Глава пятьдесят третья

На другой день в школе Абра была невнимательна: она предвкушала встречу с Ли. На перемене ей попался Кейл.

– Ты сказал, что я сегодня приду?

– Он уже какие-то пирожные затеял, – сказал Кейл. На нем была военная форма: гимнастерка не по росту с жестким стоячим воротничком, на ногах краги.

– У тебя строевая, – сказала Абра. – Тогда я одна пойду. А какое пирожное?

– Не знаю, кажется, корзиночки с клубникой. Оставь штучки две, ладно? Хоть попробовать.

– Хочешь посмотреть, что тут? Это я Ли подарок приготовила. Гляди! – Она открыла картонную коробку. Новая картофелечистка, только кожицу снимает. И очень удобная. Думаю, ему понравится.

– Ну все! Не видать мне пирожных как своих ушей, протянул Кейл и добавил: – Если задержусь, подожди, не уходи без меня, ладно?

– А ты понесешь потом мои книжки?

– Факт, понесу.

Она посмотрела ему прямо в глаза таким долгим, внимательным взглядом, что он чуть было не опустил голову, и пошла в класс.

Поднимался теперь по утрам Адам поздно. Последнее время он спал часто и понемногу, и Ли приходилось по нескольку раз заглядывать к нему, чтобы посмотреть, не проснулся ли он.

– Хорошее утро, чувствую себя прекрасно, – сказал он в этот день.

– Какое уж там утро! Почти одиннадцать.

– Боже ты мой! Надо скорей вставать!

– А зачем вам вставать? – сказал Ли.

– Как зачем?.. А правда, зачем… Но я же хорошо себя чувствую, Ли. Можно в комиссию сходить. Как там на дворе?

– Сыро, – ответил Ли.

Он помог Адаму встать с постели, помог застегнуть пуговицы, завязать шнурки на ботинках и вообще привести себя в порядок. Пока Ли хлопотал, Адам рассказывал:

– Знаешь, мне сон приснился, очень жизненный. Отца во сне видел.

– Насколько мне известно, достойный был джентльмен, – отвечал Ли. – Я видел папку с газетными вырезками; помните, адвокат вашего брата прислал? Должно быть, достойный был джентльмен.

– А тебе известно, что он был вор? – Адам смотрел на Ли совершенно спокойно.

– Дурной вам сон приснился, не иначе, – возразил Ли. – Ваш отец похоронен на Арлингтонском кладбище. В одной заметке говорится, что на похоронах присутствовал вице-президент и военный министр. Мне кажется, наш «Вестник» заинтересовала бы статья о нем. Как раз ко времени. Не хотите посмотреть папку?

– И тем не менее он был вор, – повторил Адам. – Раньше я не верил, а теперь верю. Он присваивал деньги, принадлежащие СВР.

– Ни в жизнь не поверю.

На глазах у Адама выступили слезы. Последнее время глаза у него вообще были на мокром месте.

– Вы тут посидите, а я принесу что-нибудь поесть, сказал Ли. – Знаете, кто днем придет к нам? Абра!

– Абра? – переспросил Адам. – Ах да, конечно. Славная девчушка.

– А я так просто люблю ее, – сказал Ли. Он усадил Адама перед карточным столиком. – Может, поломаете голову над разрезной картинкой, пока я завтрак приготовлю?

– Спасибо, сегодня не хочется. Сон попробую разгадать, пока не забыл.

Когда Ли вошел к Адаму с подносом, тот мирно спал в кресле. Ли разбудил его, заставил есть, а сам тем временем почитал ему «Салинасскую газету». Потом он проводил его в ватер-клозет.

В кухне стоял душистый аромат печеного теста, а от сока ягод, пролившегося в духовке на противень, разливался приятный горько-сладкий, вяжущий запах.

Сердце Ли переполнялось радостью. То была радость ожидания подступавших перемен. Кончается земное время Адама, подумал он. Мое тоже должно бы кончаться, но я этого не чувствую. Я словно бы бессмертен. Когда-то, когда был совсем молодым, я знал, чувствовал, что смертен, а сейчас нет. Смерть отступила. Не знаю, нормальное ли это чувство.

Любопытно, что имел в виду Адам, говоря, что его отец был вор. Вероятно, ему это приснилось, подумал Ли. Но тут же началась привычная для него игра ума. Допустим, что это правда – тогда получается, что Адам, этот честнейший из честных человек, всю жизнь жил на ворованные деньги. Теперь вот это завещание, усмехнулся про себя Ли. Значит, Арон, который чуть ли не упивается собственной безгрешностью, тоже всю свою жизнь будет жить на накопления от доходов с публичного дома. Что это, какая-то шутка или же порядок вещей таков, что если одно явление чересчур перевешивает другое, то автоматически включается некий балансир, и равновесие восстанавливается?

Ему вспомнился Сэм Гамильтон. В какие только двери он ни стучался! Какие у него были замечательные идеи и изобретения, однако никто не помог ему деньгами. Впрочем, зачем ему деньги? Он и так был богат, у него хватало Всего, а больше ему не нужно. Земные богатства и скапливаются-то у нищих духом, у тех, кто обделен подлинными интересами и радостями жизни. Если уж прямо, по чести, то главные богатей-это и есть голытьба убогая. Так это или не так, размышлял Ли. Судя по некоторым делам их, безусловно так.

Он подумал о Кейле, который сжег деньги, чтобы наказать себя, и о том, что от наказания мучился меньше, чем от своего поступка.

«Если где-нибудь и когда-нибудь мне посчастливится встретиться с Сэмом Гамильтоном, – сказал себе Ли, порасскажу же я ему всяческих историй!» – и добавил в уме; «Да и он мне тоже!»

Ли пошел к Адаму; тот старательно открывал папку, где хранились вырезки об его отце.

Днем подул холодный ветер, однако Адам настоял на своем: надо пойти заглянуть в призывную комиссию. Ли хорошенько укутал его и вывел на улицу.

– Если вдруг почувствуете себя плохо, садитесь прямо на тротуаре и ждите.

– Хорошо, – пообещал Адам. – Но сегодня совсем голова не кружится. Может, даже к Виктору зайду, пусть глаза посмотрит.

– Не надо, завтра вместе сходим.

– Там посмотрим, – ответил Адам и зашагал, бодро размахивая руками.

Пришла Абра с сияющими глазами и покрасневшим от студеного ветра носом. При виде ее Ли тихонько засмеялся от радости.

– А где же обещанные пирожные? – по-хозяйски осведомилась она. – Давайте спрячем их от Кейла, а? – Она присела на стул, огляделась. – До чего хорошо у вас. Я так рада, что пришла.

Ли раскрыл было рот, но в горле у него запершило, и все же надо было сказать, что он хотел, сказать как можно деликатнее. Он остановился перед ней.

– Знаешь, – начал он, – я не так многого хотел в жизни. Смолоду приучил себя к мысли, что многого мне и не надо. От желаний сплошные разочарования.

– А теперь чего-то хотите? – весело спросила Абра. – И чего же?

– Хорошо, если бы ты была моей дочерью!.. – выпалил он. Потрясенный, Ли быстро отошел к плите, выключил газ под чайником, потом снова зажег.

– Хорошо, если б вы были моим отцом, – тихо отозвалась Абра.

Он посмотрел на нее и быстро отвернулся.

– Правда?

– Правда.

– И почему?

– Потому что я люблю вас, как отца.

Ли кинулся вон из кухни. У себя в комнате он тяжело опустился на стул и сидел так, крепко стиснув руки, пока его не перестали душить слезы. Потом он встал и взял с комода миниатюрную резную шкатулку из черного дерева. На крышке был изображен дракон, вздымающийся к небесам. Ли бережно понес коробочку в кухню и поставил перед Аброй.

– Это тебе, – сказал он недрогнувшим тоном.

Абра открыла шкатулку и увидела там маленькую нефритовую брошь, на которой была вырезана человеческая рука, правая рука – изящная, с длинными, чуть согнутыми пальцами, как бы предлагающая мир и покой. Абра осторожно вынула брошь, лизнула ее, медленно провела по своим пухлым губам и приложила прохладный темно-зеленый камень к горячим щекам.

– Единственное украшение моей матери, – сказал Ли.

Абра встала, положила ему на плечи руки и поцеловала в щеку. Ни разу в жизни он не испытывал такого волнения.

– Кажется, изменила старику его хваленая восточная невозмутимость,счастливо рассмеялся Ли. – Дай я лучше чай приготовлю, родная. А то совсем расчувствуюсь. Он отошел к плите и добавил: – Знаешь, я еще никому не говорил «родная». Ни разу в жизни.

– Я еще утром проснулась такая счастливая, – сказала Абра.

– Я тоже, – проговорил Ли. – И знаю отчего: тебя ждал.

– Мне тоже поскорее прийти хотелось, хотя…

– Я вижу, ты другая стала. Совсем взрослая. Что-нибудь произошло?

– Произошло. Я Ароновы письма сожгла.

– Он тебя обидел?

– Да нет. Просто не по себе мне было последнее время. Я же с самого начала старалась ему доказать, что никакая я не идеальная.

– Теперь тебе больше не надо никому ничего доказывать, достаточно быть самой собой. И от этого тебе стало легче. Правильно я говорю?

– Наверное, так оно и есть.

– Абра, ты об их матери знаешь?

– Да… Слушайте, Ли, я еще даже пирожного не попробовала! – сказала Абра. – И пить ужасно хочется.

– Вот тебе чай… Тебе Кейл нравится?

– Нравится.

– Трудно ему сейчас. До краев и хорошим, и плохим напичкан. Его любой одним пальчиком…

Абра опустила голову.

– Он меня в Алисаль пригласил, когда распустятся дикие азалии.

Ли взялся за край стола и подался к ней.

– Я не собираюсь выпытывать, поедешь ты или нет.

– А я и не скрываю. Поеду.

Ли откинулся и сказал, глядя ей в лицо:

– Заходи почаще, не забывай нас.

– Мама и папа против.

– Я твоих родителей только раз видел, – сказал Ли язвительно. – Почтенная пара. Но понимаешь, родная, есть такие лекарства, которые на кого хочешь подействуют. Что если взять да и сказать им, что Арон только что получил в наследство сто тысяч. Как ты думаешь, поможет?

Абра кивнула с серьезным видом, хотя кончики губ у нее задергались.

– Думаю, поможет. Только не знаю, как им сказать.

– Дорогая, если бы я узнал такую потрясающую новость, я бы первым делом к телефону кинулся. На весь бы свет раззвонил. Боюсь только, неисправность на линии появится.

Абра кивнула.

– И вы бы сказали, откуда деньги?

– Э, нет! Секрет фирмы.

Абра взглянула на будильник, повешенный на гвоздь в стене.

– Ой, скоро пять! Мне надо бежать, – заторопилась она. – Отец болен. Я думала, Кейл пораньше со строевой придет.

– Заходи почаще, – сказал ей Ли вдогонку.

На крыльце Абра столкнулась с Кейлом.

– Подожди, я сейчас! – Он вошел в дом и бросил книги.

– Смотри, не растеряй ее учебники! – крикнул Ли из кухни.

Надвигался зимний вечер. Порывистый ледяной ветер яростно раскачивал мигающие газовые фонари, и тени метались туда-сюда, как вспугнутые летучие мыши. Прохожие, спешащие с работы в тепло родного дома, прятали лица в воротники. Когда ветер утихал, с катка за несколько кварталов доносилась механическая музыка.

– Абра, подержи, пожалуйста, книги. Надо воротничок расстегнуть, а то голову отрежет. – Кейл нащупал крючки и вздохнул с облегчением. Он взял книги у Абры. Высокая пальма перед домом Берджесов гнулась под ветром, и ее разлапистые листья с треском колотились друг о друга, а у закрытых дверей кухни протяжно, истошно мяукала кошка.

– Не получится из тебя хороший солдат, – заметила Абра. – Чересчур ты самостоятельный.

– Это мы еще посмотрим, – сказал Кейл. – На что он способен, наш старый Краг-Иоргенсенс? Только дурацкие упражнения придумывает. А вот если на самом деле понадобится, и мне будет интересно, не хуже других буду.

– Пирожные были замечательные, – сказала Абра. Я тебе одно оставила.

– Спасибо, попробую. Вот из Арона настоящий вояка выйдет.

– Да, настоящий,.. и к тому же симпатичный, во всей армия такого не найдешь. Когда поедем азалии смотреть?

– Только весной.

– Давай пораньше. И еды возьмем.

– Пораньше дождь может быть.

– Дождь или ясно – все равно поедем.

Абра взяла у него свои книги и вошла в калитку.

– До завтра!

Кейл не повернул к дому, а пошел дальше, в беспокойную мглу, мимо школы, мимо катка – крытой площадки с громыхающим механическим мелодеоном, и ни единого человека не было на льду. Старик – хозяин катка сиротливо сидел в будочке, задумчиво наматывая на указательный палец билетную ленту.

На Главной улице тоже не было ни души. Ветер гнал по тротуару обрывки бумаги. Из кондитерской Белла вышел полицейский Том Мик и зашагал рядом с Кейлом.

– Эй, солдат, застегнул бы воротничок. – заговорил он.

– А, это вы. Том, привет! Режет, проклятый.

– Что-то тебя последнее время не видать по ночам.

– Угу.

– Неужто исправился?

– Все может быть.

Том ужасно гордился тем, что умеет с самым серьезным видом разыгрывать людей.

– Похоже, зазнобу завел?

Кейл ничего не ответил.

– Слышал, будто твой братец годков себе надбавил и махнул в армию. А ты, выходит, у него девчонку отбиваешь?

– Выходит, отбиваю.

Тома разбирало любопытство.

– Уилл Гамильтон раззвонил, будто ты пятнадцать тысяч на фасоли заколотил. Верно это?

– Выходит, верно.

– Ты же малолетка еще. Куда тебе такую кучу денег?

– А никуда. Сжег я их, – ухмыльнулся Кейл.

– Как сжег?

– Очень просто, взял спички – и готово!

Том пристально посмотрел Кейлу в лицо. – Поня-я-тно!.. Ну и правильно сделал. Бывай, мне тут заглянуть надобно. – Том Мик страсть как не любил, когда его разыгрывают. «Ишь, щенок паршивый, – пробурчал он, отойдя. – Шибко умный заделался!»

Разглядывая витрины, Кейл медленно брел по Главней улице. Интересно, где похоронена мать? Может, узнать и отнести ей на могилу цветы? Он усмехнулся. Страннее желание – или он просто дурачит себя? Салинасский ветер надгробный камень снесет, не то что букетик гвоздик. Ему вдруг почему-то вспомнилось мексиканское название гвоздик, кто-то, кажется, говорил ему, когда он был маленький. Их называют Гвоздиками Любви, а ноготки – Гвоздиками Смерти. И слово какое-то гвоздистое, острое – claveles. Пожалуй, лучше отнести на ее могилу ноготков. «Я уже, как Арон, рассуждаю», – усмехнулся Кейл.

Дата добавления: 2015-11-30