|
Читайте также: |
– Можно еще как‑нибудь тебя пригласить?
Ой. И только? Такого поворота я никак не ожидала.
– Э‑э… ну да… конечно. – С одной стороны, я рада, с другой – жутко разочарована, что свидание на этом заканчивается.
– А пойдем в кино завтра вечером? – предлагает он.
Сделать вид, что нужно свериться с ежедневником? Не потому, что у меня могут быть какие‑то дела (я знаю – их нет), а чисто по привычке. Но ведь Джеймс сказал, что не играет в игры. Значит, и мне ни к чему.
– Отлично! – Я улыбаюсь. Господи, как же приятно встретить мужчину, который не пыжится, изображая крутизну. И какое облегчение, что следующие несколько дней не придется проводить в метаниях «позвонит – не позвонит».
– Я заеду около семи, годится? Сначала можно пойти куда‑нибудь выпить.
– Супер.
С дивной улыбкой он склоняется ко мне:
– Доброй ночи, Хизер.
Ну наконец‑то. Поцелуй. Трепещу от возбуждения. Мне хотелось поцеловать Джеймса с тех самых пор, как я его впервые увидела. Зажмурившись, в предвкушении поднимаю к нему лицо…
Что происходит? Он едва касается губами моей щеки.
– Благодарю за прекрасный вечер, Хизер.
И все? Распахнув глаза, я еще пару секунд по инерции жду чего‑то, не сразу сообразив, что дело безнадежное. Потом коротко отвечаю:
– Ага. Спокойной ночи, Джеймс. (Надеюсь, он не заметит моего замешательства.) До завтра.
Он честно ждет, пока я найду в сумке ключи и отопру дверь, и лишь затем идет через улицу к своему дому.
Я стою в прихожей и смотрю ему вслед, прислушиваясь к звуку шагов, вспоминая наше свидание и раздумывая о том, что в Джеймсе сошлись все те качества, которые я хотела бы видеть в мужчинах. Он хорош собой, у него доброе сердце, он галантен – и явно не из тех парней, которым только и надо, что девушку в постель затащить. И я совсем не разочарована, что он не напросился на кофе. Или не попытался меня поцеловать. Просто он хочет сначала узнать меня как личность.
Мои размышления прерывает громкое мяуканье. Из темноты возникает Билли Смит. Я вовсе не разочарована. Ну ни капельки. Подхватив кота и зарывшись носом в его длинный рыжий мех, я вхожу в дом и захлопываю за собой дверь.
Глава 18
– Bay! Какое милое старомодное местечко.
Воскресным утром мы с Гейбом завтракаем в переполненном кафе в Хэмпстеде. Солнце яркое, но ветерок, играющий наполовину прочитанной газетой, довольно прохладен. Поплотнее запахивая кардиган, я усмехаюсь.
– Слова типичного туриста.
– Так я и есть турист. – Гейб ухмыляется, откладывая нож и вилку. Отхлебывает капучино. Я, по его примеру, оглядываюсь: паб в тюдоровском стиле, с вывеской в духе доброй старой Англии; традиционная красная телефонная будка на углу; вымощенная булыжником узкая улочка из аккуратных викторианских домов и, наконец, Хэмпстедская пустошь. И впрямь смотрится очаровательно – готовый вид с открытки или кадр из фильма Ричарда Кертиса.
– Там парк?
– Не совсем. Это место называется Хэмпстедская пустошь. Наша достопримечательность.
– И чем знаменита? Что там делают?
Хороший вопрос.
– Гм… Там можно гулять, запускать воздушных змеев…
– Змеев?
– Угу, – киваю я и хихикаю про себя над его выражением лица.
– Ох уж эти ваши странные британские традиции.
– Какие, например?
Он закатывает глаза: мол, замучаешься перечислять.
– Во‑первых, вы гоняете по левой стороне.
– И что? А вы – по правой. Так кто страннее?
– Весь мир ездит по правой.
– Неужели? А Индия? Австралия, Новая Зеландия… (А еще где? Черт, не приходит на ум.) Короче, еще куча стран, – беспомощно лепечу я.
Гейб выразительно вскидывает брови.
– Потом, эти ваши «сидушки», – не унимается он. – Бары – пардон, пабы – забиты мужиками, а женщин почти нет… Чудаки на улице говорят тебе, что сегодня прекрасный день, когда льет как из ведра и стоит адский холод, – и это в середине июля…
Вот уж с чем не поспоришь.
– А очереди!
– Дань вежливости. – Мне остается лишь защищаться.
– Да это дурь какая‑то! По любому поводу выстраиваетесь в очередь, а главное, если кто‑то лезет вперед, ни один человек и слова не скажет! – Качая головой, Гейб снова берет вилку и ковыряет в тарелке. – Вдобавок лопаете фасоль в кетчупе!
До сих пор я как‑то терпела, но он покусился на святое!
– Тебе не нравится фасоль в томатном соусе?!
– Издеваешься? – Гадливая гримаса.
В порыве вдохновения перегибаюсь через стол, подхватываю вилкой немного фасоли с его тарелки и запихиваю в рот.
– М‑м‑м! – мычу я, как Салли, симулирующая оргазм, в фильме «Когда Гарри встретил Салли». – М‑м‑м‑м!
– Очень убедительно. Да! И вот еще что.
– Что?
– Британские женщины – или надо было сказать «пташки»?
– А с ними что не так?
Гейб раскрывает газету и прячется за ней.
– Они с прибабахом. Все до единой.
Удивительная штука жизнь. Пару недель назад ты и не подозревала, что этот человек существует. А сейчас делишь с ним кров, пульт от телевизора и воскресные газеты. Посмотреть на нас с Гейбом со стороны – ни дать ни взять супруги с многолетним стажем: он уткнулся в спортивный раздел, я листаю «Стиль». Прикиньте?
Любой удивился бы такому повороту, а уж тем более я, поскольку к своему воскресному ритуалу отношусь очень трепетно. Больше всего в жизни я люблю сидеть утром в кафе, почитывая «Стиль» за тарелкой пышного омлета. И, в отличие от большинства людей, которым необходима компания, предпочитаю предаваться этому занятию одна.
Считайте меня чудачкой, но такая уж я есть. Люблю, когда не надо спорить из‑за того, кому какую страницу читать. Люблю, когда газета достается мне не помятой и можно разложить ее на столе без опаски, что раздел «Путешествия» накроет чьи‑то жареные грибы. А главное, я люблю, когда не нужно отвлекаться на болтовню и можно сидеть молча, с головой погрузившись в статью, которая заинтересовала. В жизни не так много удовольствий, не лишайте меня хотя бы этого.
Однако сегодня утром я наткнулась на Гейба. Он слонялся по кухне в своих толстых шерстяных носках с тибетским узором, и вид у него был потерянный. Мне стало неудобно. Приехал человек в чужую страну, а я даже не предложила показать ему окрестности. Ну, допустим, он не совсем одинок – у него здесь дядюшка. Но родственники хороши, по меткому выражению Эда, когда похожи на Рождество: приходят раз в году.
Так что я пожертвовала самым дорогим – и пригласила Гейба позавтракать.
Я доедаю омлет, а Гейб, рассеянно поглаживая небритый подбородок, просматривает новости спорта. Потом откидывается на спинку стула и откладывает газету.
– Что‑то ты ни словом не обмолвилась, как вчера прошло свидание.
Краснею, сама не знаю почему.
– О‑о, даже так? – Он смеется.
– Все было неплохо… – Ни с того ни с сего засмущавшись, опускаю голову и принимаюсь возить вилкой по тарелке – сгребаю крошки омлета в кучку. – А откуда ты знаешь, что свидание было вчера? – спрашиваю с деланным равнодушием.
– Я ясновидящий.
– Ой, правда?
Расслабься, Хизер, он прикалывается, как всегда.
– Вообще‑то нет. Просто я слышал, как он за тобой зашел.
– А‑а!
– Ровно в восемь.
– Невежливо заставлять даму ждать.
– Вот так и Миа мне всегда говорит, но я жуткий тормоз. Вечно опаздываю.
При упоминании его девушки сочувственно улыбаюсь:
– Скучаешь?
– Ага.
Он не развивает тему, и у меня появляется смутное подозрение, что ему не хочется об этом говорить. Разумеется, я пру напролом:
– Как ее съемки? – На самом деле я пытаюсь спросить: «Что у вас с ней происходит?»
– Нормально… – Дернув плечом, он пробегает пальцами по намечающимся усикам. – Хотя я ж толком не в курсе.
Так я и думала. Что‑то неладно.
– Мы давно не общались. Ей вроде неудобно со съемок звонить. – Гейб собирает со стенок чашки пену от капучино и облизывает ложку. – Да и разница во времени…
Все ясно – он ищет для нее оправдания, и мне вдруг почему‑то хочется его защитить. А Миа с ее идеальными зубами и роскошными волосами мне уже откровенно не нравится.
– Любовь на расстоянии – дело непростое?
Кивнув, он меняет тему:
– Так тебе нравится новый парень? Как, ты сказала, его зовут?
– Еще не говорила, – улыбаюсь я. – Его зовут Джеймс. И – да, очень нравится.
Язык готова себе откусить! Хизер Хэмилтон – чемпионка мира по сдержанности выражений, прошу любить и жаловать.
– Представляешь, он давно хотел меня пригласить, но боялся отказа.
– Когда опять встречаетесь?
– Сегодня вечером, – бросаю небрежно, отпивая латте.
Точнее, пытаюсь изобразить небрежный тон, но Гейб видит меня насквозь.
– Ого! Два свидания кряду? – Он толкает меня под столом коленкой.
– Точно. – Я душу волнение в зародыше. Джеймс такой потрясающий, боюсь, как бы не спугнуть удачу, чересчур размечтавшись.
Зато Гейбу бояться нечего.
– Ва‑а‑у… – тянет он с ухмылкой. – Да он запал на тебя, детка.
После чего вгрызается в тост и жует с открытым ртом. Отвратительная привычка – у любого другого человека, а в Гейбе даже умиляет.
– Ну, не знаю… – скромничаю я, но Гейб опять не клюет.
– Послушай‑ка, Хизер… – С шумом втянув через соломинку остатки апельсинового сока, он поднимает на меня глаза. – Тебе давно нравится этот парень, и, судя по твоему рассказу, ты ему тоже нравишься. Так в чем проблема?
– Ладно, ладно, ты прав. Нет никаких проблем… в том‑то и закавыка.
На лице Гейба появляется веселое изумление.
– У тебя в роду точно евреев не было?
Надо признать, когда Гейб не включает эстрадного комика, он бывает довольно забавен. Я игриво шлепаю его «Стилем», и… кто‑то врезается в мой стул, кофе проливается мне на колени.
– Эй! Ослепли? – вскрикиваю я.
– Прости‑и‑ите! – Стайка пацанов с улюлюканьем несется дальше по улице.
– Ты в порядке? – Гейб передает мне салфетку.
– Нормально, – бурчу я, промокая подол.
– Само напрашивается «ну и молодежь пошла», верно? – подкалывает он.
Пока я сосредоточенно тру салфеткой колени, Гейб снова зарывается в газету, вынимает развлекательное приложение и сразу утыкается в самый конец. Что выдает в нем заядлого любителя гороскопов.
– Астрологический прогноз зачитать? – жизнерадостно предлагает он.
– Еще чего. Бредятина! – Я швыряю на столик мокрую салфетку в бурых разводах.
– Не хочешь – как хочешь.
Я смотрю, как он изучает труды нашего мэтра астрологии Джонатана Кейнера, и меня разбирает любопытство. Вывернув шею, пытаюсь читать вверх ногами. Интересно, есть ли в моем гороскопе что‑нибудь про новую любовь? Ни черта не видно…
– Ладно, уговорил, – произношу с таким видом, словно он все это время меня умолял. Через секунду соображаю добавить: – Между прочим, я Рыба.
– Значит, Рыба? – Гейб поднимает брови, будто это о чем‑то ему говорит. Нет, не буду спрашивать. В конце концов, это же все ерунда, верно?
– «Сейчас, когда планеты выстроились в одну линию, настал важный этап для вашей карьеры, семейных отношений и личной жизни. Впереди серьезные перемены. Это удачный период, так что очень возможны неожиданные подарки судьбы». Bay! Хизер, да тебе светит крупный выигрыш.
– Ну что ты. Я никогда ничего не выигрываю.
Смеясь, вдруг вспоминаю про лотерейный билет. Сердце начинает стучать быстро‑быстро.
– Гейб, ну‑ка передай мне газету. Хочу кое‑что проверить.
– Дальше не хочешь послушать?
– Секунду.
Лихорадочно проглядываю страницы. Ага, вот… Нет, не здесь. Вглядываюсь в строчки. Нашла. Результаты вчерашнего розыгрыша.
Что‑то в этих числах знакомое…
Я даже дышать позабыла. 30 – мой возраст. 14 – номер дома, 6 – столько лет я проработала у Брайана. Спокойно, Хизер, спокойно, дальше… 27 – мамин день рождения, 27 апреля. А те два номера, которые я выбрала в спешке? Почти уверена, что один из них – 13… Вот же он, черным по белому! Последний – 41. Совпадает? Ну же, Хизер, вспоминай…
– Хизер?
Подпрыгиваю от неожиданности. Совсем забыла про Гейба.
– Ты в порядке?
– Ничего, ничего…
Мама родная, неужели я выиграла в лотерею?
– Вид у тебя… уж больно серьезный. – Гейб разглядывает меня, как экспонат в музее.
– Правда? – выдавливаю улыбку.
Вчера разыгрывали джекпот.
– И побледнела здорово.
– Да все нормально, честное слово.
Я стану миллионершей.
– Может, пойдем домой? Я попрошу счет. – И он машет официанту.
– Погоди. Надо сверить лотерейный билет.
– Ага, так, значит, гороскопы – бредятина? – хохочет Гейб, продолжая махать рукой.
Я лихорадочно шарю по спинке стула в поисках сумки. Какое чудо, подумать только! Интересно, что народ скажет? Или лучше сохранять инкогнито, избегать широкой огласки? Как‑то не тянет получать мешки писем от разных халявщиков и дразнить охотников за выкупом.
Стойте, стойте… Ощупываю спинку стула, но кожаный ремешок мне не попадается. Где‑то глубоко внутри зарождается паника. Обернувшись, смотрю на то место, где раньше висела сумка.
Ее нет.
– Украли… – шепчу я, не в силах пошевелиться.
– Чего?
Сначала до меня доходит голос Гейба и только потом – смысл вопроса.
– Ее нет! – Я наконец осознаю это в полной мере и подскакиваю. Под столом нет… возле стола тоже нет… под стульями пусто, на тротуаре…
– Да в чем дело‑то?
– Сумка! – всхлипываю я.
Господи, как это могло случиться? А‑а! Шпана, которая в меня врезалась! Все встает на свои места, и меня охватывает злость. На них, на себя… Боже мой, Хизер, ты попалась на элементарный трюк.
– Мальчишки сперли… – выжимаю из себя, продолжая оглядывать тротуар, будто в надежде, что коричневая кожаная сумочка выпрыгнет откуда‑нибудь из‑за угла. – Меня ограбили.
– Да ты что! – Гейб присоединяется к поискам. – Ценное что‑то было?
К глазам подступают слезы.
– Телефон, ключи, кошелек…
– Денег много?
Даже в такой плачевной ситуации мысль о том, что у меня может быть много денег, кажется забавной.
– Нет… Десятка, может быть… – В отчаянии падаю обратно на стул. – Не в этом дело.
– Понимаю, сумочка была тебе дорога.
– Даже не это…
Зареветь бы в голос, но нельзя. Не могу же я рассказать всю правду про билет. Иначе придется выложить и остальное: цыганка, счастливый вереск, исполнение желаний… Да он решит, что поселился у девицы, которая совсем ку‑ку.
Гейб сжимает мою ладонь.
– Переживаешь?
Тупо киваю. Какое там «переживаешь». Я раздавлена, уничтожена.
Только что мыслями я была в своем уютном особнячке в Холланд‑парке, счастливая обладательница «астон мартина» и виллы в Италии, и вдруг – пуф! – все это растворилось в воздухе. Равно как и мой кошелек, ключи, мобильник, ежедневник… кстати, с моим адресом, а значит, нужно срочно менять замки. Хорош выигрышный билетик. Влетит мне в целое состояние.
– Да‑а, беда, – вздыхает Гейб. – Но ничего не поделаешь. Надо вернуться домой, заявить в полицию…
– Лучше я сразу пойду прямо в участок. – Эх, а так хотелось прогуляться по Хэмпстедской пустоши с Гейбом. Обидно, что планы пошли прахом. – Но тебе незачем идти со мной.
– Я пойду!
– Нет, правда, все нормально. Лучше погуляй, запусти воздушного змея… – вяло поддразниваю его, кивая в сторону Хэмпстедской пустоши.
– Точно?
– Абсолютно. Банку понадобятся данные из полиции, так что надо поскорее составить заявление. Чем быстрее разделаюсь со всей этой бюрократией, тем лучше.
Супер. Именно так я и мечтала провести воскресенье.
– Ладно… – Помолчав, он добавляет, явно смущаясь: – Боюсь, тебе неинтересно, но сегодня мы с дядей встречаемся в одном клубешнике… Там вечер открытого микрофона, а мне надо потренироваться… был бы рад, если бы и ты пришла.
Мне, конечно, лестно, но от слов «открытый микрофон» меня начинает бить дрожь. К счастью, у меня есть отличный предлог, чтобы отвертеться.
– Спасибо, но у меня же свидание с Джеймсом.
– А, ну да, я и забыл…
Клянусь, на секунду в его глазах блеснуло разочарование, но вот он уже опять улыбается.
– Ладно, тогда в другой раз.
– Непременно!
Понятия не имею, как буду выпутываться, когда этот самый «другой раз» настанет.
– До скорого.
Гейб наклоняется ко мне – чмокнуть, догадываюсь я и подставляю щеку. Как выясняется, не ту. Мы сталкиваемся носами, на мгновение наши губы соприкасаются, и мы отпрыгиваем друг от друга как ужаленные.
– Ой, прости. – Я стесненно хихикаю.
– Это все мой шнобель. – Гейб усмехается, но заметно, что он тоже смущен.
– Ладно, пока‑пока, – быстро говорю я.
– Угу. Пока. – Он неловко машет рукой.
Стою на тротуаре и смотрю, как он шагает в направлении парка, смешиваясь с толпой горожан, намеренных вволю поваляться на травке в воскресный день. Чувствую укол зависти. Проклинаю воришек, сперших сумку. И внезапно вспоминаю, что сказал Эд тогда, в пабе. Мечтай осторожнее. Мне почему‑то становится не по себе. Неужели тот факт, что я загадала выигрыш в лотерею, каким‑то непостижимым образом стал причиной кражи? Неужели сумку украли именно потому, что в кошельке лежал выигрышный билет?
Я ведь загадала выиграть в лотерею – но не получить выигрыш…
Эта мысль поражает меня словно удар тока. Я ежусь от необъяснимого страха. Ой, Хизер, когда это ты слушала своего братца? Стыд и позор тебе. Вздохнув, плетусь к станции метро.
Глава 19
– Ну и как тебе фильм?
Воскресным вечером мы с Джеймсом возвращаемся с нашего второго свидания – то есть из кино. Он ведет «ренджровер», я тону в мягкой коже пассажирского сиденья, стараясь не слишком явно пялиться на его широкие плечи, римский нос и волевую челюсть, за которую любой экранный сердцеед удавился бы.
– По‑моему, было здорово. – Джеймс неожиданно отводит глаза от дороги и, конечно, понимает, что я бесстыдно на него таращусь.
Черт.
– Рене такая забавная, а тот эпизод с милой маленькой девочкой… – Он посмеивается. – Просто блеск!
Держу пари, со стороны я смахиваю на кошку перед полным блюдцем сливок. Мало того, что этот парень – писаный красавец, он еще и обожает романтические комедии. Вы слышите? Мужчина, которому нравятся романтические комедии. И не голубой. Из подсознания всплывают воспоминания о том, как я ругалась с Дэниэлом в видеопрокате: «Бриджит Джонс» против «Тонкой красной линии».
– А твое мнение, дорогая? – Джеймс сворачивает налево и въезжает на нашу улицу. – Что ты думаешь?
Что мы уже напротив твоей двери, и сейчас самый подходящий момент, чтобы пригласить меня на чашечку кофе. Разумеется, вслух я этого не произношу.
– Отличный фильм!
Он плавно заезжает на стоянку, глушит мотор и поворачивается ко мне. В машине полная тишина – ни шума четырехцилиндрового двигателя, ни радио. Ну? Вот оно? Вот оно?! Но он не целует меня. А вместо этого говорит:
– Боюсь, мне надо кое в чем признаться.
– А‑а?
– У меня нет кофе.
– Э‑э… – Рядом с этим мужчиной я способна только на междометия.
– Так что у меня нет предлога пригласить тебя в гости…
Разочарование едва не погребло меня под собой, как бетонная стена. Но Джеймс гладит меня по лицу, и мне становится так восхитительно легко. Я чувствую его дыхание у себя на щеке, и, прежде чем успеваю понять, что происходит, он целует меня. Теплые воздушные касания губ за ухом, над ключицей, на шее…
– А нужен ли предлог?
Он отстраняется. У меня перехватывает горло. Не в силах вымолвить ни слова, робко улыбаюсь. И наконец, сдавленно пищу:
– Не‑ет…
Что на деле означает «да» всему остальному. «Да» – страстным поцелуям в прихожей, «да» – его сильным рукам, тискающим мою грудь под футболкой, «да» – его упругому телу, прижимающему меня к стене…
В смысле, я не стала бы всему этому противиться.
Но эти события происходят только у меня в голове. А в реальности Джеймс открывает дверь в квартиру, вежливо помогает мне снять пальто и предлагает выпить.
– За тебя! – Он передает мне бокал шампанского, мы чокаемся.
Место действия – его гостиная, у камина. Я миллион раз видела эту комнату мельком из окон своей спальни через дорогу. И теперь оказалась внутри.
Его квартира совсем не такая, как я себе представляла. Никакого модерна, все вполне традиционно: старомодные торшеры, книжные полки от пола до потолка, над камином – зеркало в позолоченной раме… И идеальный порядок. Стараюсь не подавать виду, но на самом деле я в восторге. Всегда мечтала встретить опрятного и чистоплотного мужчину. И вот пожалуйста – получите и распишитесь.
– За тебя.
Уже подношу бокал к губам, когда Джеймс останавливает меня, мягко положив руку на плечо:
– Ты не посмотрела мне в глаза!
– Да ты что?! – подхватываю шутку – и понимаю, что он это серьезно.
– Да‑да. Придется повторить.
Дубль два: поднимаю на него глаза, и он смотрит в них чуть‑чуть дольше, чем полагается. Как это возбуждает… Сдвигаем бокалы, я отпиваю шампанское. По правде говоря, предпочла бы кофе, но романтика есть романтика. Джеймс тем временем подходит к полочке, на которой аккуратно составлены компакт‑диски.
– Что бы ты хотела послушать?
– А что есть? – мгновенно реагирую я.
– «Что» – это группа или альбом такой?
– Да нет, я только спросила… ладно. Как насчет «Уайт Страйпс»?
Джеймс бросает на меня неуверенный взгляд.
– Вряд ли, вряд ли… – Он пробегает пальцами по дискам, расставленным в алфавитном порядке. В отличие от моих, которые вечно свалены кучей и по большей части без коробочек.
– Ну, выбирай сам, – щебечу я.
– Посмотрим… Билли Холидей, Боб Дилан, Дэвид Боуи, «Колдплэй», Стинг, Мадонна…
Он будто перечисляет диски из моей собственной коллекции, минус «Уайт Страйпс» и несколько неожиданных экземпляров вроде моего драгоценного альбома Билли Джо Спирс[48]. Мама ее обожала. Помню, как она гладила белье под «Одеяло на земле» и всегда громко подпевала. Воспоминание шарахает меня под дых с мощью боксера‑тяжеловеса. И снова горло стягивает, а к глазам подступают слезы. Вот от таких пустяков мне больно. Считается, что по нашим дорогим ушедшим мы особенно тоскуем в их дни рождения, в дни семейных праздников, но мне именно повседневные мелочи острее всего напоминают о том, как мне плохо без мамы.
– «Рокси Мьюзик», «Спандау Бэлли»… Ладно, открою тебе страшную тайну.
У него есть страшные тайны?
– Я был «новым романтиком»[49]. Если прямо сейчас захочешь уйти и никогда больше не возвращаться, я пойму.
– Ничего себе совпадение! Я была без ума от «Дюран Дюран»! – ухмыляюсь я, и Джеймс смеется.
Вот здорово! Всю жизнь мечтала встретить мужчину, который будет разделять мои музыкальные вкусы. Но мне не везло. Джон любил панк‑рок, Маркус сходил с ума по джазу, а что касается Дэниэла… Помню, как по дороге в Корнуолл мы переругались из‑за того, что будем слушать – его Снуп Догга или мою Нору Джонс.
– Как насчет Дайдо?
– Класс!
На лице Джеймса написано облегчение.
Какой же он все‑таки милый, когда волнуется. Так и хочется броситься ему на шею и впиться губами в его губы.
Джеймс включает проигрыватель, открывает коробочку с диском и хмурится:
– Ну надо же. Столько хлопот, а в итоге здесь оказался не тот диск.
У него такой поникший вид, что невозможно не расхохотаться.
– Не волнуйся, у меня вечно так!
– А у меня нет, – ворчит Джеймс, озадаченно разглядывая серебристый кружок.
– Наверное, случайно не туда положил.
– Исключено!
Моя улыбка гаснет. Неужели такая ерунда испортит ему настроение?
– Может, послушаем тот, что есть? – Я уже жалею, что мечтала о мужчине‑аккуратисте.
Он обиженно смотрит на диск у себя в руке и вставляет его в проигрыватель.
– Хм… любопытно…
Из невидимых динамиков по комнате плывут гитарные аккорды, и вступает женский голос – мягкий, сексуальный. Она поет по‑французски.
– Кто это?
Лицо Джеймса светлеет.
– Эммануэль, моя старая подруга. Одно время пела в парижских клубах. Надо же, совсем позабыл про этот диск…
– Ты жил в Париже?
– Пару лет, после университета. – Воспоминания, похоже, оттеснили досаду на задний план, и мы можем вернуться к прежнему флирту. – Это было давно. – Он сплетает пальцы с моими и ведет меня к широкому замшевому дивану.
– Здорово… – выдаю я скорее от нервного напряжения, чем от желания поддержать разговор – ведь теперь мы сидим рядом, он обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Чувствую слабый аромат лосьона после бритья, смешанный с запахами попкорна и дезодоранта. Потрясающе эротично. – А по‑французски говоришь? – Я всеми силами пытаюсь отвлечься от поцелуйных мыслей.
Джеймс нежно берет меня за подбородок и скороговоркой произносит на французском фразу, которую с моими жалкими школьными познаниями понять категорически невозможно.
– Перевести? – мурлычет он.
Да не надо. Я согласна просто слушать эти сексуальные французские звуки, ничегошеньки не разбирая. Уже открываю рот, чтобы ответить, – и тут, в момент, когда я меньше всего этого ожидаю, он целует меня в губы.
Ух ты! Моя очень любить такой перевод. Моя хотеть перевода еще…
Как же давно я ни с кем не целовалась – совсем забыла, насколько это хорошо. В следующие несколько секунд мечтаю только об одном: чтобы это никогда не заканчивалось.
Но у моего организма другие планы.
Хочется в туалет. Забудь, Хизер. Не смей вспоминать про литр диетической колы, который выдула в кинотеатре. Скрестив ноги, пытаюсь сосредоточиться на языке Джеймса, на его ладонях, которые блуждают по моей спине и, надеюсь, вот‑вот заберутся под футболку…
Дьявольщина! Сейчас лопну.
– Где у тебя ванная?
– Направо, через спальню. En suite[50]. – Джеймс отпускает меня.
– Я быстренько! – Попытавшись изобразить кокетливую улыбочку, нарочито неторопливо шествую к двери.
А едва скрываюсь из виду, опрометью бросаюсь в спальню – разумеется, тоже безупречную. Никаких вам выдвинутых ящиков со свисающим барахлом или расшвырянной по полу обуви – словом, с моей спальней не сравнить. А кровать! Хлопковые простыни – невероятно, но факт! – явно выглажены, а подушки, судя по всему, долго и нещадно взбивали. И все это призывно глядит на меня.
Я даже про зов природы забываю, разглядывая пример идеальной спальни. Мой опыт довольно ограничен, и все же я знаю, что у холостяков отношения с постелями не складываются. Чаще всего это просто матрас на полу, а уж белье… либо что‑то чудовищно пестрое – мамин подарок, либо обтрепанные лохмотья, оставшиеся со студенческих времен. И они не меняют белье месяцами. М‑да, большинство холостяков понятия не имеют, что от состояния спального места может зависеть будущее отношений. Но Джеймс – определенно исключение.
Приятно взволнованная мыслями о том, чем мы с ним займемся на этой постели позже, вхожу наконец‑то в ванную и включаю свет. О‑о, какое блаженство. Сидя со спущенными джинсами, рассеянно оглядываю обстановку: ванна на ножках, блестящая серебристая круглая раковина, рядом на полке стопочкой сложены журналы. Ну‑ка, проинспектируем… «Инвестиции сегодня», буклеты шикарной гостиничной сети класса «люкс», «Туалетный юмор» – один из тех сборников комиксов, которые валяются в каждом клозете. Довольная тем, что не обнаружила ничего подозрительного, вроде замызганного порножурнала, спускаю воду и подхожу к раковине вымыть руки.
Открыв кран, рассматриваю свое отражение в зеркале шкафчика над раковиной.
Внимание, шкафчик.
Меня гложет любопытство. Я сопротивляюсь. Нельзя рыться в чужих вещах! Зачем совать нос не в свое дело. Кто знает, что я там найду?
На память приходит печальный опыт Джесс. Однажды она «совершенно случайно» заглянула под раковину в ванной мужчины, с которым встречалась. И меж рулонов туалетной бумаги узрела фиолетовый кружевной лифчик. Джесс была раздавлена. Не потому, что приятель изменял ей с юной выскочкой (начинающей романисткой по имени Сабрина), а потому, что у этой самой Сабрины чашечки оказались задорного второго размера.
А потом я вспоминаю кое‑что еще. Я вспоминаю, как вместо пачки сигарет наткнулась на упаковку презервативов в бардачке Дэниэла…
Хм. Все‑таки стоит глянуть по‑быстрому – на всякий случай.
Открываю дверцу. Слава богу! Все стандартно и вполне невинно. Паста, зубная нить, пластырь… Погодите, а это еще что? У задней стенки какой‑то тюбик. Тянусь за ним и сбиваю пузырек аспирина, тот грохается в раковину. Черт! Запихнув его обратно, рассматриваю тюбик у себя в руке. Ого. Крем для лица с витамином Е.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав