|
Читайте также: |
— Где бы это ни случилось, Колин надолго это запомнил.
— И никогда раньше не упоминал.
— Когда я был маленьким, то видел, как банда мальчишек мучает раненого пса. Тогда я узнал о природе человека больше, чем за всю остальную жизнь.
Начались уроки. Руперт учил Умника и Зебедея математике — помимо таблицы умножения, их познания по этому предмету равнялись нулю, сказал он, однако мальчишки так быстро все схватывают, что сумеют нагнать школьную программу. Фрэнсис выяснила, что читают оба превосходно и при этом запоминают текст целыми кусками. Они цитировали наизусть «Маугли» и Энид Блайтон, «Скотный двор» и Харди, но о Шекспире даже не слышали. Этот недостаток Фрэнсис готова была устранить, тем более что мальчики уже приступили к освоению книжных полок в гостиной. Колин предложил вести занятия по истории и географии. Маленький атлас Сильвии сослужил хорошую службу: знания Умника и Зебедея о мире были широки, хоть и не глубоки. Что касается истории, то они изучали ее по книге отца Макгвайра «Папы римские эпохи Ренессанса» и мало что знали сверх этого трактата. Софи водила мальчиков в театр. А Уильям, без просьб с чьей-либо стороны, стал учить юных цимлийцев по своим старым учебникам — и эти уроки оказались для них самыми полезными.
Уильям говорил, что их усердие приводит его в замешательство: он сам был очень ответственным учеником, но по сравнению с ними…
— Можно подумать, что для них уроки — вопрос жизни и смерти. — И добавил, совершив для себя открытие: — Наверное, для них это и есть вопрос жизни и смерти. Допустим, я всегда могу бросить учебу и стать…
— Кем? — спросили взрослые, ухватившись за нечаянную возможность подглядеть, что происходит в его голове.
— Садовником. Я бы хотел работать в ботаническом саду. Или, как Торо, жить возле озера и писать о Природе.
Сильвия умерла, не оставив завещания, и поэтому, сказали юристы, все деньги должны перейти к ее матери как ближайшей родственнице. А это были приличные деньги, которых хватило бы на обучение обоих мальчиков. На помощь призвали Эндрю, всегда умевшего ладить с Филлидой, и он в один из своих визитов в Лондон зашел к ней. Разговор между ними продлился недолго.
— Сильвия хотела бы, чтобы ее состояние пошло на оплату образования двух мальчиков из Африки, которых она практически усыновила.
— А, да, негритята, слышала о них.
— Я пришел к вам с просьбой отказаться от наследства в пользу мальчиков, поскольку мы все уверены, что именно так распорядилась бы деньгами сама Сильвия.
— Что-то не припомню, чтобы она говорила мне о них.
— Но, Филлида, вы же не виделись с дочерью столько лет!
Она мотнула головой с торжествующей и чуть удивленной улыбкой. Она словно аплодировала превратностям капризной Судьбы — как человек, выигравший в лотерею.
— Находка принадлежит нашедшему, — повторила она детскую присказку. — И вообще, мне тоже кое-что причитается за все мои труды.
Состоялся семейный совет.
Руперт, занимающий довольно высокую должность в газете и получающий соответствующую зарплату, знал, что, даже закончив оплачивать образование Маргарет (за Уильяма платила Фрэнсис), он будет содержать Мэриел.
Интеллектуальные романы Колина, которые Роуз Тримбл описывала как «элитарные книги для свергнутых классов», не могли обеспечить дохода сверх покрытия нужд на воспитание ребенка и содержание Софи (она часто была не занята в спектаклях). На себя он тратил так мало, что эти расходы можно было не принимать в расчет.
Фрэнсис в который уже раз оказалась в знакомой ситуации. Ей предложили стать соуправляющей небольшого экспериментального театра — осуществилось бы ее сокровенное желание, но денежная составляющая в этом случае была бы символической. А вот ее авторитетные, серьезные книги закупались всеми библиотеками страны и приносили хороший доход. Значит, ей придется сказать театру нет и продолжить писать книги. Она пообещала, что возьмет на себя Умника, а Эндрю согласился платить за Зебедея.
Вообще-то Эндрю планировал завести семью, но зарабатывал он столько, что хватило бы и на обучение Зебедея. Тем более что пока семейное счастье не складывалось. Брак с Моной разваливался, не просуществовав и года, и беременность супруги не стала препятствием для развода. Последуют годы судебных разбирательств, но когда Эндрю все же удастся вырвать на день или два ребенка из рук ревнивой матери, то в большинстве случаев девочка будет проводить время с Селией, деля с ней няню и внимание Колина. Колин, как часто причитала Софи, оказался образцовым отцом, тогда как она сама была негодной матерью. («Ну и ладно, — щебетала Селия, когда Софи заводила об этом речь, — ты такая миленькая-красивенькая мамочка, что нам все равно».) Где же все разместятся?
Умник получит бывшую комнату Эндрю, Зебедей — комнату Колина. Колин станет работать в гостиной. Уильям останется к комнате на этаже Фрэнсис и Руперта. Няне предоставят бывшую комнату Сильвии.
А цокольная квартира? В ней ведь тоже кое-кто живет. В ней живет Джонни.
Однажды Фрэнсис шагала к остановке, и вдруг у нее за спиной раздались торопливые шаги и кто-то окликнул ее:
— Фрэнсис! Фрэнсис Леннокс!
Она обернулась и увидела женщину, которая так торопилась догнать ее, что с головы незнакомки сбился шарф и ветер трепал седые волосы. Фрэнсис не узнала ее… хотя… Да, кажется, это товарищ Джинни, из давно забытого прошлого.
— Ой, я не была уверена, — тараторила тем временем Джинни, — но да, это вы, что ж, мы все стареем, ничего не поделаешь, ой, батюшки, я просто не могла пройти мимо… Дело в том, что ваш муж… понимаете, я так беспокоюсь за него.
— Я видела его пять минут назад, он был в полном порядке.
— Ой, батюшки, вот ведь какая я глупая, я имела в виду Джонни, товарища Джонни. Если бы вы только знали, что вы оба значили для меня, когда я была молода, вы были таким примером, вдохновляли нас, товарищ Джонни и товарищ Фрэнсис…
— Извините, но мне…
— Надеюсь, я ничем вас не обидела.
— Просто скажите, в чем дело?
— Он так постарел, бедняга, так постарел…
— Мы с ним ровесники.
— Да, но одни люди переносят годы лучше, чем другие. Я только хотела, чтобы вы знали, — закончила Джинни и заторопилась прочь, помахав на прощание рукой испуганно и одновременно злобно.
Фрэнсис рассказала о встрече Колину, который сказал, что отец может хоть провалиться в тартарары, его это не касается. А Фрэнсис заявила, что ни за что на свете не станет склеивать разбитую Джонни чашку. Таким образом, миссия выпала на долю Эндрю, который как раз заехал в Лондон на полдня по пути из Рима куда-то еще. Он нашел Джонни в приятной комнате в доме достойнейшей женщины (так отозвался о ней Эндрю) в пригороде Лондона. Товарищ Джонни превратился в хилого старика с завитками седых волос вокруг блестящей лысины, пафосного и в то же время жалкого. Приходу Эндрю он обрадовался, но показывать этого не желал.
— Садись, — пригласил он. — Возможно, сестра Мег угостит нас чаем.
Но Эндрю остался стоять и сказал:
— Я пришел потому, что, как нам стало известно, у тебя настали нелегкие времена.
— А у тебя, говорят, дела идут прекрасно.
— Рад подтвердить, что твоя информация верна.
Немногие люди сочтут положение Джонни таким уж тяжелым, но нельзя забывать, что две трети жизни он провел в пятизвездочных отелях братских Советского Союза, Польши, Китая, Чехословакии, Югославии; он побывал везде — в Чили, в Анголе и на Кубе, где только ни проводились конференции товарищей. Весь мир был его бочонком устриц, его горшочком меда, его вечно открытой банкой белужьей икры, и вдруг Джонни оказался в комнате — в удобной комнате, но всего в одной, — и в его распоряжении была только пенсия по старости.
— Конечно, льготный проездной очень помогает.
— Наконец-то ты влился в ряды пролетариата, — заметил Эндрю, снисходительно улыбаясь с высоты своего благосостояния.
— И еще я слышал, что ты женился. Это хорошо, а то я уж начал бояться за твою ориентацию.
— В наши дни ни в ком нельзя быть уверенным. Но оставим мои дела, вернемся к тебе. Нам кажется, что ты не будешь возражать, если мы предложим тебе квартиру в цоколе.
— Весь дом принадлежит мне, так что не надо представлять дело так, будто делаешь мне одолжение.
На самом деле Джонни был доволен: ему предлагались целых две хорошие комнаты и при этом никаких расходов.
Колин помог отцу разложить вещи и предупредил, что пусть Джонни не ожидает, будто Фрэнсис будет обслуживать его.
— Когда это она обслуживала меня? Хозяйка из нее всегда была никудышная.
Надо признать, что Джонни не обременил семью своими нуждами. К нему постоянно шли почитатели с дарами и цветами — как к алтарю. Джонни находился в процессе превращения в святого человека, последователя какого-то древнего индуса. От него нередко можно было услышать: «Да, в молодости я, было дело, заигрывал с красными». Он сидел на кровати со скрещенными ногами, и его давнишний жест — вытянутые вперед руки ладонями вверх — прекрасно подошел к его новому имиджу. Джонни обзавелся учениками, преподавал медитацию и четверичный священный путь. В качестве платы ученики убирали его комнаты и готовили учителю еду, в которой основным ингредиентом была чечевица.
Но этот его новый образ можно рассматривать всего лишь как несколько подправленную роль в старой пьесе, где товарищей заменили сестры и братья. Тем более что старый образ не исчез навсегда, он всплывал на поверхность, когда к Джонни заглядывали его бывшие приятели — повспоминать о прошлом, словно грандиозного провала Советского Союза никогда не было, словно Империя все еще маршировала вперед. Состарившиеся мужчины и женщины, чьи жизни были освещены великой мечтой, сидели, говорили и пили вино, и эти собрания почти ничем не отличались от былых воинственных вечеров за одним лишь исключением: теперь они не курили, тогда как раньше из-за сигаретного дыма почти не видно было их лиц.
Перед тем как разойтись гостям, Джонни понижал голос, поднимал бокал и произносил тост:
— За Него!
И с нежным обожанием они пили за, вероятно, жесточайшего убийцу в истории человечества.
Говорят, что после смерти Наполеона на протяжении десятилетий старые солдаты собирались в тавернах и кабаках и тайком поднимали стаканы за Другого. Это были остатки Великой Армии (чьи героические подвиги не привели ни к чему, если не считать уничтожения почти целого поколения мужчин), калеки, потерявшие здоровье и перенесшие невообразимые страдания. Ну и что, зато у них была Мечта.
У Джонни бывала еще одна посетительница. Она спускалась с рук Маруши, или Берты, или Шанталь и бежала к нему.
— Бедненький маленький Джонни.
— Это же твой дедушка! Его нельзя так называть.
Но малолетняя фея не обращала на благоразумные слова взрослых никакого внимания, она гладила старые, сморщенные щеки и напевала свою песенку:
— Это мой миленький дедуля, это мой бедненький Джонни.
Союз Колина и Софи произвел чудо, все чувствовали это. Старшие дети, Уильям, Умник и Зебедей, играли с девочкой деликатно, почти смиренно, словно общение с ней — это привилегия, дарованная им Селией.
Или они все сидели за столом, Руперт и Фрэнсис, Колин и Уильям, Умник и Зебедей и — довольно часто — Софи, за вечерней общей трапезой, которая могла длиться часами, и вдруг вбегало дитя, не желающее ложиться спать. Малышка хотела быть рядом с ними, но не сидеть на руках или на коленях. Она была погружена в свою игру, доверительно говорила сама с собой на разные голоса, которые взрослые уже научились различать.
— Вот Селия, да, вот она, это Селия, а вот моя Фрэнсис, а вот мой Умник…
Крошечная девочка в миниатюрных ярких одежках, ведущая бесконечные разговоры, не нуждаясь ни в ком, — хватит кусочка ткани, или цветочка, или игрушки, чтобы изобразить персонаж в воображаемой ею пьесе, — она была так прекрасна, что взрослые умолкали и сидели, глядя на нее, умиленные, зачарованные…
— А вот мой Уильям… — Девочка протягивала руку, чтобы коснуться его, убедиться, что он здесь, но смотрела не на Уильяма, а на цветок или игрушку. — И мой Зебедей…
Колин поднимался, такой неуклюжий и громоздкий рядом с дочерью, и вставал около нее, смотрел сверху.
— А вот — вот Колин, мой Колин, да, это мой папочка…
Колин, со слезами на щеках, наклонялся к Селии, словно вся его сущность переполнялась почтением, и протягивал к ней руки со стоном:
— Фрэнсис, Софи, вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное…
Но маленькая девочка не хотела, чтобы ее отрывали от игры и брали на руки, она уворачивалась и пела для себя и про себя:
— Да, мой Колин, да, моя Софи, и да, вот мой бедненький Джонни…
[1]Корпоративный дух (фр.).
[2]Гамлет, акт IV, сцена 5, перевод П. П. Гнедича.
[3]В семейном кругу (фр.).
[4]Дух, интеллект (нем.).
[5]Время (нем.).
[6]Вместо родителей (лат.).
[7]При написании латиницей имена Юлия (Julia) и Джонни (Johnny) начинаются с одной и той же буквы.
[8]Дерьмо (фр.).
[9]Я тебя люблю (нем.).
[10]Старорежимная (фр.).
[11]Бездушная прекрасная дама (фр.).
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав