Глава двадцать первая

В делах опасных и деликатных конечному успеху очень мешает торопливость. Как часто людей подводит спешка. Кто хочет свершить как следует трудное и тонкое предприятие, тот должен сперва подвергнуть рассмотрению конечную цель, а затем, приняв эту цель как желанную, полностью забыть о ней и сосредоточиться единственно на средствах. При таком подходе ни спешка, ни волнение, ни страх не толкнут человека на неверное действие. Но очень мало кто усваивает эту истину.

А Кейт либо усвоила, либо же родилась с этим знанием, и потому-то ей всегда сопутствовал успех. Кейт никогда не торопилась. Если возникало препятствие, Кейт терпеливо ждала, пока оно исчезнет. В промежутках бездействия она была способна давать себе полнейший отдых. А также была мастером той победоносной борцовской техники, что состоит в умении дать противнику выложиться и обессилеть, в умении направить силу противника к его же поражению.

Кейт не спешила. Она быстро определила, выверила цель и перестала о ней думать. А начала методически действовать. Построив план какого-либо действия, она мысленно проверяла свое построение и, если оно оказывалось хоть сколько-нибудь шатким, тут же рушила его и намечала новое. Этими наметками она занималась лишь когда была наедине с собой – скажем, глубокой ночью, – чтобы никто не заметил в ней перемену поведения, необычную сосредоточенность. В ее построения входили люди, предметы, знания, время. Люди и время в ее распоряжении были, предметы и знания она добывала, по пути сцепляя и пуская в ход неприметные пружинки, маятники – пусть себе набирают силу и размах.

Началось с того, что повар разболтал о завещании. А кто же, если не повар? Он, во всяком случае, и сам поверил, что разболтал. Кейт услышала об этом от Этель и, придя на кухню, подступила к повару. Тот месил хлеб волосатые ручищи по локоть в муке, пальцы обесцвечены закваской.

– Ну разве хорошо ты сделал – рассказал, что был свидетелем? – укорила она мягко. – Зачем же огорчать мисс Фей?

– Но я не… – захлопал глазами повар.

– Что «не»– не рассказал или не думал, что огорчишь мисс Фей?

– По-моему, я не…

– Не рассказывал? Знали только мы трое. Выходит, разболтала я? Или мисс Фей, по-твоему?

По глазам она увидела, что повар сбит с толку и сам не знает, а вдруг и в самом деле сболтнул ненароком. Еще минута – и он поверит, что виноват…

Потом три любопытные девушки пришли спросить у Кейт о завещании, – явились втроем, чтобы увереннее себя чувствовать.

– Вряд ли Фей хочет, чтобы я об этом говорила, ответила им Кейт. – Алекс напрасно выболтал. Девушки несколько сникли, а Кейт продолжала; – А вы у Фей спросите.

– Нет, нет, нам неловко!

– А за спиной у нее выспрашивать вам ловко? Идемте сейчас к ней, войдем вместе и спросите ее.

– Нет, Кейт, как можно!

– Мне ведь придется сказать ей, что вы расспрашивали. По-моему, лучше уж при вас. Ей будет приятней, если вы спросите напрямик, а не будете выведывать за спиной.

– Да мы…

– Мне было бы приятней. Я люблю людей прямых. И, не давая девушкам отступить, подталкивая, напирая полегоньку, привела их в комнату Фей.

– Они меня спрашивают – ты знаешь, о чем, – сказала Кейт. – Алекс признался, что выболтал секрет.

– Разве это такой уж секрет, душенька? – сказала Фей слегка недоуменно.

– Я рада, если так. Но не могла же я никому сказать, пока ты сама молчала.

– А по-твоему, Кейт, говорить об этом не стоит?

– Нет, почему же. Я рада, но просто мне казалось, что раз ты молчишь, то и мне надо, иначе нарушу доверие.

– Какая ты милая, Кейт. А вреда я тут не вижу. Понимаете, девушки, я на свете одна, и Кейт мне теперь будет дочерью. Она так обо мне заботится. Принеси шкатулку, Кейт.

И каждая из трех любопытных подержала в руках завещание, внимательно его прочла. Написано оно было так просто, что они смогли дословно повторить его всем другим девушкам.

И девушки стали посматривать, какая в Кейт произойдет перемена, не начнет ли она их тиранить; но Кейт сделалась только еще ласковее.

Спустя неделю Кейт приболела, но продолжала вести дом, и никто бы не узнал о болезни, если бы не наткнулись однажды на Кейт – застыла, стоит в коридоре с лицом, перекошенным от боли. Кейт стала просить девушек, чтобы не говорили Фей, но те и слушать не захотели, и сама Фей, уложив ее в постель, вызвала доктора Уайльда.

Человек он был славный и врач неплохой. Поглядел на язык, проверил пульс, задал несколько вопросов интимного свойства, потеребил себе пальцем нижнюю губу.

– Вот здесь? – спросил, слегка подавив Кейт поясницу. – Нет? А здесь? Болит? Так. Ну, думаю, у вас просто почки подзасорились.

Он оставил желтые, зеленые и красные таблетки, велев принимать в этом порядке. Таблетки помогли. Случился, правда, у Кейт легкий возврат болей.

– Схожу к доктору, – сказала она Фей.

– Я его сюда вызову.

– Чтобы опять принес пилюли? Чепуха. Утром схожу.

Доктор Уайльд был человек хороший и честный. О врачевании он говорил, что уверен только в одном – что чесотку можно излечить серой. Но относился к своему делу серьезно. Подобно многим провинциальным докторам, он был для горожан одновременно врачом, священником и психиатром. Ему ведомы были почти все тайны, слабости и сильные черты салинасцев. Легко относиться к смертям он так и не научился. Смерть пациента наполняла его ощущением краха и собственного беспросветного невежества. Он не отличался профессиональной смелостью и к хирургии прибегал как к последнему и грозному средству. В крае появились уже аптеки в помощь врачам, но доктор Уайльд был один из тех немногих, кто держал еще запас медикаментов и сам приготовлял лекарства, которые прописывал больному. От многолетних перегрузок и недосыпа он стал слегка забывчив и рассеян.

В среду утром, в половине девятого, Кейт подошла к зданию Монтерейского окружного банка на Главной улице и, поднявшись наверх, нашла в глубине коридора дверь, на которой значилось: «Др. Уайльд. Часы приема от 11 до 2».

В половине десятого доктор Уайльд поставил свою коляску в платную конюшню, устало взял с сиденья черный чемоданчик. Он ездил в Алисаль, присутствовал при агонии и смерти престарелой госпожи Джерман. Она была не способна расстаться с жизнью без напрасного и неприглядного цеплянья. Даже сейчас доктор Уайльд не вполне был уверен, что жизнь уже совершенно вырвалась из ее сухого, жилистого, жесткого тела. Ей было девяносто семь, и умирать она никак не собиралась. Она поправляла пастора, напутствовавшего ее, – не так, мол, причащает. И сейчас доктор Уайльд был угнетен загадкой смерти. Она часто ставила его в тупик. Вот вчера Аллен Дей – тридцатисемилетний, рослый, дюжий, как бык, хозяин четырехсот акров и глава большой семьи, – пустяково простудившись и трое суток пролежав в жару, кротко, без борьбы сдал жизнь воспалению легких. Загадка, да и только. Глаза у доктора Уайльда слипались. Надо будет обтереться губкой и глотнуть виски, пока не явились в кабинет первые страждущие.

Он поднялся по лестнице, вставил истертый ключ в дверной замок. Ключ не поворачивался. Доктор опустил свой чемоданчик на пол, нажал сильнее. Никакого толку. Уайльд схватил круглую дверную ручку, потянул, дергая ключом. Дверь отворилась. Перед ним стояла Кейт.

– А, доброе утро. Замок заело. Вы-то как вошли?

– Было незаперто. Я пришла рано и решила подождать в приемной.

– Незаперто? – Он повернул ключ в обратную сторону – действительно, язычок замка легко скользнул наружу.

– Старею, как видно, – сказал доктор. – Рассеянность одолевает, – вздохнул он. – Собственно, незачем и запирать. Этот замок можно открыть куском проволоки. Да и что там воровать?.. Прием у меня с одиннадцати, – сказал он, видимо, не узнавая Кейт.

– У меня ваши таблетки кончились, а прийти позже я не могу.

– Таблетки? Ах, да. Вы у Фей служите?

– Да у Фей.

– Чувствуете себя лучше?

– Да, таблетки помогают.

– Не вредят, во всяком случае, – сказал он. – Я и аптечную дверь не запер?

– Какую аптечную?

– Вон ту. Там моя аптека.

– Да вроде она не заперта.

– Старею. Как Фей поживает?

– Меня беспокоит ее здоровье. Не так давно она очень расхворалась. Рези в животе, даже бредила немного.

– У нее уже бывали эти рези, – сказал доктор Уайльд. – При таком образе жизни, принимая пищу когда придется, здоровья не убережешь. И я вот свое уберечь не могу. Мы все сваливаем на желудок. А причина в том, что переедаем и не спим по ночам. Да, так вам таблетки. Цвет какой, не помните?

– Было три сорта – желтые, красные, зеленые.

– Да, да. Вспомнил.

Он отсыпал таблеток в круглую картонную коробочку; Кейт стояла на пороге аптечной комнаты.

– Сколько здесь лекарств!

– Да, и чем старее я становлюсь, тем меньше их прописываю, – сказал доктор Уайльд. – Некоторые так и стоят все эти годы. Обзавелся ими, когда начинал практиковать. Обычный ассортимент начинающего. Экспериментировать хотел – алхимиком стать этаким.

– Кем?

– А, неважно. Вот, возьмите. А Фей передайте, пусть высыпается и овощи ест. Я сегодня всю ночь не спал. Я уж вас не провожаю.

Нетвердой походкой он ушел в кабинет. Посмотрев ему вслед, Кейт быстрым взглядом окинула ряды бутылок и коробок. Закрыла аптечную дверь, огляделась в приемной. На полке одна книга выдалась вперед. Толчком Кейт выровняла книжный ряд. Взяла с кожаного дивана свою большую сумочку и ушла.

У себя в спальне Кейт вынула из сумки пять бутылочек, исписанную бумажку. Вложила это все в чулок, свернула и, спрятав в резиновый ботик, поставила его в глубь стенного шкафа, рядом с другим ботиком.

Дом Фей стал постепенно меняться. Раньше были девушки неряшливы, обидчивы. Только укажи им, что надо опрятнее держать себя и комнату, – и готова страшная обида, и весь дом дышал бы недовольством. Но Кейт повела дело иначе.

Как-то вечером, за ужином она сказала, что заглянула к Этель и там так чистенько и хорошо, что просто нельзя было не купить Этель подарок. Тут же за столом Этель развернула сверток; внутри оказался большой флакон одеколона, – надолго хватит. «Хорошо, что Кейт не заметила грязное белье под кроватью», – подумала обрадованная Этель. И сразу после ужина убрала белье, смела паутину из углов, помыла пол.

Вскоре потом Кейт объявила, что сегодня Грейс особенно красива, и, сняв с себя брошь в виде бабочки с фальшивым брильянтом, подарила ей. Пришлось Грейс побежать к себе наверх и надеть чистую блузку ради такой броши.

Повар Алекс, которого обычно ругательски ругали за стряпню, впервые услыхал, что никто не печет таких вкусных печений, как он, и что кулинарному искусству обучиться нельзя, надо родиться с талантом, чутьем, как у него.

Слепой тапер услышал, что его все любят. И его заезженно-тупая игра заметно улучшилась.

– Начинаешь вспоминать, и странное звучит из прошлого, – как-то сказал он Кейт.

– Что именно? – спросила она.

– Да вот хотя бы. – И сыграл ей.

– Прелестно, – сказала она. – Что это?

– Не помню. Кажется, Шопен. Эх, если б я мог видеть ноты!

Он рассказал ей печальную историю о том, как лишился зрения, а никому прежде не рассказывал. И в тот субботний вечер, убрав цепку со струн, он сыграл вещь, которую вспомнил и подрепетировал утром, – «лунное» что-то, кажется, Бетховена.

– И в самом деле лунное, – сказала Этель. – А слова знаешь?

– Оно без слов, – сказал Слепенький. – А надо бы слова. Мотив красивый, – сказал Оскар Трип, субботний гость из Гонзалеса.

А в один из вечеров Кейт вручила каждой девушке подарок – ведь во всем округе нет лучше, чище и милее дома, чем у Фей, и кого же благодарить за это, как не девушек! А такую приправу к рагу вы где-нибудь еще пробовали?

Алекс ушел в кухню, украдкой вытер глаза тыльной стороной руки. Ух, какой он им приготовит пудинг с черносливом – пальчики оближут!

Джорджия стала вставать не позже десяти утра и брать у Слепенького уроки игры на рояле, и ногти у нее теперь были чистые, ухоженные.

– А я уж совсем было решила бросить ремесло и выйти замуж. Представляешь? – сказала Грейс, возвращаясь после утренней воскресной мессы.

– У нас и правда стало славно, – ответила Трикси. Девушки из дома Дженни, когда приходили к Фей на именинный торт, глазам своим не поверили. Теперь у них только об этом и говорят. Дженни очень рассердилась.

– А утром сегодня видела цифру на доске?

– Конечно, – восемьдесят семь за одну неделю. И ведь не праздники сейчас! Ну-ка, пусть Дженни или Негра с нами потягаются!

– Какие там праздники! Сейчас великий пост! У Дженни небось ни клиента.

После той болезни и кошмаров Фей была тиха, подавленна. Кейт чувствовала на себе наблюдающие взгляды Фей, но тут уж ничего не поделаешь. А что свернутый трубкой документ по-прежнему в шкатулке, Кейт удостоверилась, и девушки все его видели или слышали о нем.

Как-то днем Кейт постучалась к Фей, вошла; Фей подняла глаза от пасьянса.

– Как себя чувствуешь, мамочка?

– Прекрасно, чудесно. – Убрать из глаз настороженность Фей не смогла, не настолько она была ловка. – Знаешь, Кейт, мне хочется в Европу.

– Вот и чудесно. Эту поездку ты заслужила и можешь себе позволить.

– Я не хочу одна ехать. Хочу, чтобы и ты поехала со мной.

– Я? Ты хочешь взять меня? – Кейт взглянула удивленно.

– А как же. Конечно.

– Ах, милая мамочка! Когда же мы поедем?

– А ты хочешь?

– Я всегда мечтала. Когда же мы поедем? Давай не будем откладывать.

Из взгляда Фей ушло недоверие, лицо разгладилось.

– Может быть, будущим летом, – сказала она. – Будем готовить поездку на лето. Кейт!

– Да, мама?

– Ты… ты больше не обслуживаешь клиентов?

– Да зачем же? Ты ведь так обо мне позаботилась.

Фей не спеша собрала карты в колоду, обровняла, убрала в ящик столика. Кейт пододвинула стул, села, сказала:

– Хочу с тобой посоветоваться.

– О чем?

– Я стараюсь помочь по хозяйству, ты знаешь.

– Я без тебя как без рук, душенька.

– Больше всего мы тратим на питание, особенно зимой.

– Верно.

– Ну так вот: сейчас фрукты и всякие овощи можно купить за гроши. А зимой, сама знаешь, сколько приходится платить за консервированные персики и молодую стручковую фасоль.

– Неужели ты хочешь заняться консервированием?

– А почему бы нам не заняться?

– И Алекс согласен возиться?

– Хочешь верь, мама, хочешь не верь, но Алекс сам предложил. Спроси его.

– Не может быть!

– Клянусь тебе, сам предложил.

– Чудеса, черт меня дери… Ах, прости, душенька. Сорвалось с языка…

И кухня обратилась в консервный завод; все девушки помогали. Алекс и вправду поверил, что это его идея. Ведь он получил за нее серебряные часы с выгравированной дарственной надписью, когда управились со всеми банками.

Обычно Фей и Кейт ужинали за общим длинным столом, но по воскресеньям, когда Алекс не готовил и девушки обходились многослойными бутербродами, Кейт сервировала ужин для двоих в комнате у Фей. Это были приятные, по-дамски элегантные ужины. Всегда был какой-нибудь деликатес – гусиная печенка, особенный салат, пирожные из булочной Ланга, что на Главной улице. И на столе у Фей постлана была не белая клеенка, как в столовой, а камчатная белая скатерть, и салфетки были не бумажные, а льняные. Кейт сервировала стол по-праздничному, со свечами и – что редкость для Салинаса – с цветами в вазе. Кейт умела составлять прелестные букеты из полевых цветов, которые сама и собирала.

– Что за умница, – восторгалась Фей. – Все она умеет, из ничего сделает чудо. Мы с ней в Европу поедем. Вы и не знаете, а она и по-французски говорит. Честное слово. Вот на досуге попросите ее сказать что-нибудь по французски. Она и меня учит. Знаете, как по-французски хлеб?

Фей наслаждалась предвкушением поездки. Она оживленно готовилась, планировала – и все благодаря Кейт.

В субботу четырнадцатого октября над Салинасом пролетели первые дикие утки. Фей видела в окно – летели на юг большим клином. Как всегда перед ужином заглянула Кейт.

– Летят утки, – сказала Фей. – Зима уж на подходе. Сказать Алексу – пусть печи приготовит.

– Подать тебе твое укрепляющее, мамочка?

– Да. Ты меня совсем разбаловала своими заботами.

– Я люблю о тебе заботиться, – сказала Кейт. Достала из комода бутылку с микстурой Пинкем, подняла ее на свет, – Тут на донышке. Надо новую.

– Кажется, у меня там в шкафу остались еще три из купленной дюжины. Кейт взяла стакан.

– Мушка попала, – сказала она. – Пойду вымою. На кухне Кейт ополоснула стакан. Извлекла из кармана пипетку, заполненную прозрачной жидкостью – настойкой чилибухи – и воткнутую в кусочек картофелины, как затыкают нос керосинового бидона. Аккуратно выдавила в стакан несколько капель.

Вернувшись к Фей, налила три столовые ложки микстуры, размешала в стакане. Фей выпила, облизала губы.

– Горькое на вкус, – сказала она.

– Горькое, мамочка? Дай попробую.

Кейт налила из бутылки в ложку, глотнула, поморщилась.

– И в самом деле, – сказала она. – Должно быть, слишком давно стоит. Надо выбросить. Ужасно горькое. Я принесу сейчас воды, запьешь.

За ужином Фей сидела вся раскрасневшаяся. Вот положила вилку, как бы прислушиваясь к себе.

– Что с тобой? – спросила Кейт. – Что с тобой, мама?

Фей очнулась.

– Сама не пойму. Наверное, небольшой сердечный спазм. Ни с того ни с сего стало страшно, и сердце застучало.

– Может, в спальню тебя проводить?

– Нет, милая, уже все прошло.

– Ой, у тебя такой густой румянец, Фей, – сказала Грейс, кладя вилку.

– Мне это не нравится, сказала Кейт. – Надо позвать доктора Уайльда.

– Не надо, все уже прошло.

– Ты меня напугала, – сказала Кейт. У тебя так и раньше случалось?

– Одышка иногда бывает. Видно, я слишком растолстела.

Весь тот субботний вечер Фей чувствовала себя неважно и по настоянию Кейт в десять часов легла спать. Кейт несколько раз заглядывала, пока не убедилась, что Фей спит.

Назавтра Фей вполне оправилась.

– Это, видимо, просто одышка, – сказала она.

– Подержим мамочку на диете, – сказала Кейт. Я сварила на ужин куриный бульон, и фасолевый салатик у нас будет – по-французски, как ты любишь, с прованским маслом и уксусом. И стакан чаю.

– Но, ей-богу, Кейт, я отлично себя чувствую.

– Чуточку диеты нам обеим не повредит. Ты меня напугала вчера вечером. У меня тетя скончалась от сердечного приступа. А такое не забывается.

– У меня никогда ничего с сердцем не было. Только легкая одышка, когда поднимаюсь по лестнице.

В кухне Кейт приготовила два подноса. Сдобрив уксусом масло, полила фасолевый салат. Поставила на поднос любимую чашку Фей, а бульон – на плиту разогреть. После чего достала из кармана пипетку, капнула на салат две капли кретонового масла, тщательно размешала. Пошла к себе в комнату, выпила стакан слабительного «Каскара Саграда»и не мешкая вернулась в кухню. Разлила горячий бульон по чашкам, налила кипятку в чайник и понесла оба подноса к Фей.

– Я вроде и не голодна, – сказала Фей. – Но бульон так аппетитно пахнет.

– Я приправила салат по старинному особому рецепту, – сказала Кейт. Розмарином и тимьяном. Интересно, как тебе понравится.

– Да он вкуснющий, – сказала Фей. – Все-то на свете ты умеешь.

Кейт схватило первую. На лбу выступил каплями пот, она согнулась, крича от боли. Глаза у нее выпучились, изо рта потекла слюна. Фей выбежала в коридор, зовя на помощь. В комнату сбежались девушки, пять-шесть воскресных клиентов. Кейт корчилась на полу. Два постоянных клиента положили ее на кровать Фей, хотели выпрямить ей ноги, но она опять со стоном скрючилась, вся обливаясь потом.

Фей стала полотенцем вытирать ей лоб, но тут и Фей скрутило.

Только через час разыскали доктора Уайльда – он играл в покер у приятеля. С истерическими причитаньями две шлюхи потащили его к заболевшим. Фей и Кейт уже ослабели от рвоты и поноса; время от времени их снова схватывали корчи.

– Что вы ели? – спросил доктор Уайльд. И, поглядев на подносы:

– Эту фасоль вы дома консервировали?

– Ага, – сказала Грейс. – Мы caми.

– И кто-нибудь из вас тоже ел салат?

– Нет. Дело в том, что…

– Сейчас же разбейте все банки, – сказал доктор Уайльд. – Будь проклята эта фасоль! И вынул из чемоданчика желудочный зонд. Во вторник, сидя у постелей, где лежали две слабые, бледные женщины (кровать Кейт перенесли сюда же), доктор Уайльд сказал:

– Теперь уже могу признаться. Я не думал, что вы останетесь в живых. Вам чертовски повезло. И не консервируйте больше фасоль. Покупайте в магазине.

– А что это у нас? – спросила Кейт.

– Ботулизм. Мы мало знаем о его природе, но выживают единицы. Вы молоды, а у Фей крепкий организм, и это вас спасло. Кишечник все еще кровоточит? – спросил он Фей.

– Да, немного.

– Так. Вот вам таблетки морфия. У них крепительное действие. Вероятно, где-нибудь внутри надрыв от потуг. Но недаром говорят, что шлюхи двужильный народ. Полежите-ка обе в постели. Это было семнадцатого октября.

Фей уже не суждено было поправиться. Ей делалось немного лучше, потом становилось совсем плохо. Третьего декабря – вновь ухудшение, и оправлялась от него Фей еще медленнее. Двенадцатого февраля резко усилилось кровотечение, и, видимо, это присело к сердечной слабости. Доктор Уайльд долго слушал ей сердце своим стетоскопом.

Кейт изнемогла в заботе; и без того худощавая, она стала кожа да кости. Девушки пытались подменить ее у постели Фей, но Кейт не уступала места никому.

– Она уже бог знает сколько суток не смыкает глаз, – сказала Грейс. Она не переживет смерти Фей, сама зачахнет.

– Или застрелится, – сказала Этель.

Уведя Кейт в зашторенную гостиную, доктор Уайльд опустил там на стул свой черный чемоданчик.

– Пожалуй, скрывать от вас незачем, – сказал он. – Увы, сердцу ее уже просто не выдержать. Весь кишечник в язвах. Проклятый ботулизм. Хуже укуса гремучей змеи. – Он отвел глаза от изможденного лица Кейт. Я подумал, лучше будет вас предупредить, чтобы вы были готовы, – сказал он, заминаясь, положив руку на ее исхудалое плечо. – Редко встречаешь такую преданность. Попробуйте дать ей глотнуть теплого молока.

Кейт подняла таз с теплой водой на прикроватный столик. Трикси заглянула в комнату – Кейт обтирала Фей тонкими льняными салфетками. Расчесала ее светлые, давно не завитые волосы, заплела.

Кожа у Фей ссохлась, обтянула челюсти и череп, глаза были огромные и отрешенные. Она хотела произнести что то, но Кейт сказала:

– Тсс! Береги силы. Береги силы.

Кейт принесла из кухни стакан теплого молока, поставила на столик. Вынула из кармана две бутылочки и набрала в пипетку понемножку из обеих.

– Открой ротик, мама. Это новое лекарство. Потерпи, родная. Оно невкусное.

Кейт выдавила из пипетки на язык Фей, на самый корень, и приподняла Фей голову, чтобы дать ей запить молоком, прогнать вкус.

– Теперь отдохни, я скоренько вернусь.

И тихо выскольэнула из комнаты. В кухне было темно. Она открыла дверь наружу и, крадучись, направилась в глубь двора, на зады, в бурьян. Земля от весенних дождей была влажная. Острой палкой Кейт вырыла ямку. Бросила туда несколько бутылочек и пипетку. Палкой разбила, растолкла тонкое стекло и сверху нагребла земли. Когда возвращалась в дом, начинал падать дождь.

Пришлось связать Кейт, чтобы она не наложила на себя руки в первом взрыве горя. Она рвалась, металась, потом застыла в мрачном оцепенении. Не скоро вернулось к ней здоровье. А о завещании она совершенно забыла. Вспомнила о нем – в конце концов – не она, а Трикси.

Дата добавления: 2015-11-30