Благодарности 2 страница

– Не увольняй меня, пожалуйста!

– Что? – Голос Брайана срывается от изумления. – Господи, да ни за что! С чего бы мне увольнять лучшую помощницу из всех, что у меня были?

– А мне показалось… – Я окончательно запутываюсь.

– Но возможно, я буду вынужден с тобой расстаться.

Сердце ухает в желудок. Брайан ведет себя в точности как мужчина, который хочет с тобой порвать. Он пытается подсластить пилюлю, говоря, что проблема не в тебе, а в нем, но суть‑то одна, независимо от упаковки. Тебя бросают.

– Видишь ли, какая история… Я тут приводил в порядок отчетность. Дела идут ни шатко ни валко. – Он сминает в пепельнице сигарету и достает из бардачка баллончик с освежителем воздуха. – Если уж совсем честно, Хизер, пожалуй, имеет смысл начинать поиски новой работы. – Он косится на меня, пытаясь предугадать реакцию.

– Все так плохо? – тихо спрашиваю я.

– Хуже некуда. – По фургончику разливается аромат, в котором лишь при очень богатом воображении можно учуять «океанский бриз». Удовлетворенный результатом, Брайан забрасывает освежитель обратно в бардачок. – Банк требует немедленной выплаты кредита.

Внезапно я вижу перед собой человека, которого гнет к земле тяжелая ноша. Под глазами набрякли мешки, щеки изрезаны морщинами, скорее похожими на овраги. Весь его вид говорит о поражении – таким Брайан предстает передо мной впервые.

– Может, нам еще повезет? – пытаюсь я внести хотя бы нотку оптимизма.

Даже не подозревала, что мы так близки к банкротству. Ужасно переживаю – не за себя, за Брайана. Я всего‑навсего могу лишиться работы – Брайан же рискует потерять все, включая дом, который он перезаложил, чтобы получить кредит.

– Все может быть. – Он выдавливает улыбку. – Например, каким‑то чудом нам попадутся богатые клиенты и гонорар покроет все долги.

– Ага! – отвечаю я с уверенной улыбкой.

Брайан включает радио, снова утыкается в газету, и улыбка сползает с моего лица. Я чувствую, как над головой сгущаются тучи. Будущее представляется мрачным и неопределенным. Мысленно пробегаюсь по своему списку желаний и быстренько добавляю еще одно:

вот бы чудеса и вправду случались

Глава 3

Поток машин сдвинулся с мертвой точки, и наконец я стою на тротуаре у станции метро «Бейкер‑стрит».

– Нельзя же отправлять свою подчиненную домой босиком, – ухмыляется Брайан, высунувшись из окна фургона. – Придется сегодня пропустить гольф.

– Как начальник, мог бы выдать мне денег на такси, – ворчу я, рассматривая свои ноги. Вместо стильных босоножек со стразами на них красуются мужские туфли для гольфа. Грязнущие. Сорок шестого размера.

– Поездка на метро еще никому не вредила, – хохочет Брайан, отъезжая от обочины. – Сама не заметишь, как окажешься дома. Пожалела бы лучше несчастного дедулю Брайана, которому еще в пробках торчать.

Он сигналит мне на прощание и резко тормозит, пропуская на «зебре» компанию симпатичных парней моего возраста. Я могла бы по‑разному описать Брайана, но сейчас, когда сквозь ветровое стекло своего любимого фургончика он с восхищением пожирает глазами молодняк в обтягивающих футболках, назвать его «несчастным дедулей», уж как хотите, язык не поворачивается. На платформе меня накрывает волной горячего воздуха. Словно зажгла духовку на полную и сунула голову внутрь. С извинениями прокладываю дорогу среди соотечественников, благоухающих потом, раздраженно орущих, и подбираюсь к желтой линии у края платформы.

Полоса под ногами заставляет вспомнить про штраф, который мне выписали на прошлой неделе, – за парковку на двойной желтой[7]. Вообще‑то я там не парковалась, я просто оставила машину на пару минут, в связи с чрезвычайными обстоятельствами: срочно, немедленно, сию секунду потребовалось обезболивающее. К сожалению, инспектор не захотел войти в мое бедственное положение – естественно, откуда мужику знать, что такое болезненные месячные? – и выписал штраф. Кстати, не забыть бы заплатить. Выуживаю из сумки ручку. Память у меня как решето, поэтому я все записываю. Живу в окружении списков. Холодильник весь оброс разноцветными листочками. Одна проблема: как правило, я забываю на них посмотреть. Что ж мне теперь, писать напоминалки, чтобы не забыть про другие напоминалки?

Черкнув прямо на ладони слово «штраф», слышу нарастающий шум и отступаю назад. Поезд врывается на станцию и с визгом тормозит у платформы. На скорости лица пассажиров в окнах размазываются, будто плавятся на жаре. Вагон битком. Настроение у меня портится окончательно, и тут же возникает мысль: вот бы мне досталось свободное место! Она посещает меня каждый вечер.

Двери разъезжаются, толпа сзади напирает, я влетаю внутрь. На оконных стеклах и лицах пассажиров капельками оседает влага – не самое приятное зрелище. Стараясь не обращать на это внимания, протискиваюсь по проходу вперед. Кажется, из вагона откачали воздух, чтобы вместить на одного‑двух человек больше.

– Извините… простите… извините… – только и успеваю бормотать я, ступая по ногам товарищей по несчастью (а что делать?).

Поезд берет с места в карьер, как хороший скакун, и, чтобы устоять, я хватаюсь за поручень над головой. На нем и болтаюсь, пока мы въезжаем в тоннель, и прикладываю все усилия, чтобы не уткнуться носом в чью‑нибудь потную подмышку. Боже, как хочется сесть! С завистью рассматриваю везунчиков, которым достались места. Перевожу взгляд с одного лица на другое: мужик с зачесанными поперек лысины жиденькими волосенками, хорошенькая девушка с колечком в брови, пожилая дама с потекшим от жары бледно‑розовым тональником… И вдруг замираю. Волевая челюсть, ямочка на подбородке, густая черная челка, из‑под которой блестят до боли знакомые карие глаза. Мамочки, а он‑то как здесь оказался?

Желудок исполняет сальто‑мортале. Это ж мой сосед. Мой невыносимо симпатичный сосед. Про себя я называю его «темноволосой копией Брэда Питта». Если у Брэда Питта есть младший брат‑шатен, он выглядит в точности как этот парень, как его там… Видите ли, я уже целый год живу через улицу от него, но до сих пор не удосужилась поинтересоваться, как его зовут. Непостижимое поведение в глазах моей мачехи. Она‑то считает себя обязанной не только знать всех жителей Бата по именам, но и быть в курсе их персональных привычек и склонностей. Однако это как‑никак Лондон. Тут можно годами жить с человеком в одном доме, каждое утро кивать ему в коридоре и при этом ни разу словом не обмолвиться.

Тем не менее я знаю все про своего соседа (далее – он). Он водит темно‑синий «ренджровер», продукты покупает в магазине «Уэйтроуз»[8], одежду – в бутике «Джозеф»[9]и по крайней мере раз в неделю заказывает еду в «Шанхайском сюрпризе» – вьетнамском ресторане на углу. А еще он увлекается теннисом, недавно купил белый диван и, судя по времени, когда разъезжаются шторы в его спальне, по выходным любит валяться в постели до полудня. Нет, что вы, я за ним не шпионю! Просто подметишь что‑нибудь иной раз, совершенно непроизвольно…

Он переворачивает страницу, и я будто ненароком щурюсь на обложку. Ну надо же! «Жизнь Пи»[10]. У меня эта книга тоже есть. Еще не прочитана и в настоящее время служит подставкой для чашек на прикроватной тумбочке. Решено: возьмусь за нее, как только приеду домой.

Воображение тут же рисует картину: ранний вечер, я сижу на крылечке, купаясь в предзакатных лучах солнца («волшебный час» на профессиональном жаргоне фотографов, потому что в таком свете абсолютно все предметы выглядят фантастически), распущенные волосы соблазнительно спадают на лицо, между пальцами изящно, на французский манер, зажата сигарета «Голуаз». Поглощена чтением. И тут раздается: «Привет! И как тебе книга?» Подняв глаза, вижу соседа, который улыбается мне через забор, и отвечаю непринужденной остроумной шуткой. Завязывается разговор, в ходе которого мы обсуждаем персонажей, повороты сюжета и мастерские диалоги…

Новая волна пассажиров вливается в вагон, сносит меня в сторону, прижимает к стене и безжалостно возвращает в реальный мир. Тот мир, в котором он даже головы в мою сторону ни разу не повернул. Я для него не существую. Впрочем, не факт, что это плохо, – ведь каждый раз, когда мы встречаемся, я выгляжу как городская сумасшедшая. В данный момент спешно шаркаю чуть в сторону, чтобы мои великанские туфли для гольфа заслонил чей‑то портфель.

Взять хотя бы прошлую неделю. Я пробежалась по парку, привалилась к решетке у входа, восстанавливаю дыхание – коленки трясутся, волосы облепили потный лоб. И кто, по‑вашему, летящей походкой возникает из‑за поворота? Свежевыбритый и безупречный? Разумеется, он.

Или, скажем, пару недель назад. Выгружаю покупки из багажника, достаю две гигантские упаковки многослойной туалетной бумаги, и тут подъезжает его автомобиль и паркуется прямо напротив меня. А тот случай, когда я выскочила вынести мусор – в старом халате мешком и косметической маске, что становится ярко‑голубой, когда ее пора смывать? Закон подлости в действии: мой сосед оказался у окна.

Он внезапно поднимает глаза – и встречает мой выпученный взгляд. Господи, как неудобно. Поблизости валяется брошенная кем‑то газетенка «Трофеи» – бесплатное рекламное издание, которое предлагает все что угодно, от подержанной машины до родственной души. Хватаюсь за газету как за спасательный круг и прячу пылающую физиономию за страницей «Сдать‑снять». С ручкой наизготове начинаю изучать объявления, будто жилье для меня и впрямь животрепещущий вопрос. «Обожающая кошек семья лесбиянок ищет сестру‑единомышленницу…» «Место в квартире с тремя кроватями. Уже проживают восемь австралийцев…» «Ищу творческого человека с широкими взглядами для проживания в богемной квартирке…»

И вдруг… Внутри у меня что‑то екает. Вот оно. В самом низу. Всего одна строчка: «Маленькая Венеция[11]: комната в квартире, 150 фунтов в неделю, включая счета». Сверлю объявление взглядом, рассеянно рисуя вокруг него сердечко, потому что продолжаю думать о нем. Должно быть, это самое скучное и безликое объявление в истории. Впрочем, именно таким я его и задумывала, помещая в газету три недели назад.

Я не хочу сдавать комнату. Не хочу, чтобы в моей квартире завелся чужак, который будет валяться на моем диванчике в гостиной, пользоваться моими новехонькими кастрюльками «Ле Крезе»[12], занимать мой унитаз, наконец! Но выбор‑то невелик. Когда Дэниэл съехал, он забрал свой плазменный телевизор, половину нашей коллекции фотографий, а также половину вклада за квартиру. Тем самым лишив меня беззаботной жизни, потому что теперь на мне висят гигантские ежемесячные платежи. Последние девять месяцев я проедала сбережения и сейчас полностью на мели. Уже два месяца не выплачивала взносы по кредиту, и банк угрожает меня выселить, так что надо или найти жильца, или…

Или что? Вглядываюсь в окно, отчаянно желая увидеть в нем решение проблем, но это вам не хрустальный шар, а лондонское метро, так что я вижу только свое отражение, которое безмолвно пялится на меня из темноты тоннеля.

Глава 4

Я всегда пребывала в уверенности, что к моменту, когда мне стукнет тридцать, у меня будет нормальная взрослая жизнь. Некоторая сумма в банке, карьера преуспевающего фотографа и по меньшей мере одна пара дизайнерских туфель – пусть не обязательно от Маноло Бланик. Подойдет и Курт Гейгер[13]. В прошлом году оно явилось, лучезарное три‑ноль, – и что я вижу? В то время как большинство моих знакомых неуклонно карабкаются по социальной лестнице – получают одно повышение за другим, выходят замуж, стригутся у Ники Кларка[14], – я со свистом качусь вниз по перилам.

Лимит моей кредитки исчерпан – фьюить, вниз! Моя крошка авто загремела в ремонт после поцелуя с БМВ – фьюить, еще ниже! Что касается карьеры… фьюи‑и‑и‑и‑ить, бум! Дальше ехать некуда.

А ведь еще совсем недавно казалось, что все складывается. Я встретила Дэниэла, влюбилась, мы купили квартиру и вместе в нее переехали – достаточно, чтобы чувствовать себя более‑менее состоявшимся человеком. Я обрела какие‑то ориентиры. Достигла определенной зрелости. У меня появились обязательства по кредиту, страховка, партнер. И пусть я все время ощущала, что только притворяюсь взрослой, окружающие стали относиться ко мне по‑новому – с явным уважением.

Злобная мачеха присылала мне «приданое»: кулинарные книги, сушилки для посуды и наборы пластиковых контейнеров; Санджив в химчистке вежливо кивал, когда вместе со своими замшевыми брюками я сдавала ему мужские рубашки от Ральфа Лорена; даже врачиха в центре планирования семьи одобрительно улыбалась, выписывая рецепт на противозачаточные таблетки.

Правда, не хватало одного кусочка головоломки. Карьеры. Ну и что? Зато я полностью реализовалась в личной жизни. А значит, и все остальное приложится.

Увы, нет. Напротив, все рассыпалось в одночасье. В тот день, когда, позаимствовав «сааб» Дэниэла для какой‑то пустяковой поездки, я обнаружила в бардачке упаковку презервативов. Как банально, правда? Лично я всегда считала, что подобные вещи случаются только с героями сериалов или с участниками скандальных шоу. Но вот вам картина: я стою на светофоре, подпеваю «Уайт Страйпс» и роюсь в бардачке в поисках пачки сигарет – она там точно есть, но никак не идет в руки. К тому моменту я уже несколько месяцев заявляла во всеуслышание, что курить бросила, – но втайне время от времени делала затяжку‑другую. А голос Джека Уайта всегда пробуждал во мне желание закурить – живи быстро, умри молодым, рок‑н‑ролл и все такое. Но вместо пачки «Мальборо лайтс» рука нащупывает упаковку «дюрекса» (в ассортименте для максимального удовольствия).

Помню это так ясно, как будто дело было вчера. На долю секунды мой разум забуксовал, пытаясь переварить информацию: я не просто нашла резинки в бардачке у своего парня, я нашла упаковку из дюжины штук! Я перевернула ее вверх ногами, и презервативы выпали мне на колени. Поправка: презерватив. Остался только один. Ребристый.

Целую вечность я сидела, глазея на пакетик, уютно устроившийся рядом с ширинкой джинсов. Волоски на загривке встали дыбом. В ушах отдавались удары сердца. Почему‑то тянуло расхохотаться. Какая дикость! Дэниэл? Изменяет? Спит с другой женщиной? Меня охватила ярость. Сволочь. Лживая сволочь. Как он мог? И немедленно – желание разреветься в приступе острой жалости к себе.

Но я этого не сделала. Я вообще ничего не сделала. Смиренно сидела за рулем. Джек Уайт мурлыкал. Мотор гудел. Земля вращалась. Наконец оглушительный хор автомобильных гудков заставил меня поднять глаза и увидеть, что свет переменился. Как и все в моей жизни.

Едва войдя в квартиру, я потребовала объяснений. Сначала Дэниэл пытался отрицать, что презервативы имеют к нему хоть какое‑то отношение. Дескать, его помощник забыл, ошибочка вышла, чистой воды недоразумение. Навешал на уши всю лапшу, придуманную специально для такой ситуации. А в конце концов признал, что спит с другой женщиной. Но он ее не любит, это просто секс. Просто секс.

Он произнес это так небрежно, будто речь шла о сущей мелочи, о не стоящем внимания пустячке. Но эта короткая фраза насквозь протаранила мой уютный мирок. Мое сердце было разбито? Не смешите меня, оно было уничтожено.

Разумеется, я оправилась. А куда было деваться? Сейчас у меня все хорошо. Просто замечательно. Я занимаюсь любимым делом – фотографией. У меня есть друзья. По соседству с домом есть видеопрокат, чтобы не скучать субботними вечерами. А когда совсем уж тошно, есть Билли Смит, мой кот. Не стану кривить душой, иной раз я не прочь сходить на свидание, но я не из тех женщин, которые помешаны на поисках своего принца. И вовсе не засыпаю каждый вечер с мечтой встретить идеального мужчину, который полюбит меня глубоко, искренне, сильно… Нет, точно не каждый вечер, клянусь. Покраснев от смущения, бросаю взгляд на соседа.

Его нет.

И тут я понимаю, что поезд стоит. На моей станции.

Бип‑бип‑бип‑бип‑бип‑бип…

Черт, этот писк означает, что двери вот‑вот закроются. Бормоча извинения и наступая на ноги, в панике проталкиваюсь к выходу из переполненного вагона, газета рассыпается, бледно‑зеленые страницы планируют на пол. Черт и еще раз черт!

Бип‑бип‑бип‑бип‑бип‑бип‑биииииип…

Да пусть валяются! Мудрая мысль приходит в голову за миг до того, как двери захлопываются. К счастью, на платформу удалось выскочить целой и невредимой, с зажатыми в руке несколькими газетными листами. Плетусь к эскалаторам. Слава богу, день почти закончился. Недолгая прогулка пешком вдоль реки – и вот я уже дома, лежу в садике, наслаждаюсь солнцем… Каким еще солнцем?

Меня встречают мрачные грозовые тучи. Эх, вот бы у меня был зонтик! На асфальт шлепаются тяжелые капли, и прохожие спешно разбегаются в стороны, накрывшись плащами. Несколько секунд – и все промокают насквозь. В том числе и я.

Пытаясь прикрыть голову остатками «Трофеев», скачу по улице, но уже через несколько секунд от мокрой газеты толку никакого. Раздел «Электротовары» хлопает меня по лицу и прилипает, размазывая по лбу рекламу тостеров. Ой, да фиг с ним! Зашвырнув бумажные лохмотья в урну, продолжаю бег. Дождь хлещет по ногам, бледно‑голубой хлопок платья промок до прозрачности и облепил грудь. Будь я сейчас где‑нибудь в клубе на Ибице – все равно был бы кошмар. А здесь такое и вовсе катастрофа. А ну как знакомые меня увидят? Меня – и мои соски, торчащие коктейльными вишенками…

Не успеваю я вообразить себе это унижение, как всего в нескольких метрах прямо по курсу вижу его. Стоит у дверей винного магазина, абсолютно сухой под солидным зонтом, и невозмутимо курит, будто не замечая, что небеса разверзлись. Ну почему, почему он всегда так безупречен?

Мелькает дикая мысль – а не поздороваться ли? Соседи, если на то пошло. С каждым шагом сердцебиение учащается, как сигнал металлодетектора, обнаружившего клад. Так, спокойно. Вдох – выдох, вдох – выдох…

– Здравствуйте! – Улыбаюсь и почему‑то поднимаю раскрытую ладонь на манер индейца. Тогда уж и приветствовала бы иначе. «Хау», что ли.

Увы, сосед не может оценить, насколько убедителен в моем исполнении Вождь Бегущий Медведь, потому что в эту самую секунду поворачивается к хорошенькой брюнетке, возникшей на пороге магазина в обнимку с бутылкой вина. Она ныряет к нему под зонтик, он берет ее под локоток, и вместе они пускаются в путь – ловко огибают лужи, перепрыгивают через решетки на асфальте, куда потоками льется вода, и хохочут, вроде пытаясь обрызгать друг друга. Ну прямо сцена из того фильма с Джином Келли[15], черт побери.

Эх, вот бы это не она, а я сейчас бежала вприпрыжку, сухая и веселая, под надежной защитой его зонта! Вместо того чтобы стоять под проливным дождем и жалеть себя.

– Вереск[16]!

Вздрогнув, оборачиваюсь.

– Веточка вереска на счастье!

Возле банкомата жмутся друг к другу несколько женщин с плетеными корзинками в руках. Увы, в списке предметов ненависти горожанина сразу за дождем следуют бродячие торговцы, не важно чем – страховками, спасением души или языческими амулетами. Так что эту группу ирландских цыганок целенаправленно игнорируют. Но это не значит, что их не замечают.

Я тоже заметила. Но я страстно желаю поскорее добраться домой, поэтому поступаю так же, как и всегда, когда вижу, что на улице проводится опрос, студенты раздают листовки или – да, мне стыдно! – гринписовцы агитируют прохожих присоединяться к их движению и делать взносы на благое дело. Набычившись, пру напролом, глядя прямо перед собой и притворяясь, будто внезапно лишилась слуха на сто пятьдесят процентов.

– Эй, красавица! – От кучки цыганок отделяется одна и с проворством футбольного нападающего преграждает мне дорогу.

Пытаюсь ее обогнуть, но она не дает пройти.

– Вот тебе веточка вереска на счастье. Обращайся с ней мудро, и твои заветные желания исполнятся. Тебе обязательно повезет. – Она сует мне под нос поникший прутик, перевязанный грязной розовой ленточкой. – Счастливый вереск обладает огромной силой.

– Нет, спасибо, – твердо говорю я.

– Всего два фунта, красавица.

– Не нужно!

Я стараюсь не встречаться с ней взглядом, но цыганка хватает меня за руку. Кожа у нее грубая, темная, что особенно заметно по контрасту с моей – тонкой, бледной, в веснушках. Вижу грязные обломанные ногти, узловатые, искореженные артритом суставы, на запястье, рядом с розовыми пластмассовыми часиками, серебряный браслет с подвесками‑талисманами. Позвякивая амулетами, она трясет передо мной веточкой и при этом вкрадчиво воркует:

– Храни его, держи при себе. Волшебство подействует, верь мне. Твоя судьба переменится. Исполнятся все твои желания.

Ага, конечно. Получается, я совсем дурочкой выгляжу?

Но искорка в ее пронзительных зеленых глазах дает понять, что отказ не принимается. К тому же, пока я торчу тут посреди улицы, промокаю все больше. В итоге, просто чтобы отвязаться, пихаю пару монеток ей в ладонь, шершавую, как наждачная бумага. Цыганка тут же растворяется в толпе, оставив меня стоять под ливнем с веточкой вереска в руке.

Вереск на счастье. Счастливая Хизер.

Забавно, ничего не скажешь. И это убожество обладает волшебной силой? Сунуть в урну и забыть? Но ближайшая урна через дорогу… Я заталкиваю вереск в сумочку – выброшу, когда доберусь домой. Но не раньше, чем стяну мокрую одежду, откупорю бутылочку вина и как следует отмокну в горячей ванне.

Предвкушая погружение в ароматную пену с бокальчиком совиньона, несусь к дому, хлюпая огромными башмаками.

Глава 5

Ловко завернув кран большим пальцем ноги, я откидываюсь в облако душистой пены. Блаженство. Чистое, стопроцентное блаженство. Потягивая вино, вдыхаю восхитительный аромат корицы и ванили – спасибо волшебным флаконам, которые обнаружились у меня в закромах. Лежали в плетеной корзинке вместе с другими сувенирами от уик‑энда с Дэниэлом в Озерном крае[17]. Я храню корешок билета в дом Вордсворта[18], залитое чаем меню из местного кафе и маленькие шоколадки – горничная каждый вечер клала их нам на подушки, но я не съела ни единой, фигуру берегла. Дэниэл, видите ли, находил, что бедра у меня «тяжеловаты».

– Тяжеловаты! – недовольно бурчу себе под нос.

Раздражает собственная сентиментальность – зачем цепляться за весь этот хлам? – а также бессовестная самонадеянность мужиков. Меня, значит, критиковал, а сам? Складки жира на боках и залысины на висках (потому и бреется наголо, а вовсе не ради сходства с Джейсоном Стэтхемом).

– К твоему сведению, эти самые бедра совершают пробежку по парку трижды в неделю, – продолжаю ворчать я, щедро глотнув ледяного совиньона.

Ладно, дважды, и это скорее прогулка, а не пробежка, но все же…

– Эти самые бедра могут сделать сотню приседаний за раз! Эти бедра, черт побери, способны питоном обвить чью‑то шею!

Ну допустим, в этом я уже некоторое время не практиковалась, но если чуточку подразмяться…

Пристроив бокал на бортике ванны, тянусь за мочалкой и мылом, поднимаю над водой блестящее розовое бедро и намыливаю энергичными круговыми движениями, как чемпион начищает свои медали. Раз‑два, раз‑два, по часовой, против часовой, полирую внешнюю сторону, затем внутреннюю. Сполоснув мочалку, перехожу к другому бедру. В темпе – раз‑два, вперед‑назад, вверх‑вниз, вправо‑влево. Дряблости – нет, целлюлит – долой, прыщики – прочь!

Кстати, интересная мысль. Почему этого в кино никогда не показывают? Кажется, голливудские режиссеры даже не подозревают, что женщина, оставшись одна в ванной, иной раз трет пемзой пятки и удаляет волоски над верхней губой. По мнению киношников, мы погружаемся в пучины сладострастия, намыливаем груди, дразним себя струйками воды между ног, прижимаем к соскам запотевшие бокалы вина… При полном макияже, разумеется.

Да‑а уж. Знали бы мужчины правду, были бы страшно разочарованы. Я трогаю полоску крема над верхней губой. Нет, рано – еще пять минут. Отложив мочалку, берусь за бритву. Лезвие забито волосками с прошлого раза, а новых лезвий нет. Черт. Когда я в последний раз брилась тупым лезвием, жутко порезалась. Но какие варианты? Провести выходные с ногами, как у моей бывшей учительницы немецкого?

Не тратя время зря, по‑быстрому промываю лезвие под краном и уверенными движениями снимаю волоски вместе со слоем пены с икры, лодыжки, колена… Ой. Кровавое пятнышко стремительно расплывается на коже.

– Чтоб тебя!

Схватив полотенце, наскоро перевязываю ногу. Телефон звонит в тот момент, когда я доматываю импровизированную повязку. Дзынь‑дзынь – несется по коридору из прихожей. Кто бы это мог быть? Джесс в Дели. А с папой я сегодня уже говорила. Где‑то вычитав про кошачьи курсы йоги – чего только в Голливуде не напридумают! – он интересовался, не оценит ли Билли Смит абонемент на несколько уроков йоги в качестве подарка на день рождения. Я невольно улыбаюсь. Папа у меня художник, само собой, с причудами, но я бы его ни на какого другого не променяла. Вот бы я могла с чистой совестью сказать то же самое о мачехе…

Махнув рукой на телефон, вновь окунаюсь в корично‑ванильный аромат и жду, пока включится автоответчик. Скорее всего, это мачеха хочет чем‑нибудь испортить мне настроение. Впрочем, есть и призрачный шанс, что Дэниэл решил откликнуться на мою эсэмэску.

Вот только хорошо это или плохо? Учитывая текст (дословно: «Скучаю. Может, перепихнемся по старой памяти?»).

Клянусь, я совершенно ни при чем, это все проклятая текила. Я по нему не скучаю. Я его ненавижу. И уж конечно, не желаю с ним спать. Хм‑м… Может, все‑таки взять трубку?

Ладно, плевать. Глубже погружаюсь в пену, забросив одну ногу на бортик, тянусь за бокалом и делаю еще глоток. Пусть себе звонит сколько влезет.

Проходит лет сто, телефон умолкает, со щелчком включается автоответчик. Сейчас раздастся жеманный голосок мачехи. Она стыдится своего происхождения (потомственные рабочие из Манчестера) и всякий раз, открывая рот, пытается подражать королеве.

– Алло, привет…

По всему телу волной прокатывается… паника? Радостное волнение? Боже, неужели Дэниэл, нет, не может быть! Но тут до меня доходит, что автоответчик вещает голосом с американским акцентом, и я чувствую себя полной дурой… разочарованной дурой.

– Я насчет объявления. Вы давали объявление в… секундочку…

Шелестят страницы.

– В газете, которая называется…

– «Трофеи»! – произносим мы хором.

Черт!

Выпрыгиваю из ванны и в чем мать родила мчусь в прихожую, орошая пол и стены мыльной водой. Говорите, говорите, умоляю мысленно, пытаясь скользкими пальцами ухватить радиотелефон.

– Погодите, не вешайте! – выдыхаю я, наконец‑таки вырвав трубку из ее гнездышка. И тут же осознаю, что если это – потенциальный жилец, то я – потенциальная квартирная хозяйка. И вести себя надо соответственно. – То есть добрый вечер, – изрекаю я в своей лучшей телефонной манере. Мачеха мной бы гордилась.

– М‑м‑м? Привет. Я… в общем, это… звоню по объявлению.

– А вы кто? – вопрошаю надменно и сама кривлюсь от отвращения.

Что я творю? Мне ведь просто горит сдать комнату! Следовательно, надо быть спокойной, дружелюбной, располагающей.

– Извините, я была в ванне, потом искала одежду… – Э‑э, нет, так не пойдет, это уже секс по телефону. – В смысле… меня зовут Хизер.

– Да, здрасьте… (Неловкая пауза. Раздумывает, должно быть, повесить ли трубку. Судя по всему, собеседование я провалила. М‑да, не уверена, что сама сняла бы у себя жилье.) А я Гейб.

Имечко не из заурядных. Любопытно, как выглядит Гейб. Поскольку он американец, то, наверное, высокий, широкоплечий и белозубый, – хотя с моей везучестью он скорее всего окажется маленьким, толстеньким и лысеньким. Тьфу ты – ну и что? Я жильца ищу, а не любовника.

– Отлично, то есть… – Надо бы выдать в ответ что‑нибудь остроумное… но что? Ладно, проехали. – То есть клево! – Ой. А вот это никуда не годится. Я жмурюсь от стыда. Не произносите «клево», если не избавились от остатков приобретенного в детстве йоркширского выговора. Получится «клиово» – что совсем не клево.

К счастью, незнакомец ничего не заметил, а если и заметил, то промолчал.

– Так вот я хотел узнать… насчет комнаты.

Комнаты?.. Ах, ну да.

– Она еще сдается?

– Вообще‑то многие интересуются… – вру я, бочком подбираясь к окну. Из него открывается вид на окна моего сногсшибательного соседа, и я просто не могу удержаться: приподнимаю уголок жалюзи и выглядываю наружу – вдруг он там?

– Да? Ладно. Извините за беспокойство. Мне все равно жилье нужно только на время.

– На время? – Я навостряю уши.

– Да, я здесь недели на три. Самое большее – на месяц.

Месяц. Звучит бесподобно. Очень мило… и очень недолго. Четыре недели, по 150 фунтов в неделю, итого… быстренько соображаю… как раз достаточно, чтобы реанимировать одну кредитку. И если я заставлю себя оторвать задницу от дивана, за месяц вполне могу найти работу с зарплатой, которая позволит больше не делить сиденье унитаза с совершенно чужим человеком.

Дата добавления: 2015-11-30