|
Читайте также: |
С радостью меняю позу. Руки трясутся.
– Э‑э… она вроде бы вернулась в Кейптаун… – сиплю я. Черт, это все намного сложнее, чем я думала.
– Чувство юмора?
– …А теперь давайте попробуем сохранять эту позу в течение трех минут…
С ненавистью смотрю на инструктора. Три минуты? Он в своем уме? Со лба на руки капает пот, грудь вот‑вот разорвется. Скашиваю глаза на Джесс. Ее лицо даже не блестит.
– М‑м… иногда он чересчур серьезен…
Мне срочно надо лечь.
– Это хорошо. Шутники нам ни к чему.
Уверена, три минуты уже прошло. Ну точно же прошло. А то и пять.
– Вредные привычки?
– Н‑н‑не‑е‑е‑е… – У меня вырывается стон. Я хочу только одного: чтобы эта мука мученическая закончилась.
– А теперь время отдыха. Опускаемся на коврики, закрываем глаза…
С облегчением повинуюсь. Какое счастье. Хорошо все‑таки, когда каждая мелочь, которую ты загадываешь, сбывается.
– Кредитоспособность? – Мои грезы рушит голос Джесс.
– Боже, боже, боже, – ною я. – Понятия не имею, мне все равно!
– Если бы ты вела самолет, ты бы так не сказала… – Она мгновенно включается в «режим стюардессы». – И вообще, как говорит моя мама, бедность и романтика несовместимы.
– Ей‑то откуда знать? – хмыкаю я.
Родители Джесс нереально богаты и обитают в особняке за миллион фунтов в Максвелл‑Хилле[54].
– Вот именно, – парирует Джесс. – Потому что она не дура.
– … Позвольте себе унестись далеко‑далеко…
Обожаю этот момент. Теперь можно вздремнуть минут десять.
– Итак, осталось одно! – объявляет Джесс.
Не хочу уточнять – слишком вымоталась. Но в итоге любопытство все‑таки берет верх.
– И что именно?
– Секс.
Вспоминаю, как набросилась на Джеймса.
– Ну, скажем так, в этом месте можно поставить большую жирную галочку.
– Правда?
– Угу! – Довольная, что усмирила ее, расслабляюсь и закрываю глаза.
– Прелюдия?
Тетка в трико многозначительно фыркает.
– Джесс! – Я корчусь от неловкости как уж на сковородке.
Джесс неумолима.
– Я должна знать. Это важно. Ты ничего не понимаешь, у тебя уже сто лет свиданий не было. А я профессионал.
Открываю один глаз: дескать, не зарывайся, подруга!
– Ладно, можно без подробностей. Просто кивай или качай головой.
Мне ни капельки не хочется ей подчиняться, но, когда она придвигается поближе и спрашивает…
– Меньше десяти минут?
… я просто не могу не покачать головой.
– Больше?
Киваю, и меня переполняет гордость.
– Больше двадцати?
Снова киваю и в миллионный раз переживаю события прошлой ночи. Как любовник Джеймс до такой степени… как бы это сказать… бескорыстен… А в конце он обнял меня, целовал мои веки и говорил, какая я красивая, пока я не заснула.
– Тридцать?
– Ага, полчаса, – признаюсь я. – Посвященные мне и только мне.
– Вот это да! Похоже, твое желание и вправду сбылось.
– Желание?
Произношу это как бы между прочим, но где‑то в подошвах ног возникает уже хорошо знакомое покалывание и разливается по всему телу вплоть до кончиков пальцев рук. Восторг пополам со страхом – как в детстве на карусели.
– Ну да. Помнишь, ты загадала идеального кавалера?
Забыла… А ведь она права. В Джеймсе есть все, что я хотела бы видеть в мужчине. Сегодня утром, когда я пожаловалась на боль в животе, он даже предложил сбегать в аптеку за тампонами. Правда, оказалось, что меня просто‑напросто пучило от спиртного, выпитого накануне, но все равно – он предложил купить тампоны! Я бы начертала эти слова на скрижалях.
– Освободите свой разум и позвольте ему уплыть…
Рядом с нами возникает пара ног, явно принадлежащая инструктору, и это избавляет меня от необходимости продолжать разговор. Слава богу. Голова слегка кружится, и, пока тренер массирует мне плечи, я пытаюсь следовать его совету. Представить, что мой разум – это воздушный шарик, который летит… летит…
Закрываю глаза и улетаю. В сон.
Глава 22
Ускоренная перемотка: утро пятницы, восемь часов. Я стою на крыльце в домашнем халате, благодарю мальчика‑курьера и любуюсь огромным букетом в целлофане, который держу в руках. Дюжина алых роз, перевязанная широкой блестящей розовой лентой, кажется, отвечает мне преданным взглядом. Рядом с пакетиком подкормки (чтобы стояли дольше) маленькая белая карточка. Извлекаю ее и пробегаю глазами.
Ты прекрасна. Джеймс.
Душа у меня поет. Боже, до чего романтично! Никогда со мной такого не было. Я не раз видела, как фургончики из цветочного магазина шныряют вокруг, и частенько желала, чтобы один из них остановился у моего порога. Увы, они всегда катили мимо.
До сих пор.
Начиная с утра среды этот фургон подъезжал к моей двери не один, не два – целых три раза! Просто в голове не укладывается. Кто‑то скажет, что это чересчур, но разве не о таком мечтает каждая девушка? О мужчине, который будет присылать цветы и записочки с милой романтической чепухой. Думаю о тебе каждую минуту или Уже скучаю. Помню, когда я жила с Дэниэлом, мне ужасно хотелось, чтобы он был хоть чуточку внимательнее. Джеймс в этом отношении – предел мечтаний. Он постоянно звонит, шлет эсэмэски… будь на его месте любой другой, казалось бы, что он навязывается, но Джеймс – не «другой», он особенный.
Прижимая цветы к груди, поворачиваюсь, чтобы войти внутрь, но букет уж очень громоздкий, из‑за него я ничего не вижу. Пытаюсь протиснуться бочком, вместе с розами застреваю в проеме и ломаю несколько стеблей.
Проклятие.
Алые головки поникли. Я запускаю пальцы в целлофановую упаковку, пытаясь их выправить. В кожу вонзается шип, проступает капелька крови. Ой! Сую палец в рот. Больно, однако.
Джеймсу я этого не говорила, но вообще‑то я не большая поклонница красных роз. На мой взгляд, пошловаты… а если уж начистоту, я в принципе не люблю срезанные цветы. От них веет больничным духом. Сразу вспоминаю, как в детстве навещала маму. Ее палата всегда была уставлена вазами с розовыми гвоздиками, которые ей так нравились. Сидя в ногах кровати, я печально размышляла о том, что такой красоте суждено погибнуть через считаные дни, и желала, чтобы они могли жить вечно.
Но я не хочу показаться неблагодарной. В конце концов, главное не поступок, а мотив, так? И розы прекрасны – такие… солидные, идеальные. За исключением двух‑трех сломанных, но я их выброшу. Все равно никто не будет пересчитывать, верно?
Семеня по коридору, вдыхаю розовый аромат. М‑м‑м… прямо голова кружится. Делаю глубокий вдох. М‑м‑м… ой! В носу щекочет. Чертова аллергия – цветы спровоцировали приступ. До этой недели аллергии у меня не было много лет, и я думала, что переросла эту проблему, но розы… о‑о‑о, я сейчас, кажется… Запрокинув голову, оглушительно чихаю.
Могучее «апчхи!» сотрясает тело… Уф‑ф… Осторожно открываю слезящиеся глаза, шмыгаю носом. Фу‑у, гадость. Мой восхитительный букет усыпан блестящими капельками. Спешно вытираю целлофан рукавом, но так еще отвратительней.
Тьфу. Надо найти тряпку.
В кухне Гейб, в мятой белой футболке и цветастых шортах, сгорбился над тостером, шуруя в нем китайской палочкой для еды. Он как будто пытается что‑то выудить, и это что‑то очень странно пахнет. Напоминает горелую клубнику.
– Чертово печенье, – бормочет он, поправляя очки. Выпрямляется, и его лицо светлеет. – Bay! Тайный поклонник?
Оказывается, причина его улыбки – вовсе не я, а розы. А почему это меня обижает?
– Не такой уж и тайный.
– Парень‑то, гляжу, круто подсел. – Гейб чешет маковку, взлохмачивая волосы, и они торчат в разные стороны пшеничными пучками. – Пора ему вступать в общество анонимных любителей алых роз.
– Не смешно! – Я выуживаю из кармана спрей для носа и пшикаю пару раз. На этих букетах, точнее, на моей аллергии ближайшая аптека неплохо разжилась: я приобрела капли для глаз, батарею спреев, две коробки таблеток от аллергии и воз носовых платков. А все равно – оно того стоит.
– Как это – не смешно? – вскидывается Гейб.
Конечно, нельзя вот так запросто говорить эстрадному комику, что его остроты никуда не годятся. Даже если, по случайному совпадению, это чистая правда.
– Дурачок, я пошутила. Ты уморительно смешной.
Уложив букет возле раковины, принимаюсь хлопать дверцами шкафчиков в поисках какой‑нибудь посудины.
– Ищешь вазон? – спрашивает Гейб.
– Что? – Я с головой закопалась в кастрюли и сковородки.
– Вазон, – повторяет он громче.
С пустыми руками выпрямляюсь, захлопываю шкафчик под раковиной и озадаченно смотрю на Гейба.
– Какой еще… вазон?
– Стеклянный. Или керамический. Для цветов.
– Ах, ты хочешь сказать «ваза»?
– Нет, я хочу сказать «вазон».
Я смеюсь.
– Ну ты и упрямец.
– Сама такая.
– Я же Рыба. Мне положено быть упрямой, – говорю я самодовольно.
Кажется, его это забавляет.
– Вообще‑то положено Тельцам. И ты говорила, что не веришь в астрологию.
Краснею.
– Не верю. Но в Англии говорят «ваза».
– А в Америке – «вазон».
– Ты же сейчас в Англии! – упорствую я.
Не знаю, как так получилось, но между нами разгорелся самый настоящий спор, и я твердо намерена его выиграть.
– Ну и что. Я же американец.
– Ага, значит, будешь у нас тут называть шоссе – хайвеем, метро – подземкой, ночнушку – рубахой… – Что же еще, что же еще… О, нашла! – И вместо «перепихнуться» говорить «трахнуться»?
Ха! Получил? Теперь я точно его уела. В восторге от своей сообразительности, возобновляю поиски вазы.
Секунду он молчит. Затем:
– А вы что, «трахнуть» в другом смысле употребляете?
– Представь себе, – хохочу я. Наконец‑то нашла какой‑то старый кувшин.
– А если ты мне, к примеру, скажешь «трахни меня» – что мне нужно будет сделать?
– «Трахни меня»? – повторяю рассеянно. Гм… интересно, если запихнуть в этот кувшин дюжину роз, он устоит или опрокинется?.. Что он сказал?! Я каменею – точь‑в‑точь как герой мультика, который бежал, не замечая, что земля давно кончилась, а потом остановился, поглядел под ноги и с воплем ухнул в пропасть. Вот и я сейчас камнем улечу вниз. – Э‑э… – На груди у меня выступают красные пятна, и я поплотнее запахиваю халат. Ладно тебе, Хизер, не будь смешной. Вы с ним взрослые люди, чего смущаться? – М‑м‑м… – Теряюсь окончательно.
Извините, не могу. Можете считать меня ханжой, но мы тут очень интимные вещи обсуждаем. Или нет?
– Ты вроде не договорила? – невинно интересуется Гейб.
Честно признаться, я ненавижу проигрывать, но в эту минуту, глядя в голубые глаза Гейба, увеличенные стеклами очков, не могу не пожелать, чтобы в этом споре я потерпела поражение.
– Нет, ничего. – И я меняю тему, стараясь скрыть свой конфуз: – Можно попросить об одолжении? Ты выше меня, загляни‑ка вон туда... – Я вытягиваю руку в сторону шкафчика над плитой и… выбрасываю белый флаг: – Нет ли там вазона?
Силясь сдержать торжествующую ухмылку, Гейб привстает на цыпочки, но даже этого недостаточно при моих викторианских потолках высотой почти три с половиной метра, и в итоге он взбирается на стол. Погремев несколько минут посудой, достает пустую банку для спагетти.
– Пойдет?
Качаю головой:
– Слишком узкая.
Поставив банку обратно, он берет в руки стеклянный кувшин от кофеварки, которой я никогда не пользуюсь. Кстати, там где‑то рядом должны быть еще блендер, мороженица, машина для попкорна и паста‑машина, к которым я тоже не прикасаюсь.
– А это?
До хруста в позвонках вытягиваю шею.
– Нет, маловат.
Пожав плечами, он продолжает поиски.
– Это?
– Ух ты! Везде ее искала!
В руках у него оранжевая пластиковая лейка, купленная в «Икее» несколько месяцев назад.
– Хотя нет… – Беру у него лейку и ставлю на стол. – Оранжевый и алый не сочетаются. И вообще, она слишком большая.
– И все тебе не так и не этак, – ворчит он.
Наблюдаю, как он шарит на шкафу, но вскоре у меня устает шея, я опускаю голову – и, естественно, упираюсь взглядом в его ноги. Я как‑то прежде не замечала, что у Гейба красивые голени. Покрыты темным пушком и издали кажутся загорелыми, однако, если приглядеться – нагибаюсь так, что почти касаюсь их носом, – видно, что кожа усыпана мириадами крошечных веснушек; сливаясь друг с другом, они и порождают эффект загара. Все равно что приблизить лицо к телевизору и увидеть, как картинка распадается на малюсенькие точечки.
– Потрясно!
Размахивая какой‑то пыльной штуковиной, Гейб глядит на меня через плечо.
– Смотри, что я…
Осознав, что практически сунула голову ему между ног, отпрыгиваю.
– …нашел.
Я, наверное, похожа на похотливую одинокую мадам, из тех, кто пристает к сантехникам, разносчикам пиццы и собственным жильцам. Приняв максимально отсутствующий вид, беру его находку – огромную, уродливую керамическую вазу, которую мне когда‑то подарила Розмари. Глаза бы мои на нее не глядели. Но на безрыбье… что ж…
– Отлично, спасибо! – выдаю я радостно, а у самой от смущения уши горят. Ставлю вазу в раковину и притворяюсь, будто занята‑занята‑занята, – открываю воду, достаю из‑под раковины желтые резиновые перчатки, лихорадочно вывожу на губке зеленые каракули жидкостью для мытья посуды…
– Слушай, давай я. На работу опоздаешь.
– Все нормально. Сегодня у меня выходной. – Остервенело намыливаю вазу.
– Клево, – бодро отзывается он.
Слава богу, наконец‑то он уйдет. Но нет, продолжает болтаться по кухне у меня за спиной.
Краем глаза вижу, как он подходит к тостеру. Выуживает нечто обугленное и принимается задумчиво жевать, расхаживая взад‑вперед.
– Кстати, насчет траханья… – как бы между прочим произносит он, остановившись у двери.
Замираю.
– Э‑э… что?
Наши взгляды встречаются, и, когда я уже чувствую, что вот‑вот сорвусь в бездну унижения, он подмигивает:
– Я прикалывался, не бери в голову.
Взяв пачку «Мальборо», он удаляется в садик выкурить утреннюю сигарету.
Этот спор я точно проиграла.
Глава 23
Ну и что дальше?
Я выбросила сломанные розы, остальные поставила в вазу и водрузила ее на подоконник, сделала себе еще чашку растворимого кофе и в качестве завтрака прикончила пакет лакричных подушечек. Сидя за столом на кухне, размышляю, как провести выходной. Обычно я люблю понежиться в постели до обеда, но благодаря своему новому будильнику – курьеру из цветочного магазина – я уже встала, и сна ни в одном глазу. Барабаню пальцами по кружке.
Придумала! Посмотрю‑ка я телик!
Отлично. Обожаю утром смотреть телевизор. Это моя тайная постыдная страсть – все равно как носить панталоны с начесом или млеть от Энрике Иглесиаса. В приливе энтузиазма тянусь за пультом, чтобы включить переносной телевизор, втиснутый рядом с микроволновкой, и случайно бросаю взгляд на электронные часы. Ну надо же, как обидно! Еще и девяти нет. Тришу[55]ждать и ждать.
Планы сорваны. Мрачно допиваю кофе. Интересно, что поделывает Гейб? Раздвинув планки жалюзи, выглядываю в сад. Мой жилец лежит в шезлонге на животе, вокруг высятся горы юмористической литературы, и он что‑то увлеченно строчит в записной книжке, которую повсюду таскает с собой. Занят человек, лучше не беспокоить.
Да и мне надо бы чем‑то заняться, устыдившись, говорю себе. Тем более что дел невпроворот.
При этой мысли бросаю взгляд на дверцу холодильника, сверху донизу облепленную бумажками: липкие листочки с напоминаниями, счета, два билета на «Шоу ужасов Рокки Хоррора»[56]в понедельник вечером. Надо же, совсем забыла. Поход в театр организовала Джесс вместе с компанией своих голубых коллег‑стюардов, и я взяла билеты для нас с Джеймсом. Хотя не уверена, что мужики в сетчатых чулках – зрелище в его вкусе. Итак, достаю ручку и усаживаюсь за кухонный стол.
Первым делом надо набросать список. Открыв блокнот, обнаруживаю десяток тех, что составляла ранее и о которых напрочь забыла.
Ничего, будет еще один.
Пятница. Список дел
Позвонить Джеймсу.
Ну, это просто. Набираю номер, но он не берет трубку, так что оставляю сообщение с благодарностью за великолепные розы.
Постирать.
Даже у активной сексуальной жизни есть свои минусы. До того, как я начала встречаться с Джеймсом, носила себе уютные старые трусы, которые можно было спокойно забрасывать в стиральную машину. А теперь приходится заново привыкать к кружевным лоскуткам, годящимся исключительно в качестве украшения. Ни одну из функций нормального белья – поддерживать, защищать, создавать комфорт – они не выполняют, зато стоят бешеных денег и стирать их замучаешься.
Найти новую престижную работу.
Ох.
Может, перескочить этот момент и сразу перейти к следующему – «Купить новую занавеску для душа»? Тем более что я давно не была в «Икее»… Нет, халтурить не годится. В течение последних шести лет этот пункт неизменно входит в первую пятерку моих неотложных дел, и в то время как прочие мало‑помалу выполняются, он остается. Мозолит мне глаза. И не дает спокойно жить.
Вот почему спустя несколько часов я сижу за компьютером и в сотый раз забиваю в поисковик: «вакансии для фотографов».
– Как дела?
Гейб появляется в дверях моей спальни с двумя дымящимися кружками мятного чая и новым пакетиком лакричного ассорти.
– Лучше не бывает, – уныло ответствую я, беру кружку, дую на чай, шумно прихлебываю. – Торчу здесь уже четыре часа, и все, что удалось найти, – работа в журнале «Ежемесячник агротехники». – Перебираю свои распечатки. – Ага, вот. «Многообещающее предложение для опытного фотографа. Знание тракторов и силосного оборудования приветствуется. Желателен интерес к крупному рогатому скоту и готовность проводить время на свежем воздухе в любую погоду…»
С озадаченным видом Гейб молча протягивает мне лакричную помадку.
– Это я работу ищу, – поясняю, раскусывая желтую конфетку.
Он присаживается на мою неприбранную кровать и, медленно жуя, поглаживает Билли Смита, калачиком свернувшегося на одеяле.
– А я думал, проблема отпала. Вам же досталась эта… королевская свадьба?
Несмотря на свое мрачное настроение, я улыбаюсь.
– Не совсем королевская. Невеста – дочь герцога и герцогини Херли.
Гейб явно не в теме, и это меня веселит.
– Она не принцесса, она всего лишь носит титул «леди».
– Леди на мопеде, – молниеносно реагирует он.
– Все это ерунда, но такие вещи хороши для бизнеса. Нам заплатят кругленькую сумму, к тому же один из популярных журналов про светскую жизнь хочет купить фотографии со свадьбы, и мы договорились, что они укажут наши имена…
– Но? – Гейб чувствует, что я не вполне довольна.
Притвориться, что нет никакого «но»? А зачем? Кажется, Гейб искренно за меня переживает.
– Я, конечно, всегда мечтала, что мои снимки опубликуют, но не рассчитывала, что это будет журнал, в котором пишут про Джейд из «Большого брата».
– Что за Джейд из «Большого брата»?
– Не в курсе? О том и речь.
Ничуть не обескураженный, он трясет передо мной пакетом лакричных подушечек:
– А ты меня подсадила на эти штучки. Особенно люблю голубые и розовые, из желе.
– Фу, терпеть их не могу.
– Ничего себе, а я от них тащусь! Зато кокосовые – гадость.
Вынимаю из пакетика кокосовую помадку и демонстрирую со всех сторон, дразня Гейба:
– М‑м, вкуснятина, мои любимые!
– Значит, если нам дать мешок таких конфет, мы не подеремся.
– Выходит, так.
Пару секунд мы просто улыбаемся друг другу, и мое дурное настроение улетучивается. Вот это меня и раздражает в Гейбе – ну никогда не дает мне толком пожалеть себя, посетовать на превратности судьбы, отдаться старому доброму британскому пессимизму. Гейб неизменно полон сил и уверен в будущем. Должно быть, американское происхождение дает о себе знать. Янки, как известно, вечно скалят зубы, и вечно у них все о'кей.
– А о каком журнале ты мечтаешь? Где бы ты хотела напечатать свои фотки?
Краснею. Такого вопроса мне еще никто никогда не задавал.
– Ну?
Я думаю об этом с тех пор, как была подростком, и все же неловко произносить такие вещи вслух перед посторонним человеком.
– В «Санди геральд», – бормочу я. Но он надо мной не потешается, и я смелею: – Причем на первой полосе!
Память возвращает меня в воскресное утро в Корнуолле. День начинается с «Санди геральд»: Лайонел изучает раздел «Культура и искусство», Эд уткнулся в деловые новости, а я листаю глянцевое приложение.
– А почему ты не пойдешь к ним работать?
Послушать Гейба, так устроиться в «Санди геральд» – раз плюнуть.
– Ты хоть представляешь, насколько трудно к ним попасть? Да об этом все фотографы мира мечтают. Я несколько лет пыталась.
– Почему бы не попытаться еще раз? – Гейб сгребает в охапку Билли Смита, который уже успел с довольным урчанием прикорнуть у него на коленях.
Нет, он меня все‑таки завел. С другой стороны, откуда американцу знать, как сложно получить хотя бы приглашение на собеседование в «Санди геральд», не говоря уже о работе.
– Толку‑то? Откажут в очередной раз, и все дела.
– Не факт. Может, на этот раз все будет по‑другому. Вдруг повезет?
Во мне будто лампочка загорается. Даже не знаю, что на меня так подействовало, то ли его интонация, то ли выражение лица? Ну конечно! Теперь все действительно будет по‑другому. В этот раз можно попробовать загадать работу.
Как только эта мысль приходит мне в голову, я замечаю рядом с компьютером счастливый вереск. Странно. Уверена, только что его здесь не было. Но я на этом не зацикливаюсь – меня уже захлестывает радостное предчувствие. И как я раньше не додумалась, черт побери? Если исполняются мелкие желания – место для парковки, дизайнерские туфли со скидкой, – почему бы не попробовать сыграть по‑крупному? Воплотить мечту, которую лелею уже много лет? О том, чтобы стать фотографом «Санди геральд»?
– Хорошо. Что писать?
Создаю новый вордовский документ и бойко настукиваю: «Добрый день…» Гейб ухмыляется.
– Пиши как есть: я классный фотограф, и только полный кретин может отказаться принять меня на работу.
– Сдурел?
– На скромности в этом деле далеко не уедешь. – Гейб повелительно машет рукой, чтобы я продолжала печатать. – Давай, я буду диктовать.
Что он и делает. Расхаживает по комнате, потирая подбородок, а я, сгорбившись над клавиатурой, набираю текст. Письмо выходит откровенно нахальным, словно я бессовестно набиваю себе цену, но, по мнению Гейба, оно «всего лишь представляет меня с наилучшей стороны».
Мы как раз препираемся по этому поводу, когда раздается звонок в дверь.
– Ждешь кого‑то? – Поправляя очки на переносице, Гейб смотрит в направлении входа, будто научился видеть сквозь стены.
– Нет вроде бы... – Я встаю из‑за компьютера.
Гейб меня останавливает:
– Распечатай письмо и подпиши. Дверь я и сам могу открыть.
Поставив кружку на стол и прижав к груди Билли Смита, он шлепает босыми ногами по коридору. Повернувшись обратно к дисплею, слушаю вполуха, как Гейб кричит: «Небось опять цветочки приперли!» – и с хохотом открывает дверь. Курсор многозначительно мне подмигивает. Преисполнившись надежд, я быстренько закругляю послание. Как лучше: «Искренне ваша» или «С уважением»? Увы, я не знаток этикета. Впрочем, невелика разница! Наблюдая за тем, как листок выезжает из принтера, вдруг слышу:
– Хизер?
В дверях спальни стоит Джеймс и смотрит на меня, нахмурив темные брови, словно ждет каких‑то объяснений.
– Джеймс? А ты здесь откуда?..
Мама дорогая! Романтический ужин. Как я могла забыть?
– Я ждал тебя. Уже начал волноваться.
В его голосе звучит настоящая обида. Застыв в кресле, я вижу себя со стороны: клетчатая застиранная пижама, вся в катышках, волосы забраны на макушке в неряшливый хвост, и голова смахивает на ананас. Сгорая от стыда, вскакиваю.
– Прости, я как раз… – Нет, не стану я рассказывать о поиске работы. – Ничего. Забудь. – Захлопываю ноутбук и в качестве извинения улыбаюсь. – Ты располагайся, будь как дома. А я приведу себя в порядок. – Опустив голову (на лице‑то – ни капли косметики), я обвожу рукой комнату. Комнату, которая еще три секунды назад казалась мне вполне приличной. Но сейчас, когда я вижу ее глазами Джеймса – чистюли и аккуратиста, – с ужасом понимаю, что это самый натуральный хлев.
– Э‑м‑м…
Он стоит столбом и неуверенно улыбается. Только взгляд мечется туда‑сюда и наконец упирается в пол – точнее, в мои стринги, со вчерашнего вечера вывернутые наизнанку самой интимной частью вверх. Как говорится, здравствуйте, гости дорогие.
Происходящее вызывает у меня две мысли:
а) черт, как я их не заметила, думала, что все уже постирала;
б) хочу умереть.
Я теряю дар речи. Да и что тут скажешь? Джеймс осыпает меня цветами и ради меня возится на кухне, а я забываю о нашем романтическом ужине и демонстрирую ему грязное бельишко. Поднимаю глаза. Красавец, гладко выбрит, со вкусом одет – бледно‑голубая рубашка и джинсы, – благоухает изысканным парфюмом. Словом, как всегда, идеален.
А я выгляжу как огородное пугало. Я попросту не дотягиваю. Он заботливый, добрый, внимательный, он до такой степени безупречен, что рядом с ним я чувствую себя замарашкой и неблагодарной эгоисткой. У этого мужчины недостатков нет. У меня же их полный набор.
моя жизнь – сплошной хаос
у меня ничего не держится в голове, даже мелочи. Приходится писать напоминалки на десятках разноцветных бумажек. О которых я сразу же забываю
я бросаю грязное белье на пол (или на стол)
мой диван покрыт кошачьей шерстью
я не пользуюсь зубной нитью
у меня самая обычная зубная щетка, а не супер‑пупер‑модная с моторчиком
к тому же я забываю покупать новую каждые полгода, поэтому в центре щетинки уже стали плоскими, а по краям торчат в разные стороны
у меня нет пенсионного плана и ноль накоплений
зато у меня есть нездоровое пристрастие к глянцевым журналам
иногда мне неохота долго заниматься любовью, а просто хочется перепихнуться по‑быстрому
я с шумом прихлебываю чай
мои чашки оставляют на столе мокрые круги, потому что подставок у меня отродясь не водилось
этот восхитительный золотистый оттенок кожи – не от природы. Раз в месяц я посещаю салон красоты и за 25 фунтов получаю право постоять голой в бумажных трусах и шапочке для душа, пока ассистентка наносит автозагар из флакончика с распылителем. Нет, вы не ослышались. Из флакончика
я ужасна, когда выпью
а самое страшное – это когда я пою караоке
я уже больше года не размораживала холодильник, и в морозилке нарос такой айсберг, что хватило бы потопить пару «Титаников»
я понятия не имею, зачем нужно ароматизированное оливковое масло, и те бутылочки, что собирают пыль рядом с плитой, – просто для понта
мои кулинарные навыки сводятся к тому, чтобы достать полуфабрикат из коробки, проколоть вилкой целлофан и забросить судок в микроволновку
в кружке, что стоит рядом с моей кроватью, обитает плесень размером с гриб‑дождевик
шоколадного печенья мне всегда мало. Известны случаи, когда я в один присест съедала всю пачку. Ладно. Две пачки
я не умею парковаться. Вот, я это сказала. И пусть феминистки меня отмутузят
как правило, я не ношу кружевное белье. Предпочитаю хлопок с обычными резинками
у меня не оплачен штраф за парковку. И не один
я редко хожу в спортзал, а когда туда попадаю, то незаметно для себя оказываюсь в сауне – с маской на лице и журналом в руках
И последнее, но отнюдь не наименее стыдное признание.
мне случалось ковыряться в носу
– Пожалуй, я лучше вернусь домой, пригляжу за ужином.
Очнувшись, вижу, как Джеймс пятится из комнаты в коридор. Я огорчена донельзя. Господи, Хизер, какая же ты идиотка.
И как раз когда я окончательно уверяюсь в том, что все безнадежно испортила и хуже быть не может… Джеймс наступает Билли Смиту на хвост.
С душераздирающим воплем мой кот встает на дыбы и впивается зубами и когтями Джеймсу в ногу. Дальнейшие события разворачиваются с бешеной скоростью. Джеймс с криками скачет по квартире на одной ноге; я кручусь рядом, попугаем повторяя идиотский вопрос «Ты в порядке?»; Гейб прибегает, испаряется, снова материализуется с тюбиком антисептика и оказывает первую медицинскую помощь. Чистой воды комедия, только вот ни капельки не смешно.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав