Деревня после войны

Деревня после войны строилась по обе стороны дороги в сторону Семейкиных. Семьи стали делиться. На новом месте построили дома Аверьян Семенович, Василий Александрович, Илья Андреевич, Виталий Андреевич, Клепиков Егор Андреевич, Синцов Алексей и Корюгина Паша. К началу войны в нашей деревне было сто два жителя. На войне, из двадцати семи ушедших, погибли одиннадцать. Вернулось в деревню также одиннадцать, но и они постепенно разъехались кто куда.

Колхозники «Сигнала». Послевоенная фотография.

До конца своей жизни в деревне жили только четверо: Сима Павловна, Трифон Спиридонович, Василий Александрович, Николай Дмитриевич. Не вернулось в деревню пять человек. К концу 1945 года в ней осталось восемьдесят семь жителей.

Расскажу немного о бывших фронтовиках:

Слобожанинов Аверьян Семенович разделился с братом. Построил дом, а в семидесятых годах уехал в село Красное под Санкт-Петербургом. С собой увез жену и четырех дочерей, а дом продал.

Слобожанинов Сергей Иванович женился, окончил курсы шоферов, работал в колхозе на строительстве. Построил дом в Даровском. Работал шофером. Вырастил трех дочерей.

Слобожанинов Николай Андреевич работал разнорабочим, потом уехал.

Слобожанинов Федор Александрович поработал в колхозе и уехал с семьей в Опарино. Его отпустили работать в лес от нашего колхоза.

Слобожанинов Илья Андреевич потерял руку на войне. Женился на Клавдии Антоновне. Построил дом напротив Аверьяна. Работал бригадиром. У него росли два сына и две дочери. Владимир и Аркадий рано стали работать на лошадях, а девочки Лида и Таня стали работать на разных работах. Клавдия Антоновна долго возила молоко, потом работала кладовщиком до 1987 года. Она оказалась долгожителем, прожила больше девяноста лет. Илья Андреевич ушел из колхоза раньше жены. Бригадир он был замечательный. Все дела видел без подсказки председателя, везде у него был порядок. Он построил дом в Даровском и ушел из колхоза позднее всех. Его дочь, Лидия Ильинична Слобожанинова (Шалаумова), со школьных лет увлекалась фотографией. Ее увлечение превратилось в профессию. Много лет она проработала фотографом в газете «Слава труду».

Слобожанинов Трифон Спиридонович вернулся с войны и застал жену при смерти. Во время работы конюхом она поила жеребца, держала ведро, а он дернул головой и сильно ушиб ей висок. Появилась опухоль, от нее она и умерла. Трифон горевал, но потом женился снова, опять стал работать кузнецом, всех дочерей выдал замуж. Своих довоенных увлечений не забыл, ходил на охоту, катал отличные валенки и разводил пчел. Деревню не покидал.

Слобожанинов Яков Федорович. Ушел на войну с колхозной машиной и всю войну был шофером. Вернувшись домой, женился на вдове своего брата Петра, погибшего на фронте. Не представлял себя без машины. В 1948 году переехал из колхоза в Даровской вместе с женой. До пенсии работал шофером в райисполкоме. Жена Марина Григорьевна работала продавцом, на птицефабрике, и в редакции. В доме в деревне остались жить Паша Федоровна вместе с сыном Виталием Аркадьевичем.

Яков Федорович с женой Мариной Григорьевной

Слобожанинов Николай Дмитриевич, был человеком добродушным, спокойным. С поврежденной пяткой ему находили работу на каждый день. Вместе с женой Анастасией Васильевной они вырастили трех детей. Колхоз они не покинули.

Слобожанинов Владимир Дмитриевич через несколько лет после прихода с войны был репрессирован за неудачно сказанное слово. На мельнице во время разговора с мужиками сказал, что коммунисты воры. (На самом деле он имел в виду одного человека, который работал на мельнице, и видимо, был нечист на руку). Но за эти слова его посадили на целых десять лет. Отсидел свой срок полностью. После освобождения вернулся, переехал в Даровской. Там вскоре и умер.

Слобожанинов Василий Александрович после войны женился, разделился с братом. Перевез доставшуюся ему в наследство избу и поставил ее рядом с Аверьяном Семеновичем. Пристроил к ней еще одну комнату. Жил и работал на стройках до конца своих дней. Строил ток, амбары, электростанцию и многое другое. По специальности был столяром. Его жена, Александра Григорьевна, была родом из Семейкиных. Окончила десять классов. Два года работала учительницей, а потом ушла на фронт. После Победы вернулась домой, работала в районной библиотеке. Александра полюбила красивого парня, а когда стала его женой, перешла работать в колхоз.

Николай Васильевич Александра Григорьевна Виталий Аркадьевич

Была она передовой труженицей. «Во всякой работе ловка, а косит…, что взмах - готова копна». Была она женщиной щедрой, всегда была готова последним поделиться. Вырастили они вместе с мужем трех сыновей. Василий и Олег в детстве и юности тоже работали в колхозе, но потом уехали. Николай перед армией работал трактористом. После армии в колхоз тоже не вернулся. Долго работал шофером на льнозаводе, а потом и в других организациях. Остается шофером до сих пор. Везде показал себя усердным и дисциплинированным работником. Пользуется большим уважением коллег. Имеет грамоты за добросовестный труд. Его жена, Галина Николаевна, работала на телеграфе и в типографии. Из деревни они уехали, но, когда умерла их мама, дом не продали. Капитально его отремонтировали. Хвала им за то, что деревню они не бросают, помогают ей еще жить.

Слобожанинова Серафима Павловна всю войну была медсестрой. Вывозила с поля боя раненых. После войны еще некоторое время работала в госпитале. Когда вернулась домой, вышла замуж за Трифона Спиридоновича и работала в колхозе. Было у нее несколько наград. Колхоз она не покинула.

Расскажу еще несколько слов о семье нашего единоличника - Михаила Демидовича. У него не было сыновей, рождались только дочери. Всех дочерей он выдал замуж. Муж одной из дочерей, Сидор Спиридонович, пришел жить к ним в семью. Кроме жены, с Михаилом жила его сестра – Анна Демидовна. Михаил Демидович был мастер по изготовлению деревянной посуды (ведра, бочонки, кадцы, шайки и др.), делал грабли, вилы, занимался пчеловодством. Сначала дочь Ксения с мужем жили вместе с ними в одной избе, но потом Сидор выстроил для себя большую вторую избу, и образовалось два хозяйства.

Сидор Спиридонович вступил в колхоз и привел свою лошадь и корову. А Михаил Демидович в колхоз так и не пошел. С ним, из-за этого, поступили сурово. Землю его отобрали, а взамен выделили на границе колхоза самый плохой участок (его называли «дресвянка»). Даже корову не разрешили пасти вместе с колхозными коровами. Вначале он обрабатывал свой участок на своей лошади, но однажды ее до смерти зажалили пчелы. Жить и работать ему стало еще тяжелей, пришлось продать корову. Зарабатывал на жизнь он тем, что продавал самодельную деревянную посуду и мед со своей пасеки. Жили они тихо, людей сторонились. Во время войны Сидор Спиридонович и его сын Василий ушли на войну. Сидор погиб и у Ксении осталось трое детей. Так и жили они со стариками в разных избах в одной ограде.

После войны колхоз «Сигнал» построил электростанцию на реке Кобра. В 1951 году она заработала. В каждую семью провели свет на две лампочки: одну в избу, другую в ограду. Нашей радости не было конца. Зимой каждой семье дали задание поставить столбы. Плотина для генератора затопила луга соседнего колхоза «Колос» и нам пришлось расплачиваться за них полученной электроэнергией. И так же как и «Сигнал», все деревни, пилорамы и колхозные постройки «Колоса» получили свет.

Мой отец, Федот Матвеевич, на фронте не был, так как во время гражданской войны был контужен и стал плохо видеть. За тридцать лет работы председателем и заместителем председателя персональной лошади для себя не имел. Ходил по всем бригадам и на совещания в Даровской пешком. До обеда обходил бригады, а после обеда работал на сенокосе или на зернотоке. Зимой работал на вырубке леса вокруг Даровского. На эту работу наш колхоз тоже получал отдельные задания от района.

Отец к людям был чутким, к нему шли за советом, его уважали за доброту и отзывчивость. Я была в недоумении, почему он не разрешал людям для личных коров косить траву на болотах, в лесу на вырубках? У нас сенокосов было мало, а коров и лошадей много, кормов на них не хватало. Колхозникам на трудодни сена давали чуть-чуть, и косить тоже не давали… Поняла я отца гораздо позже, уже во время перестройки, когда дело КПСС рассматривалось в конституционном суде. В «Российской газете» было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) и совета министров. Оно вышло в мае 1939 года и называлось «О мерах охраны колхозных земель от разбазаривания». Приведу один пункт из него: «Председатели колхозов, допускающие дачу сенокосов в колхозных лугах, а так же лесах, болотах под индивидуальные сенокосы колхозникам, будут исключаться из колхозов и отдаваться под суд». Страх наказания заставил отца выполнять эти указания. Еще жив был в памяти случай расправы с членами правления в Семейкиных. Вот вам и «Всё вокруг колхозное, всё вокруг - моё».

Слобожанинов Федот Матвеевич Я и папа

Братья Панфил и Федот еще до образования колхоза разделились. У обоих уже были свои семьи, жены и дети. В те время так было принято, что родители должны остаться жить с младшим из сыновей, Но идеи революции даже в нашей глубинке раскололи людей. Родители, Матвей и Катерина, пожелали жить не с Федотом, а со старшим Панфилом. Не нравилась им новая безбожная власть, а Федот был всей душой за нее. Когда начались гонения на церковь, Федот ходил вместе с другими парнями по деревне и пел под гармонь частушки про церковь и попов. А когда организовывал колхоз, то даже демонстративно сжег иконы, стоявшие в доме на «божнице». С тех пор родители его «безбожником» называли, и жить с ним вместе не захотели.

Панфил с родителями перекатили вместе с печью свою недавно построенную избу на новое место. Мои родители остались жить «на старине», в их старом доме. На освободившемся от прежней избы месте за лето они успели поставить новый пятистенок, с девятью окнами на три стороны. Пятистенок срубили на «летнюю» избу, отделали одну половину и перешли жить в нее. Заехав в нее, еще долго отделывали недостроенную вторую половину. Папа урывками, в свободное время, иногда даже ночью, тесал стены, кромил половицы, настилал пол. До создания колхоза в нем успели полностью отделать лишь одну половину. В другой сделали только окна, пол и потолок. Дверей не было, залезть туда можно было только через окно, и стены там были не оструганы. Старую родительскую избу убрали, срубили на ее месте «зимний» сруб. Срубили, но так его и не достроили. Поставили его без моха, чтоб высох, а сами остались жить в холодном пятистенке. В летней избе зимой было холодно. Но достраивать стоявший рядом для зимней избы сруб, ставить его на мох, родителям было некогда. Все их время отнимала работа в колхозе. А потом не стало у них ни желания, ни сил. Так я с родителями почти тридцать лет и замерзала в летней избе.

Только в 1958 году чтоб родители зимой не замерзали, мы, с моим мужем Дмитрием, решили достроить так и простоявший все эти годы зимний сруб. Нарубили бревен на крышу, пол и потолок. Потом увезли их на пилораму и распилили на доски. Пилорамы в то время доски не кромили, поэтому весь тес мы привезли домой, долго вручную тесали и строгали края. Когда в колхозе закончился сенокос, заготовили мох и позвали на помощь всех соседей. Общими усилиями дело стало быстро продвигаться. Раскатали сруб на бревна, и вновь собрали его, положив бревна на мох. Крышу пол и потолок сделали из нового теса. Печь в доме сложили глинобитную. «Били» ее тоже с помощью соседей колхозников.

Такой вот жил народ у нас в деревне, отзывчивый на любую просьбу. Без всякой оплаты приходили помогать друг другу. Сообща дом и поставили. Делать косяки и рамы папа почему-то позвал плотника из другой деревни. Видимо наш плотник - умелец Трифон Спиридонович, был занят. Чужой плотник сделал косяки не «разливистые», а просто прямые, как «конурки». В избе от этого было темно и некрасиво. У нас в деревне таких косяков не делали. Старый пятистенок родителям стал уже не нужен. С нашего согласия папа продал его на птицефабрику в Даровской. Из него там сделали три квартиры.

Судьба дома оказалась печальной. Однажды летом женщины этого дома уехали по ягоды, а мужики остались в доме одни. Каким-то образом начался пожар. Эти жильцы и сами в огне погибли и дом сожгли. Я очень жалела, что мы наш старый дом продали. Мечтала, что хоть в Даровском буду иногда приходить смотреть на нашу бывшую красивую избу. Но и этого не вышло. Новый родительский дом испортили тем, что, убирая старую пятистенную избу, убрали наши красивые ворота. Все изменилось, стало незнакомое, неродное. А ведь могла бы она стоять и сейчас, радовать мой взор. В деревне избы есть старше нашей, а стоят до сих пор даже без ремонта.

Вспоминая те годы, еще отмечу, что крестьяне были совсем бесправны и безропотны. Никогда не получали достойно по количеству и качеству своего труда. Работали задаром, просто за кусок хлеба. Не было у них и права на отдых. Работали без выходных и отпусков. Лишены были даже права на обеспечение в старости. Пенсию колхозникам стали давать только при Хрущеве, и то всего 12 рублей. Но старики были рады и этому. Паспорта колхозники не имели. На трудодни колхозники получали копейки, а налоги и сталинские займы с полуголодного населения были очень большие. На займы подписывали насильно и со слезами. Помню, в 1950 году я уже работала учительницей. Зимой меня вызвали в Скочиловский сельсовет после уроков. Там мне дали задание подписать на заем жителей деревни Саваницы. У меня в это время был грудной пятимесячный ребенок. Я пришла к бригадиру, и он собрал всех жителей. Я рассказала всем о назначении займа и призвала подписаться. Меня спросили о том, кто на какую сумму должен подписаться. Эти данные мне дали в сельсовете. Когда я зачитала информацию, все запричитали. А потом повели показать, что имеется у одной из хозяек в доме. Увидела я страшную нищету, в сундуках одни тряпки, а в ларе чуть- чуть муки. Муж у нее умер, и осталось двое детей. Колхозники попросили хоть таких людей не подписывать. Но, несмотря на то, что все в деревне, хоть и со слезами на глазах, подписались, задание сельсовета я все равно не выполнила. Сумма оказалась ниже их планируемой. В сельсовете меня хорошенько отругали и послали доделывать. Теперь уже я пришла со слезами и просила переподписаться на большую сумму. Колхозникам некуда было деваться, они знали, что за возражения или за высказывания против, их ждет расправа.

«Заходило солнце и в наше оконце»

В пятидесятых годах правительство решило обратить внимание на развитие в области льноводства. Увеличили и цену на прием льнопродуктов. В нашем колхозе стали организовывать звенья по выращиванию льна. Колхозники на это дело пошли с желанием, понимая, что работа со льном будет неплохо оплачиваться. Шли на лен даже понимая, что основная работа все же останется в бригадах, а со льном придется работать даже ночью. В 1955 году образовали два звена желающих из первой и второй бригады. Звеньевыми были Слобожаниновы Анна Федоровна и Полина Петровна. Они были очень старательными, изучали литературу, использовали опыт накопленный стариками. Лен вырастили очень хороший, все делали вручную: теребили, колотили, расстилали его на луга, получали тресту. По ночам тресту льна сортировали по длине, выбирали сорняки и связывали в большие снопы. Потом часть тресты сами перерабатывали в волокно. Развезли ее по домам, сушили в печи, на печи, в банях. Потом на ручных мялках мяли, превращали в кудель, потом трепали (выбивали костру) и чесали на ручных чесалках, получая волокно. Это все делали по ночам, после дневной работы в бригадах. В это время шла уборка яровых, картофеля, молотили рожь на конных молотилках, так как чиновники требовали сдавать хлеб государству во время жатвы. Был план сдачи на каждый день. Если влажность зерна была выше нормы, то его развозили по домам сушить в печах. Женщины очень уставали, но работа со льном придавала бодрость, радовала душу, так как знали, что труд будет хорошо оплачен.

Мы работали в Вязовском сельсовете. На выходные ходили домой пешком пятнадцать километров. У нас даже велосипедов не было. Я помогала маме теребить ее полосу, потом сортировать тресту, а потом перерабатывать тресту в волокно. За лен колхоз получил много. Определенный процент денег выдали и льноводам. Деньги получили сразу после сдачи тресты и волокна. Льноводов поощрили выходными. Звеньевые повезли их в Киров за покупками.

С 1947 года я начала работать учительницей. Но каждый отпуск (а они у учителей длинные) до 1959 года я проводила в своей деревне. Приехав, уже на второй день выходила на работу и работала без выходных. В 1957 и 1958 годах я работала уже вместе со своим сыном Анатолием. Ему было уже девять лет. Все ребятишки у нас в деревне трудились, начиная с 8-9 лет. Мальчишки возили на поля навоз, на сенокосе или топтали на телегах сено, или загребали его за нами. В августе подавали на телеги снопы. Работа находилась каждому. Вместе с нами работали приезжавшие из Даровского на каникулы Николай Владимирович и Леонид Иванович Слобожаниновы.

С 1959 года в нашей деревне, во время летних отпусков, я уже не жила. С 1960 г. в школах ввели производственное обучение. В Заборской школе, где я тогда работала, началась кампания по работе на пришкольном участке и выращиванию при школе птиц. Хоть я и историк, эту работу пришлось возглавить мне. Все лето я стала проводить там. Но мой сын был в Подоханах на всех каникулах и уже с десяти лет сам запрягал лошадь и возил навоз, греб на конных граблях и работал помощником комбайнера.

В 1966 году умер мой отец, а зимой 1970 года умерла и мать. Еще не прошло сорока дней после похорон, а меня, всякими угрозами, стали заставлять продать их дом. Новый председатель колхоза Гущин был не наш, приезжий. Я его не знала, и он меня не знал. Но он упорно звонил мне на работу каждые полчаса и говорил, что если дом не продам, то они его сейчас развалят и на его месте новый построят. Я ему отвечала, что по дороге к Семейкиным поместятся десятки домов, а если земля нужна, то заберите ее. Оставьте мне дом как память о родителях. Но председатель сказал, что это его дело, где строить, а земля не моя, а колхозная. Или продавайте, или дом разломаем. Так и пришлось мне свой родной дом продать. А так я надеялась, после выхода на пенсию, жить в родной деревне и работать, пока есть силы, в колхозе. Как жила деревня после 1970 года я уже не знаю. Некуда мне стало приходить. Родной дом стал уже не моим…

Так шло время, а перемен в тяжелом крестьянском труде не наступало. Он оставался таким же ежедневным, изнурительным и мало оплачиваемым. Говорили, что вот закончим индустриализацию (шедшую за счет крестьянского труда), тогда и заживем в деревне хорошо. Шли годы, но жизнь в деревне становилась только хуже.

Урожай зерновых в колхозе был неплохой, но после выполнения плана по сдаче зерна, а потом и дополнительного плана, на трудодни хлеба оставалось совсем мало. Жили бедно и почти впроголодь. Это было одной из причин ухода людей из деревни. Как только у жителей появилось возможность уехать, они уезжали.

Дата добавления: 2015-11-30