|
Читайте также: |
Скрипнули под давлением песчаной массы распорки, и наступила тишина, изредка нарушаемая похрипыванием сноркера, засасывающего с поверхности воздух.
— Попробуй включить приемник, — сказала Джессика.
— Без толку, — ответил он.
Нащупав около шеи трубку влагоуловителя, он втянул в рот теплую жидкость. При этом Поль подумал, что стал настоящим аракианцем — перешел на «восстановленную воду», выработанную из его собственных выделений. Она была пресной и безвкусной, но хорошо освежала горло.
Джессика услышала, что Поль пьет, и всей кожей почувствовала мягкий, облегающий влагоджари. Но она отогнала от себя мысль, что надо бы тоже утолить жажду. Принять эту мысль — значит смириться с Аракисом, смириться с ужасной необходимостью экономить все, что содержит хоть каплю влаги. Во влагоприемные карманы тента, прошелестев, стекли несколько капелек — в воздухе, который они выдыхали, тоже был водяной пар.
Если бы она могла снова заснуть!
Но в сегодняшнем дневном сне был эпизод, при воспоминании о котором она вздрогнула. Она сидит, склонившись над песчаной рекой, и видит написанное кем-то имя — «Герцог Лето Атрейдс». Слова расплываются в текучем песке, она пробует их восстановить, но не успевает она дописать последнюю букву, как первая опять исчезает...
Кажется, что песок никогда не остановится.
Сон переходит в рыдания — она плачет все громче и громче. Нет, это не ее рыдания — каким-то уголком сознания она понимает, что это скорее плач ребенка. И даже не ребенка — новорожденного младенца. Некая женщина, лица которой ее память не сохранила, медленно уходит прочь.
Моя мама, думает Джессика. Моя неизвестная мама. Бен-джессеритка, которая родила меня и отдала Сестрам, так ей было приказано. Была ли она рада избавиться от харконненского ребенка?
— Вот на что мы поставим — на пряности. Вот их уязвимое место! — сказал Поль.
Как он может сейчас думать о нападении? удивилась Джессика. Планета полна пряностей. Как они могут быть уязвимым местом?
Из своего угла она слышала, как возится в глубине палатки Поль, как он тащит вещмешок к выходу.
— На Каладане главным было наше господство на море и в воздухе, — отозвался Поль. — Здесь — господство в пустыне. Вольнаибы — вот в кого все упирается.
Голос доносился от входной диафрагмы. Бен-джессиритская выучка помогла ей заметить в его тоне обращенный к ней горький упрек.
Всю жизнь в нем возбуждали ненависть к Харконненам, думала она. А теперь оказалось, что он сам Харконнен... из-за меня. Как же мало он знает обо мне! Я была для герцога единственной женщиной. Все, что было для него дорого, стало дорогим и для меня. Его жизнь стала моей жизнью. Ради него я пренебрегла даже приказами Бен-Джессерита!
Под рукой Поля вспыхнула лампочка. Палатка осветилась зеленоватым светом. Поль на четвереньках подполз к выходу. Его влагоджари был отрегулирован для работы в открытой пустыне: лоб плотно закрыт капюшоном, во рту и ноздрях — фильтры. Только темные глаза оставались незащищенными — узкая полоска лица, которое на мгновение обернулось к ней.
— Подготовься к выходу, — указал Поль. Из-за фильтра его голос звучал глуховато.
Джессика натянула маску и начало подгонять капюшон, наблюдая, как Поль вскрывает выходной герметик.
Он разорвал диафрагму. Заскрипел песок, и прежде чем Поль успел включить статический уплотнитель, налипшие на стенку песчинки струйкой просыпались в палатку. В песчаной стене появилось отверстие, расширявшееся по мере того, как уплотнитель раздвигал песок в стороны. Поль скользнул в отверстие, и она услышала, как он протискивается наверх.
Интересно, что нас там ждет, размышляла Джессика. Харконненские солдаты и сардукары — эта опасность нам известна. А другие опасности, о которых мы даже не подозреваем?
Она подумала об уплотнителе и о других странных приспособлениях, оказавшихся в вещмешке. Каждое из них представилось ей теперь знаком этих неведомых опасностей.
Она почувствовала, как горячий воздух, проникший снаружи, с раскаленной песчаной поверхности, коснулся ее незащищенных респиратором щек.
— Подай мне мешок, — негромко сказал Поль. В его голосе слышалась тревога.
Она послушно потянулась к мешку и подтащила его за лямки квыходу, слушая, как булькает вода во флягах-литровках. Потом выпрямилась и увидела на фоне звезд лицо Поля.
— Есть, — Поль нагнулся и вытянул мешок на поверхность.
Теперь она видела только черное, все в звездах, круглое пятно. Звезды были нацелены на нее, словно светящиеся острия копий. Вдруг черный круг прочертили яркие полосы — поток метеоритов. Небо сразу сделалось похожим на тигровую шкуру. Она решила, что это дурное предзнаменование, ей казалось, будто они прожигают ее насквозь, оставляя в теле дымящиеся раны. Джессика содрогнулась при мысли о том, что за их головы уже назначено вознаграждение.
— Скорее, — торопил ее Поль. — Я сейчас начну демонтировать влаготент.
Песчаный дождик посыпался на ее левую руку. Интересно, сколько нужно песка, чтобы рука сломалась, мелькнуло у нее в голове.
— Тебе помочь?
— Не надо.
Джессика смочила слюной пересохшее горло и скользнула в отверстие. Сжатый статическим зарядом песок заскрипел под руками. Поль нагнулся и подал ей руку. Она встала рядом с ним на ровном песке освещенной звездами пустыни и огляделась вокруг. Песок заполнил низину почти до краев, черные отвесные склоны плато казались теперь пологими. Она напрягла свое натренированное внимание, обшаривая и ощупывая взглядом горизонт.
Возня каких-то мелких зверюшек.
Птицы.
Обвал песчаного козырька и слабый писк засыпанного тушканчика.
Поль демонтировал влаготент и вытянул его через отверстие наружу.
В обманчивом свете звезд казалось, что каждая тень таит опасность. Джессика вгляделась в темноту.
Темнота пробуждает первобытные воспоминания, думала она. Ты слышишь, как заливаются псы, как кричит охотник, науськивающий их на твоих далеких предков, таких далеких, что об этом помнят только самые примитивные клетки твоего тела. В темноте видят уши. Видят ноздри.
Подошел Поль.
— Дункан сказал, что если он попадется, то сможет продержаться только... примерно до этого времени.
Он взвалил на спину вещмешок, направился к скалам и вскарабкался на уступ, чтобы осмотреть расстилавшуюся перед ним пустыню.
Джессика машинально последовала за ним, мысленно отметив, что теперь будет жить интересами своего сына.
Отныне скорбь моя сделалась тяжелее, чем все пески мира. Мир для меня опустел, в нем не осталось ничего, кроме единственного, самого древнего желания — прожить завтрашний день. Теперь я живу только ради юного герцога и его сестры, которая еще не появилась на свет.
Она полезла на скалу, где стоял Поль, чувствуя, как проседает под ногами песок.
Поль смотрел в сторону северного склона плато, изучая дальние утесы.
Контур далекой скалы походил в свете звезд на старинный крейсер или линкор. Вытянутые обводы поднимались на невидимой волне, чуть выше угадывалась параболическая антенна, наклоненные немного назад трубы и широкая корма.
Чуть выше черного силуэта взорвалось оранжевое пламя, а снизу, по направлению к вспышке, темноту прорезал лиловый сверкающий луч.
А вот еще один лиловый луч!
И еще одна оранжевая вспышка!
Зрелище было завораживающим, оно напоминало старинное морское сражение с трассирующими пулями и снарядами.
— Огненный столб, — прошептал Поль.
Над дальними скалами, словно чьи-то глаза, загорелись красные кольца. Лиловые лучи пропарывали небо вдоль и поперек.
— Лазерные орудия и реактивные гранаты, — сказала Джессика.
Слева от них поднялась над горизонтом пыльно-красная первая луна, и вдалеке они увидели удаляющуюся бурю— песчаные смерчи, змеясь, убегали в глубь пустыни.
— Уверен, что это харконненские махолеты. Охотятся за нами, — отозвался Поль. — Они выжигают все так, словно... словно делают дезинфекцию... словно хотят уничтожить клопиное гнездо.
— Вернее, гнездо Атрейдсов, — поправила Джессика.
— Нужно поискать укрытие. Мы пойдем на юг и попытаемся спрятаться среди скал. Если они настигнут нас на открытом месте... — он отвернулся и подтянул лямки. — Они уничтожают все, что движется.
Он ступил на карниз и в то же мгновение услышал низкое гудение заходящей на посадку воздушной машины и увидел темные силуэты махолетов над своей головой.
Отец однажды сказал мне, что отношение к истине — это пробный камень, по которому можно судить почти обо всех моральных качествах человека. «Нечто не появляется из ничего», — сказал он. Эта мысль покажется вам очень глубокой, если только вы понимаете, сколь условно само понятие «истина».
Принцесса Ирулан, «Беседы с Муад-Дибом».
— Я всегда гордился способностью видеть во всех вещах то, чем они в действительности являются, — говорил Суфир Хайват. — Проклятое свойство ментата — без конца анализировать данные.
В предрассветном сумраке его по-стариковски сморщенное лицо казалось умиротворенным. Малиновые от сока сафо губы вытянулись в тонкую линию, от которой по обеим сторонам рта разбегались морщинки.
Перед ним сидел, скрестив ноги, человек, закутанный в длинную накидку. Он сидел молча, и казалось, что его ничуть не интересовали слова Хайвата.
Оба пристроились под козырьком скалы, нависавшей над большой широкой низиной. Рассвет уже тронул розовым цветом вершины зубчатых скал. Под козырьком было холодно — сухой и пронизывающий холод остался здесь с ночи. Несколько часов назад подул было теплый ветер, но ненадолго. Хайват слышал, как трясутся от озноба его люди — жалкая горстка, оставшаяся от всего подразделения.
Сидевший напротив Хайвата был вольнаибом. Он пришел в низину с первыми, еще обманчивыми проблесками рассвета. Он приближался быстро, но казался почти неподвижным, словно скользил над песком, то появляясь, то исчезая за дюнами.
Вольнаиб опустил руку на полоску песка между ними и начертил пальцем рисунок: нечто вроде чаши, из которой торчит стрела.
— У Харконненов много патрулей, — сказал он, подняв палец и указав им на скалы, с которых спустился Хайват со своими людьми.
Хайват кивнул: Много патрулей. Да.
Он все еще не понимал, чего хочет вольнаиб, и это его беспокоило. Ему, ментату, полагалось знать причины любых поступков.
Прошедшая ночь была самой тяжкой в жизни Хайвата. Когда начали поступать первые сообщения о высадке Харконненов, он находился в Симпо — деревушке с небольшим гарнизоном, закрывавшей подступы к бывшей столице — Картагу. Сначала он подумал: Обычная вылазка. Харконнены прощупывают почву.
Но вот посыпались новые донесения — одно за другим.
Два легиона приземлились в Картаге.
Пять легионов — пятьдесят бригад! — ударили по основным силам герцога в Аракине.
Легион в Арсанте.
Два крупных десанта в районе Расколотой Скалы.
Потом донесения стали более подробными: среди нападавших замечены императорские сардукары, около двух легионов. Стало ясно, что врагу было точно известно, куда и какие силы направлять. Точно! Шпионаж налицо.
Ярость Хайвата нарастала. Наконец он почувствовал, что это может отразиться на его способностях ментата. Мысль о масштабах нападения вызывала в его мозгу чисто физическую боль.
Теперь, спрятавшись под одинокой скалой в пустыне, он сидел, кивал собственным мыслям, оправлял и разглаживал рваный мундир, словно пытаясь стряхнуть с него холодные тени.
Масштабы нападения!
Он всегда полагал, что противник заплатит Гильдии за какой-нибудь попутный транспорт и сделает несколько пробных вылазок. Это была бы одна из стандартных комбинаций, которые разыгрываются в войнах между Домами, На Аракис постоянно приземлялись грузовые ракеты и забирали принадлежавшие Атрейдсам пряности. Хайват принял все меры предосторожности против набегов с подобных лжепряновозов. Он ожидал, что противник высадит самое большее десять бригад.
Но по последним сведениям на Аракис приземлилось не менее двух сотен кораблей. Причем не только обычный транспорт, но и фрегаты, крейсеры, броненосцы, заградители...
Больше ста бригад — десять легионов!
Чтобы оплатить такую операцию, потребуется весь доход с Аракиса за пятьдесят лет.
А может, за шестьдесят.
Никогда не думал, что барон готов пойти на такие расходы!
Я подвел герцога!
Кроме того, следовало еще расквитаться с предателем.
Я постараюсь дожить до того дня, когда сумею добраться до нее, Я собственноручно придушу эту бен-джессеритскую ведьму, где бы она ни находилась! У него не было никаких сомнений в том, кто их предал — леди Джессика. Она по всем статьям подходила на роль предателя.
— Ваш человек Джерни Халлек с частью своих людей находится у наших друзей-контрабандистов, — сказал вольнаиб.
— Хорошо.
Значит, Джерни удалось вырваться. А скольким придется остаться на этой чертовой планете навсегда?!
Хайват оглянулся на своих людей. Еще этим вечером у него было триста человек — самых отборных. Из них осталось не более двадцати, причем половина ранены; Большинство сейчас спали: кто стоя, кто прислонившись к скале, кто растянувшись на песке. Свой последний махолет, который уже не мог летать и с трудом катился по песку, они использовали для перевозки раненых. Перед рассветом он сломался окончательно. Они разрезали его бластерами на части и спрятали. Потом спустились в низину, чтобы затаиться в укромном месте под скалой.
Хайват очень смутно представлял, где они находятся — где-то километрах в двухстах от Аракина. Караванные пути, соединяющие сичи вольнаибов с Большим Щитом, должны быть к югу от них.
Вольнаиб откинул капюшон и стянул с головы когуль своего влагоджари, открыв светло-рыжие волосы и такого же цвета бороду. У него было узкое лицо с высоким лбом. Волосы гладко зачесаны назад. Как у всех, кто употребляет много пряностей, синие глаза без белков, в которых невозможно ничего прочесть. Борода и усы с одной стороны рта примяты от постоянного давления трубки, идущей от носовых фильтров.
Вольнаиб вынул фильтры и подрегулировал их. Потом потер шрам на правой щеке.
— Если вы пойдете этой ночью через низину, — наконец сказал он, —пользоваться силовыми щитами нельзя. Дальше в гряде есть пролом, — он повернулся и показал на юг, — а потом — открытые пески до самого эрга. Щиты привлекут... — он замешкался, — червя. Они сюда не часто заползают, но щиты их всегда привлекают.
Он сказал «червя», подумал Хайват, а хотел сказать что-то другое. Что? И чего ему от нас надо?
Хайват вздохнул.
Он не мог припомнить, чтобы когда-либо так уставал. Мышцы ослабли настолько, что никакие возбуждающие таблетки больше не помогали.
Проклятые сардукары!
Как обвинение самому себе снова возвращалась мысль о солдатах-фанатиках и об императорской измене, которую они олицетворяли. Будучи ментатом, он уже обработал всю имеющуюся у него информацию и понимал, сколь мало у него шансов предъявить обвинение в этой измене на Совете Ассамблеи, единственном месте, где могла быть восстановлена справедливость.
— Хотел бы ты добраться до контрабандистов? — спросил вольнаиб.
— А это возможно?
— Путь будет трудным.
«Вольнаибы не любят говорить «нет», сказал однажды Айдахо.
— Ты так и не сказал мне, помогут ли ваши люди моим раненым? — заметил Хайват.
— Твои люди ранены.
Каждый раз все тот же проклятый ответ!
— Мы знаем, что они ранены, — огрызнулся ментат. — Но кому какое...
— Не горячись, — спокойно оборвал его вольнаиб. — А что скажут сами раненые? Неужели среди них нет ни единого человека, кого бы волновала вода его рода?
— При чем здесь вода? Мы говорили совсем о дру...
— Я все понимаю. Тебе трудно решиться — они твои друзья, твои соплеменники. А сколько у вас воды?
— Не слишком много.
Вольнаиб показал пальцем на дыру в мундире Хай-вата, сквозь которую виднелось голое тело.
— Вы далеко от своего сича. У вас нет влагоджари. Вам нужно очень серьезно решить вопрос воды.
— Чем мы можем заплатить вам за помощь?
Вольнаиб пожал плечами:
— У вас нет воды. — Он посмотрел на людей за спиной Хайвата. — Сколькими ранеными могли бы вы пожертвовать?
Хайват замолчал, в упор уставясь на незнакомца. Он видел, что они разговаривают на разных языках: слова, ответы и вопросы скользили мимо, не цепляясь друг за друга, как это бывает в нормальном разговоре.
— Я — Суфир Хайват, — снова начал он. — Я имею право говорить от имени моего герцога. Я имею право гарантировать тебе вознаграждение за помощь. Мне нужно не очень много — только всего лишь обеспечить безопасность моих людей на то время, пока мы будем мстить за предательство. Предательница считает, что она в безопасности.
— Ты хочешь, чтобы в вендетте мы были на твоей стороне?
— С вендеттой я разберусь сам. Я хочу освободиться от ответственности за раненых, пока я буду ею заниматься.
— Как ты можешь отвечать за раненых? — ухмыльнулся вольнаиб. — Они сами за себя отвечают. А мы, Суфир Хайват, обсуждаем вопрос воды. Мне кажется, ты хочешь, чтобы я заставил тебя принять решение.
Он положил руку на рукоять ятагана, спрятанного под накидкой.
Хайват сразу напрягся: Измена?
— Чего ты боишься? — снова спросил вольнаиб.
Эти люди сбивают с толку своей прямотой! Хайват осторожно заговорил:
— За мою голову объявлено вознаграждение...
— А-а-а... — вольнаиб убрал руку с рукояти. — Ты считаешь нас продажными, как константинопольские купцы? Ты плохо нас знаешь. У Харконненов не хватит воды, чтобы купить у нас даже новорожденного ребенка.
Однако у них нашлось чем заплатить Гильдии больше чем за две тысячи боевых кораблей, подумал Хайват и поежился, представив себе, сколько это может стоить.
— Харконнены — наши общие враги. Разве не следует нам вместе делить все тяготы войны?
— Мы и так делим, — ответил вольнаиб. — Я видел, как ты сражался с Харконненами. Ты умеешь сражаться. Возможно, придет время, когда твое умение нам пригодится.
— Если тебе нужна моя помощь, только скажи.
— Поживем — увидим. Харконненских молодчиков везде хватает. Но ты до сих пор не решил вопроса с водой и не дал своим раненым права решать его.
Нужно быть очень начеку, подумал Хайват. Между нами определенно существует какое-то недопонимание.
Вслух он сказал:
— Ты хочешь научить меня жить по-аракиански!
— Ты рассуждаешь как чужеземец, — в голосе вольнаиба прозвучала насмешка. Он указал рукой в сторону скалы, на северо-запад. — Мы наблюдали за вами, когда вы пересекали пески этой ночью, — он опустил руку. — Ты вел своих людей по пологим склонам дюн. Это плохо. У вас нет влагоджари, нет воды. Долго вы не протянете.
— Непросто жить по-аракиански, — ответил Хайват.
— Верно. Но мы тоже умеем убивать Харконненов.
— А что вы делаете со своими ранеными? — напрямую спросил Суфир.
— Разве сам человек не знает, когда ему стоит спасать жизнь, а когда — нет? — спросил вольнаиб. — Твои раненые знают, что у тебя нет воды, — он склонил голову набок и снова посмотрел на Хайвата. — Всем ясно, что пришло время решать вопрос воды. И раненые, и остальные обязаны подумать о будущем своего рода.
О будущем рода, подумал Хайват. Рода Атрейдсов. Пожалуй, в этом есть смысл. Он заставил себя сосредоточиться на вопросе, которого до сих пор избегал.
— У вас есть сведения о судьбе герцога и его сына?
Ничего невозможно прочитать в этих синих глазах, уставившихся на Хайвата в упор!
— Сведения?
— Ну, что с ними случилось?
— С каждым человеком случается в конце концов одно и то же. С твоим герцогом, насколько нам известно, больше ничего случиться не может. А Лизан аль-Гаиб, его сын, в руках Лита. Лит еще не сказал своего слова.
Так я и знал. Можно было и не спрашивать.
Он обернулся и поглядел на своих солдат. Они уже проснулись и теперь прислушивались к их разговору. Они смотрели в глубь песков, и по выражению их лиц было понятно, что все думают об одном и том же: Каладана им больше не увидеть, и Аракис тоже никогда не станет их домом — он потерян навсегда.
Хайват снова обернулся к вольнаибу.
— А что слышно о Дункане Айдахо?
— Он был в Большом Сиче герцога, когда отключили щиты. Это все, что я о нем знаю.
Она отключила генераторы и впустила Харконненов. Я оказался тем человеком, который сидел спиной к двери! Но как она могла решиться на такое? Ведь это погубит ее собственного сына! Хотя... кто знает, о чем думают бен-джессеритские ведьмы... если только это называется «думать».
Он попытался смочить слюной пересохшее горло.
— Когда ты смог бы узнать, что случилось с мальчиком?
— На Аракисе столько всего происходит... — вольнаиб пожал плечами. — Обо всем не узнаешь,
— Но у вас есть какие-то способы выяснить?
— Возможно, — вольнаиб снова потер свой шрам. — Скажи мне, Суфир Хайват, тебе ничего не известно об оружии, из которого стреляли Харконнены?
Артиллерия! горько усмехнулся Хайват. Кто бы мог подумать, что в век силовых щитов они воспользуются обычными пушками?
— Ты имеешь в виду артиллерию? Они обстреляли горы из артиллерийских орудий и заперли наших солдат в пещерах, — сказал он. — Я теоретически представляю, как они действуют.
— Любой человек, отступивший в пещеру, из которой только один выход, сам обрек себя на гибель, — сказал вольнаиб.
— Почему ты спрашиваешь об их оружии?
— Это нужно Литу.
Может, он из-за этого сюда и пришел? подумал Хайват и спросил:
— Ты пришел сюда специально, чтобы разузнать о больших пушках?
— Лит хотел бы посмотреть на одну из них.
— Взяли бы и отбили у Харконненов, — усмехнулся Хайват.
— Угу, — кивнул вольнаиб. — Мы отбили. И спрятали, чтобы Стилгар мог ее изучить и доложить Литу, если Лит пожелает осмотреть сам. Но я сомневаюсь, что он захочет попусту тратить время: очень неудачная конструкция, не для Аракиса.
— Вы... отбили орудие?
— Да, драка была что надо. Мы потеряли только двоих, зато выпустили воду больше чем из сотни их людей.
Каждое орудие охранялось сардукарами. А это придурковатое дитя пустыни запросто говорит, будто они потеряли двоих против сардукаров!
— Мы бы обошлись без потерь, если бы не те, другие, что были за Харконненов. Некоторые из них умеют неплохо сражаться.
Один из хайватовских парней вышел вперед, поглядел сверху вниз на сидящего перед ним вольнаиба и спросил:
— Ты о ком говоришь? О сардукарах?
— Он говорит о сардукарах, — ответил за него Хайват.
— Сардукары?! — по тону вольнаиба чувствовалось, что он очень доволен. — А, так вот кто это такие! Ночка и в самом деле была славная. Сардукары. А какой легион?
— Понятия не... нет, не знаю.
— Сардукары... — задумчиво повторил вольнаиб. — Но на них была форма Харконненов. Разве это не странно?
— Император не хочет, чтобы его выступление против Великого Дома получило огласку.
— Но ведь ты знаешь, что они сардукары?
— Кто я такой? — горько усмехнулся Хайват.
— Ты — Суфир Хайват, — с простодушной прямотой ответил его собеседник. — Ладно, со временем разберемся, в чем тут дело. Люди Лита допросят тех троих, что мы взяли в плен...
Лейтенант из хайватовского подразделения прервал его. Медленно, словно не доверяя собственным словам, он спросил:
— Вы взяли в плен сардукаров?
— Только трех. Они отлично сражались.
Если бы у нас было время завязать прочные отношения с вольнаибами, думал Суфир Хайват. Ему вдруг захотелось завыть от отчаяния. Если бы мы их подучили и дали оружие. Великая Матерь, какие солдаты могли бы из них получиться!
— Тебя еще что-то смущает? Может, ты беспокоишься за Лизан аль-Гаиба? — спросил вольнаиб. — Если он на самом деле Лизан аль-Гаиб, то ничто не может ему повредить. Не ломай попусту голову, время покажет.
— Я — слуга... Лизан аль-Гаиба, — ответил Хайват, — и должен знать, где он и что с ним. Я отвечаю за него головой.
— Ты отвечаешь за его воду?
Хайват обернулся на лейтенанта, который по-прежнему не сводил с вольнаиба глаз, и снова обратился к сидящему на песке человеку:
— Да. За его воду.
— Ты хочешь вернуться в Аракин, туда, где его вода?
— Я хочу вернуться в... туда, где его вода.
— Почему же ты сразу мне не сказал, что речь идет о воде?— вольнаиб встал и плотно вставил в ноздри фильтры.
Хайват кивнул лейтенанту — звать сюда остальных. Тот, сутулясь от усталости, отошел. Хайват услышал, как солдаты начали тихонько переговариваться между собой.
— Всегда можно найти выход, если речь идет о воде, — произнес вольнаиб.
Хайват услышал, как за его спиной кто-то выругался.
— Суфир! Только что умер Акий! — крикнул лейтенант.
Вольнаиб сжал кулак и поднес его к своему уху:
— Узы воды! Это знак свыше, здесь неподалеку место принятия воды. Ну что, я зову своих людей?
К Хайвату подошел лейтенант:
— Суфир, кое у кого из наших в Аракине остались жены. Ребята... ну, ты сам понимаешь, о чем они могут думать в такое время.
Вольнаиб продолжал держать кулак возле уха:
— Так значит, узы воды, Суфир Хайват?
Мозг Хайвата готов был взорваться от напряжения. Он начинал понимать, куда клонит загадочный гость. Но не взбунтуются ли его ребята, когда разберутся, в чем дело?
— Узы воды, — подтвердил Суфир.
— Пусть наш род и ваш род соединятся в один, — сказал вольнаиб и опустил кулак.
Тут же, словно по сигналу, четыре человека выскользнули из-за скалы и спустились к ним. Они забрались под козырек, завернули умершего в принесенную с собой бурку, подняли на плечи и с мертвецом на плечах побежали направо, вдоль отвесной стены. Замелькали подошвы, из-под которых поднимались маленькие облачка пыли.
Все произошло так быстро, что усталые солдаты не успели ничего сообразить. Вольнаибы уносили их товарища на плечах, сверток болтался из стороны в сторону. Мгновение — и они скрылись за поворотом.
— Что они собираются делать с Акием? Он был... — заорал один из солдат.
— Они взяли его, чтобы... похоронить, — запнулся Хайват.
— Вольнаибы не хоронят своих мертвецов, — взвился спрашивавший. — Нечего пудрить нам мозги, Суфир. Мы знаем, что они с ними делают. Акий — наш...
— Всем известно, что человек, который умер за Лизан аль-Гаиба, идет прямо в рай, — вмешался вольнаиб. — Если вы служите Лизан аль-Гаибу, как говорите, к чему погребальный плач? Любой, кто умрет за него, навсегда останется жить в памяти соплеменников.
Но солдаты уже разбушевались. Лица их помрачнели. Один потянулся за бластером и уже хотел было достать его из кобуры.
— А ну, не двигаться! — рявкнул Хайват. Усилием воли он поборол болезненную усталость, сковавшую мышцы. — Эти люди отнесутся к нашему погибшему товарищу с надлежащим уважением. Обычаи могут быть разными, но суть их остается одна.
— Они собираются выжать Акия, как лимон, чтобы заполучить его воду, — прошипел человек с бластером.
— Твои люди желают присутствовать при церемонии? — спросил вольнаиб.
Он даже не понимает, в чем дело, подумал Хайват. Наивность вольнаиба просто пугала его.
— Они хотят, чтобы их другу были оказаны все почести.
— К нему отнесутся с таким же почтением, как к любому из наших соплеменников. Узы воды священны. Мы чтим закон: плоть человека принадлежит ему самому, а вода — его роду.
Хайват быстро заговорил, видя, что парень с бластером сделал еще один шаг:
— Теперь вы поможете нашим раненым?
— Зачем задавать пустые вопросы, когда мы уже связаны священными узами? Мы сделаем для вас все, что сделали бы для себя. Прежде всего мы позаботимся, чтобы вы были одеты как следует и получили все необходимое.
Солдат с бластером смутился:
— Мы что, покупаем их помощь за... воду Акия?
— Не покупаем, — ответил Хайват. — Мы соединяемся с ними.
— Обычаи могут быть разными, — прошептал кто-то за его спиной.
Хайват почувствовал, что можно расслабиться.
— И они помогут нам добраться до Аракина?
— Мы будем вместе убивать Харконненов, — сказал вольнаиб и улыбнулся, — и сардукаров.
Он слегка отступил от Хайвата, приложил к ушам сложенные чашечкой ладони, отклонил голову назад и прислушался. Потом опустил руки и сказал:
— Что-то приближается по воздуху. Спрячьтесь сюда под скалу и стойте тихо.
Хайват подал знак. Солдаты молча повиновались.
Вольнаиб положил руку на плечо Хайвата и подтолкнул его к остальным.
— Мы еще будем сражаться, когда придет время, — сказал он, вытащил из-под накидки маленькую клетку и достал оттуда странное существо. Присмотревшись повнимательнее, Хайват узнал крохотную летучую мышь. Она завертела головкой, и Хайват увидел ее глаза — сплошной синий цвет.
Вольнаиб погладил мышь, успокаивая ее, и забормотал что-то ласковое. Потом наклонился к ней и уронил с языка капельку слюны прямо в раскрытый рот висевшего вверх ногами зверька. Мышь расправила крылья, но не улетела. Вольнаиб достал тоненькую трубочку, поднес ее к голове мыши и прошептал в трубочку несколько слов. Наконец поднял руку высоко вверх и подкинул мышь в воздух.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав