4 страница

«И вашего брата?» — спросил я.

«Да, моего брата даже еще больше. Они никогда не планировали моего брата. Они не были женаты, когда... он был зачат». Это оказалось для Катерины потрясающей новостью. Она не знала о внебрачной беременности. Ее мать позднее подтвердила точность этой информации Катерины.

Хотя Катерина просто описывала свою жизнь, теперь она проявляла мудрость и такую точку зрения на свою жизнь, которая ранее была возможна лишь в промежуточном, или духовном состоянии. Так или иначе, в ее уме имелась «более высокая» область, своего рода сверхсознание. Возможно, это было ее Высшее Я, о котором пишут другие авторы. Даже не находясь в контакте с Учителями и их поразительным знанием, она, пребывая в состоянии сверхсознания, имела серьезные прозрения и информацию, как, например, о зачатии ее брата. В своем обычном, сознательном состоянии, Катерина была гораздо более беспокойной, ограниченной, более простой и относительно неглубокой. Она не могла осознанно войти в это сверхсознательное состояние. Мне хотелось понять, действительно ли провидцы и мудрецы восточных и западных религий, которых называют «реализованными», были способны использовать это сверхсознательное состояние для обретения мудрости и знания. Если да, то все мы обладаем подобной способностью, поскольку должны владеть этим сверхсознанием. Психоаналитик Карл Юнг знал о разных уровнях сознания. Он писал о коллективном бессознательном, о состоянии, имеющем некоторое сходство с состоянием сверхсознания Катерины.

Меня все больше расстраивала непреодолимая пропасть между сознанием Катерины, т.е. бодрствующим разумом, и ее гипнотическим сверхсознательпым умом. Пока она находилась в гипнотическом трансе, я был очарован философскими диалогами с ней на сверхсознателыюм уровне. Но после пробуждения Катерина не проявляла интереса к философии и другим родственным темам. Она жила в мире повседневных забот, не ведая о гении внутри себя.

Между тем, ее отец мучил ее, и причины этого прояснялись. «Ему, похоже, нужно получить много уроков?» — произнес я с вопросительной интонацией.

«Да... нужно».

Я спросил ее, знает ли она, чему он должен научиться. «Это знание мне не открыто». В ее голосе чувствовалась отстраненность. «Мне открывается то, что важно для меня, что касается меня. Каждый должен позаботиться о себе... стремясь обрести... цельность. У нас есть уроки, которые мы должны выучить... каждый из нас. Их необходимо учить по одному... по порядку. Только тогда мы можем понять, что нужно тем, кто рядом с нами, чего ему или ей, или нам не хватает, чтобы стать цельными». Она говорила тихим шепотом, и в ее шепоте чувствовалась любовь и непривязанность.

Когда Катерина снова заговорила, ее голос опять приобрел детские интонации. «Из-за него меня тошнит! Он заставляет меня есть эту гадость, а я не хочу. Это... салат, лук, я терпеть их не могу. Он заставляет меня есть это, и он знает, что меня стошнит. Но ему плевать!» Катерина начала давиться. Она ловила ртом воздух. Я опять предположил, что она обозревала сцену со стороны, что ей нужно было понять, почему отец вел себя таким образом.

Катерина заговорила хриплым шепотом: «Это заполняет какую-то пустоту в нем. Он ненавидит меня за того, что он сделал. Он ненавидит меня за это, и он ненавидит себя». Я почти забыл о сексуальном домогательстве со стороны ее отца, когда ей было три года. «Поэтому он должен наказать меня... Я, должно быть, сделала что-то, что заставляет его так вести себя». Ей было всего три года, а ее отец был пьян. Тем не менее, она с тех самых пор носила глубоко в себе это чувство вины. Я объяснил ей этот очевидный факт.

«Вы были всего лишь ребенком. Теперь вы должны освободить себя от этого чувства вины. Вы ничего не сделали. Что мог сделать трехлетний ребенок? Это не вы, это ваш отец сделал».

«Он, должно быть, тоже ненавидел меня, — тихо прошептала Катерина. — Я знала его раньше, но сейчас я не могу извлечь эту информацию. Я должна вернуться в то время». Хотя уже прошло несколько часов, я захотел обратиться к ее прежним взаимоотношениям. Я дал ей подробные указания.

«Вы находитесь в глубоком состоянии. Через минуту я сосчитаю от трех до одного. Вы погрузитесь в еще более глубокое состояние и будете чувствовать себя в полной безопасности. Ваш ум свободно направится назад во времени, к тому моменту, где началась связь с вашим нынешним отцом, к тому времени, в котором таятся наиболее важные первопричины случившегося между вами и им в вашем детстве. Когда я скажу «раз», вы отправитесь в ту жизнь и вспомните ее. Это важно для вашего исцеления. Вы это можете. Три... два... один». Наступила длительная пауза.

«Я не вижу его... но я вижу, как убивают людей! — Ее голос стал громким и хриплым. — Мы не имеем права резко обрывать жизнь людей, прежде чем они отработают свою карму. А мы это делаем. Мы не имеем права. Их ожидает большее наказание, если мы оставим их в живых. Когда они умрут и отправятся в следующее измерение, они будут там страдать. Они будут находиться в очень беспокойном состоянии. Им не будет покоя. И их пришлют назад, но их жизнь будет очень тяжелой. И они должны будут компенсировать людям, которых они обидели за несправедливости, которые те причинили им. Они оборвали жизнь этих людей, но они не имели на это право. Только Бог может наказывать их, а не мы. Они будут наказаны».

Прошла минута в молчании. «Они ушли», — прошептала Катерина. Учитель Духа передал нам сегодня еще одно послание, сильное и ясное. Мы не должны убивать, несмотря ни на какие обстоятельства. Только Бог может наказывать.

Катерина была утомлена. Я решил отложить наш поиск ее связи с отцом в прошлых жизнях и, вывел ее из транса. Она ничего не помнила, кроме своей жизни в качестве Кристиана и своего детства. Она устала, но была спокойна и расслаблена, как если бы огромная тяжесть свалилась с ее плеч. Мои глаза встретились с глазами Кэрол. Мы тоже утомились. Мы дрожали и трепетали от волнения, следя за каждым ее словом. Мы получили невероятный опыт.

ГЛАВА 6

Теперь я назначал Катерине еженедельные сеансы на конец дня, потому что они длились по нескольку часов. Она все еще пребывала в умиротворенном настроении, когда пришла на следующей неделе. Она поговорила по телефону со своим отцом. Не вдаваясь в детали, она, так или иначе, по-своему простила его. Я никогда прежде не видел ее столь безмятежной. Я поражался скорости ее прогресса. У пациентов с подобными хроническими, глубоко укоренившимися беспокойствами и страхами редко наблюдались такие резкие улучшения. Но Катерина, конечно, не была обычной пациенткой, и направление развития, которое приняла ее терапия, было определенно уникальным.

«Я вижу фарфоровую куклу, сидящую на каминной полке, — она быстро погрузилась в глубокий транс. — По обе стороны от камина — книги. Это комната в каком-то доме. Рядом с куклой — свечи. И картина... лицо, лицо мужчины. Это он...», — она стала внимательно осматривать комнату. Я спросил ее, что она видит.

«Какое-то покрытие на полу. Оно ворсистое, словно... шкура животного, да... покрытие из какой-то шкуры животного. Направо — две стеклянные двери... ведущие на веранду. Там четыре ступеньки — колонны перед домом и четыре ступеньки вниз. Они ведут к тропинке. Вокруг большие деревья... и лошади. Лошади взнузданы... и привязаны к стойкам перед домом.

«Вы знаете, где это?» — спросил я. Катерина глубоко вздохнула.

«Я не вижу названия, — прошептала она, — но год, год должен быть здесь. Это восемнадцатый век, но я не... Там есть деревья и желтые цветы, очень милые желтые цветы». Эти цветы отвлекли ее. «Они замечательно пахнут; они сладко пахнут, эти цветы... странные цветы, большие цветы... желтые цветы с черными сердцевинками», — она остановилась и замолчала, пребывая среди цветов. Мне это напомнило поле подсолнухов на юге Франции. Я спросил ее о климате.

«Очень умеренный, но не ветрено. Здесь не жарко и не холодно». Нам никак не удавалось установить это место. Я вернул ее назад в дом, подальше от чарующих желтых цветов, и спросил, чей портрет висит над каминной полкой.

«Я не могу... я продолжаю слышать «Аарон»... его зовут Аарон». Я спросил, не он ли хозяин дома. «Нет, владелец — его сын. А я здесь работаю». И снова она вела жизнь служанки. Ни разу она даже отдаленно не приблизилась к статусу, скажем, Клеопатры или Наполеона. Скептики, сомневающиеся в реальности реинкарнации, в том числе и я со всей своей научной подготовкой — до последних двух месяцев, — часто указывают на непомерно высокий процент воплощений в качестве знаменитых людей. Теперь я оказался в необычной ситуации, когда реинкарнация была научно подтверждена в моем кабинете, в отделении психиатрии. И вскрылось гораздо больше, чем просто реинкарнация.

«Моя нога очень... — продолжила Катерина, — очень тяжелая. Она болит. Такое ощущение, будто ее вообще нет... Моя нога повреждена. Лошадь лягнула меня». Я велел ей взглянуть на себя.

«У меня каштановые волосы, вьющиеся каштановые волосы. На голове что-то вроде чепчика, белый чепчик... голубое платье с передником... фартуком. Я молода, но уже не ребенок. Однако нога болит. Это произошло только что. Ужасно больно». Она явно испытывала сильную боль. «Подкова... подкова. Она лягнула меня своей подковой. Очень, очень норовистая лошадь, — ее голос стал тише, так как боль, в конце концов, утихла. — Я чувствую запах сена, корма на конюшне. Здесь работают еще другие люди». Я спросил о ее обязанностях.

«Я отвечаю за обслуживание... служение в большом доме. Я также иногда должна доить коров». Я хотел побольше узнать о владельцах дома.

«Жена довольно полная, очень некрасивая женщина. Там есть еще две дочери... Я их не знаю», — добавила Катерина, предвидя мой следующий вопрос, не присутствуют ли они в ее нынешней жизни. Я спросил о ее собственной семье в восемнадцатом веке.

«Я не знаю; я не вижу их. Я никого не вижу рядом». Я спросил, живет ли она там. «Я живу здесь, да, но не в главном здании. В очень маленьком домике... Дом предназначен для нас. Там есть куры. Мы собираем яйца. Это коричневые яйца. Мой дом очень маленький... и белый... одна комната. Я вижу мужчину. Я живу с ним. У него курчавые волосы и голубые глаза». Я спросил, женаты ли они.

«Нет, не в их понимании брака». Она там родилась? «Нет, меня привели в поместье, когда я была очень молода. Моя семья была очень бедной». Ее приятель не был ей знаком. Я направил ее вперед во времени, к следующему важному событию в этой жизни.

«Я вижу что-то белое... с множеством лент. Должно быть, это шляпа. Что-то вроде дамской шляпки с перьями и белыми лентами».

«Кто в этой шляпе? Это...» Катерина перебила меня: «Разумеется, хозяйка дома». Я почувствовал себя неловко. «Это свадьба одной из дочерей. Все поместье участвует в празднестве». Я спросил, было ли напечатано в газетах об этой свадьбе. Если да, то я бы хотел, чтобы она взглянула на дату.

«Нет, я не думаю, что у них здесь есть газеты. Я не вижу ничего такого». Обнаружить документальные подтверждения этой жизни оказалось делом трудным. «Видите ли вы себя на этой свадьбе?» — спросил я. Она быстро ответила громким шепотом.

«Мы не присутствуем на свадьбе. Мы можем лишь видеть входящих и выходящих людей. Слугам нельзя».

«Что вы чувствуете?»

«Ненависть».

«Почему? Они плохо обращаются с вами?»

«Потому что мы бедные, — сказала она тихо, — и мы зависим от них. И мы имеем так мало по сравнению с ними».

«Вы, в конце концов, покинули эту усадьбу? Или жили там до конца своих дней?»

Она ответила с тоской в голосе: «Я жила здесь до конца». Я почувствовал ее печаль. Ее жизнь была трудной и безнадежной. Я переместил ее в день ее смерти.

«Я вижу дом. Я лежу на кровати, в постели. Мне дают что-то выпить, что-то теплое. С ментоловым запахом. В груди тяжело. Трудно дышать... Я чувствую боль в груди и спине... Это плохая боль... трудно говорить». Она часто и поверхностно дышала, превозмогая боль. Через несколько минут агонии ее лицо смягчилось и тело расслабилось. Дыхание стало нормальным.

«Я покинула свое тело, — голос был громким и хриплым. — Я вижу чудесный свет... Ко мне подходят люди. Они хотят помочь мне. Прекрасные люди. Они не боятся... Мне очень легко...» Наступила долгая пауза.

«Что вы думаете о жизни, которую только что покинули?»

«Об этом потом. А теперь я чувствую покой. Это время отдыха... Душа... душа находит здесь упокоение. Вы оставляете позади все телесные страдания. Ваша душа спокойна и безмятежна. Это прекрасное чувство... великолепное, словно солнце, в свете которого вы все время пребываете. Свет такой сверкающий! Все исходит из света! Энергия выходит из этого света. Наша душа немедленно отправляется туда. Это как магнетическая сила, которая притягивает нас. Она прекрасна. Она подобна источнику силы. Она знает, как исцелять».

«Имеет ли она цвет?»

«У нее много цветов», — Катерина замолчала, отдыхая в этом свете.

«Что вы чувствуете?» — решился я прервать молчание.

«Ничего... просто покой. Находишься среди своих друзей. Все они здесь. Я вижу много людей. Кого-то я знаю, кого-то нет. Но все мы пребываем здесь в ожидании». Она продолжала ждать, а время шло. Я решил ускорить процесс.

«У меня есть вопрос».

«К кому?» — спросила Катерина.

«К кому-нибудь — к вам или Учителям, — уклонился я от прямого ответа. — Я думаю, что понимание этого поможет нам. Вопрос следующий: выбираем ли мы, когда и как родиться и умереть? Можем ли мы выбирать ситуацию? Можем ли мы выбрать время нашего следующего перехода? Я полагаю, что понимание этого смягчит многие ваши страхи. Может ли кто-нибудь там ответить на этот вопрос?» В комнате стало прохладно. Когда Катерина снова заговорила, ее голос был глубже и звучней. Такого голоса я раньше не слышал. Это был голос поэта.

«Да, мы, выбираем, когда входим в свое физическое состояние и когда уходим. Мы знаем, когда мы завершили то, ради чего были посланы сюда, вниз. Мы знаем, когда наше время истекло, и мы должны принять свою смерть. Поскольку вы знаете, что от этой жизни вы уже ничего не получите. Когда приходит время, когда вы уже отдохнули и энергетически восполнили свою душу, вам разрешается выбрать возвращение в физическое состояние. Те, кто колеблются, кто не уверены, что вернутся сюда, могут потерять предоставленный им шанс, шанс осуществить то, что они дол должны, находясь в физическом состоянии».

Я сразу же понял, что говорила не Катерина. «Кто говорит со мной? — спросил я. — Кто говорит?»

Катерина ответила своим обычным тихим шепотом: «Я не знаю. Голос кого-то очень... кого-то, кто контролирует все, но я не знаю, кто это. Я могу лишь слышать его голос и пытаться передать вам, что он говорит».

Она также знала, что это знание исходит не от нее, не от подсознательного, не от бессознательного. Даже не от ее сверхсознателыюго Я. Она каким-то образом слушала, затем передавала мне слова или мысли какого-то особого существа, которое «все контролировало». Итак, появился другой Учитель, отличный от того или тех, кто передавал предыдущие мудрые послания. Это был новый дух, обладавший характерным голосом и стилем, поэтическим и безмятежным. Это был Учитель, который говорил о смерти без колебаний, но голос и мысли которого были исполнены любви. Эта любовь казалась теплой и реальной, но в то же время отстраненной и вселенской. Она казалась блаженной, но не подавляющей, или эмоциональной и сковывающей. Она передавала чувство любовной непривязанности или отстраненной добросердечной любви, и она казалась знакомой далее на расстоянии.

Шепот Катерины становился громче: «Я не верю этим людям».

«Не верите каким людям?» — спросил я.

«Учителям».

«Не верите?»

«Нет, мне не хватает веры. Поэтому моя жизнь была такой трудной. У меня не было веры в эту жизнь». Она спокойно оценивала свою жизнь в восемнадцатом веке. Я спросил ее, чему она научилась в той жизни.

«Я узнала о гневе и обиде, о том, как копятся в тебе эти чувства по отношению к людям. Я также узнала, что я не контролирую свою жизнь. Я хочу контролировать, но у меня не получается. Я должна верить Учителям. Они ведут меня. Но у меня не было веры. Я чувствовала себя как бы обреченной с самого начала. Я не очень радостно относилась к вещам. У нас должна быть вера... у нас должна быть вера. И я сомневаюсь. Я выбрала сомневаться, вместо того, чтобы верить», — Катерина замолчала.

«Что следует делать вам, а также мне, чтобы стать лучше? Одинаковы ли наши пути?» — спросил я. Ответ пришел от Учителя, который на прошлой неделе говорил об интуитивных способностях и возвращении из комы. Голос, манера, интонация — все это было иное, чем у Катерины и у мужественного, поэтического Учителя, который говорил только что.

«Пути, в своей основе, одинаковы у всех. Мы все должны принять определенные позиции и установки, пока находимся в физическом состоянии. Кто-то быстрее их осваивает, кто-то медленнее. Милосердие, надежда, вера, любовь... все мы должны знать эти вещи и знать их хорошо. Это не просто одна надежда, одна вера и одна любовь: столько всего входит в каждое из этих состояний. Существует так много способов проявлять их. И все равно мы лишь незначительно смольем их реализовать...

Последователи разных религий подошли ко всему этому ближе, чем мы, ибо приняли обеты целомудрия и смирения. Они отказались от многого, ничего не прося взамен. Мы же продолжаем просить вознаграждение: награду и оправдание нашему поведению... когда нет вознаграждений, вознаграждений, которых мы хотим. Вознаграждение в процессе, но в процессе без ожидания чего-либо... бескорыстном процессе».

«Я не научилась этому», — добавила Катерина своим тихим шепотом.

На мгновение меня смутило слово «целомудрие», но я вспомнил, что его смысл «чистота» относится к состоянию, совершенно отличному от просто «сексуального воздержания».

«...Не переусердствовать, — продолжила она. — Все, что делается чрезмерно... чересчур... Ну вы понимаете. Вы действительно понимаете», — она опять замолчала.

«Я стараюсь», — сказал я. Затем я решил переключить внимание на Катерину. Возможно, Учителя еще не удалились. «Что я могу предпринять, чтобы наилучшим образом помочь Катерине преодолеть ее страхи и беспокойства? Понять ее уроки? Лучший ли это способ, или я должен что-то изменить? Или довести до конца исследование в этой особой сфере? Как лучше ей помочь?»

Ответ пришел от Учителя-поэта, говорившего глубоким голосом. Я далее подался вперед в своем кресле.

«Вы все делаете правильно. Но это для вас, а не для нее». И опять послание о том, что это предназначено больше для меня, чем для Катерины.

«Для меня?»

«Да. То, что мы говорим, предназначается вам». Он ссылался не только на Катерину, говоря о ней в третьем лице, но он также сказал «мы». На самом деле, там присутствовало несколько Учителей Духа.

«Могу я узнать ваши имена? — спросил я, тут же смутившись из-за обыденности своего вопроса. — Я нуждаюсь в руководстве. Мне нужно так много узнать».

В ответ прозвучала настоящая поэма любви, поэма о моей жизни и моей смерти. Голос был тихим и нелепым, и я ощущал исполненную любви отстраненность вселенского духа. Я слушал в благоговении.

«Вы получите руководство в свое время. Вас будут вести... в свое время. Когда вы завершите то, ради чего были посланы сюда, ваша жизнь закончится. Но не раньше. У вас еще много времени... много времени».

Я почувствовал одновременно и волнение, и облегчение. Я был рад, что не говорил чересчур сложно. Катерина забеспокоилась. Она тихо шептала: «Я падаю, падаю... пытаюсь найти мою жизнь... падаю». Она вздохнула, и я тоже. Учителя удалились. Я задумался о чудесных посланиях, очень личных, полученных из духовных источников. Заключенный в них смысл был поразительным. Свет после смерти и жизнь после смерти; наш выбор, когда мы рождаемся и когда умрем; несомненное и безошибочное руководство Учителей; жизни, оцениваемые не по годам, а по усвоенным урокам и выполненным задачам; милосердие, надежда, вера и любовь; действия без ожидания отдачи — все это было знание для меня. Но ради какой цели? Для чего, для завершения какой задачи я был послан сюда?

Драматические послания и события обрушились на меня в моем кабинете, отражая глубокие перемены в моей личной и семейной жизни. В мое сознание постепенно проникала трансформация. Например, я ехал с сыном в колледж; на игру по бейсболу, и по дороге мы застряли в огромной пробке. Меня всегда раздражали дорожные пробки, и теперь мы должны будем пропустить одну или далее две подачи. Но я сознавал, что меня это не раздражает. Я не проклинал мысленно некомпетентного водителя. Мои шея и плечи были расслаблены. Я не излил свое раздражение на сына, и все это время мы проговорили с ним. Я сознавал лишь желание провести приятно день с Джорданом, наблюдая игру, которая нам обоим так нравилась. Целью было провести время вместе. Если бы я проявил раздражение и гнев, это мероприятие провалилось бы.

Я смотрел на своих детей и жену и задавался вопросом, были ли мы раньше вместе. Действительно ли мы приняли решение разделить испытания, трагедии и радости этой жизни? Может, мы не имели возраста? Я испытывал большую любовь и нежность по отношению к ним. Я понимал, что их изъяны и ошибки были минимальными. Они, в действительности, не были столь важны. Важна была любовь.

Я далее поймал себя на том, что пересматриваю свои собственные недостатки. Мне не нужно было пытаться быть совершенным или все время контролировать себя. Не было никакой надобности производить на кого-то впечатление.

Я был очень доволен, что смог поделиться этим опытом с Кэрол. Мы часто беседовали после обеда и разбирали мои чувства и реакции на сеансах с Катериной. У Кэрол аналитический ум. Она знала, как сильно я был озабочен тем, чтобы провести работу с Катериной внимательно, аккуратно, используя научные приемы и методы, и она играла своего рода роль «адвоката дьявола», помогая мне воспринимать эту информацию объективно. По мере того как становилось очевидным, что Катерина действительно раскрывала великие истины, Кэрол так же чувствовала и разделяла со мной и мои опасения, и мои радости.

ГЛАВА 7

Когда Катерина пришла через неделю на следующий сеанс, я был готов проиграть кассетную запись того невероятного диалога из прошлого сеанса. В конце концов, именно через нее я услышал небесную поэзию наряду с воспоминаниями о прошлых жизнях. Я сообщил ей, что она передала информацию из промежуточного, или духовного, состояния между смертью и рождением, хотя она сама ничего не помнила об этом состоянии. Ей не хотелось слушать. Переживая поразительные улучшения, она не испытывала потребности углубляться в полученный материал. Кроме того, все это относилось к области сверхъественного. Я убедил ее прослушать запись. Эта информация была замечательной, прекрасной, вдохновляющей, и она пришла через Катерину. Я просто хотел поделиться ею с ней. Но она послушала свой тихий шепот всего несколько минут и затем заставила меня выключить запись. Она сказала, что это слишком дико и вызывает у нее чувство дискомфорта. Тут я вспомнил фразу из диалога: «Это для вас, а не для нее».

Мне было интересно, как долго продлятся эти сеансы, потому что состояние Катерины улучшалось с каждой неделей. Теперь в когда-то столь беспокойном океане ее душевного состояния осталась всего лишь небольшая рябь. Она все еще боялась замкнутых пространств, и отношения со Стюартом были достаточно напряженными. Во всем остальном ее прогресс был налицо.

Мы уже несколько месяцев не занимались традиционной психотерапией. В этом не было необходимости. Мы обычно несколько минут беседовали, обсуждая события прошедшей недели, а затем быстро переходили к гипнотической регрессии. То ли благодаря реальным воспоминаниям о главных травмах и ежедневных минитравмах, то ли благодаря процессу повторного переживания травматических событий, но Катерина, практически, исцелилась. Почти исчезли ее фобии и приступы паники. Она не боялась умереть. Она больше не боялась потерять над собой контроль. В настоящее время психиатры используют большие дозы транквилизаторов и антидепрессантов для лечения людей с такими симптомами, как у Катерины. В дополнение к медикаментам, пациенты также нередко проходят курсы интенсивной психотерапии или посещают сеансы групповой терапии для страдающих фобиями. Многие психиатры убеждены, что такие симптомы, как у Катерины, имеют биологическую основу, что мозгу не хватает одного или нескольких химических компонентов.

Когда я погружал Катерину в глубокий гипнотический транс, я думал о том, как замечательно, что в течение нескольких недель она почти исцелилась, не прибегая к лекарствам, традиционной психотерапии или групповой терапии. И это не просто подавление симптомов или жизнь со стиснутыми зубами, наполненная страхами. Это действительное исцеление, избавление от симптомов. Она стала безмятежной, сияющей и счастливой выше всех моих ожиданий.

Она опять заговорила тихим шепотом: «Я нахожусь в здании со сводчатыми потолками. Потолки синие и золотистые. Рядом со мной другие люди. Они одеты в... старое... что-то вроде платьев, очень старые и грязные. Я не знаю, как мы попали сюда. В комнате много фигур. Еще здесь есть какие-то предметы, стоящие на каких- то каменных конструкциях. В конце комнаты возвышается огромная золотистая фигура. Появляется он... Он очень большой, с крыльями. Он очень злой. В комнате очень жарко, очень жиар- ко... Жарко, потому что ни окон, ни дверей. Мы вынуждены находиться за пределами деревни. С нами что-то не то».

«Вы больны?»

«Да, все мы больны. Я не знаю, что это, но наша кожа погибает. Она чернеет на глазах. Мне очень холодно. Воздух очень сухой и затхлый. Мы не можем вернуться в деревню. Мы должны оставаться здесь. У некоторых лица деформированы».

Это похоже на ужасную болезнь, что-то вроде проказы. Если Катерина и имела когда-то прекрасную жизнь, то мы еще не просматривали ее. «Как долго вам тут нужно находиться?»

«Вечно, — ответила она мрачно, — пока не умрем. От этого нет исцеления».

«Вы знаете, как называется эта болезнь?»

«Нет. Кожа становится очень сухой, иссыхает. Я здесь уже много лет. Есть и новички. Назад пути нет. Мы изгнаны... умирать».

Она была обречена на жалкое существование в пещере.

«Мы должны охотиться, чтобы прокормиться. Я вижу какого-то дикого зверя, на которого мы охотимся... с рогами. Он коричневый, с рогами, большими рогами».

«Кто-нибудь приходит к вам?»

«Нет, никому нельзя подходить близко, иначе они тоже пострадают от зла. Мы прокляты... за какие-то дурные дела. И это наше наказание». В песочных часах ее жизней песок ее теологии постоянно смещался. Только после смерти, в духовном состоянии, она имела теплый прием и обнадеживающее постоянство.

«Вы знаете, какой это год?»

«Мы потеряли счет времени. Мы больны и просто ждем своей смерти».

«Не осталось никакой надежды?» Я чувствовал ее ужасающее отчаяние.

«Нет надежды. Мы все умрем. Руки сильно болят. Страшная слабость во всем теле. Я стара. Мне трудно передвигаться».

«Что бывает, когда уже не можешь двигаться?»

«Тебя перемещают в другую пещеру и оставляют там умирать».

«Что делают с умершими?»

«Заваливают вход в пещеру».

«Пещеру закрывают еще до смерти человека?» Я искал ключ к ее боязни замкнутого пространства.

«Я не знаю. Я никогда там не была. Я в комнате с другими людьми. Очень жарко. Напротив стена, я просто там лежу».

«Что это за комната?»

«Для поклонения... многим богам. Очень жарко».

Я переместил ее вперед во времени. «Я вижу что-то белое, похожее на навес. Они кого-то переносят».

«Это вы?»

«Я не знаю. Я буду рада смерти. Я испытываю боль во всем теле». Губы у Катерины сжались от боли, дыхание стало тяжелым из-за ж:ары, которую она испытывала в пещере. Я переместил ее в день ее смерти. Она все еще задыхалась.

«Трудно дышать?» — спросил я.

«Да, так жарко здесь... так жарко, очень темно. Я ничего не вижу... и не могу пошевелиться». Она умирала, парализованная и одинокая, в жаркой, темной пещере. Выход из пещеры был уже закрыт. Ей было страшно и тяжело. Дыхание участилось, стало нерегулярным, и она, наконец, умерла, закончив эту мученическую жизнь.

«Я испытываю легкость... словно плыву. Здесь очень ярко. Здесь прекрасно!»

«Вы испытываете боль?»

«Нет!» — она замолчала, и я ожидал появления Учителей. Вместо этого ее отнесло куда-то в сторону: «Я стремительно падаю. Я возвращаюсь в тело!» Она была так же удивлена, как и я.

«Я вижу здания, здания с круглыми колоннами. Здесь много зданий. Мы находимся снаружи. Вокруг деревья — оливковые деревья. Очень красиво. Мы на что-то смотрим... У людей на лицах смешные маски. Какой-то праздник. Они одеты в длинные одеяния, а маски скрывают их лица. Они прикидываются теми, кем не являются. Они находятся на возвышении... над тем местом, где мы сидим».

«Вы смотрите спектакль?»

«Да».

«Как вы выглядите? Взгляните на себя».

«У меня каштановые волосы. Они заплетены», — Катерина замолчала. Ее описание себя и растущие вокруг оливковые деревья напомнили мне об одной ее жизни в Греции за пятнадцать столетий до Христа, когда я был ее учителем по имени Диоген. Я решил уточнить.

«Вам известен год?»

«Нет».

«Там есть люди, которых вы знаете?»

«Да, рядом сидит мой муж. Я не знаю его [в нынешней жизни]».

Дата добавления: 2015-12-01