|
Читайте также: |
Как только Я отошёл от шока, Я тут же заметался взглядом в поисках какой-нибудь не менее жирной гусеницы, или жука. Рядом на травинке оказался большой жук с рогами, не знаю, как такие называются. Чтобы не передумать и не упустить момент воодушевляющей силы Я схватил его за панцирь и со всей силы перекусил его пополам, отправляя в рот брюшко. Зубы соприкоснулись с чем-то ломким и хрустящим, потом на дёсны попало что-то липкое, и Я услышал писк. Боже! Этот жук запищал, запищал как хомячок, таким пронзительным писком. С испугу Я выплюнул перекушенного пополам рогоча, и начал отплёвываться на землю. Со стороны Майи послышался сдавленный смешок, Я это проигнорировал.
Когда Майя проснулась, Я сидел возле могилы убитого мною жука, и читал джаназа-намаз. Из сухих стволов колосковой травы, перевязав их ниткой от футболки, Я соорудил жуку католический крест. Вместо имени в джаназа-намазе, Я употреблял слово «хумфусе», что с арабского переводилось как «жук». Надеюсь, Я всё сделал правильно, и Яхве, примет в свои сады этого бедного мученика.
Закончив похоронную процессию, мы с Майей решили немного обойти поле и дойти до ручья, текущего из щели одной скалы. Отойдя немного от места нашего «ночлега» среди трав, Я почуял сильный запах падали. С каждым шагам смрад тухляка усиливался, пока, наконец, мы не натолкнулись на «свежую» тушку мёртвой кошки, или кота. На вид кот был старым, шерсть на его шкуре была где-то лысовата, где-то росла блёклыми клочками. Морда была украшена несколькими глубокими шрамами, оставленные ему когда-то давним давно временем. Кот спокойно лежал в заранее выкопанной ложбинке, а его старое тело потихоньку поедали жуки, подобные тому, которого Я недавно перекусил.
Немного поодаль мы нашли ещё одну такую же выкопанную ложбинку с наполовину разложившимся телом кошки в ней. Кошка была тоже старой, с выцветшей от стрости шерстью. Половина зубов, в разложившейся челюсти отсутствовала, и можно было предположить, что если бы она не умерла тогда, когда умирала, то кормиться нормально дальше бы она всё равно не смогла.
И чем дальше мы шли, тем больше таких выкопанных кошачьими лапками ложбинок мы находили. Во всех них были кошачьи тела, где-то ещё свежие разлагающиеся тушки, а где-то уже побелевшие от горного солнца и времени скелеты. В каких-то ложбинках кошки лежали по двое, или троя, крепко прижавшись друг-к-другу. Всё жёлтое поле было в кошачьих могилках…
Мы шли с Майей молча, чувствуя, что ненароком прикоснулись к чему-то святому, к тому, к чему прикоснуться должны были не сейчас и не мы. Мы оба понимали, что видим что-то очень важное, трогающее до глубины глубин души. Мысли замедлили наш шаг и почти на цыпочках мы подошли к ручью, который тёк из щели в скале и впадал в большую лужу. У воды свои последние глотки делал старый кот. Его лапы дрожали от долгой дороги, а шкура через лысины сверкала пятнистыми морщинами. Он поднял на нас взгляд, но не как не отреагировал, - продолжил пить. Мы стояли, не желая пошевельнуться.
Взгляд кота ушёл вдаль, в сторону леса. Я посмотрел туда же. Из леса, прихрамывая тихим медленным шагом выходила пара котов. Старый кот, облизнул усталую лапу и, дрожа нырнул в сухую жёлтую траву. Он не стал отходить далеко, сил в лапах уже не оставалось вовсе. Принюхавшись к земле, он начал тяжёлыми движениями раскапывать мягкую землю. Земля как пыль легко разлеталась в стороны, осаживаясь на стволы трав. Когда нужная ложбинка была выкопана, старый кот мягко улёгся в неё, потянулся на встречу солнцу, как обычно и, положив старую, изрезанную временем морду на лапы тяжело еле слышно замурчал. С каждым вздохом хрип мурчания становился всё тише и тяжелее, пока не утих вовсе.
***
Мы понимали, что это за место, поэтому не говорили о нём даже между собой. Мы молча набрали нужное количество воды из ручья и так же спокойно ушли к своему месту ночлега.
А ночь настала быстро. Я расстелил покрывало и лёг на него, Майя легла рядом, спина к спине. Кажется, звёзд над этим местом было очень много, больше, чем где либо ещё, но по сравнению с мыслями в моей голове, они были просто светом сверху. Просто светом сверху…
Я уснул в пучине раздумий, стараясь не вспоминать то, что увидел этим днём.
***
Здесь земля была уже намного суше, но спалось также сложно, не из-за неудобств, а из-за страха. Под утро начались всеобъемлющие беспричинные панические атаки. Неприятная холодная щекотка зарождающаяся внутри над желудком подкатывала к горлу, вынуждаю толи на слёзы, толи на маниакальный смех от мысли что страшно, но непонятно чего. Один мой знакомый, лекарь, проживший в Индии лет больше чем Я живу на свете, втирал мне про то, что панические атаки это неплохо, напротив, даже замечательно. Мол, мы испытываем приступы необоснованного страха тогда, когда в нашу жизнь вмешивается «духовная сущность» из вне. Мол наша душа, чуя что на неё посягают, начинает дрожать и изворачиваться, вызывая панику на пустом месте. Я же тогда поддержать разговор никак не мог, ибо подобным не страдал никогда. Теперь же впервые пришлось пострадать и от такого. Хотя Я сам всё-таки бы всё списал на нервы. Четвёртая ночь в лесу, пятый день вне санатория. И не важно, что Я неприхотлив к удобствам, да и опыт путешествия великолепный, но где-то внутри всё равно есть то, что грызёт, по разным причинам. Из санатория сбежал – раз, младшеотрядницу с собой утащил (как бы) – два, где-то в горных лесах на Кавказе – три, еда кончается – четыре, ну и Тагир… Этого пока-что достаточно для ночных панических атак. Хотя такие мысли личные.
Впервые за все ночи после сна не затекла шея, зато с лёгкими всё хуже и хуже. Теперь они реально болят, даже когда не кашляю, а просто глубоко дышу. Будет совсем не смешно, если закончить придётся как Холден Колфилд, с туберкулёзом только уже в другом санатории.
Тут Я начал уже реально беспокоится о своём здоровье. С лёгкими у меня всегда было туго. В двенадцать лет Я перенёс левостороннее воспаление лёгких на ногах, после чего образовалась спайка, не позволяющая открывать лёгкое полностью. На последней флюорографии сказали, что вроде спайку не видно, типа рассосалась сама собой, но Я им не верю, точнее, верю но не до конца. Блин, как паршиво…
Не открывая глаза, повернулся со спины на бок, трогаю покрывало, - сухое, даже непривычно.
- Май… - размыкаю Я губы. – Май, кажется Я умираю…
Внутри души мне послышалась «Что врёшь?». Я жду секунду, ещё одну, вот-вот она скажет эту фразу, и Я буду искать логическое оправдание тому, как Я угадал то, чем ответит мне Майя на мои слова. Проходит ещё секунда, но ответа нет.
Я открываю глаза, и понимаю, что всё-таки Я не так независим от удобств, как думал ранее. Через боль Я сажусь в позу пророка и оглядываюсь, - девушки нигде нет, каким-то чудом даже покрывало не помято с той стороны, на которую она ложилась вчера вечером.
«Нужду пошла справить», - первое, что пришло мне на ум рефлекторно. – «Не, глупость, она бы сделала это и здесь, при мне».
- Майя! – крикнул Я во всё охрипшее горло. Гулкий отзыв разнёсся по полю, рикошетя от стен горной чаши.
Тишина.
С хрустом поднявшись на ноги, Я осмотрел вокруг, - опять тишина, и даже ветер не подымится с земли. Вот срань…
- Майя! - Ещё раз закричал Я, но ответа не было.
Решив посмотреть на поле с высоты Я побежал к ближайшей стене «чаши». Забравшись повыше Я осмотрел всё поле, но ничего найти не мог. Глаза уже начали заплывать потом, и слезами от реального страха. Можно было бы конечно сказать, что страшно было в первую очередь за лучшего друга, которая, будучи четырнадцатилетней девочкой, ушла одна гулять по лесу, и с которой… ну много чего может произойти. Но на самом деле в первую очередь было страшно за себя, за то, что камеры наблюдения в санатории по любому засняли, как мы вместе через забор перелазили, соответственно, если Майю найдут где-нибудь изнасилованной и убитой, главный подозреваемый Я. Проклятье… больше всего всегда боялся ада и тюрьмы, и вот опять.
Я кричал ещё долго, всё подряд, что могло привлечь внимание, и не только Майи, но и любого человека. Результата не было, яркое сияние поля погасло. Опустив руки, на несгибаемых ногах Я спустился вниз. Рухнув в траву, Я начал думать. В голову приходила мысль только во всём сознаться.
«Нет! Прийти в ближайшее селение, попросить помощи, а потом сознаться. Да… с вертолётом МЧС Майю быстро найдут. Стоп! А если она не хочет чтобы её нашли… если она хочет быть одна. Она ведь хочет быть одна, да? Чтобы это там, «без пафоса и выделки». Но если её не найдут, то меня посадят, по любому посадят. А потом ещё Тагир. Курва! Хотя откуда они узнают про Тагира? Майя может рассказать, если обидится на меня за то, что из-за меня её нашли».
В итоге Я пришёл только к тому, что нужно найти людей. Это было не сложно. Я вернулся туда, откуда мы с Майей пришли, и пошёл прямо к дороге. Через пару часов Я вышил к парку, а оттуда к склону, ведущему в какой-то посёлок городского типа.
Я сунул нос за шиворот рубашки. «Боже! Какая вонь… от меня именно»
Скривив гримасу, присущую старому напряжённому калмыку, Я подставил лицо встречному чистому ветру и вдоволь надышался свежим воздухом. Это сколько же Я не мысля? Пятые сутки пошли. Во рту столбом стоял запах тухлятины, да такой что глотать слюну было противно. Проводя языком по зубам, на дёснах скатывался кусковатый налёт, в основном не из-за того что Я не чистил всё это время зубы, а из-за того что питался только консервами и не ел ничего твёрдого, что могло бы сбивать с эмали плёнку оставшийся пищи. Вонь стояла в носоглотке, да так что её не возможно было ни сглотнуть, ни высморкать. Жесть… как же со мной Майя общалась то? Хотя сейчас припоминая, могу сказать что, разговаривая с ней лицом к лицу, Я сам никакого запаха от неё не чувствовал, не из-за рта, не от тела. Как ей это удавалась, не понимаю, хотя жили это время мы с ней в одинаковых условиях. Ладно.
У меня оставались ещё рублей пятьсот, плюс какая-то мелочь. Есть хотелось смутно, ну то есть желудок болел, урчал, щепал за позвоночник, но сам обряд поглощения пищи было исполнять лениво, точнее даже в падлу. Хотелось, чтобы еда сразу оказалась в желудке и всё, чтобы не приходилось её брать руками, откусывать, жевать, глотать. Наверное, Я просто устал, хотя в мышцах усталости не было, она в костях. Кости как будто вибрируют от низкочастотного звука, или высокочастотного, не помню точно.
Я немного расчесал волосы пальцами и приложил пряди так, чтобы голова не казалось такой грязной. Пуговицы на рубашке Я застегнул все, что в прицепе никогда не делаю, просто в тот момент мне подумалось, что это позволит сдержать запах пота под одеждой, так-то Я был прав. Я обтёр глину и сухую листву с кроссовок о бордюр тротуара и двинулся в сторону малолюдной улицы. Нет, передумал, пойду чуть правее под навесом из пышных крон персиков.
Иду, а ноги петляют как два шнурка толщеной с два каната. Дико Я наверно выгляжу сейчас, как будто с гор только спустился. Грязный весь, вонючий, усталый, иду, смотрю на всё глазами удивлёнными. Интересно, а на меня кто-нибудь смотрит?
Оборачиваюсь, фокусирую взгляд на прохожих. Да смотрят, ещё как. В таких маленьких посёлках любое новое в диву, вот и Я тут дива, не более. А интересно, меня побьют, если Я громко рявкну на кого-нибудь? Они ведь все здесь дружные, друг друга знают, чужаков не любят.
- Что смотришь! – разомкнул Я слипшиеся губы и оскалился на зырящего в мою сторону мужчину. Но голос у меня всё ещё юношеский, не огрубевший и моя грубость передалась с какой-то ироничной ноткой слабости.
Мужчина покачал головой и сочувствующе увёл взгляд в сторону. Стыдно-то как… хотя всё равно. Пусть пялятся, мне уже похер. Вот захочу и вообще штаны сниму, и справлю нужду здесь, посередине улицы. И что мне с того? Стыд свойственен перед лицами людей мне полезных, а кто среди этих деревенщин мне полезен? Почему Я, в общем-то, должен думать о том, обижу ли Я их тонкие чувства или не обижу.
Ловлю себя на мысли что думаю как пьяный. Тело моё имеет замечательную особенность воссоздавать любое состояние из пустоты. Так частенько Я замечал за собой лёгкое мускатное отравление, и канабинольную эйфорию на пустом месте, без какого-либо на то основания. Так что вести себя как пьяный на трезвую голову, это вообще мелочи.
«Нужно купить еды и мыло», ловлю себя на мысли, и собираю разбросанное по стенкам черепной коробки сознание. В конце улицы за поворотом стоят несколько прилавков с овощами, за прилавками дверь в здание с сине-красно-белой вывеской «Pepsi». Хорошо, так и нужно.
Подхожу к овощному прилавку. Молча, не смотря в глаза продавцу, тычу пальцем на два помидора, огурец, большой персик и пяток инжира. Тучная армянка, кивая набирает всё в несколько целлофановых пакетов, и говорит цену, вручая мне в руки покупку. Я расплачиваюсь, отхожу на несколько шагов от ларька и останавливаюсь как вкопанный.
Солнце. Какое оно приятное, это солнце. Вы чувствуете? Если нет, то встаньте, пожалуйста, на моё место, оно здесь невероятное. Слышите? Цикады... это тоже проявление солнца. Я стою на раскалённом асфальте. Тратуарная дорога уходит вверх, на холм. Асфальт серый, но свет светит так ярка, что Я вижу только белый цвет. Белый цвет на дороге, домах, деревья, лицах людей. Только белый. А шум плача цикад такой громкий, что из всех звуков сейчас есть только он, и он не что-то отделимое, создаваемое множеством больших крылатых жуков, это продолжение белого сеяния. Белого, яркого света солнца, окрасившего всё, и пустоту и тишину по своему подобию. Я стаю на этом горячем асфальте, и через толстые подошвы кроссовок чувствую его теплоту. Как хорошо.
Я хочу присесть на эту белую твердь, прямо сейчас, прямо здесь. Вкусить этот спелый помидор, а после заесть его инжиром. Я так и сделаю. И мне уже всё равно, что скажут по этому поводу читатели, мне просто так хочется именно сейчас ощутить это всем своим физическим существом. Чувствую, как ноги подгибаются, и Я медленно опускаюсь на тротуар. Ещё чуть-чуть, совсем немного, и коснусь своим телом белого цветом. Ещё чуть-чуть, и….
Удар. Тишина.
Белый свет сходится с боков, сужая область видения. Плачь тысяч цикад теряется в гуле, как будто Я ухожу под воду. Кажется, и в правду ухожу под воду, всё тело как-то резко охладело, как будто Я нырнул с моста. А теперь уже ничего не чувствую, но продолжаю думать. Мама, почему Я ничего не чувствую? Никогда не вспоминал о маме, когда было сложно, или страшно, почему же сейчас вспомнил?
Удар. Картинка немного пошатнулась. Последнее что Я вижу, моя помидора покатилась вниз по серой дороге.
Темнота.
***
Я всё чаще задумываюсь, не страдаю ли Я шизофренией. Хотя шизофренией скорее всего не страдают, а наслаждаются. Видите ли, мне всё сложнее доносить до людей мысли так, что бы их поняли. Всё в мыслях моих все процессы происходят так быстро, что ответ на какую либо проблему приходит практически мгновенно. За ним, конечно же, стоят глубокие размышления со здравыми аргументами и рациональными логическими цепочками, но когда меня спрашивают «Почему?», Я не знаю что ответить. Конечно же, Я знаю, но это всё очень долго объяснять, нужно всегда начинать с самого начала, с момент становления моей личности, когда мне было четырнадцать. Нужно рассказать про всё то, что повлияло на моё мировосприятия, рассказать про все те случаи, которые были в жизни, про все те книги, статьи которые Я прочёл, рассказы услышал и фильмы посмотрел. Нужно отдать вопрошавшему меня человеку мою обувь, и дать ему пройтись по всему тому пути, по которому прошёл Я. Только тогда в моём понимании Я могу объяснить, почему Я считаю так. Поэтому когда меня спросили «Почему мы должны нанять в бар бармена девушку, а не мальчик», Я растерялся, и в голове было только «В смысле? Разве вам это не понятно?». Я начал быстро думать с чего начать объяснение, с нюансов психологии потребителя, или с рассказа о том случае два года назад, который так сильно повлиял на мою оценочную систему восприятия. И Я не нашёл ничего лучше, чем сказать избитое художественно «Я так вижу». Теперь Я наконец-то понял истинный смысл этой фразы, вкладываемый в неё художниками начала двадцатого века. Я становлюсь как дельфин, всё понимаю, возможно, даже лучше дрессировщика, но сказать ничего не могу, так как не знаю с чего начать, точнее даже знаю с чего, просто рассказывать долго, и не факт что поймут. Может было бы лучше всё информацию передать в одном прямом эхолокационном сигнале, но Я так не умею.
А почему именно «шизофрения»? Я боюсь окончательно выпасть из общества, вернее не выпасть, а лишится глаз и ушей этого общества. Если Я выйду за грань этого социума, что Я тогда смогу для него сделать? Зачем Я тогда буду нужен, если не помогать ему?
Проходит время, и Я понимаю всю глубину проведения судьбы. Как она умна и остроумна. Если бы тогда она не толкнула меня на изречения слов в печатном виде, сейчас бы Я страдал гораздо больше. Кровопотёки мои лобзает то, что у книги нет ушей, она не против подождать пока Я сформулирую то изречение, которое поймут, и которое мне не будет противно изречь. Ибо понимаю Я, что говорить мне осталось времени всё меньше и меньше. Всё больше Я содрогаюсь тошнотой от прямого гласного общения, всё меньше во мне того оратора, которым Я гордился. Да-да, Я очень хорошо это чувствую, эту текучую изменчивость моего характера. Совсем недавно Я ставил в своей жизни всё на своё умение общаться с людьми, вести переговоры, излагать мысль толпе, а сейчас… Нет, все умения остались, но желание пропало, точнее появилось понимание того что это пережиток прошлой стадии взросления личности. Ораторство должен заниматься кто-то другой, тот который не умеет писать книги, а тот, кто умеет писать книги, будет писать книги. Навряд-ли Я найду кого-нибудь, кто сможет с той же верой и искренностью вещать миру моё учение, в этом мне скорей всего поможет только Майя. Она выросла очень умной девочкой, но в отличие от меня она не потеряла желание вести прямое общение с массами. Она гармонично заключила в себе Светлого и Новича, которые, время от времени, терзают моё тело каждый в свою сторону. Нам с ней ещё многое предстоит сделать вместе, Я на неё надеюсь.
А теперь прочтите первое предложение отрывка.
***
- Голова болит?
- Дежвю…
- Что?
- Дежавю… у меня как будто дежавю. Оно очень сильное и не прекращается. Обычно оно длится мгновение, а потом проходит тут же, и ты забываешь, о чём оно было вообще. А тут нет. Я его вижу уже несколько часов, и оно не проходит.
- Что такое дежавю?
Я поймал диссонанс. Подняв правую бровь Я повнимательнее всмотрелся в лицо медсестры, что сидит на краю моей кровати. На вид ей лет тридцать, может чуть больше. Шутит она или серьёзно?
- Да фигня, - отвечаю Я ей, – болезнь это такая.
- Серьёзная болезнь? С головой связана? – продолжала она.
- Нет-нет, забудьте. Это врождённое, всё нормально.
- Ну, хорошо… только если что ты мне говори, Я врача позову.
- Хорошо. Спасибо.
Она встала с кровати, и тыльной стороной ладони дотронулась до моего лба.
- Ну, жара нет уже. Встать можешь?
Я прислушался к своему телу. Голова немного кружилась и подташнивало. И ещё это дежавю, не прекращаемое чувство дежавю. Это не мучала, но было не по себе. А вдруг оно так и останется, навсегда в моей голове? Хотя это не так страшно, главное чтобы и вправду встать смог.
Немного согнул колени и спустил ватные ноги с койки. Потом, при помощи медсестры привстал на локти и сел. Резко к горлу подкатил тошнотный ком, всё тело от живота к голове налилось ужасной тошнотой как при отравление. Но меня не вырвало, Я сдержался.
- Хорошо, всё хорошо, - отмахнулся Я от медсестры.
Нужно было немного посидеть в спокойствии, чтобы ни шума, ни лишнего света не было.
- Может тебе водички? – поинтересовалась девушка.
- Нет, спасибо. Я, пожалуй, ещё немного полижу.
Из большого открытого окна резкими потоками воздуха сносило марлевую занавеску. Прохладно, хорошо…
Лицо обдувает свежий, насыщенный влажным лесным кислородом ветер. Я снова засыпаю, только теперь впервые за пять дней уже как человек…
***
- Как говоришь, называется санаторий? – спросила старая женщина в очках с очень толстой оправой. Она сидела за деревянной стойкой в холле, куда выходили двери всех палат, и заведовала телефоном, градусниками и мелкой канцелярской утварью.
- «Юг 52», - ответил Я.
- Что-то не знаю такого… - задумалась женщина.
- Это бывший «Горный воздух».
- А-а, это знаю. Сейчас найдём.
Женщина покопалась в большой книге с номерами, и под надписью «Горный воз.», начирканной карандашом нашла нужный номер телефона.
- Алё! Алё! Девочки! – говорила она громко, прижимая старую телефонную трубку как можно ближе к уху. – Это вас беспокоит филиал второй районной больницы. Сейчас трубку мальчику дам. Мальчику трубку дам!
Женщина аккуратно передала телефон.
- Да, здравствуйте. Это Александр Олехнович из третьего отряда. Я сбежал пять дней назад из санатория, мне нужна ваша помощь…
***
В течение нескольких часов за мной приехала машина с незнакомыми мне людьми. Это было хорошо, они просто молча сопровождали меня до санатория, не читая мне нотаций, или угроз. Весь тот путь, который мы прошли с Майей за пять дней, на машине мы проехали за пять часов. И всё то что казалось диким лесом и горами, теперь было просто… просто пейзажам. Забавно.
В санатории меня сразу повели в кабинет директора. Я не знал его раньше, не приходилось как то. По факту оказался просто деловой дядька в очках и пиджаке, максимально прагматичный и меркантильный, такой, каких Я люблю. Не стал лить воду зря, без всяких соплей, говорил строго и по делу.
- До конца заезда осталось три дня, выгонять уже поздно, потом уедешь со всеми, - говорил он жёстко, как будто словами подписывая документ. - По поводу пропажи с родителями не связывались, надеялись сам придёшь в течение недели. Пришёл. Сколько тебе?
- Семнадцать, - кротко ответил Я.
- Замечательно, значит, на следующий год уже не попадёшь. Тем не менее, ты всё равно в нежелательном списке. Все издержки по твоим поисками, затраты на транспорт и найм людей, будут направлены твоей семье. В МЧС мы не обращались, сам понимаешь, нам это не к чему, а тебе и твоей семье будет наказание рублём. Вот здесь подпиши.
Он сунул мне какую-то бумажку на подпись. Я хотел было сначала прочитать всё что на листке, но по строгому взгляду из под очков понял, что времени у директора немного. Я быстрыми глазами пробежался по тексту: «Согласен…», «претензий не имею…», «ответственность..».
Я подписал и отдал документ. После этого повисла пауза, Я всё ждал, когда он спросит про Майю. Может её уже нашли? А что с ней тогда? Почему он молчит?
- Свободен, - наконец нарушил он тишину.
Я развернулся и медленно пошёл к двери. «Что же с Майей? Почему он не спросил меня о ней? Может он не знает, что мы убежали вместе, может камера не работает? Хм… Может, стоит спросить? А если Я спрошу, он поймёт, что мы сбежали вместе, начнутся проблемы, которых Я так опасался. Но если они её ищут, они по любому попросят помочь им в поисках, и если Я помогу Майя обидится на меня и может сболтнуть про Тагира… но Я ведь могу им помогать и не правильно, и тогда её не найдут. Точно! Хотя… чёрт, Я наверное уже слишком долго стою у двери, нужно что-то сделать».
- Извините… - осторожно промолвил Я, разворачиваясь в полкорпуса.
- Да?
- А Майя из четвёртого отряда тоже нашлась?
- Майя? Какая Майя? – приспустил свои очки с носа директор.
«Блин, походу он не в теме. Как такое может быть?»
Я полностью развернулся к директору.
- Девочка четырнадцати лет, по имени Майя из четыреста тридцать пятой комнаты. Она… она ушла в тот день вместе со мной.
- Как вместе с тобой?! – он вскочил со стула, и быстро взял в руку телефонную трубку.
Меня изнутри всего заколотило, руки заледенели, а сердце норовило отключиться в любой момент.
- Ало! – грубо сказал директор в трубку. – Девочка Майя из четыреста тридцать пятой комнаты где? Как нет!? Где она? Как совсем нет? В смысле? Точно? – его голос с каждой фразой успокаивался, он присел обратно в кресло и одел очки. – Хорошо, хорошо. А у вас все на месте, никто не пропадал? Нет-нет, не должны, значит всё хорошо. Да, спасибо Олечка. Нет, ничего, извини, - он положил телефон.
- Ты о чём говоришь? – спокойно спросил директор.
- О Майе, мы вместе тогда ушли…
- Нет в четвёртом отряде никаких Май, и никто не пропадал там. И не в четвёртом, и не во втором, и не в первом, и не в третьем помимо тебя никто не пропадал.
- Как так? – возразил Я. – Я вам клянусь, мы вместе ушли, она на четвёртом этаже жила…
- Ты ошибся мальчик, - перебил меня он. – Может это была кто-то из местных, которая пробралась в санаторий. Такое часто бывает.
- Да нет же, Я с ней гулял каждый день. Все её видели.
- А в столовой ты её видел? – серьёзно спросил директор.
Я начал вспоминать похожие друг на друга дни в санатории, и не мог вспомнить, замечал ли Я Майю в столовой, или нет. Вроде замечал, а как она ест видел? Вроде не видел. Вспомнить точно не мог, больно уж много народу там всегда было, четыре отряда по сорок человек. Хотя если бы Майя была из местных, то это бы многое объясняло, и то, что она привела меня в то поле, и то, что исчезла, и тот инцидент с Тагиром.
- Я не могу вспомнить, но она ведь могла перелезть через забор и гулять среди отдыхающих? Просто ночью она была на четвёртом этаже и…
- Да, такое может быть. Конечно это недочёты охраны, и такое неприемлемо, но, к сожалению, по периметру есть участки, которые сложно контролировать.
- Как ту дырку в заборе? – не выдержал Я и съязвил.
- Хех, нет, - директор улыбнулся. – Тот участок как раз таки хорошо наблюдается, бесперебойно.
Почувствовав положительное расположение духа директора, Я решился на небольшую наглость.
- А у вас есть доступ к камерам? – осторожно начал Я.
- Разумеется.
- Просто эта девочка вместе со мной вылезала через ту дырку. Если бы вы её увидели, может быть, вы её вспомнили? Может, видели в санатории, или в городе. Ведь она тоже пропала и…
- Хорошо, давай посмотрим.
Он натянул очки на нос и повернулся к монитору компьютера.
- В какое время она примерно должна была пролизать через дырку?
- Вместе со мной, в одно время. Сначала она, потом Я за ней.
Директор отложил компьютерную мышь и посмотрел на меня в упор.
- Я смотрел ту запись, через забор пролизал ты один.
- Как так? – не понял Я, внутрь рассудка забралось непонимание.
- Вот так. Смотри.
Директор повернул ко мне монитор, нашёл нужное время и щёлкнул на треугольник «Play». Замелькала чёрно-белая картинка. Забор, между двумя белыми столбами натянута металлическая сетка, у одного столба сетка немного отходит. К забору подхожу Я. Я отодвигаю сетку, чего-то жду несколько секунд, потом пролез сам, и больше со мной никого нет.
***
Никого нет.
Как так-то? Я один.
Рука, которая опиралась на крышку стола, задрожала и подкосилась.
- Запустите видео ещё раз пожалуйста, - попросил Я почти шёпотом. От неуверенности глаза и горло вот-вот должны были наполниться слезами.
Директор запустил видео ещё раз, и ещё раз, и так пока ему уже это дело не надоело.
- Как видишь ты один. А сейчас у меня ещё много работы, поэтому извини, но…
- Да, конечно. Извините.
Я вышил из кабинета и закрыл за собой дверь.
***
А самое страшное если всё это окажется и вправду игрой разума, ну знаете как у Джона Нэша -великого математика. Он постоянно высчитывал в статьях газет закодированные послания советских шпионов, считая, что делает великое благо для своей страны, а на самом деле оказалось, что это его игра разума, - шизофрения. И всё это время он потратил зря, гений полжизни просидевший за газетами.
История этого математика сильно повлияла на меня. До неё, Я всегда считал шизофрению некой ступенью развития гениальности, что она вовсе не болезнь, а просто непонимание обществом всей глубины помыслов мыслителя. И в мою пользу была статистика, она говорила что все, абсолютно все гении имели, или имеют психологические отклонения типа социопатии, социофобии, ну и той же шизофрении. А тут, в примере Джона Нэша Я впервые увидел человека, который именно страдает шизофренией, а не наслаждается ею. Могу сказать честно, для меня это стало открытием. Ведь из всего этого выходило, что когда-нибудь может настать момент, что объективной точкой зрения на мир станет не моя точка зрения, а точка зрения другого человека. То бишь, может настать момент, когда фраза «Иди к своей цели и не слушай никого», совсем потеряет свою актуальность. Чёрт! А ведь это был мой внутренний стержень, благодаря которому Я держался на плаву столько лет, и хотел этот же стержень передать другому.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав