|
Читайте также: |
Кто резцом здесь работал, чьей мысли полет
создал столь совершенный, смирительный грот?
Осаждают толпою ценители вход...
Да, искусна природа, умна!
(Перевод Г. Ярославцева)
А в конце стихотворения (например, «Перевал Ба зой») нередко появляется комический образ святоши:
Из добродетели лезут в свидетели
этих красот — благонравья радетели.
Не ведая лени, сбивая колени,
взбираются на перевал...
(Перевод Г. Ярославцева)
В подобных стихах Хо Суан Хыонг и высмеивает конфуцианских «мудрецов» или буддийских монахов и вместе с тем возвращает им человеческие страсти, увлечения и слабости.
Но есть у поэтессы стихи другого рода, в которых мягкий, жизнерадостный юмор сменяется сатирой, едкой иронией. Таково стихотворение «Браню глупых школяров», в нем слышится стремление защитить истинную поэзию от эпигонства:
Куда, недоумки, чинно-степенно
бредете, что глупое стадо?
Я — старше; подите сюда, поучу вас,
как делать поэзию надо.
(Перевод Г. Ярославцева)
Стихи эти были оскорбительны для школяров еще и потому, что поучать их собиралась женщина, к тому же ставившая себя выше их — «Я — старше...». Ощущение несправедливости конфуцианских «домостроевских» порядков, третировавших женщину, вызывало у Хо Суан Хыонг решительный протест, поэтесса смело утверждала, что «могла бы вершить великие подвиги».
В стихах Хо Суан Хыонг читателя покоряет пронизывающая их любовь к жизни и ее радостям, подкупающая непосредственность и лукавство. Но тон поэтессы становится грустным, когда она пишет о тяжелой женской доле. В эти стихи еще более решительно, чем в другие ее произведения, входит обыденное («Это ли вам незнакомо, подруги? Жесткий топчан... Теснота, жара...»). В восьмистишие, крошечную миниатюру, поэтесса умела вложить рассказ о
626
целой судьбе и бросить вызов моралистам, которые угрожают дерзкой женщине страшными карами («Без мужа беременна»).
626
ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭМА.
ДОАН ТХИ ДЬЕМ.
НГУЕН ЗА ТХИЕУ
В XVIII в. стремление глубже проникнуть во внутренний мир человека вызвало к жизни жанр лирической поэмы (по-вьетнамски — нгэм, что означает «напев», «декламация»). Нгэм представляет собою монолог, который произносит героиня, выражая свои думы и чувства. При этом лирическое начало переплетается с эпическим рассказом о событиях, которые находят отражение в поэме.
Первым произведением жанра нгэм считается поэма «Жена воина, ушедшего в дальний поход», приписываемая поэтессе Доан Тхи Дьем, хотя некоторые ученые оспаривают ее авторство.
Доан Тхи Дьем (1705—1748) родилась в семье ученого-конфуцианца и получила хорошее образование. В самом духовном облике поэтессы много нового. Когда ее приемный отец, высокопоставленный сановник, предложил ей стать наложницей правителя Северного Вьетнама, она посмела отвергнуть это лестное предложение. Доан Тхи Дьем неплохо знала лекарское искусство, она, чтобы содержать семью, одно время учительствовала и занималась врачеванием. В 1743—1745 гг., когда ее муж ездил во главе вьетнамского посольства в Пекин, Доан Тхи Дьем, как полагают, и написала свою поэму «Жена воина, ушедшего в дальний поход». Точнее, она переложила на вьетнамский язык одноименную поэму Данг Чан Кона (ум. в 1745 г.), написанную на ханване, но по своей художественной силе произведение Доан Тхи Дьем превзошло первоначальный вариант Данг Чан Кона.
Когда в небе и на земле поднимается ветер и пыль,
Много горя и бед у розовощекой красавицы, —
такими словами начинается поэма, в которой война воспринимается как бедствие и звучит глубоко прочувствованная лирическая исповедь женщины, проводившей мужа в поход. И хотя о конкретных исторических рамках происходящего говорится весьма туманно, есть основание полагать, что мысли и переживания героини порождены событиями XVIII в., когда предпринимались военные походы для подавления крестьянских восстаний.
С болью в сердце думает женщина о своем муже, находящемся на поле сражения, «где туманы и ветры», где «тысячи змей и тигров». Согласно феодальным установлениям, женщине полагалось молча терпеть и повиноваться, однако героиня осмеливается роптать. Ее душу снедают не только горесть разлуки, но и заботы о детях, о престарелых родителях. На протяжении всей поэмы присутствует пейзаж, создаваемый обычно двумя-тремя общими штрихами и гармонирующий с настроением героини. Захватывала вьетнамского читателя и оригинальная, изысканная форма произведения.
Доан Тхи Дьем положила начало традиции писать нгэмы размером саунг-тхат люк-бат — две семисложные строки, затем шестисложная и восьмисложная с концевой и внутренней рифмой. Поэма отвечала настроениям эпохи, когда правители предпринимали многочисленные непопулярные походы для подавления восстаний. На протяжении XVIII в. появилось на вьетнамском языке еще два переложения поэмы Данг Чан Кона.
Утверждению жанра лирической поэмы способствовал поэт Нгуен За Тхиеу (1741—1798), происходивший из знатной семьи. Его мать была дочерью властителя Северного Вьетнама князя Чинь Кыонга, и он с детских лет воспитывался при княжеском дворе. Впоследствии Нгуен За Тхиеу прославился как строитель великолепных пагод и дворцов, сочинитель удачных музыкальных пьес, создатель превосходных картин, но более всего — как автор лирической поэмы «Жалобы королевской наложницы».
Внимание поэта привлекали судьбы наложниц князей Чиней. Сотни женщин влачили скорбное существование в роскошном заточении, а князь не мог их всех даже и запомнить. Нгуен За Тхиеу говорит о трагедии женщины из гарема, которую «властитель весны» сначала одарил благосклонностью, но вскоре бросил и забыл. «Жалобы» — это страстная мольба покинутой женщины о счастье. И хотя в поэме доминирует мотив печали, в ней рассказано и о счастье, и об искре надежды, внезапно вспыхнувшей среди отчаяния и гнева. Такая широта была новой даже для лирической поэмы.
Портрет героини и описание ее талантов создают идеальный образ, навеянный литературной традицией. Но далее героиня Нгуен За Тхиеу обретает нетрадиционные черты: вот она погрузилась в воспоминание о своем девичестве, и перед нами — высокомерная и тщеславная девушка, отказывающая всем женихам и наконец осчастливленная тем, что на ее долю выпало стать одной из бесчисленных наложниц государя. Она так упивается своей красотой, что ей мнится, будто «деревья и травы вскипают страстию туч и дождей» при ее появлении.
Подобной самохарактеристики героини мы не найдем в предшествующей вьетнамской литературе. Вельможа XVIII в., Нгуен За Тхиеу
627
рисует образ аристократки в соответствии с идеалом, выработанным придворной средой. Он отмечает в своей героине черты индивидуализма. Однако счастье героини поэмы оказалось мимолетным: «В глубокую пещеру заглянул луч солнца и померк».
Чем дальше отходит поэт от описания своего аристократического идеала женского счастья — роскошной жизни в атмосфере дворца, тем с большим сочувствием начинает читатель относиться к его героине. Горе преобразило ее, мы узнаем в кичливой аристократке страдающую женщину: «Смерти меня предают не клинком,//Смертной тоской убивает жестокость!»
Покинутая женщина загорается желанием вырваться из гарема, порвать «счастливую» («красную» по дальневосточной символике) нить супружества: «Руку тяну, оборвать хочу красную нить,//Стены покоев в гневе обрушить и выйти на волю!»
Эта смелая фраза, немыслимая в более ранние времена, отражала, по-видимому, и настроения самого поэта. Однако восклицание героини — лишь мгновенная вспышка негодования. Женщине чудится, что ее вновь зовут к государю, и она машинально тянется к пудре.
Нгуен За Тхиеу сделал шаг вперед не только в отражении противоречивой психологии человека, но и в совершенствовании поэтического слова. Видный поэт первой половины XIX в. Ли Ван Фык (1785—1849) писал о поэме: «Сотню, тысячу раз отточены строки,//Слова приводят в трепет людей».
Однако для поэмы Нгуен За Тхиеу характерно чрезмерное обилие слов письменного языка, труднодоступных литературных и исторических реминисценций, что мешало популярности произведения.
627
ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНАЯ ПОЭМА.
НГУЕН ЗУ
В XVIII в. все смелее входит в литературу семейная и бытовая тематика. Внимание поэтов привлекает личность человека и его судьба. Жанр повествовательной поэмы (чуен) выступает в качестве своеобразного эквивалента прозаических жанров, которых литература на вьетнамском языке почти не знала вплоть до начала нашего столетия (существовала лишь ритмическая проза). Произведения этого жанра, выходя за узкие рамки изображения личной жизни, затрагивали большие общественные вопросы эпохи.
Поиски истоков повествовательной поэмы уводят нас к народному поэтическому творчеству: к народной песне с развитым сюжетом. В частности, повествовательные поэмы в XVIII в. писались стихотворным размером люкбат, характерным для народной песни: в них чередовались шести- и восьмисложные строки, скрепленные между собой внутренней и концевой рифмой.
Главным предметом изображения в поэме XVIII — начала XIX в. был человек, заявлявший о своем праве на счастье, но положительный идеал в поэмах был ограниченным: герой их после длительных приключений обычно находит любимую девушку и становится достойным чиновником или добрым монархом. Персонажи в большинстве повествовательных поэм изображались прежде всего в поступках.
В поэмах присутствует и волшебство, что, видимо, идет от народной сказки, подарившей повествовательной поэме немало любопытных сюжетов и мотивов; со сказочными традициями связана также идеализация положительного героя.
В поэмах дана широкая перспектива жизни феодального общества с характерными для него гнетом и произволом, которые, правда, обычно изображаются как некие отклонения от нормы. Знаменателен для эпохи конфликт, который часто встречается в произведениях: в борьбе за свое счастье герои сталкиваются с феодалами-чиновниками. Так, героиня поэмы Фам Тхая «Светлое зерцало и драгоценный гребень» кончает с собой, чтобы не выйти замуж за нелюбимого, к чему ее принуждал всесильный наместник.
Эти поэмы по стилю и идейному звучанию довольно четко делятся на два типа. Одни, близкие к фольклору и по сюжету, и по характеру изложения, созданы, очевидно, в менее образованной среде (возможно, профессионалами певцами, сказителями — кеве и хатсамами). Эти, произведения не сверкают искусной отделкой стиха, образностью поэтического языка. Но именно в них мишенью для обличения становится порой даже сам монарх. Примером может служить гротескный образ Чанг-выонга — бесчинствующего государя из поэмы «Фам Тай и Нгаук Хоа». Он требует, чтобы юноша Фам Тай отдал ему свою жену, и сулит при этом: «Поделим с тобой триста красавиц, что населяют мой дворец». Он уподобляется главарю разбойничьего стана, созывая своих сановников на совет, чтобы обсудить на нем, как убить честного подданного и завладеть его женой. Автор поэмы, обличая «злого» государя, ратует за государя «доброго». Обращаясь нередко к жизни двора и сановников, такие поэты обычно обнаруживают незнание придворного быта и нравов, но, не смущаясь этим, восполняют пробел собственными, часто наивными, представлениями о том и о другом, что также свидетельствует
628
о близости автора этих произведений не к служилой среде, а к народу.
Отважная и верная Нгаук Хоа кончает с собой, чтобы не попасть в лапы к распутному королю Чанг-выонгу, Фам Тай умирает от руки палача. Кажется, сюжетная линия уже исчерпана. Однако автор повествовательной поэмы не может завершить произведение торжеством несправедливости. И в потустороннем мире Фам Тай и Нгаук Хоа продолжают добиваться праведного суда. Они обращаются с прошением к властелину преисподней Зием-выонгу; тот восстанавливает справедливость, и герои возвращаются на землю. За свои преступления Чанг-выонг брошен в котел с кипящим маслом, а Фам Тай становится вместо него государем.
В другой анонимной поэме, «Тхать Сань», нашла свое преломление древняя эпическая традиция, осложненная буддийскими мотивами. Заимствуя волшебно-героический сюжет, автор на протяжении всей поэмы стремится подчеркнуть простонародность своего героя, воплощающего в себе силы добра и созидания. Тхать Сань вступает в жестокую борьбу со злыми чудовищами — Великим Грифом, Страшным Удавом, Девятиглавым Тигром — и побеждает их. Но победы Тхать Саня присваивает себе торговец вином Ли Тхонг, который втирается в доверие к государю и получает чины и награды. А Тхать Саня неблагодарный Ли Тхонг всячески пытается погубить.
В поэме этот конфликт явно строится под влиянием сказочного сюжета о двух братьях, контуры которого еще отчетливо видны даже в том, что Тхать Сань и Ли Тхонг — побратимы. Если Тхать Сань сочетает в себе черты угнетенного человека и эпического богатыря, то фигура Ли Тхонга реалистична — это лукавый и корыстный торгаш.
В этой большой поэме не описывается внешность персонажей, но набедренная повязка, единственное, из чего состоит «костюм» Тхать Саня, достаточно ясно символизирует социальную принадлежность героя. Государи «восемнадцати вассальных стран», оскорбленные тем, что принцесса Куен Нга выбрала в мужья не кого-либо из знати, а бедняка Тхать Саня, передавали друг другу возмутительную новость: «Взяла в мужья не отпрыска знатного рода, а носящего лишь набедренную повязку». Стилистическая разнородность поэмы, сочетание в ней древних эпических элементов с более поздними чертами бытовой сказки могут служить аргументом в пользу того, что поэма «Тхать Сань» создавалась неизвестным поэтом на обширном и разнообразном фольклорном материале.
Авторы повествовательных поэм XVIII в. нередко разрабатывали готовые сюжеты, и популярностью сюжета в немалой степени предопределялся читательский интерес к произведению.
Поэмы на сюжеты из китайской литературы создавались, как правило, в более образованной, аристократической среде. Перенесение действия в отдаленную эпоху и в иную страну — обычно в Китай (в единичном случае — в Корею) — было также средством «этнографической» идеализации персонажей. В этих произведениях сказывается начитанность и более высокая поэтическая культура их авторов, как, например, в поэме «Фан и Чан». Сюжет ее очень прост, число персонажей невелико, автор делает акцент на изображении внутреннего мира двух главных героев — юноши Фана и девушки Чан Кьеу Льен.
Действие поэмы происходит в Китае во времена династии Сун (960—1279). Это любовная история, выдержанная в светлых, жизнерадостных тонах. Герой и героиня поэмы — выходцы из почтенных чиновничьих семейств — были просватаны друг за друга еще до того, как появились на свет. Время шло, и вот старый Фан уже провожает своего сына в столицу на экзамены, наставляя его: «Не тянись к вину, женской красе и забавам».
На экзаменах молодого Фана ждала неудача. Он поселяется в буддийском монастыре, встречает там юную послушницу Зьеу Тхыонг, и наставления отца мигом вылетают у него из головы. Страсть юноши преодолевает все: он добивается любви послушницы.
Всячески сочувствуя влюбленной паре, неизвестный автор пытается снять конфликт между феодальной моралью и новыми этическими нормами, ввести отношения юного Фана и послушницы в «законное» русло. Автор призывает на помощь случайность: Зьеу Тхыонг оказывается переодетой Чан Кьеу Льен, невестой молодого Фана... Искусственность такого разрешения очевидна, но она как нельзя лучше демонстрирует, сколь нерешительно было то новое, что входило тогда во вьетнамскую литературу.
В жанре повествовательной поэмы написаны «Стенания истерзанной души» Нгуен Зу (1765—1820) — вершина вьетнамской классики. В дальнейшем поэма получила известность под названием «Ким, Ван и Кьеу», или просто «Кьеу». О времени ее создания существует три гипотезы, относящие поэму к 1790—1800, 1805—1809 гг. или к периоду после 1813 г. Последняя наименее вероятна. Это произведение в известной мере сходно с поэмой «Фан и Чан», хотя и далеко превосходит ее.
Нгуен Зу был сыном сановника и полководца, достигшего высших почестей при дворе. В 1789 г., когда последний государь династии
629
Ле в страхе перед тэйшонами бежал в Китай, Нгуен Зу, тогда еще молодой военачальник, не последовал за ним, а остался во Вьетнаме.
Отношение поэта к тэйшонам было сложным: он отказался от сотрудничества с ними, скитался по стране и долгие годы прожил в Тиендиен — родной деревне своих предков. Есть, однако, основания полагать, что он положительно оценивал некоторые стороны деятельности тэйшонов. Из его стихотворения ясно, что он ездил в гости к своему брату, служившему у тэйшонов. После же подавления восстания в 1802 г. Нгуен Зу становится правителем уезда и впоследствии занимает ряд высоких должностей. Дальновидному государю За Лонгу казалось выгодным украсить свой двор великим поэтом, который еще при жизни вошел в список «пяти непревзойденных».
Нгуен Зу писал и по-вьетнамски, и на ханване. На вьетнамском языке написан, например, «Ответ юноши из мастерской островерхих шляп в Тиендиен» — стихотворение, в котором передано томление влюбленного, тоскующего по своей возлюбленной. Лирическое начало здесь тесно переплетается с юмором, сочувственная улыбка поэта озаряет все стихотворение, которое построено на умелом использовании образов народной песни и сказки.
Поэма «Стенания истерзанной души» написана на сюжет, заимствованный не из вьетнамского фольклора, а из китайского романа «Повествование о Цзине, Юнь и Цяо», который принадлежал писателю, скрывшемуся под псевдонимом Цинсинь Цайжэнь (Талантливый человек с молодой душой) и жившему, по-видимому, в XVII в. Творческая самостоятельность Нгуен Зу выразилась в новой трактовке образов, в изменении всей художественной ткани произведения (даже его жанра), в создании нового поэтического мира.
Первые строки поэмы — это своего рода философский пролог к ней:
Пока до конца не иссякнут наши земные года,
Талант и судьба везде и всегда
Дышат слепой обоюдной враждой.
Седую пучину морскую тутовник сменил молодой,
Но только горем, только бедой
Бремя жизни на плечи легло.
(Перевод А. Штейнберга)
В суждениях поэта звучат буддийские фаталистические мотивы; вместе с тем он изображает гнет и произвол, царившие в обществе его времени, и показывает, что это общество враждебно яркой человеческой личности. Причины трагедии героини своей поэмы — девушки Кьеу — Нгуен Зу усматривает в том, что она одарена красотой и талантом, именно за одаренность ей мстит жестокая судьба (здесь буддийская карма). По убеждению поэта, талантливого человека ждет несчастье, рок. Но за мистическими причинами несчастья своей героини поэт угадывает и причины реальные, конкретно-исторические.
От комментаторов поэмы Нгуен Зу 20-х годов XX в. тянется к работам современных буржуазных ученых традиция рассматривать это произведение узкобиографически: Нгуен Зу потому столь патетически рассказал о горестной судьбе красавицы Кьеу, что в ее несчастной доле поэт видел аллегорию собственной судьбы. Нгуен Зу принадлежал к роду вельможных феодалов, из поколения в поколение служивших династии Ле, но впоследствии он стал сановником при дворе государя династии Нгуенов. В этом, по их мнению, якобы и состоит разгадка всей сложности его творчества. Возникла даже абсурдная теория о так называемой «больной совести» Нгуен Зу. Но в одном эти комментаторы поэмы правы: аллегории в ней есть, и аллегории убийственно иронические.
Кьеу, продавшая себя ради спасения отца и брата, попадает в «зеленый терем» («веселый дом»). Этот «терем» вырастает в обобщающий образ — символ феодальной деспотии и насилия над человеком. Жалкие, обезличенные покорностью, смирившиеся со своей судьбой существа населяют «веселый дом», где царит его хозяйка, старая Ту Ба. Молитва, которую обращают девушки к белобровому духу — покровителю их ремесла, похожа на песню раба, восхваляющего свои цепи.
Иначе ведет себя Кьеу. Эта хрупкая и слабая девушка стремится отстоять свободу своей души. Она хочет вырваться из заколдованного круга бед, но обстоятельства толкают ее к новому и новому позору.
Душевные муки Кьеу, пленницы «зеленого терема», — это та призма, сквозь которую поэт видит мир в его красоте и безобразии:
Гуд мотыльков и жужжанье пчел,
Пьющих без устали сладостный мед,
Смех заунывно звучащий каждую ночь напролет...
Месяц за месяцем пьяно бредет...
Ветка, качаясь под птицей любой,
Все на земле забывает, согнута вихрем-судьбой,
Больше не плачет она над собой.
Лишь иногда, протрезвев поутру,
Думает падшая Кьеу на леденящем ветру:
«Кто пожалеет, когда я умру?
О, для чего я тонула в шелку,
Видела радость и ласку на мимолетном веку?
Видно, уже не подняться цветку.
Насмерть затоптан прохожими он».
(Перевод А. Штейнберга)
630
В поэме Нгуен Зу намечается далеко идущая переоценка ценностей феодального общества: самыми прекрасными, возвышенными героями произведения оказались наиболее презираемые по официальным понятиям люди — певичка Кьеу и вождь повстанцев Ты Хай, т. е. «разбойник», которого поэт дерзнул назвать героем и который встал на защиту Кьеу. Этого бунтаря Нгуен Зу противопоставил всему укладу тогдашней жизни. Словно гимн непокорности и вольнолюбию звучат слова Ты Хая:
Речкою, морем ли бурным — плыл, куда я хотел.
Как же могу я быть не у дел,
Вместо полета — на брюхе ползти?
Я — императорской власти должен свой меч поднести?
Разве иного нету пути?
Жирным сановником должен я стать,
Чтобы в парадной одежде голову низко склонять?
(Перевод А. Штейнберга)
Нгуен Зу, по-видимому, сочувствовал духу свободолюбия и справедливости, которым были овеяны народные восстания. Но он находился в плену господствовавших в те времена воззрений, согласно которым восстание против законной феодальной власти считалось преступлением, наказуемым смертью. Отсюда — противоречие между непосредственной авторской оценкой, сказавшейся в изображении Ты Хая, и декларативными замечаниями, как бы накладываемыми на поэму извне.
630
ПРОЗАИЧЕСКИЕ ЖАНРЫ
В то время как литература на вьетнамском языке была представлена прежде всего поэзией, в литературе на ханване в XVIII — начале XIX в. заметно разнообразие прозаических жанров.
Развиваются давние традиции «странных», «необычных» или «удивительных» историй. Доан Тхи Дьем подчеркнула эту преемственность самим названием своего сборника новелл — «Новая книга рассказов об удивительном», как бы продолжавшего «Собрание рассказов об удивительном» Нгуен Зы (XVI в.). Чудесное, сказочно-фантастическое обычно вставлено в жизненную, нередко бытовую ситуацию. В основе большинства сюжетов Доан Тхи Дьем лежат любовные коллизии и переживания, она стремится показать свободное проявление человеческих чувств и сильные женские натуры, для которых нет ничего превыше любви. Если героиня новеллы «Достославная женщина из Анэпа» кончает с собой, узнав о смерти любимого мужа, отправившегося с посольством в далекий Пекин, то она делает это не потому, что так велит долг образцовой, по конфуцианским представлениям, жены, а потому, что ее сломило огромное, непоправимое горе. В другой новелле Доан Тхи Дьем, «Чудесная встреча в Битькэу», рассказывается о вполне земной любви небожительницы и юноши и об их семейных неурядицах.
Дух того времени — стремление к реформам — воплощает в себе героиня новеллы «Святой храм у залива», которая подает государю прошение, предлагая жестоко пресечь взяточничество, поборы и насилие, творимые чиновниками, вернуться к «старым порядкам». Но новеллы Доан Тхи Дьем примечательны не только своим содержанием. Интересно, например, что в них резко возрастает роль внесюжетных элементов — главным образом стихов, приобретающих там самостоятельное значение: рамки традиционного «рассказа о необычном» становились узкими.
Появляются новеллы аллегорического характера, наполненные социальными обобщениями, например «Спор дракона и тигра о превосходстве» неизвестного автора, в котором мудрец — даосский отшельник — осуждает тигра (символ жестокости и насилия), «размахивающего острыми когтями и обнажающего клыки, чтобы терзать ими людей». Сходные аллегории были известны в Китае еще ранее, а в Корее получили значительное распространение как раз в XVIII в.
То же столетие ознаменовалось возрастающим интересом к духу познания, к конкретному факту, к реальному явлению, событию. Как и в Корее, во Вьетнаме возникает ряд произведений публицистической и мемуарной литературы. Например, в сочинениях Ле Куй Дона немало очерков, в частности, о вьетнамском мастере, изготовлявшем часы и астрономические приборы по европейским образцам; в его же «Описании панорамы: достославной столицы» много говорится об искусстве столичных ремесленников.
Знаменитый вьетнамский медик и литератор Ле Хыу Чак оставил интересный памятник «Описание дел в достославной столице». В этой книге описываются главный город Вьетнама и встречи автора с разными людьми при княжеском дворе Чиней и вырисовывается образ самого врача — тонкого знатока литературы и поэта, умудренного жизнью человека, для которого нет ничего выше личной независимости. В молодые годы он был военачальником, но затем удалился в деревню, чтобы вкусить радость «безмятежного покоя». На самом же деле досуг Ленивого Старца (псевдоним Ле Хыу Чака) был заполнен кипучей деятельностью. В его стихах, помещенных в «Описании», звучит стремление трудиться на благо человека: «Что мне усталость, ночью и днем // доля моя — помогать людям.»
631
Ле Хыу Чак под разными предлогами отказывался от роли придворного: «Нет такого лекарства, которое излечивало бы вельмож и военачальников, ибо их души открыты нечистой силе», — иронизировал он.
Появление книги «Император Ле — объединитель страны», созданной Нго Тхи Ти и другими авторами из семейства Нго («Литературный кружок семьи Нго») в конце XVIII в. под влиянием китайского исторического романа-хроники, ознаменовало рождение нового жанра. Основой эпопеи, однако, послужили современные авторам события, связанные с восстанием тэйшонов, падением князей Чиней и династии Ле, тогда как китайские романы обычно черпали сюжеты из отдаленных времен.
При верноподданнической концепции создатели эпопеи все же стремились к объективности, поэтому образ руководителя тэйшонов Нгуен Хюэ, несмотря на отрицательное отношение к нему авторов, обрисован достаточно привлекательным. Еще сложнее воссоздан образ Нгуен Хыу Тиня. Сын богатого купца, он, одержимый честолюбием, рвется к вершинам власти и достигает их путем предательства. Человек большого ума, таланта и энергии, он тем не менее лишен моральных устоев. Другие герои изображены более однолинейно и традиционно, но привлекают своей цельностью. Так, авторы с благоговением рисуют Ли Чан Куана, удостоенного высшей ученой степени, который счел себя виновным в гибели своего повелителя — князя Чиня — и решил покончить с собой.
В начале XIX в. трудом нескольких вьетнамских католических священников была написана на ханване «Книга потаенного о заокеанской вере во Христа», наследующая отчасти традиции романа-хроники, которая повествовала о путешествии в Европу, в Ватикан, и выражала патриотические антиколониальные настроения.
Так называемые бессюжетные прозопоэтические жанры обогатились новыми произведениями на вьетнамском языке, многие из них носят ярко выраженный публицистический характер, а некоторые возникли в ходе народных восстаний. Стремлением к сближению со стихией народной речи характеризуется «Воззвание Ле Зюи Мата», написанное во время крестьянского восстания 1738—1769 гг. Многие строки «Воззвания», обличающего преступления правителей, представляют собой ряд образов, заимствованных из народных пословиц и поговорок: князья Чини «сначала будто дрянная лиана обвились вокруг ствола дерева, резвились, словно мышь, угодившая в большой кувшин с рисом». Авторы таких произведений (например, «Воззвания тэйшонов») явно рассчитывали на то, что они будут передаваться из уст в уста неграмотными крестьянами.
Хотя вьетнамская литература XVIII — начала XIX в. еще принадлежит к литературам Позднего Средневековья, в ней уже зарождались и все более усиливались тенденции, характерные для литературного периода перехода от Средневековья к Новому времени, возрастало рационалистическое стремление к конкретному художественному познанию мира в его разнообразии, обусловленное существенными сдвигами в общественном сознании Вьетнама, испытывавшего влияние китайской литературы и отчасти европейских точных наук и практических знаний. Расширяется тематика литературных произведений, резко обостряется социальная критика и возрастает в них роль элементов сатиры. Литература вновь и очень плодотворно обращается к своему первоистоку — народной поэзии, приобретает демократические черты.
Тибетская литература [XVIII в.]
631
РЕЛИГИОЗНО-ДИДАКТИЧЕСКАЯ
ЛИТЕРАТУРА
В XVIII в. ламаистская школа гелугпа (желтошапочная) продолжала укреплять свое господство в политике, экономике и культуре Тибета. Маньчжуры, захватившие Китай еще в середине XVII в., поддерживали гелугпа, стремясь при этом усилить вассальную зависимость Тибета. Гелугпа, умело используя покровительство маньчжурской династии Китая, стремилась распространить свое учение за границы Тибета.
В XVIII в. тибетская литература остается типично средневековой, тесно связанной с религиозно-дидактическими установками теократического государства, а идеологически полностью зависимой от школы гелугпа. Авторы по-прежнему воспринимают внутренний мир человека сквозь призму добрых и злых деяний, приближающих или отдаляющих его от спасения и достижения нирваны.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав