|
Читайте также: |
Возвращаясь поездом из Салинаса в Кинг-Сити, Адам Траск сидел точно в облаке зыбких видений, звуков, красок. А мыслей не было никаких.
По-моему, в человеческой психике есть механизмы, с помощью которых в ее темной глубине сами собой взвешиваются, отбрасываются, решаются проблемы. При этом в человеке порой действуют нутряные силы, о которых он и сам не ведает. Как часто засыпаешь, полон непонятной тревоги и боли, а утром встаешь с чувством широко и ясно открывшегося нового пути – и все благодаря, быть может, этим темным глубинным процессам. И бывают утра, когда кровь вскипает восторгом, все тело туго, электрически вибрирует от радости – а в мыслях ничего такого, что могло бы родить или оправдать эту радость.
Похороны Самюэла и встреча с Кейт должны были бы вызвать в Адаме грусть и горечь, но не вызвали. В потемках души зародился восторг. Адам почувствовал себя молодым, свободным, полным жадного веселья. Сойдя в Кинг-Сити, он направился не в платную конюшню за своей пролеткой, а в новый гараж Уилла Гамильтона.
Уилл сидел в своей стеклянной клетке-конторе, откуда мог следить за работой механиков, отгородясь от производственного шума. Живот его солидно округлился. Он восседал, изучая рекламу сигар, регулярно и прямиком доставляемых с Кубы. Ему казалось, что он горюет об умершем отце, но только лишь казалось. О чем он слегка тревожился, так это о Томе, который прямо с похорон уехал в Сан-Франциско. Достойней ведь глушить горе делами, чем спиртным, которое сейчас, наверное, глушит Том.
Адам вошел – Уилл поднял голову, жестом пригласил сесть в одно из кожаных кресел, смягчающих клиентам жесткость счета за купленный автомобиль.
– Я хотел бы выразить соболезнование, – произнес Адам, садясь.
– Да, горе большое, – сказал Уилл. – Вы были на похоронах?
– Был. Я хочу, чтобы вы знали, как я уважал вашего отца. Никогда не забуду, чем я ему обязан.
– Да, люди его уважали, – сказал Уилл. – Больше двухсот человек пришло на кладбище – больше двухсот.
– Такой человек не умирает, – сказал Адам и почувствовал, что не кривит душой. – Не могу представить его мертвым. Он для меня как бы еще живей прежнего.
– Это верно, – сказал Уилл, хоть сам этого не чувствовал. Для Уилла Самюэл был мертв.
– Вспоминаю все, что он, бывало, говорил, – продолжал Адам. – Я не очень прислушивался, но сейчас слова всплывают в памяти, я вижу выражение его лица.
– Это верно, – сказал Уилл опять. – И со мной то же самое происходит. А вы возвращаетесь к себе?
– Да. И решил – дай-ка зайду, поговорю насчет автомобиля.
Уилл слегка и молча встрепенулся.
– Мне казалось, вы последним во всей долине раскачаетесь, – заметил он, прищурясь на Адама.
Адам рассмеялся.
– Что ж, я заслужил такое мнение, – сказал он. А переменился благодаря вашему отцу.
– Как же он этого добился?
– Я вряд ли смогу объяснить. Давайте лучше о машине потолкуем.
– Я с вами буду без хитростей, – начал Уилл. – Скажу прямо и правдиво, что не успеваю выполнять заказы на автомобили. У меня целый список желающих.
– Вот как. Что ж, тогда впишите и меня.
– С удовольствием, мистер Траск, и… – Уилл сделал паузу. – Поскольку вы нам близкий друг, то если кто-нибудь из очереди выбудет, я поставлю вас повыше, на его место.
– Спасибо, – сказал Адам.
– Как желаете оплачивать?
– То есть?
– Можно ведь в рассрочку – понемногу ежемесячно.
– Но в рассрочку как будто дороже?
– Да, добавляются разные проценты. Но некоторым так удобнее.
– Я сразу расплачусь, – сказал Адам. – Чего уж оттягивать.
– Немногие клиенты с вами согласятся, – сказал Уилл со смешком. – И я когда-нибудь начну предпочитать рассрочку, она мне тоже выгодней.
– Я об этом не подумал, – сказал Адам. – Но все таки запишете меня?
Уилл наклонился к нему.
– Мистер Траск, я вас поставлю во главе списка. Первая же поступившая машина пойдет вам.
– Спасибо.
– Для вас я это с радостью, – сказал Уилл.
– Как ваша мама? Держится? – спросил Адам.
Уилл откинулся в кресле, улыбнулся любяще.
– Она удивительная женщина, – сказал Уилл. – Она как скала. Мне вспоминаются все наши трудные времена, а их было достаточно. Отец был не слишком практичен. Вечно в облаках витал или в книжки погружен был. Мать – вот кто держал нас на плаву, без нее бы Гамильтоны в богадельне очутились.
– Славная женщина, – сказал Адам.
– Мало сказать славная. Сильная она. Крепко стоит на ногах. Прямо твердыня. Вы с похорон зашли к Оливии?
– Нет, не заходил.
– С похорон туда вернулось больше ста человек. И мама сама всю курятину нажарила и всех насытила.
– Сама?
– Сама. А ведь не кого-нибудь утратила – мужа.
– Да, женщина удивительная, – сказал Адам.
– Земная она. Понимала, что людей надо накормить, – и накормила.
– Я надеюсь, ее не сломит это горе.
– Не сломит, – сказал Уилл. – Всех нас еще переживет наша маленькая мамочка.
Возвращаясь на ранчо в пролетке, Адам обнаружил, что замечает вокруг то, чего не замечал годами. Видит в густой траве полевые цветы, рыжих коров, пасущихся и не спеша восходящих пологими склонами. Доехав до своей земли, Адам ощутил такую внезапную, острую радость, что удивился – откуда она? И вдруг поймал себя на том, что громко приговаривает в такт копытам лошади: «Я свободен. Свободен. Отмучился. Освободился от нее. Выбросил из сердца. О Господи мой Боже, я свободен!»
Он дотянулся до серебристо-серого ворсистого шалфея на обочине, пропустил его сквозь пальцы, ставшие от сока липкими, понюхал их, глубоко вдохнул в себя резкий аромат. Ему было радостно вернуться домой. И хотелось увидеть, насколько выросли ребята за эти два дня, – хотелось увидеть своих близнецов.
– Освободился от нее. Освободился, – пел он вслух.
Ли вышел из дома навстречу Адаму. Держал лошадь под уздцы, пока Адам слезал с пролетки.
– Как мальчики? – спросил Адам.
– В порядке. Я им сделал луки, стрелы, и они ушли к реке в низину охотиться на кроликов. Но я не спешу ставить на огонь сковороду.
– И в хозяйстве у нас все в порядке?
Ли остро глянул на Адама и чуть было вслух не удивился такому пробуждению интереса, но только спросил:
– Ну, как похороны?
– Людно было. У него много друзей. Мне все не верится, что его уже нет.
– Мы, китайцы, хороним своих покойников под барабаны и сыплем бумажки для обмана демонов, а вместо цветов на могилу кладем жареных поросят. Мы народ практичный и всегда голодноватый. А наши демоны умом не блещут. Мы умеем их перехитрять. Прогресс своего рода.
– Самюэлу были бы по душе такие похороны, – сказал Адам. – Ему было бы занятно.
Ли все не сводил глаз с хозяина, и Адам сказал:
– Поставь лошадь в стойло и приготовь чаю. Хочу с тобой поговорить.
Войдя в дом, Адам сиял с себя черный костюм. Ощутил ноздрями тошновато-сладкий, уже с перегарцем, запах рома, как бы исходящий из пор тела. Разделся донага, намылил губку и обмыл всего себя, прогнав запах. Надел чистые синие рубашку и комбинезон, от носки-стирки ставший мягким и голубым, а на коленях белесым. Не спеша побрился, причесался; слышно было, как Ли орудует на кухне у плиты. Адам вышел в гостиную. Ли поставил уже на стол у кресла сахарницу, чашку. Адам огляделся – цветастые гардины от стирок полиняли, цветы выцвели. Ковры на полу вытерты, на линолеуме в коридоре бурая тропинка от шагов. И все это он заметил впервые.
Когда Ли вошел с чайником, Адам сказал!
– И себе принеси чашку. Ли. И если есть у тебя это твое питье, угости. Опохмелиться надо, вчера я был пьян.
– Вы – пьяны? Не верится, – сказал Ли.
– Да, был пьян по одной причине. О чем и хочу поговорить с тобой. Я заметил, как ты на меня сейчас глядел.
– Заметили?
И Ли ушел на кухню за чашкой, чашечками, глиняной бутылью. Вернувшись, он сказал:
– За все эти годы я пил из нее только с вами и с мистером Гамильтоном.
– Это все та же бутыль, что в день именованья близнецов?
– Все та же.
Ли разлил по чашкам зеленый чай, обжигающе горячий. Поморщился, когда Адам всыпал в свою чашку две ложечки сахара.
Размешав, понаблюдав, как кристаллики сахара тают кружась, Адам сказал:
– Я был у нее.
– Так я и думал, – сказал Ли. – Я даже удивлялся, как это живой человек может ждать столько месяцев.
– Возможно, я не был живым человеком.
– Мне и это приходило на ум. Ну, и что она?
– Не могу понять, – медленно проговорил Адам. – Не могу поверить, что такие бывают на свете.
– У вас, у западных людей, нет в обиходе злых духов и демонов – вот вам и нечем объяснить подобное. А напились вы после?
– Нет, выпил раньше и пил во время встречи. Для храбрости.
– А вид у вас теперь хороший.
– Да, теперь мне хорошо, – сказал Адам. – Об этом и хочу поговорить. – Он помолчал, произнес печально: – Будь это год назад, я бы к Сэму Гамильтону поспешил.
– Быть может, он какой-то своей частицей остался в нас обоих, – сказал Ли. – Быть может, в этом и состоит бессмертие.
– Я словно бы очнулся от глухого сна, – сказал Адам. – Глаза как-то странно прояснели. С души спала тяжесть.
– Вы даже заговорили языком Самюэла, – сказал Ли. – Я на этом построю целую теорию для моих бессмертных старцев-родичей.
Адам выпил чашечку темного питья, облизнул губы.
– Освободился я, – сказал он. – И должен поделиться этой радостью. Теперь смогу быть отцом моим мальчикам. Даже, возможно, с женщиной сведу знакомство. Ты меня понимаешь?
– Да, понимаю. Вижу это в ваших глазах, во всей осанке. Этого о себе не выдумаешь. Вы полюбите сыновей, мне кажется.
– По крайней мере, перестану быть чурбаном. Налей мне в чашечку. И чаю тоже налей.
Ли налил, отпил из своей чашки.
– Не пойму, как это ты не обжигаешься таким горячим.
Ли чуть заметно улыбнулся. Вглядевшись в него, Адам осознал, что Ли уже немолод. Кожа на скулах у Ли обтянуто блестит, словно покрытая глазурью. Края век воспаленно краснеют.
Улыбаясь, точно вспоминая что-то. Ли глядел на чашечку в руке, тонкостенную, как раковина.
– Раз вы освободились, то, может, и меня освободите.
– О чем ты это, Ли?
– Может, отпустите меня.
– Ну конечно, ты волен уйти. Тебе нехорошо здесь? Ты несчастлив?
– Вряд ли я когда-нибудь испытывал то, что у вас называется счастьем. Мы стремимся к покою, а его верней назвать отсутствием несчастья.
– Можешь и так назвать, – сказал Адам. – И ты непокоен здесь?
– Мне думается, всякий будет непокоен, если есть у него неисполненные желания.
– Какие ж у тебя желания?
– Одно желание уже не исполнить – поздно. Я хотел иметь жену и детей. Хотелось передать им пустяки, именуемые родительской мудростью – навязать ее моим беззащитным детям.
– Ты еще не стар.
– Да, в физическом смысле еще могу стать отцом. Но есть другая препона. Слишком подружился я с тихой настольной лампой. А знаете, мистер Траск, у меня ведь когда-то была жена. Я так же не видел ее настоящую, как вы свою; но моя была не злая – вовсе никакая. С ней приятно было в моей маленькой комнате. То я говорил, а она слушала; то говорила она, рассказывала мне свои женские повседневности. Она была хорошенькая, кокетливо пошучивала. Но стал бы я слушать ее теперь? Сомневаюсь. А я не желал бы обречь ее на грусть и одиночество. Так что прощай мое первое желание.
– А второе?
– Я как-то говорил о нем мистеру Гамильтону. Я хочу открыть книжную лавку в Сан-Франциско, в китайском квартале. Жил бы в задней комнате и дни свои заполнял бы рассужденьями и спорами. А в числе товаров хотелось бы иметь стародавние, времен династии Суй, кирпичики туши с изображением дракона. Ящички источены червем, а тушь сделана из пихтовой сажи на клею, который добывают единственно из шкуры куланов. Когда рисуешь этой тушью, то пусть она и черная, но глазу являет словно бы все краски мира. И заглянет, скажем, в лавку художник, и мы с ним будем спорить о составе и торговаться о цене.
– Ты все это в шутку говоришь? – спросил Адам.
– Нет. Если вы освободились, выздоровели, то я бы хотел наконец осуществить свое желание. Хотел бы кончить дни в этой книжной лавке.
Адам посидел молча, помешивая ложечкой в остывшем чае. Потом сказал:
– Забавно. Мне даже захотелось, чтобы ты был у меня в рабстве – чтобы я тебя мог не отпустить. Конечно, уезжай, если желаешь. Я и денег тебе одолжу на книжную лавку.
– О, деньги у меня есть. Давно уже накоплены.
– Не думал никогда, что ты уедешь. Казалось в порядке вещей, что ты здесь. – Адам сел прямей. – А подождать еще немного можешь?
– Для чего?
– Чтобы помочь мне сблизиться с сыновьями. И хочу заняться как следует хозяйством. Или продать ранчо. Или сдать в аренду. А для этого мне надо будет знать, сколько у меня осталось денег и как я их могу употребить.
– Вы не западню мне устраиваете? – спросил Ли. Желание мое уже не так сильно, как в былые годы. Я боюсь, вы сможете меня отговорить или – еще хуже – сможете удержать тем доводом, что без меня не обойтись. Пожалуйста, не соблазняйте меня этим доводом. Для человека одинокого, как я, нет соблазна сильнее.
– Одинокого, как ты… – произнес Адам. – Крепко же я в себе замуровался, что не видел этого.
– Мистер Гамильтон видел, – сказал Ли. Поднял голову, и глаза блеснули двумя искорками сквозь щелки толстых век. – Мы, китайцы, сдержанный народ. Чувства свои не выказываем. Я любил мистера Гамильтона. И хотел бы завтра съездить в Салинас, если позволите.
– О чем речь, – сказал Адам. – Ты столько для меня сделал.
– Хочу бумажки разбросать для обмана демонов, сказал Ли. – Хочу поросенка жареного положить на могилу моего духовного отца.
Адам внезапно встал, опрокинув недопитую свою чашку, и вышел, и Ли остался за столом один.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав