Читайте также: |
|
В квартире недалеко от берлинской телебашни этот перелом в жизни Иоганны сдабривается бокалом коньяка, обсуждаются следующие шаги. Сама Иоганна называет последовавшие за этим месяцы своим карантином. Ее исчезновение случайно совпадает с выводом двух других разведчиков, семейной пары, и принимается решение о необходимости подождать реакции на Западе. Местонахождение Иоганны должно сохраняться в тайне. Представить Иоганну в па-[ 325 ] рике и шляпе совсем непросто, но таким способом должна быть сохранена секретность, когда она покидает квартиру.
Лишь через год она получает со своими подлинными документами собственную квартиру в небольшом городке под Берлином. Предложение поселиться в берлинском районе панельных новостроек она отклоняет и не жалеет об этом. Ее квартира находится в уютном месте, недалеко от рыночной площади городка, соседи знают друг друга и всю округу.
У Иоганны не было трудностей с тем, как вписаться в новую для нее жизнь, как это бывает у большей части мужчин и женщин, которые вернулись или вообще впервые приехали в ГДР. Иоганна была захвачена любопытством и интересом ко всему. Конечно, были и проблемы. Уже при покупке мебели для уютной двухкомнатной квартиры на первом этаже многосемейного дома ей пришлось подумать над вопросом продавцу, следует ли ей спросить: «Простите, я хотела бы...» или «У вас есть...». Оказалось, что она не может купить два понравившихся ей кресла из гарнитура, потому что в него входят четыре. В поисках подходящих драпировок она обегала все магазины Берлина. Она не была бы Иоганной, если бы терялась перед такими мелочами. Она очень хорошо умеет совмещать свои потребности с возможностями.
Со времени въезда в свою квартиру она включается в политическую жизнь, как будто [ 326 ] и не было двадцати лет отсутствия. Берлин, если ехать электричкой, рядом, все культурные события вполне доступны и в большом количестве.
Даже в маленьком городке бывают интересные мероприятия, которые Иоганна посещает либо вместе с двумя бывшими разведчиками, живущими недалеко от нее, либо с новыми знакомыми.
Возвращение позволило регулярно поддерживать контакты с семьей. Ее пенсия хотя и не позволяет ей совершать большие путешествия, однако положение в Польше во многом еще хуже, чем в ГДР. Поэтому машина Иоганны бывает полностью забита, когда она пересекает границу под Гёрлицем. В 1989 году умирает ее тяжело больная мать, которую она перевезла к себе с помощью сотрудников нашей службы. Два раза в год к ней приезжает сестра, иногда приезжают и племянники-подростки.
Почти случайно оказалось, что квартира Иоганны находится в нескольких минутах езды на машине от нашего летнего жилища в лесу, и поэтому Иоганна оказалась в числе тех бывших сотрудников нашей службы, с которыми контакт сохранился. С самого начала между ней и Андреа возникла симпатия, которая с годами переросла в сердечную дружбу. Не говоря уже о наших кошках, которые очень радуются, когда приезжает Иоганна и привозит им лакомые кусочки от ее польского мясника. Так уж сложилось, что Иоганна смотрит во время наших [ 327 ] частых отъездов за кошками. Даже наша проказница Принцесса Аугуста с разноцветными глазами перешла с ней на <<ты», а робкая, к сожалению, уже умершая Бонни позволяла ей себя гладить. Иоганна знает всех наших кошек по имени и отличает их по совсем разным характерам. Вообще-то чувства женщин, и в особенности к кошкам... Но это совершенно другая история.
События осени 1989-го застали Иоганну в Китае, где она была с группой туристов. Она получила информацию в посольствах ГДР и ФРГ. Хотя из бесед и наблюдений сделала выводы, что надвигаются важные события, однако не ожидала, что изменения пойдут по такому пути. Она знала, как растет недовольство во всех слоях и что ситуация становится все более критической. И все же не ожидала конца ГДР.
За время до ее выступления в роли свидетельницы в моем процессе мы виделись редко. У всех было слишком много собственных дел. В 1991 году мы с Андреа были за границей, когда Иоганну арестовали на короткий срок. В ее доме никто этого не заметил. Однако, когда об аресте стало известно и ее выпустили под залог, одна из ее соседок, от которой она ожидала этого менее всего, встретила ее букетом цветов. Когда прошел мой процесс и мы, несмотря ни на что, жили на следующее лето в нашем лесу, встречи с Иоганной вернулись [ 328 ] в нашу жизнь. Наши беседы вращались не вокруг заоблачного, но вокруг другого, реального мира. Иоганна из тех людей, с которыми мы можем говорить обо всем, что нас занимает, заботит и тревожит.
О ее процессе и приговоре к двум годам и шести месяцам заключения я знал, так же как мне было известно и во время моего процесса, что обжалование ее приговора еще находится на рассмотрении. Подтверждение приговора означало бы его исполнение с заключением в тюрьму. Мог ли я пойти на то, чтобы потребовать от нее пойти на новую жертву?
Иоганна никогда не воспринимала это время даже в период ее преследования как время жертв с ее стороны. По ее словам, это было интересное время, в которое она познала многих людей с другой стороны и научилась их уважать. Она сказала нам, что никогда не считала, будто принесла в жертву свою личную жизнь. Ни в ГДР, ни на Западе ей не встретился партнер на всю жизнь. Конечно, она хотела бы иметь детей. Никогда она не чувствовала себя одиноким человеком, вокруг нее всегда были хорошие друзья, интересные люди.
Враждебность на процессах по отношению к нам, нападки и оскорбления были жесткими и злобными. Судьба больной женщины, документами которой воспользовалась Иоганна во [ 329 ] время своей работы на Западе, пресса сделала предметом «великих разоблачений» наших «постыдных деяний», которые были поставлены в вину и мне. Она была вынесена в заголовки газет и представлена как пример «злоупотребления» психиатрией в наших целях. После того как обвинение врачей в злостном изобретении насильственного лечения выполнило свою роль, ни об этом, ни о многом другом более не было слышно. Никакого расследования, ничего.
Иоганна, когда ее об этом спросили, сказала, что использование имени этой женщины никоим образом не отягощает ее. На основании собственных своих расследований в Западном Берлине и из бесед с бывшими соседями она знала о тяжести заболевания этой женщины. Иоганна установила, что женщина по собственному желанию перешла на Восток, что никто из членов ее семьи за ней не ухаживал, а от своего ведущего офицера знала, что в лечебнице за ней был установлен такой уход, которого она, по-видимому, без нашей заинтересованности никогда бы не получила. У Иоганны не было оснований сомневаться в этом.
Естественно, эта враждебность не могла не затрагивать нас. Но мы не стыдились своих убеждений и своих деяний. Мы отстаивали свою позицию с чистой совестью. Не в господствующих средствах массовой информации, а у большинства людей, с которыми мы встречались, это [ 330 ] вызывало уважение. По отношению к Иоганне все, кто ее знал, оставались дружелюбны и вежливы. Я лично тоже постоянно отмечаю в отношении к себе - благодаря прессе меня знают больше и чаще узнают, - как правило, дружественные приветствия, а враждебность оказывается редким исключением.
Возможность тюремного заключения висела над нами, как дамоклов меч. Ни Андреа, ни я никогда не забудем того послеполуденного часа, когда позвонила Иоганна и сказала, что хотела бы поговорить с нами. На веранде нашего домика она рассказала, что ее должны заключить в тюрьму. В повестке было точно указано место и время. Хотя с самого начала тюремное заключение не исключалось, перспектива такого исхода заметно на нее подействовала. Разные вещи: считаться с возможностью беды или же вплотную столкнуться с нею.
Андреа тут же сказала, что я должен позвонить своему гамбургскому адвокату, знавшему Иоганну по выступлению свидетелем на моем процессе, которое произвело на него большое впечатление. Он известен как уважаемый адвокат, прекрасно показал себя во время моих процессов блестящим знатоком правовых норм и законных возможностей. Адвокат среагировал немедленно и, действительно, в кратчайший срок добился того, что Иоганне не пришлось отправляться в заключение. [ 331 ]
Сейчас эти треволнения остались далеко позади. Жизнь нормализовалась, встречи опять стали регулярными. Кошки по-прежнему получают первоклассное мясо из Польши, а Иоганна наслаждается природой, В отличие от Андреа ее не пугает отдаленность нашего участка, она наслаждается спокойствием уединенных прогулок вокруг озера, знает каждую тропинку, мостик и ручей, «наших» лебедей и других обитателей этого красивого пятачка земли. В то же время она общительный человек, и мы радуемся встречам с ней.
С окончания моих передряг с юстицией у Андреа и Иоганны стало гораздо больше времени для обсуждения тем, которые женщины предпочитают обсуждать куда охотнее. И у меня есть время заниматься садом или «мучаться» писательством за компьютером.
Мы трое не относимся к числу людей, которые жалуются на трудности и болячки души и тела. Андреа и я охотно проводим время с Иоганной, потому что она всегда излучает дружелюбие. Это хорошо, особенно в наше время, когда положение в мире и в нашей стране оставляет мало поводов для радости. Мы не выставляем напоказ свои чувства. Именно поэтому я ставлю и перед Иоганной вопрос: «Разве мы напрасно прожили жизнь?»
Нет, она считает, что прожила полную жизнь. Конечно, она сожалеет об ошибках, которые мы совершили, и шансе, утерянном вместе [ 332 ] с реальностями жизни ГДР и ее падением. Деятели, стоявшие во главе страны, не хотели верить в силу, внутренне присущую «Проекту ГДР». Любой инициативе ставились узкие рамки, и людям не доверяли, тогда как нужно было положиться на них. Иоганну печалит то, что мы стали так бессильны, так мало можем сделать против несправедливости и грозящих опасностей. Все-таки в мире была ГДР, и все хорошее о ней не стереть из памяти людей. Так же, как крестьянские восстания Средневековья, несмотря на их поражения, оставили заметный след, так и от наших деяний тоже останутся следы.
Когда я слышу девятую симфонию Бетховена, говорит она, я одновременно испытываю чувства печали и счастья. Счастье я испытываю от этой чудесной музыки, так же как и от чтения, когда хорошие актеры читают на нашем немецком языке. Я испытываю счастье от красоты природы и от многих людей, которые окружают ее. Она много ездит, находит при этом хороших друзей, у нее много знакомых, которым нужна ее помощь. Хорошее это чувство, когда ты нужен.
Это чувство жизни Иоганны очень хорошо выражает и мое чувство. Оно противостоит грузу разочарования, с которым не справились многие из моих друзей. С некоторыми были связаны гораздо более продолжительные отрезки нашей жизни, чем с этой разведчицей, почти что ровесницей. [ 333 ]
Возможно, что мы так сблизились перед заходом солнца именно потому, что, как и прежде, живем утверждением жизни и не утратили свободу и далее жить в соответствии с нашими представлениями о ценностях жизни. Естественно, как и Иоганна, я испытываю, наряду со счастьем и печаль. Печаль из-за упущенных шансов в том обществе, которому мы отдавали свои способности и энергию. Печаль из-за того, что так невелики наши возможности влиять сегодня на непредсказуемый ход развития мира. Оба мы рады тому, что у нас сносное здоровье и есть возможность делать еще что-то, наполнять смыслом свои дни и разделять их с теми людьми, которые нами любимы и дороги нам. Достаточно того, что семьи детей, стайка внуков и первый правнук снимают у меня остроту вопроса, имела ли смысл моя жизнь.
«Freedom and Friendship - свобода и дружба» - были самыми важными ценностями для моего американского друга последних лет Джима. Я познал счастье подлинной дружбы полной мерой. Многие из моих близких друзей ушли. Я иногда думаю о том, почему именно на мою долю выпало счастье пережить возраст моих родителей на такое большое число лет и годы жизни младшего брата уже больше, чем на два десятилетия. Ранняя, большей частью неожиданная смерть многих ровесников оставила болезненные утраты. Она пробудила во мне потребность закрыть эти раны, расска-[ 334 ]зав то, что сберегла память. Я чувствую свой долг перед ушедшими друзьями и хотел бы сохранить для будущего их образы и мысли. Да не развеются наши следы слишком быстро. [ 335 ]
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав