Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Пробуждение королевы-малютки 5 страница

Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

По ходу повествования готов я поделиться тайнами и секретами нашего ремесла, так как мне ведомо все – начиная от электричества и кончая карточными фокусами. Любой, кто желает заняться устройством балагана, должен обратиться за советом либо к труду моему, либо ко мне лично. Последнее предпочтительно: записки мои предназначены семейству юной особы, и я поневоле вынужден прерваться, добавив только, что есть одно счастливое исключение – чревовещатель, которому свойственно доброе отношение к себе подобным, равно как и приличные манеры, если, конечно, он трезв.

К несчастью, к вину у него слабость – напившись же, начинает буйствовать.

Вернусь к преимуществам иметь ребенка – нет ничего лучше для актера. Разумеется, мы с мадам Канадой предпочли бы погибнуть, нежели вырвать невинную душу из сладостной неги домашнего очага, хотя в газетах постоянно рассказывают, как измываются над детьми их родители, которых можно сравнить только с дикарями. Малышка досталась нам по закону, ибо мы ее купили, заплатив звонкой монетой. И, пользуясь случаем, не могу не выразить то, что накипело на душе: отцы и матери, осыпающие чад своих тумаками и избивающие их всем, что подвернется под руку, вразумитесь! Ведь вы могли бы продавать их по сто франков за штуку и даже дороже, если имеется у них какой-либо талант – уродец же вполне потянул бы и на тысячу!

Но и самый обычный ребенок, не урод и не блистательный талант, при наличии хорошенькой мордашки способен принести балагану больше, чем любой крокодил – главное, чтобы нашелся в труппе человек, одаренный литературным гением. Нас же было трое таких: во-первых, я сам, чья молодость прошла за кулисами Театра Бобино и Одеона; Амедей Симилор, за плечами которого были долгие годы на подмостках; наконец, Саладен, можно сказать, родившийся на сцене, ибо уже в возрасте двух лет он блистал в роли картонного мальчика – вы помните эту великую пьесу, умершую вместе с Меленгом и мадам Лоран?

Я превосходил всех силой воображения. Симилор умел выдумывать забавные трюки. Но Саладен являл собой совершенство! Какое перо! Какой дар! Из пустяка он делал конфетку: одевал девчушку, словно куколку, и выставлял напоказ, так что каждое представление давало нам от двенадцати до пятнадцати франков.

Малышка была у нас Моисеем, которого спасала из вод реки египетская принцесса; Зелиской – в истории о девочке, вырванной собакой из пасти гигантского удава в джунглях Америки; Венцеславом или маленьким принцем, вынесенным из огня фельшхеймским гусаром – да мало ли еще кем! Саладен был плодовитее господина Скриба. За каждое сочинение ему беспрекословно выплачивали тридцать су. А поскольку он изумительно играл в монетку и бутылочку, да к тому же еще безбожно плутовал в карты, то денежки у него водились, и прятал он их повсюду – однако Симилора обмануть не мог. У того был изумительный нюх, да и папашины потребности обходились недешево.

Весь первый год девчушку представляли на афишах и на сцене под именем мадемуазель Сериз[18]– по причине одного необыкновенного обстоятельства, о коем будет сказано ниже, дабы могли воспользоваться этим ее настоящие родители.

Через двенадцать месяцев мы с мадам Канадой решили прикинуть, какую выручку принесла нам мадемуазель Сериз. Я веду подобные расчеты безупречно – не всякий бухгалтер может со мной потягаться; всего за десять минут я произвел все необходимые операции и объявил, что ребенок, за вычетом всех расходов, дал 1.629 франков чистой прибыли.

Это произошло в Орлеане, на рыночной площади. Мадам Канада сказала мне:

– Великолепно. Кофе за мной.

– Согласен, – ответил я. – Приятно иметь калифорнийские россыпи прямо у себя на дому.

– И радостно, – добавила Амандина, – ведь я обожаю нашу малютку. Будь у меня собственная дочка, я бы не любила ее больше.

Мадам Канада по заслугам славится своим умением готовить кофе. Из рук ее выходит напиток прямо бархатный, и достигает она столь превосходного сочетания всех необходимых ингредиентов, что испытываешь подлинное наслаждение. На сей раз выставила она полный кофейник, поскольку теперь, ввиду баснословной прибыли, нам не было нужды жаться и экономить. Всю ночь мы говорили о малышке.

Истинная правда, что с возрастом человек становится лучше, ибо теперь Амандина испытывает достойное и сходное с моим желание разыскать родителей юной особы. В ту ночь дело обстояло иначе, поскольку она сказала мне:

– Сериз для нее имя неподходящее.

– Зато оно забавное, – возразил я, – сразу бросается в глаза и притягивает публику.

– Возможно, только это будто вывеска на спине. Если оставить все как есть, родители легко разгадают шараду. А она приносит большие деньги. И десяти месяцев не пройдет, как за ней явятся, чтобы забрать.

Амандина была права, и вы скоро узнаете, почему.

– Но ведь родители ее продали, – ответил я, не слишком уверенный в том, что говорю.

Мадам Канада пожала плечами.

– Конечно, продали, – поторопилась все же она подтвердить мои слова.

Но сердце подсказывало нам обоим одно – это невероятно. Родители подобного ангелочка должны были бы купаться в роскоши.

– Значит, – заключил я, – в силу того, что мы имеем на нее все права, подыщем ей новое имя.

Это оказалось проще сказать, чем сделать: видит Бог, нам пришлось изрядно потрудиться. Подобрав какое-нибудь имя, мы его обсуждали, обнюхивали, обсасывали, а затем приходили к выводу, что не идет оно ни в какое сравнение с прозвищем Сериз, которое явилось само по себе.

Тем временем поглядывали мы на личико девочки, улыбавшейся во сне – такое беленькое и розовенькое, что в самом деле походило на вишенку.

Ибо малышка наша прямо расцвела, стала свежей, как бутон, прелестной, как роза… ведь мы холили и нежили ее, словно принцессу!

Когда мы уже совсем было отчаялись, Сериз открыла свои громадные голубые глаза и взглянула на нас.

– Точно два сапфира! – сказала мадам Канада.

– Сапфиры! – повторил я. И ребенок получил имя.

Девочка, сомкнув веки с длинными ресницами, заснула вновь. А на следующий день было запрещено называть мадемуазель Сериз иначе, как мадемуазель Сапфир. Распоряжение администрации – штраф в пять сантимов за нарушение.

Однако у самой мадемуазель Сериз эта перемена вызвала обиду: впервые за все время она проявила неудовольствие – казалось, ей было жаль расставаться с прежним именем.

Впрочем, дулась она всего несколько минут, а потом забыла обо всем. Да ведь и была она безмозглой, как птичка, но сердце у нее было доброе – я убежден, что нас она уже любила.

До этого момента она только напевала, хотя довольно хорошо произносила слова песенки – говорить же не могла. Постепенно начала она лепетать: но не так, как если бы потихоньку научилась, а будто бы вспоминая то, что умела прежде.

Сомневаться в этом не приходится, поскольку щебетанье ее не имело к нам никакого отношения. Никогда она не повторяла наших слов, а толковала о чем-то другом – и мы далеко не всегда ее понимали. Она поминала какого-то Медора, пастушку, молочницу. Все это ясно показывало, что выросла она в деревне. Об отце она не говорила никогда; при слове же «мама» начинала дрожать – доказательство, что ее, судя по всему, били.

Впрочем, расспрашивать ее было бесполезно. Она либо смотрела на нас непонимающим взглядом, либо принималась горько плакать. Мы сто раз пытались узнать, как зовут родителей или хотя бы, как ее саму называли дома. Тщетно. Такое впечатление, будто она полностью потеряла память. При этом она прекрасно помнила все, что случилось после ее появления у нас.

Мадам Канада была этим очень довольна. Она любила повторять:

– Все к лучшему. Любой скажет, что наша милая крошка родилась в балагане, потому что ничего другого не видела и не знает.

Перехожу теперь к ее воспитанию.

Мадам Канада, увы, не блещет образованностью, хотя нельзя не восхищаться ее умению разбивать булыжники на животе, варить кофе, равно как и силе природного ума. Я был крайне занят: на мне лежало хозяйство, приходно-расходная книга и репертуар – для скольких варьете сочинял я куплеты и репризы, коим не было равных по приятности и остроумию. Саладен же был малый ученый. Когда мы с моей женой решили, что малютке нашей должно дать воспитание принцессы, я сразу подумал о Саладене – пусть учит ее чтению, счету и письму. Колонь мог бы преподавать ей музыку, ибо превзошел все вплоть до тирольских вальсов, а Симилор – давать уроки фехтования, что сулило бы в будущем верный заработок особе женского пола, поскольку дама с рапирой всегда имеет на ярмарках бешеный успех, а также бальных танцев, принятых в высшем свете, в какой области тщетно стали бы искать ему достойных соперников даже и в Париже; наконец, приберегая главное на десерт, мадемуазель Фрелюш предстояло ознакомить ее со всеми секретами хождения по канату – ведь именно в этой сфере, по нашему мнению, должна была блеснуть наша малютка.

Сверх того, Поке по прозвищу Атлант вдруг по собственной воле вызвался наставить ее в хиромантии, сомнамбулизме и карточных трюках, которые он с успехом демонстрировал во многих городах Европы.

Нет предела честолюбивым мечтам папаши и мамаши. А мы с мадам Канадой пылали рвением и рвались в бой даже горячее, нежели истинные отец и мать, чье место было занято нами. Даже всего, что я перечислил, нам казалось мало: мадам Канада была в свое время гуттаперчевой гимнасткой – и потому часто говорила, что ребенку было бы полезно расслабить и размять суставы; я же, когда терял голову в грезах о блистательном будущем крошки, предлагал вдолбить те познания, что остались у меня после службы учеником аптекаря.

От шпагоглотательства пришлось отказаться по причине, о которой я скажу ниже, однако было решено, что по возвращении в Париж девочку нужно будет отправить в мастерскую Каменного Сердца, чтобы брала она уроки художественной живописи у господ Барюка и Гонрекена-Вояки – первейших ярмарочных мастеров.

Нельзя сказать, чтобы все это было пустыми мечтами – но слишком уж много набралось предметов для одной-единственной юной особы, едва перешагнувшей за порог трех лет; вот почему мы с мадам Канадой начали с простых вещей: по-прежнему позволяли ей пить, есть и спать вволю, не считая небольшого занятия по утрам с мадемуазель Фрелюш.

Для родителей (подлинных) я должен отметить здесь две важные особенности и одно необыкновенное явление.

Необыкновенное явление состоит в вишенке, расположенной над правой грудью девочки. Ей сейчас четырнадцать, и родимое пятно уже не выглядит таким розовым, как прежде – однако разглядеть его можно. Нужно ли добавлять, что именно в силу этого малютка получила первое свое имя? Убежден, что читатель мой и сам уже догадался.

Особенности перечислю в соответствии с естественным ходом вещей:

1. В течение долгого времени малютка появлялась в театре лишь для того, чтобы исполнить свою роль. Ее приносили в яслях младенца-Иисуса или в колыбели Моисея, а затем уносили. Это было все. Она не знала о том, что у нас делается.

Как-то вечером, вскоре после обретения ею речи, я привел ее с собой, дабы она посмотрела на танец мадемуазель Фрелюш – ибо следовало привить ей вкус к будущему ремеслу.

Едва лишь мадемуазель Фрелюш поднялась на канат, как малютка стала дрожать – и даже сильнее, чем когда произносила слово «мама». Вскочив на ноги, она побелела, как полотно, и, казалось, совершенно потеряла рассудок.

– Мама! Мама! Мама! – трижды повторила она. – Под окном… мост… река… Ах, я не помню!

Последнюю фразу девочка выговорила с трудом и бессильно опустилась на свое место.

Мадам Канада заподозрила, что мать ее танцевала на канате. Я же был другого мнения. Расспросы не дали ничего: малютка отказалась отвечать.

Впрочем, она и не могла ответить, ибо сказала истинную правду: «Ах, я не помню!» И я выскажу здесь свое соображение: под окнами дома, где жила девочка, часто выступала танцовщица на канате. Было это возле реки, а напротив располагался мост…

2. Саладен из кожи вон лез, чтобы продемонстрировать ей свое мастерство шпагоглотателя. Можно было только поражаться тщеславию этого молокососа; но, поскольку я сохранил к нему слабость матери-кормилицы, то уступил его настояниям.

Обычно девочка любила играть с Саладеном, ибо малый он приятный и с ней всегда был крайне обходителен.

Когда он вышел на сцену, малютка улыбнулась ему. Когда же он вложил острие шпаги в рот, она вдруг резко отпрянула с теми же самыми словами:

– Мама! Мама! Мама!

Ее била крупная дрожь, глаза закатились, зубы скрежетали. Она еще успела выкрикнуть:

– Это он!

И упала без чувств.

 

XVII


Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.011 сек.)