ОКУНЬ Perca fluviatilis L. 18 страница

Сельди входят из моря в Волгу с совершенно незрелыми половыми продуктами, поэтому они в низовьях этой реки не мечут икры и поднимаются для этой цели выше. Надо полагать, что сельди начинают нереститься уже в пределах Саратовской губ., и только самые поздние мечут икру, может быть, в Черноярском уезде. По свидетельству Кноблоха, сельдь мечет икру в затонах около Сарепты обыкновенно в конце первой половины мая; ниже нерест не наблюдался никем из ловцов (Гримм). Время метания икры с точностью еще не определено, но, по-видимому, оно приходится в более нижних частях реки на май (вторую половину), а в средних — в июне. Вообще сельди нерестуют в разные сроки, так как входят в Волгу с неодинаково развитыми половыми продуктами. Cl. kessleri, входящая в устья с сравнительно менее зрелыми молоками и икрой, нерестится выше, чем Cl. caspia. Вообще ранняя сельдь должна по тем же причинам метать выше, чем поздняя. По мере созревания икры рыбы, отделяясь от общей массы, заходят в речные затоны, где и выметывают икру на песчаных отмелистых местах или около берегов, куда рыбу прибивает течением. По наблюдениям Гримма, самцы с зрелыми молоками встречаются раньше, чем зрелые икряники, и обыкновенно молочники жирнее, хотя мельче. По-видимому, количество самцов должно быть более количества самок.

Во время нерестования наружный покров головы у сельдей претерпевает сильное изменение: он значительно утолщается и из прозрачного становится мутным, молочно-белого цвета; при этом и глаза рыбы совершенно затягиваются такою же непрозрачной пленкой, вследствие чего сельди, как говорят ловцы, слепнут. Во время самого акта метания икры она сильно бьется и мечется, причем нередко выскакивает из воды на берег; освободившись же от икры, сельдь так слабеет, что выплывает на поверхность воды и кружится (быть может, вследствие своей слепоты), как одурелая, что и послужило поводом к названию ее бешеной или веселой рыбой. Предрассудок этот, как известно, долгое время служил причиной неупотребления в пищу сельдей в Поволжье.

Впрочем, до сего времени нерест сельди никем не был наблюдаем, кроме самих рыбаков. Не подлежит только никакому сомнению, что он совершается по ночам, что выпущенная икра не падает на дно и не прикрепляется к подводным предметам, а плавает довольно свободно в воде, подобно икре других близких западноевропейских и североамериканских сельдей, и уносится вниз течением.

Выметав икру, чрезвычайно истощенная и исхудавшая сельдь сносится течением воды вниз по реке, но уже в одиночку или нестройными стаями. В это критическое для них время большая часть сельди, по-видимому, погибает не столько от сильных жаров, сколько от сильных ветров, которыми ее выкидывает на берег массами. Рыбы эти, выходя из моря, перестают есть и, борясь с противным течением на протяжении многих сотен верст, конечно, сильно утомляются; выметав же икру, совершенно лишаются сил; недостаток обычной пищи, а быть может, и продолжительное влияние пресной воды (которое, вероятно, и служит причиной образования пленки на глазах) довершают истощение сельди; поэтому достаточно даже незначительного волнения, чтобы убить и без того полумертвую рыбу.

По мере того, как наружные покровы головы сельдей приходят в нормальное состояние, покатная сельдь перестает кружиться и начинает уже справляться с течением. Вместе с сельдями скатываются в продолжение лета и даже осенью развившиеся из икры мальки, которых никогда не замечали в средних частях Волги; в устьях же молодь сельдей показывается нередко вместе с другими мальками; некоторые ловцы уверяют, что мальки сельдей идут сверху протоками и всегда придерживаются главного русла реки, а потому никогда не встречаются ни в затонах, ни в ильменях. Несомненно, что молодь эта спешит попасть в море, где и достигает своего полного развития. По мнению г. Пельцама, большая часть сельдей живет в море круглый год и там же мечет икру; в Волгу же входит с этою целью только меньшая, а молодь, выведшаяся в реке, едва ли попадает в море. Последнее положение совершенно невероятно; что же касается первого, то, приняв во внимание тот факт, что часть сельди Азовского моря, как мы увидим далее, выметывает икру не в реке, что двухлетняя азовская сельдь (½—2 пуда в тысяче) уже способна к размножению, тогда как в Волгу идет только крупная сельдь, вдесятеро большего веса (22 пуда на тысячу), нельзя отрицать возможности нереста мелкой каспийской сельди в морских заливах. По-видимому, в Волгу и вообще в реки входят только самые сильные и крупные особи, которые в состоянии справиться с течением.

Ход сельди Азовского моря весьма обстоятельно описан Данилевским. Сюда возвращается она из Черного моря в марте и в это время бывает очень худа, так как перед нерестом начинает меньше есть. Минуя устья Кубани, она быстро проходит через Керченский пролив и уже со второй половины марта начинает ловиться под Таганрогом, сначала, впрочем, мелкая. У устьев Дона сельдь показывается не ранее мая, подымается в него по слаботекущему северному рукаву — Мертвому Донцу — и ловится не долее месяца. Нерест, однако, происходит не только в самой реке, но и по лиманам и мелким бухтам почти пресноводного Таганрогского залива; в начале июля тут уже можно найти множество мальков не более ¼ вершка в длину. Наиболее крупная рыба мало входит в Дон.

Выметав икру, вся сельдь возвращается в Азовское море и начинает отъедаться. Пища ее состоит из водяных растений, червей, насекомых, а также и маленьких рыбок. Азовские рыбаки даже считают главной пищей сельди т.н. морских снетков — особую породу морских рыб из сем. атеринок (отдела колючеперых рыб), именно Atheria hepsetus, также анчоусов, или хамсу (Engraulis). По Данилевскому, годовалая сельдь называется здесь пластунцом; пузанок, уже мечущий икру, есть двухлеток, увеличившийся втрое и вчетверо; осенью пузанок принимает уже название снетковой сельди. Трехгодовалая сельдь — тачковая — увеличивается еще вдвое, а на четвертом году сельдь называется уже мерной, осенью — мерной керченской. Самая крупная рыба известна под названием буркунца, или бешака, который к осени достигает еще большего веса и называется заломом.

Осенью начинается обратный переход сельди — из Азовского моря в Черное. Переход этот рыбаки объясняют боязнью льда и доказывают это тем, что однажды, когда появился у берега, где было много сельдей, шерех (т.е. шуга), то вся стая бросилась на берег, так что до 2 миллионов рыбы осталось на суше. Кроме того, охлаждение воды гонит отсюда и снетков. В Керченском проливе первая сельдь показывается в начале сентября, именно снетковая, очень жирная, вкусная и чрезвычайно нежная. За ней идут все более и более крупные сельди, так что ход самой большой (залома) продолжается до тех пор, пока не покажется тонкий лед. В южной части пролива, где вода солонее и замерзает поздно, а то и вовсе не замерзает, сельди держатся иногда всю зиму. Стаи их вообще подвигаются очень медленно и часто, особенно при обратном ветре, возвращаются назад в Азовское море. Выходящая отсюда сельдь идет на запад не далее Феодосии; большая же часть ее направляется к юго-востоку и доходит до малоазиатского берега, даже, хотя в небольшом количестве, до Трапезунда. В западной части Черного моря встречаются, следовательно, особые стаи сельдей, которые осенью и зимой держатся здесь уже далеко не так трудно, как в восточной. Тоже и в Днепр они входят уже далеко не в таком множестве, как в Дон, и ход этот замечается здесь немного ранее — в конце марта, сельдь ловится до конца мая, сначала мелкая, потом средняя (подтумок) и, наконец, (в мае) крупная.

Ловля сельдей производится всегда неводами, реже плавными сетями (в Днепре), но мы не станем здесь распространяться о ней. Наибольшее количество этой рыбы ловится в низовьях Волги, Дона и в Керченском проливе.

Хорошо приготовленная астраханская и азовская сельдь — очень вкусная рыба и нисколько не уступает в этом норвежской и даже шотландской сельди (настоящей).

Сколько известно, бешенки на удочку в реках никогда не попадаются, что весьма понятно. Впрочем, может быть, она изредка попадается под осень и потому желательно, чтобы волжские рыболовы-охотники сообщили об этом. По словам Мардероссо, сельдь в море (у Баку) берет на червя.

ЩУКА Esox lucia L.

По своей хищности, повсеместному распространению и величине, в которой уступает только далеко не столь многочисленному сому, щука, несомненно, составляет одну из наиболее замечательных и наиболее известных пресноводных пород рыб. Хищность, прожорливость и проворство ее вошли в пословицу; она не водится только в небольших стоячих водах и то с многочисленными исключениями; во многих местностях, наконец, она достигает 2, даже 3-х и более пудов веса и трехаршинной длины.

Уже по одной наружности щуки можно судить о ее проворстве и хищности. Почти цилиндрическое туловище оканчивается огромной длинной и плоской головой, имеющей вид челнока, с выдающейся нижней челюстью; широкая пасть ее усеяна сверху и снизу сплошными острыми скрестившимися зубами. Длинная и плоская голова, напоминающая крокодилью, и далеко отодвинутый назад спинной плавник отличают ее от всех других пресноводных рыб. Глаза у щуки сравнительно очень подвижные: она почти так же хорошо видит над собой, как и сбоку. Чешуя щуки мелкая, гладкая; спина у нее темная, бока туловища серые или серовато-зеленые с более или менее значительными желтоватыми пятнами и полосками; беловатое брюхо обыкновенно усеяно сероватыми крапинками; непарные плавники буроватые с черными крапинками или извилистыми каемками, парные — оранжевого цвета.

Цвет этой рыбы, впрочем, весьма изменчив; вообще щука бывает тем темнее, чем она старше; то же самое замечается и в глухих и иловатых озерах, где вся рыба заметно чернее, нежели в озерах и реках с песчаным дном. Кроме того, замечено также, что в северной России щуки бывают всегда заметно светлее и пестрее, нежели в южной. Щурята в течение первого года жизни всегда бывают более или менее темно-зеленого цвета; на 2-м году основной зеленый цвет сереет и на нем уже резко выделяются бледные пятна, которые на третьем году становятся желтыми. В подмосковных губерниях различают по цвету и местопребыванию две разновидности — крупную донную, черную щуку, живущую в ямах на большой глубине, и мелкую щуку-травянку, зеленоватую, живущую на мелких местах. Этим разновидностям соответствуют так называемые апрельчуки и марчуки юго-западной части нашей страны, из которых первые крупнее и темнее последних и нерестятся позднее, в апреле. Марчуки же редко достигают 6—7 ф. веса. По моему мнению, всякая щука может сделаться донной или травяной, но несомненно, что большинство этих рыб, достигнув известного возраста, поселяется в глубоких местах.

Щука достигает огромной величины и глубокой старости. Пудовую щуку можно найти всюду. У нас самые крупные щуки водятся в северных реках и озерах, вероятно, по причине их меньшей доступности сравнительно с южнорусскими. В Каме и в глубоких бочагах многих уральских небольших рек изредка попадается трехпудовая; также в некоторых илистых озерах Приуральского края; в оз. Увельдах, напр., была поймана лет 25 назад щука в 3½ пуда. Четырехпудовые щуки, по свидетельству проф. Кесслера, встречаются в Онежском озере, тогда как в Ладожском эти хищники редко бывают более пуда весом. Самые огромные щуки водятся, по-видимому, в Вычегде и других северных реках. По свидетельству Арсеньева, монахом Ульяновского монастыря поймана здесь на дорожку, т.е. на ходовую блесну, щука в 5 пудов. Тот же писатель рассказывает следующий интересный случай. В Нювчимском заводе (в 30 верстах от Устьсысольска) в пруде речки Нювчима рабочие в июле 1885 года услыхали у шлюзов необыкновенную возню; масса рабочих увидала голову громадной щуки, которая схватила поперек другую, более двух аршин, следовательно, около пуда весом; возня продолжалась около десяти минут, наконец пойманная перестала биться, и победительница опустилась с ней на дно.

В Сибири очень крупные щуки, кажется, встречаются реже, чем в северной России, и только в озерах. Аргентов говорит о трехаршинных щуках (может быть, это другой вид) в озерах водной системы р. Колымы, но других указаний о больших щуках не имеется. Весьма возможно, что причина редкости больших щук в сибирских и южнорусских реках — совместное жительство с более сильным хищником. Крупный таймень в Сибири, а на юге России большой сом легко могут справиться и с пудовой щукой.

В Западной Европе гигантские щуки встречались и в XIX столетии, а в прошлом и в средние века они были даже нередки. Еще в 1862 году, по словам Гензика, передаваемым Берне, в Брегенце была поймана щука в 145 фунтов. Самая крупная щука из когда-либо пойманных — это историческая щука императора Фридриха II Барбароссы, пущенная им, как значилось на кольце, в 1230 году в одно озеро близ Хейльбронна и вытащенная неводом в 1497 году, т.е. через 267 лет. От старости рыба совершенно побелела. Величина ее была 19 футов, т.е. с лишком 8 аршин, а весила она 8 пуд. 30 фунтов. Портрет этой щуки сохраняется до сих пор в замке Лаутерн, а скелет и кольцо — в Мангейме.

Несомненно, что щуки могут жить не одну сотню лет. Под Москвой при чистке Царицынских прудов (в конце прошлого столетия) была поймана трехаршинная щука с золотым кольцом в жаберной крышке и с надписью: «посадил царь Борис Федорович». По всей вероятности, она весила около 4 пудов. Бланшер говорит, что в 1610 году была поймана в Маасе огромная щука с медным кольцом, на котором был обозначен 1448 год. Судя по этим данным, щука растет очень быстро, хотя, разумеется, в кормных местах гораздо скорее, чем в малорыбных. Самцы притом всегда бывают значительно менее или, вернее, легче (более чем на треть), чем самки одних лет, и отличаются от них более удлиненным телом и большей прогонистостью. Впрочем, относительная толщина зависит не только от пола, но и от изобилия корма и от возраста. В очень кормных озерах крупные икряники похожи на короткие обрубки и весом в полтора раза, даже вдвое больше, чем самки одинаковой длины, живущие в водах, бедных рыбой. В более умеренном климате щука растет быстрее, чем на севере, где она обречена на более продолжительный зимний пост. У нас, в России, прирост этой рыбы никогда не бывает так значителен, как в Западной Европе. Наконец, следует заметить, что молодь крупных щук растет скорее, чем молодь мелкой, и что прирост год на год не приходится и зависит от урожая молоди и количества мелкой рыбы, вообще корма. Это замечание относится и ко всем другим рыбам

Таким образом, точное определение возраста щуки и ежегодного ее прироста весьма затруднительно и возможно только приблизительно для какого-либо отдельно взятого водоема. В Москворецких заводях я находил в июле прошлогодних щурят, весивших только около полуфунта, тогда как таковые же в Сенежском озере имели уже более фунта. В зауральских озерах щуки растут еще быстрее. Вообще годовалая щучка имеет у нас от 5 до 7 вершков длины, двухгодовалая 7—9 вершков и вряд ли достигает 3 фунтов веса. Приблизительно можно принять, что у нас в рыбных водах щуке (самке) столько лет, сколько фунтов она весит. Несомненно, что щука растет быстрее всех наших чисто речных рыб (т.е. не считая полуморских белугу и осетра), за исключением сома. Достигнув величины аршина, т.е. 5—6 фунтов, у нас на 4—5 году жизни она увеличивается в длину медленно и растет больше в толщину. По моим наблюдениям, взрослая щука вырастает ежегодно около полувершка. Пудовые экземпляры имеют в длину всегда около 2 аршин и должны иметь не менее 20 лет, а чаще 30 и более.

Щука имеет весьма обширное распространение. Она встречается во всей Европе, за исключением Пиринейского полуострова, в Сибири и в Туркестане. Ее, кажется, нет в реках Таврического полуострова и на Кавказе. В Восточной Сибири, по всей вероятности, встречается уже другой, хотя и близкий вид — Esox Reicherti. Хотя щука всюду принадлежит к числу наиболее обыкновенных рыб, но она, видимо, избегает холодных, быстро текущих и каменистых рек и предпочитает спокойное течение. Реки и проточные озера с камышистыми и травянистыми берегами и заливами составляют ее любимое местопребывание, что объясняет, почему она так редка в некоторых горных реках Северного Урала, также в Смотриче, Днестре и Буге, куда большей частью заходит только случайно из протоков. Но, кроме рек и проточных озер, щука водится в изобилии и во многих стоячих водах, в не вымерзающих зимой прудах, даже болотах, дающих начало рекам, наконец, в глубоких ямах от кирпичных заводов и плитных ломок. На севере нередко можно встретить ее в озерах, почти совершенно затянутых трясиной, в которой остались лишь немногие т.н. «окошки». Весной щука встречается даже в неглубоких ямах и в лужах заливных лугов, куда заходит во время нереста. Вообще она почти так же неприхотлива в местообитании, как и карась, и подобно ему живет в солоноватых озерах, например в таких Барабинских озерах, где на фунт воды приходится летом до ½ драхмы соли. Озера с сернистой водой также изобилуют как щуками, так и окунями. Но в мелких, промерзающих до дна водах, щука не может перезимовать, а в суровые зимы погибает во множестве даже в глубоких озерах, если в них нет ключей или не делалось прорубей. Причина гибели—«сдыхание», или «замор», обусловливается развитием вредных газов из гниющих остатков растений, а иногда от большого содержания окисей железа.

Всюду как в реках, так и озерах щука выбирает своим местопребыванием места не очень глубокие, травянистые и обыкновенно держится около берегов. Только очень большие живут на глубине, в ямах и под крутоярами, где держится и крупная рыба, которой они питаются. Мелкая же и средняя щука живет постоянно в камышах, в траве и, за неимением того или другого, на севере зарывается в мох или прячется за корягами, под кустами, нависшим берегом, большими камнями и т.п. убежищами, в которых подстерегает свою добычу.

Щука обладает большим проворством движений, что, конечно, обусловливается удлиненной формой ее тела. Редкой рыбе удается избегнуть зубастой пасти погнавшегося за ней хищника, тем более, что последний преследует ее не только в воде, но даже и в воздухе. Прыжки щуки изумительны: в этом отношении она уступает разве только язю, жереху и лососям. Несмотря, однако, на быстроту свою, щука все-таки большей частью хватает свою добычу из засады или же, подобно сомам, прибегает к хитрости: так, например, Аксаков рассказывает, что щука нередко становится на мели головой вниз по течению и хвостом мутит ил, так что муть совершенно закрывает ее от мимоидущих рыбок. Справедливость этого наблюдения могу удостоверить, так как мне много раз приходилось замечать подобные маневры. Черкасов, основываясь на своих наблюдениях над пойманными щуками, полагает, что малек потому так часто замечается около неподвижно стоящих в траве щук, что последние выделяют слизистые нити, которые привлекают мелочь, становящуюся добычей притаившейся хищницы. Но вольные рыбы выделяют гораздо меньше слизи, чем пойманные, и эта слизь не затвердевает и не получает формы нитей или вуали.

Вообще щука бродит очень мало и, строго говоря, есть вполне оседлая рыба; только весной перед нерестом она несколько подымается вверх по реке или на пойму, а к зиме уходит в ближние омуты, где отдыхает и иногда не ест вовсе. В это время щуки встречаются довольно многочисленными стаями, хотя, впрочем, следует заметить, что и тогда они лежат больше «вразнобой», в приличном отдалении друг от друга, далеко не так трудно, как все карповые рыбы. Притом в такие ямы собираются на зиму щуки одинакового или почти одинакового возраста, что, вероятно, происходит оттого, что и зимой крупная щука не прочь поживиться более мелкой; кому из рыбаков не случалось находить в желудке или слышать от других, что в желудке крупных щук находили тоже немалых ее собратьев: двадцатифунтовая, например, легко может заглотать 3—5-фунтовую, а Терлецкий рассказывает о 6-фунтовой щуке, схватившей 4-фунтовую, и их продолжительной возне. Вероятно, жадная хищница не могла разжать пасти, увязив в непосильной добыче свои крючковатые зубы.

Прожорливость этих хищников и разнообразие их пищи поистине удивительны, и надо считать большим счастьем, что щука беспощадно истребляет свою собственную молодь, что громадное количество икры и выклюнувшихся щурят пропадает и съедается птицей в тех пересыхающих лужах, куда икра была выметана в половодье. В противном случае при своей плодовитости рыба эта в самом непродолжительном времени неминуемо истребила бы всех других рыб, с ней живущих. О прожорливости щук можно судить уже из того, что, по свидетельству одного английского автора, 8 щук, около 5 англ. фунт, каждая, в восемь недель съели 800 пескарей. Во время нереста других рыб, в особенности же плотвы и верхоплавки (в прудах), желудок щук битком набит мелкой рыбой.

Кроме рыбы, щука не дает пощады никакой живой твари, и жадность ее не знает пределов: во время так называемого «жора», когда она всего голоднее, щука бросается на крупных птиц, напр. гусей, с которыми, конечно, не может сладить, и на рыб одинакового с нею роста. Вавилов рассказывает, как раз она ухватила за ногу гуся и не разжимала пасти и тогда, когда последний вытащил ее на берег; в Саратове рыбаки говорили Гримму, что там однажды нашли 8-фунтовую щуку, которая задохлась от торчавшего у нее в пасти восьмифунтового голавля. Это, впрочем, весьма невероятно, так как голавль относительно гораздо сильнее щуки. Крупные щуки беспрепятственно глотают утят, даже взрослых уток, почему местами и называются утятницами. Я лично много раз наблюдал в Павдинском пруде (Верхотурского уезда), изобилующем этими хищниками, как они ловили мелких и крупных куликов, весьма многочисленных здесь на пролете, в конце лета. Первое время я положительно не знал, чему приписать жалобный писк и затем внезапное исчезновение птиц, но потом убедился, что это проделки щук; стоило иногда только кулику отойти подальше от берега, по грудь в воду, как хищник хватал его за ноги, и несчастный долгоносик не успевал жалобно пропищать и растопырить крылья, как щука утаскивала его вглубь. Плавающие кулики, особенно плавунчики, глотались целиком, почти без всякой тревоги.

Точно так же щуки пожирают водяных крыс, землероек, в Сибири мышей и белок на переправах во время их переселений. Лягушки и головастики составляют лакомую пищу (прудовых) щук, и, где водятся последние, там зеленые (водяные) лягушки составляют редкость. Схваченную жабу щука немедля выбрасывает. Мелкие едят иногда червей, линючих раков; падаль же и уснувшую рыбу щуки едят очень редко, разве очень голодные. Но и живая рыба не в одинаковой степени пользуется расположением нашей пресноводной акулы, по временам, а также при изобильном корме весьма разборчивой в пище. Так, напр., щука не любит линей, налимов, а местами не берет на карасей, окуней и ершей. Вообще щука хватает свою добычу, как придется, но заглатывает непременно с головы; а если пойманная рыба слишком велика, сжимает ее в зубах до тех пор, пока не переварится заглоченная часть. Крупные щуки глотают рыб целиком, почти без повреждений, и где их много, там нередко эти «выпоротки» поступают в продажу. Пищеварение у щук очень слабое, и через два дня можно еще найти а желудке непереваренных рыб. Этот факт несколько объясняет периодичность жора щуки. Она ест до тех пор, пока не будет набита битком рыбой, буквально по горло, затем переваривает проглоченную пищу в течение многих дней, даже неделями. Громадное количество проглоченной и непереварившейся рыбы дало весьма ошибочное понятие о количестве рыбы, истребляемой щуками, и их прожорливости.

Колючеперых рыб, напр. ершей, окуней, щуки ловят с большой осторожностью и во всяком случае сжимают в зубах до тех пор, пока жертва не перестанет биться. Довольно часто, однако, случаются и промахи, и, вероятно, каждому приходилось ловить рыб с широкими ранами на боках и у хвоста — это следы зубов щуки. Особенно часто вырывает она целые куски мяса, и вообще крупная добыча успевает вырваться из пасти хищника, когда у него происходит смена зубов: старые отваливаются и заменяются новыми, еще мягкими. Это любопытное явление происходит обыкновенно в мае; в это время щуки, ловя относительно крупную рыбу, нередко только портят ее, но удержать по слабости зубов не могут, почему и насадка на жерлицах часто бывает тогда только измята и даже не прокушена до крови, что хорошо известно каждому рыбаку.

Выше мы уже упомянули о том, что зимой щука ничего не ест и вместе с тем, вопреки своему обыкновению, не ведет такого уединенного образа жизни. Но и в другие времена года она ест периодически, и большей частью клев ее, или «жор», бывает 3—4 раза в год: перед нерестом, еще по льду, затем в апреле или мае—июле и особенно осенью — в сентябре—октябре. Периоды эти изменяются, смотря по местности и климату, и жор ее почти назаметен, так как в это время она не имеет недостатка в пище и плохо идет на удочки и жерлицы: всюду кишат тогда миллионы молодой рыбешки. По мнению многих рыбаков, каждый жор щуки продолжается недели 2—3 и узнается по тому, что тогда перестает клевать мелкая рыба. Это не совсем верно, но начало жора щуки нетрудно узнать по тому, что она начинает «бить», т.е. ловить, рыбу на поверхности и нередко хватает плотиц и прочую «бель», взявшую на удочку. У коми (зырян) на севере существует примета или, скорее, поверье, что щука берет только в те числа, в которые она метала икру, т.е. если терлась в средине апреля, то в пятнадцатых числах каждого месяца, вплоть до заморозков. Несомненно, что периоды жора не имеют правильности и обусловливаются главным образом состоянием погоды. При высоком стоянии барометра, т.е. при установившейся хорошей летней погоде, щука «стоит», т.е. не двигается, по целым часам, даже днем, находясь в каком-то полусонном состоянии. Эта «стойка» прекращается, как только барометр начинает падать, и чем дольше продолжалась хорошая погода и дольше стояла щука, тем сильнее бывает ее жор, тем жаднее она хватает рыбу.

Проголодавшаяся щука теряет всякую осторожность и, как бешеная, бросается на все живое, даже только блестящее. При ужении окуней на озерах нередко бывают случаи, что на малька возьмет окунь, которого хватает щука. В очень рыбных озерах щуки во время жора подходят к берегам массами, хотя ходят вразнобой. В шлюзованных реках, напр. в Москве-реке, Мете и других, вообще многоводных, жор щуки, как и других хищников, находится в зависимости от количества воды, т.е. от количества выпавших дождей. Течение уносит под плотину много молоди и мелкой рыбы, и это обилие пищи заставляет всех щук подниматься кверху, иногда за несколько десятков верст. Заметим кстати, что во время запора шлюзов щука почти никогда не сбрасывается вниз, подобно судаку, шересперу и голавлю, а остается в тиховодье, которое предпочитает быстрине. Под шлюзами и мельничными плотинами щуки тоже выбирают ямы с водоворотным течением и избегают струи.

Кормится щука по утрам и под вечер, в полдень же и ночью почти всегда отдыхает — спит, нередко на глубине нескольких вершков; желудок ее переваривает проглоченную пищу; вслед затем твердые части, как кости и чешуя, изрыгаются ею, подобно тому, как это делается жерехом и налимом. В некоторых случаях пойманная на крючок щука изрыгает даже все содержимое желудка.

Первый жор щуки начинается в феврале или в начале марта, когда она, истощенная продолжительным постом, изнуренная и исхудалая, подходит к закраинам, к устьям впадающих рек и речек и жадно хватает всякую рыбу, которая только может поместиться в ее ненасытную утробу. Этот февральский или мартовский лов щуки многим рыболовам вовсе неизвестен и бывает всего удачнее на озерах. Стаи щук выходят из ям, рассеиваются и начинают плавать около закраин. Вслед за этим периодом еды щука уже не уходит на глубину и не прячется в укромные места, как обыкновенно, а подымается вверх по реке, идет в речки и ручьи, заходит в полой и через неделю—две, вообще с разливом рек или, вернее, речек, начинает свой нерест. В руслах больших и средних рек щука никогда не мечет икры: она всегда выходит отсюда или в ручьи и речки (первое время), или (уже позднее) в полой, преимущественно в заливных озерах. В средней России нерест ее имеет место в марте, редко в начале или средине апреля, как это обыкновенно бывает на севере. В озерах щука вообще играет позднее, нежели в реках, что обусловливается их поздним вскрытием. В некоторых горных зауральских озерах, напр. в Иткуле, нерест этой рыбы бывает иногда в конце мая. Наоборот, в реках южной России, в нижней Волге, в низовьях Дона и Днепра щука начинает метать икру в феврале. Впрочем, весь период нереста довольно значителен и продолжается около месяца: сначала мечут мелкие трехгодовалые, после всех — самые крупные. Эти мелкие 3—4-летние щуки местами называются «щука-голубое перо», так как плавники их становятся ярче; в Киеве — вербнянками или марцовками. Крупные в Киевской губ. называются березовками (в Белой Церкви), также апрельчуками. Вообще крупные щуки мечут икру одновременно с лягушками.

Описание самого нереста заимствую из статьи своей: «Зауральские озера», на которых я не раз имел случай наблюдать как нерест, так и весеннюю ловлю этой рыбы.

«В противоположность большинству рыб щука играет не рунами, а весьма небольшими артелями — штуки по три-четыре, в числе коих находится обыкновенно одна самка, так что молочников гораздо более икряников. Вследствие этого, очевидно, большая часть выметанной икры оплодотворяется, чего далеко нельзя сказать о других рыбах, у которых, частью по недостатку самцов, частью по неправильному распределению их между самками, даже вследствие самой тесноты и безалаберной давки, много икры и молок вытекает и пропадает совершенно понапрасну. При огромном количестве щучьей икры не было бы никакого сомнения в необычайном размножении этого хищника, в конечном истреблении всех других видов рыбы, за исключением окуня и хорошо себя отстаивающего ерша, если бы большая часть икры, выметанной щукой, не оставалась на высыхающих разливах и болотах, множество самой рыбы не пропадало таким же образом и если бы громадная масса щуки, необыкновенно смирной во время нереста, в чем ей уступает тогда даже язь, не делалась добычей человека и хищных птиц, например скопы, коршуна, белохвоста».

Дата добавления: 2015-11-30