-то отчитаться перед своими хозяевами. Потом он сам попал в ту ловушку, которую ставил для других.
Всех задержанных для устрашения завели к следователю. С величественным видом, без слов, он стал рассматривать каждого из нас по отдельности, а потом, как бы продолжая дружескую беседу, продолжил допрос с одним из задержанных. И всем стало понятно, что мирно разговаривающий со следователем был виною нашего ареста.
Он врал, сознавая свое бессилие, направляя весь свой разум на бессознательную хитрость, на ходу выдумывая все, что придет в голову. Следователь в это время задавал вопросы, вглядываясь в упор в глаза ему, и неожиданно для всех нас он резко вскрикнул бешеным голосом. От его бешеного голоса, резких слов и движений рук он все больше чувствовал себя неуверенным и не понимал каверзные вопросы следователя.
Следователь понял, что «надо переходить к третьему этапу допроса, то есть к рукоприкладству, а первые два этапа: разговоры разговаривать и голос повышать - по мнению следователя, не дали нужного результата». Стремящиеся к могуществу властители судеб держатели отрицают и не признают невиновность человека. Обвинения при допросе строят, используя человеческие пороки и ошибки. Стремясь удовлетворить свою безумную жажду и любыми средствами добиться необходимых для себя признаний, он встал со своего места, тем самым усыпляя бдительность подследственного, развернулся в полуоборот и со всего размаху нанес удар сидящему впереди беззащитному.
Следователь стал избивать человека, не обращая никакого внимания на него, который корчился от боли и подпрыгивал от ударов его ног. Он стал кричать, понимая, что нет иного выхода, «я все скажу, я все скажу». Он, видимо, не стал больше искушать судьбу и не заставлял задавать себе вопросы, дал волю своему языку, оговаривая себя и всех, чьи фамилии были произнесены следователем. Следователь заставил замолчать его и приказал вывести нас в коридор, нас быстро вывели и в полном неведении мы стояли в ожидании своей участи, слушая все то, что говорил следователь.
Нас отпустили по нескольким причинам. Во-первых, среди нас был более влиятельный секретный сотрудник, а во-вторых, данный улов для такой организации, как НКВД, был слишком мелким. И в-третьих, доносе был перебор и для украшения доноса от себя придуманные уму непостижимые слова, которыми владел он сам.
Стремящегося к могуществу и отрицающего все то, что не приемлет его душа и идущего напролом, лишь бы добиться своего. Не стоит большого труда сломать гордость человека. Извечный страх, владеющий человеческим разумом, и на этот раз взял верх. Я старался понять и найти хоть какое то оправдание тем, которые служили ни за что властям, доносили, выдумая небылицы ради доноса.
- В те годы у людей были смутные и переменчивые настроения, - Микола, как бы оправдывая тех людей, которые служили им и в том числе - до недавнего времени и ему, поддержал разговор, - в основном, любой человек готов был донести на соседа, на друга, незнакомого и не знакомого, даже на близких. Люди от революционного ветра внезапно заболели неизвестной болезнью, не могли определить признаки и очаги этого недуга, поражающего всех людей на своем пути. И все это длится долгие годы, и одному Богу известно, когда будет этому конец.
Я настойчиво продолжал, отстаивая свое мнение.
- Из этой мучительной болезни, из смутного состояния, из переменчивого настроения, бывает, выходят некоторые люди, ненавидя все то, что связано с властью, или превращаясь в молчаливого и послушного раба. Или погибают.
Есть и другая крайность – как послушный пес служить властям. Они быстро привыкают к сладостям власти, приживаются, приспосабливаются. Ожившие с чувством вседозволенности, в один неожиданный день вмиг загорают в ярким пламени, костра разожженном самими собой, или же гибнут под мельничными жерновами хозяев.
А хозяева с чувствам вседозволенности, любуясь разгоревшемуся костру и улетающим вдаль искринкам, восхищаясь собственной мощью, наслаждаются сердцем и душою этим жаром, не зная то, что стоить только потерять на миг бдительность - сгорят они сами от более могучего и сильного костра. Вся их идеология и пропаганда «все для человека, все для общества» - это проповеди и призыв ко злу, не имеющие под собой почвы, придуманные людьми, которые ненавидят человечество в целом, извращая устои всех мировых религий, человеческой морали, придумывая унизительные для людей нормы и правила, которые позволяют брату идти на брата с оружием и убить его, имея на это «свои убедительные» объяснения. Всеобщее безумие, пропитанное необъяснимой злобой, желанием унизить человеческое достоинство и религиозные чувства, преследовать за то, что он думает не так, как руководители партии и государства. Невежество на уровне страны и низкая стоимость самого человека, и при этом постоянно пропагандируется «во имя людей, общества и человека»
Власть и кто стоит у власти, наверное, испытывают ее тяжесть. Но убедившись в том, насколько тяжелое и сложное дело – власть, добровольно никто не уходит от нее. Стоящие у власти готовы мучиться, защищаясь, нападая, готовы рыть землю зубами, руками, ногами, лишь бы удержаться хоть на миг, на час, на один день, внушая при этом другим страх, который в свою очередь, испытывают сами.
Вместе с тем, несмотря на угрозу и трудности, увеличивающие чувство страха, люди власти благоустраиваются и при этом благоустраиваются, не соизмеряя удары, которые ждут их в случае ошибки или промаха. А мы со скрытой ненавистью и печалью, необъяснимой завистью наблюдаем за теми, кто у власти. И когда случись с ними что-нибудь, восторгаемся и радуемся, как будто нам от этого хорошо. А ведь многие из них для многих несчастных являются опорой подающей надежу в сердцах миллионов людей.
№9
Еще с утра Макшарип заметил внизу отряд военных идущий на юг по ущелий в сторону села. Мы не могли предположить, что они через километра - два резко повернутся на северо-запад в нашу сторону, но какая -то тревога присутствовала. Посоветовавшись, мы решили схорониться и стали собираться, хотя были уверены, если поднимутся, до нас не доберутся, а если найдут, то живым ни один ни уйдет. Я думал так, и все остальные были согласны со мною. Прошло несколько часов с того времени, как Макшарип сообщил об отряде, и тревога спала, но все равно решили держаться подальше от греха и подчищали следы, когда я услышал глухой удар и приглушенный крик, не успел оглянуться, как за спиной началась перестрелка. Стреляли с обеих сторон и более удачно Муса с Макшарипом в отличие от хорошо вооруженных военных. Когда я подполз к Василию, он корчился от боли, а под сердцем торчала финка, изо рта шла кровь со слюнями. С моим прикосновением Василий успокоился, разглядывая меня своими большими голубыми глазами. Левой рукой я взялся за его голову с затылка и приподнял, глядя на нож и не зная как мне быть дальше, оглядываясь вокруг и разыскивая глазами Миколу. Пока я возился с Василием, перестрелка стихла и все с разных сторон приближались к нам. Муса схватил за нож и вытащил его затем быстро стал рвать одежду на нем и ахнул от увиденного: на нем было еще несколько ран в живот. Мне стало плох, я вспомнил своего сына и на какой-то миг мне показалось, что Василий похож на него.
- Усман, что со мною, я умираю? - Умоляющим взглядом, ожидая что-то утешительное от меня, спросил он тихо. В тот момент он стал удивительно красивым, сочетания больших голубых глаз с румянцем появившим на лице румянцем, говорили о предсмертном часе молодого человека.
- Нет, Василий, о чем ты говоришь, посмотри на меня, со мною бывало и пострашнее.
Я солгал ему, обманул его, скрывая свое смятение, Аллах простит меня за мою ложь, сказал то, чего он ожидал от меня. В него вселился страх – страх перед смертью, ему не хотелось допустить к себе мысли о смерти, он ждал чуда, какие-то неведомые таинственные возможности избежать ее. Василий на какой-то момент начал говорить непонятные слова, стал звать свою маму и брата, но тут же пришел в себя. Придя в себя после этого состояния, он долго пытался сообразить, что именно с ним было, повторяя про себя «понятно, я ранен и при том тяжело, о чем я думал и что я говорил, если даже говорил».
Конечно, есть страх перед неизвестностью, даже при земной жизни, когда нам приходится быть в незнакомом месте или входим в неизвестный нам дом. Мы боимся, боимся ошибиться, споткнуться, а как быть, когда пришла смерть, а это еще страшнее. Мы уходим в неизвестность и страх перед черной бездной, страх и дрожь перед таинственной и дальней дорогой, сжимается сердце и заплетается язык в предсмертной агонии.
Долго задерживаться было смертельно опасно, но и сменить место стоянки мы не могли из-за его тяжелого состояния. Василий то дрожал, как лепесток на ветру, то что-то говорил, а мы бездейственно, не зная, что делать и как помочь, смотрели на умирающего.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав