Дефициты любви

Нас зачинают, во всяком случае, как правило, с любовью. Но и там, где на первом плане доминирует инстинкт, присутствует страстное желание единения и слияния, в конечном счете влеку­щая мужчину и женщину друг к другу, ставящая их себе на служ­бу и делающая их родителями. Однако наиболее тесным это еди­нение становится в случае, если мужчина и женщина нашли друг друга еще раньше и публично признают себя парой. В этом случае соединение, в котором зачинается ребенок, переживается и под­тверждается в качестве апогея любви и исполнения без дефицита. Так же позднее чувствует себя и ребенок. Его жизнь — плод люб­ви.

Такой ребенок ожидается обоими родителями с любовью, при­ветствуется с любовью и принимается в семью. Как правило, так­же без дефицита. Он с самого начала является ее частью.

Порой этой любви бывают поставлены пределы, или грани­цы — как внешние, так и внутренние. Внешние, например, в слу­чае, если ребенок рождается слишком рано, то есть, недоношен­ным, и первое время донашивается в искусственных условиях, или если он появляется на свет посредством кесарева сечения. Внут­ренние, если отношения между родителями оказались порванны­ми или если мать хочет скрыть появление ребенка на свет, потому что он родился вне брака, или если она не может или не хочет пе­рестроить свою жизнь, что являлось бы неизбежным ради заботы о ребенке. В этом случае ребенку чего-то не хватает. Он ощущает дефицит любви, в которой нуждается и которой требует.

Причиняется ли ему тем самым вред? Препятствует ли это его развитию? В течение определенного времени — несомненно.

С другой стороны, эти обстоятельства предъявляют к ребен­ку повышенные требования, и он развивает в себе способности, иметь которые ему необходимо вследствие упомянутого выше де­фицита. Однако лишь в случае, если ему одновременно удается распрощаться с прежним неудовлетворенным страстным желани­ем.

Как же можно успешно распрощаться с ним? Если перевес­ти взор с дефицита и пережитого недостатка на полноту жизни и любви, которая открыта и дарована и такому ребенку, несмотря на все лишения. Ибо полнота не означает совершенство. Наоборот. Лишь благодаря недостатку и дефициту, в качестве противополож­ного полюса, ее можно пережить в полном объеме и, таким обра­зом, не только дарить, но и брать. В этом случае дефициты любви становятся не только ограничением, но и стимулом, который как требует, так и высвобождает иные, особые силы.

Там же, где взор остается направленным на дефицит, возника­ют страсти. Они должны компенсировать дефицит и удовлетво­рить прежнее страстное желание. Там, где кто-нибудь, например, слишком много ест или пьет, страстно ищет общества и развлече­ний, покупает больше, чем ему нужно, и работает больше, чем ему полезно, или если он пытается бежать от действительности — на­пример, одурманивая себя наркотиками, или, отказываясь от мира, ищет удовлетворения своего страстного желания в религии, он, как правило, ищет той матери, которой ему не хватает, или того отца, которого ему не хватает. При этом он упускает из виду, что он уже имеет в себе всю мать или всего отца, ибо он жив лишь потому, что имеет в себе их обоих. Поэтому все, что ему нужно, чтобы быть, заключается в том, чтобы взять, наконец, то, что он уже имеет и чем он является.

Порой это удается сделать очень медленно и весьма поздно. Почему? Из пережитого ими недостатка многие выводят претен­зию, предъявляемую ими не только собственным родителям, но и другим людям и даже собственным детям, как если бы те должны были обеспечить им то, что могут дать только родители. Но та­ким образом они упускают других, отходящих от них, поскольку чувствуют, что от них требуют слишком многого, и таким обра­зом страдающие от дефицита люди вновь и вновь переживают тот опыт, который вынудил их стать чрезмерно требовательными и маниакально-страстными. Вследствие этого они ставят под угрозу и те наиболее тесные отношения, которые возможны между людь­ми — отношения между мужчиной и женщиной — опустошают их и обрекают на неудачу.

Но там, где удается взять родителей такими, какие они есть, и отказаться от того, что прежде не удалось исполнить, любовь в действительности заменяет все, чего бы нам ни хватало, когда мы были детьми. Она становится любовью без дефицита.

МЕРТВЫЕ

Где пребывают мертвецы? Исчезли ли они? Прекратили ли они существовать в момент своей смерти? Когда умирают растения или животные, мы не думаем о том, продолжают ли они существовать для нас, кроме как в своих семенах или в своем потомстве или в тех живых существах, которым они послужили пищей. Но как обстоит дело с нами, с людьми? Подлежат ли и наша духовная часть и наша душа тлению в такой же степени? Или, может быть, они, в отличие от своей материальной части, не включены в круговорот умирания ради того, чтобы служить питанием и удобрением? Может быть, они продолжают существовать иным, нематериальным образом?

Наш опыт общения с мертвыми указывает в этом направлении. Порой они являются нам в наших сновидениях настолько живы­ми, как если бы они еще присутствовали здесь и хотели бы от нас чего-то, чего им не хватает. Например, признания или проща­ния с любовью, чтобы им, наконец, удалось расставание. Иногда мы должны привести для них в порядок что-либо, не дающее им покоя и продолжающее привязывать их к этой жизни. Если мы сделаем для них то, что им еще нужно, они, по прошествии неко­торого времени, удаляются от нас, как если бы они теперь могли навсегда остаться с мертвыми и там упокоиться с миром.

И наоборот, живых также тянет к мертвым. Они страстно стре­мятся к ним, хотят соединиться с ними. Так, например, мать по­рой тянет к ее умершему ребенку, или ребенка тянет к его умершей матери. Они страстно стремятся к смерти, чтобы воссоединиться с любимым человеком, которого им не хватает. Для них эти мертвые все присутствуют, и их собственное умирание для них подобно продолжению их жизни здесь.

Иные люди испытывают непреодолимое притяжение смерти, как если бы умершая или умерший неудержимо влекли их к себе. И ка­жется, что эти умершие успокоятся лишь тогда, когда будут иметь у себя и рядом с собой кого-то, кто еще жив. Однако, возможно, они хотят иметь у себя не живого человека, как личность, а его преиспол­ненную любви память о них, его уважение и его благодарность. Если, к примеру, ребенок, рано, возможно, еще при рождении, лишив­шийся матери, с любовью посмотрит на свою умершую мать и сер­дечно скажет ей: «Спасибо», страстное желание матери соединиться со своим ребенком в смерти прекратится. И тогда ребенок внезапно перестанет ощущать то притяжение, которое влекло его к мертвым.

Сходное происходит с убийцами и их жертвами. Ведь и убийц так­же тянет к их жертвам, и некоторые из этих жертв не могут успокоиться, пока их убийца также не ляжет мертвым рядом с ними. Но и здесь жертва иногда сможет найти покой, если ее убийца посмотрит на нее с любовью, с любовью, больше не испытывающей страха перед собс­твенным умиранием и признающей, что подлинным шагом для при­мирения убийцы с его жертвой была бы его собственная смерть, кото­рая сделала бы его подобным его жертве и соединила бы его с ней.

Действительно ли я говорил о мертвых, или же, может быть, о живых? Этого я не знаю. Порой я не могу отличить одних от других. Не присутствуют ли здесь и те, и другие, только по-разному, одни — видимым образом, другие — в образе, недоступным нашим взорам?

Мертвые остаются для нас таинственными. Они далеки от нас и одновременно близки к нам. Возможно, мы живем среди них, не по­дозревая об этом. Но иногда они открывают нам свое присутствие мо­гущественным и вселяющим в нас ужас образом — помогая или унич­тожая. Мы видим, как они иногда овладевают живыми — например, целителями, при помощи которых они осуществляют нечто, кажуще­еся другим невероятным. После этого целитель просыпается и не зна­ет, что именно он сделал, а знает лишь, что кто-то другой, мертвый, имя которого ему часто известно, говорил и действовал через него.

Возможно, могущественные, великие личности истории, при­несшие несчастье множеству людей, также находились во власти таких мертвецов, которые, с одной стороны, наделяли их могу­ществом, а одновременно таинственным образом защищали их? Но и этого мы не знаем. Хотя мысль об этом, возможно, заставит нас быть осторожнее в наших оценках и приговорах. В то же вре­мя это усиливает наш страх, поскольку мы в еще большей степени осознаем наше собственное бессилие.

В повседневной жизни мы нередко становимся свидетелями того, что мертвые, особенно мертвые члены нашей семьи, обра­щены к нам и дружелюбны по отношению к нам. Они некоторое время после смерти сопровождают нас, как если бы они были все еще среди нас, пока они, по прошествии определенного времени, не расстаются с нами, а мы, в свою очередь, не расстаемся с ними.

Возникает вопрос: куда идут мертвые, когда они навсегда ухо­дят от нас? Существует ли для них собственное царство? Или же они через некоторое время погружаются в небытие, в окончатель­ное и конечное забытье? Этого не знает никто.

Возникает и другой вопрос: что остается нам, все еще продолжа­ющим жить и потому постоянно имеющим перед глазами смерть и осознающим ее присутствие? Причем нередко именно тогда, когда мы боимся ее или пытаемся вытеснить ее из сознания и заглушить ее стук в нашу дверь? Нам остается состояние созвучности с тем, что будет и с тем, как это будет. В этом случае мы спокойны уже здесь и сейчас.

Дата добавления: 2015-11-30