Не сотвори себе кумира 1 страница

«Не сотвори себе кумира»… Когда-то в Москве, поступая в богословский институт, я писал вступительное сочинение на эту тему. И, кстати, заработал пятёрку. Правда, вместо сочинения у меня получилось что-то похожее на социологическое исследование, но, наверно, экзаменаторы этого от нас и добивались.

Начало девяностых — благодатное время для подобных исследований, изобилующее яркими и даже кричащими примерами человеческих трагедий. Время, когда каждый был оставлен всеми на произвол судьбы и выживал сам, как мог. Хаос из множества никому ненужных, невостребованных людей, всё ещё не оставляющих надежду, что кто-то непременно о них позаботится. Ведь совсем недавно мы жили по другим законам, и разум отказывался верить в реальность происходящего с нами. А кто-то, понимая, что спасение утопающих есть дело рук самих утопающих, переставал надеяться на «доброго дядю» и на свой страх и риск пускался в самостоятельное плавание.

Мы вспоминали это время в нашей трапезной воскресным летним днём после литургии. Лето в тот год было особо жарким, уже два месяца как не было дождей. Вокруг горели леса, и удушливый дым от тлеющих торфяников заволакивал Москву. Мой друг отец Виктор, в те дни, навещая нас, всякий раз с собой привозил пятилитровую канистру с сухим виноградным вином. Здорово оно нас тогда выручало.

Прячась в трапезной от всепроникающего запаха гари, мы сидели за столом, пили сухое, и слушали одного из наших клирошан:

- И я тогда стал торговать. Действительно, трудное было время. Прежде работая в институте, преподавал математику. Зарплату нам постоянно задерживали, а на то, что давали, выживать становилось всё проблематичнее. Многие стали искать заработка на стороне, ну, и самый известный способ – это торговля. Торговали кто чем, кто-то булочки пёк, пирожки, сдавал в ларьки, кто-то взялся за машинное вязание свитеров. Помню одного школьного учителя, так тот своим же ученикам по ночам водку на розлив продавал. Вот, кстати, его дела пошли резко в гору, сейчас у него уже целая сеть магазинов.

А я начал ездить за товаром, в Китай, Турцию. Возил большие партии, начинал, понятно, с малого. Увлекательное это дело, «челночить». И мир посмотрел, и денег заработал. Знаете, со временем даже азарт появляется. Думаешь: так, а сколько мне в этот раз удастся выручить на каждый вложенный рубль? Не семью накормить или оплатить коммуналку, об этом уже речь не шла. Главное – всякий раз превзойти предыдущий результат.

Дела на основной работе у меня тогда уже начали выправляться. С торговлей можно было бы и завязать, а не получалось. Азарт – это тоже какая-то форма зависимости, что-то такое… похожее на наркотики.

Помню, однажды на бандитов попали, под пистолетом почти сутки сидел, пока нас не освободили. Зарок себе давал: Господи, дай только выбраться из этой передряги живым и здоровым, всё брошу и вернусь на кафедру.

Выбрался, освободили нас, а от страсти своей так и не освободился. То, что торговля, в частности для меня, превратилась в страсть, я тогда ещё не понимал. И особо не тревожился, что всякий раз, рассчитываясь за какой-нибудь товар, покупаемый для себя или семьи в магазине, в голове машинально высчитывал упущенную выгоду от недовложенных в дело денег.

И вот как-то, возвращаюсь я из Москвы после удачной сделки. Мне удалось на всю очередную партию привезённого товара «наварить» чуть ли не двести процентов прибыли. Душа ликовала: ещё бы, на плече висела сумка, полная денег. Зашёл на автовокзал, купил билет, и поскольку до отъезда оставалось время, решил немного перекусить.

В ресторанах я тогда не питался, в кафе тоже старался не заходить, экономил. Возьмёшь где-нибудь в ларьке беляш, булочку побольше и бутылку самого дешёвого пива. Отойдёшь на пару метров в сторону и кушаешь на свежем воздухе. Понятно, что это тебе не «Арагви», но главный принцип: «дешево и сердито» выдерживался на сто процентов. В тот раз я поступил точно так же, приобрёл вышеуказанный проднабор, правда, вместо булочки на радостях позволил себе взять два больших беляша. И разместился недалеко от киоска.

Ем и наблюдаю, как к этому же ларьку подходит бомжара и тащит за собой несколько сеток с бутылками (тогда их здесь же и принимали). Противно, конечно, от него так воняет, а ты ешь и вынужден всё это нюхать. Лотошник принял бутылки, и, слышу, бомж заказывает:

- Мне, пожалуйста… — и берёт самую дорогую бутылку водки, кусок ветчины, потом чего-то ещё, но тоже самое лучшее и дорогое.

Я стою рядом, всё ещё по инерции продолжаю жевать, и вдруг отчётливо осознаю, что у меня на плече висит сумка, реально набитая деньгами. Что на эти деньги я вместе с семьёй мог бы жить как минимум год, ни в чём себе не отказывая. Но при этом я уплетаю копеечный беляш, запивая его самым жалким, дешёвым пивом. В это время передо мной нищий человек, если это создание вообще можно называть человеком, берёт деликатесы, которые я позволяю себе только по праздникам. Меня это просто взбесило.

Перестаю жевать и спрашиваю:

- У тебя чего, мужик, день рождения сегодня, что ли?

- Почему день рождения, — усмехается бездомный, — мы всегда так едим. Ты небось думаешь, что ты белая кость и что лучше меня? Ошибаешься, дядя. Это я человек, свободный от всех обязательств, живу как хочу, люблю себя и позволяю себе всё самое лучшее. А ты раб, всю жизнь только и делаешь, что на кого-нибудь горбатишься и жрёшь свои беляши с собачатиной.

Сказал и пошёл. От негодования и обиды я даже дар речи потерял, но потом пришёл в себя и понял: а ведь он прав. Не знаю, насколько он свободен, но то, что я всего лишь жалкий раб своей страсти, — это точно, и жареные пирожки с начинкой непонятного происхождения – мой удел и яркое тому подтверждение.

Ехал домой и молчал всю дорогу. Точно так же, молча, несколько дней приходил в себя, а потом всё как отрезало. Вернулся на преподавательскую работу, и больше я уже этими делами не занимался.

- А я, — перехватывает инициативу отец Виктор, — тогда ещё только-только перебрался на постоянное жительство в столицу и поселился в доме с окнами, выходящими на соседний дом. С первого же дня я обратил внимание на окна дома напротив, во-первых, потому, что в одном из них разглядел молодую симпатичную девчонку, а, во-вторых, ничего другого из своих окошек, даже при всём желании, мне всё равно бы увидеть не удалось.

- Периодически я наблюдал, как она выходит на балкон, что-то там делает и потом возвращается домой, — продолжал отец Виктор. Со временем познакомился визуально и с её мамой, даже узнал, что та работает на АЗЛК. Жили они вдвоём в трёхкомнатной квартире, а я, словно в телевизоре, ежедневно наблюдал обычную рутинную жизнь обычной московской семьи. Наверняка и они, встречаясь со мной, узнавали своего соседа по окнам, но не здоровались. Не принято в больших городах здороваться с незнакомыми людьми.

И каково же было моё удивление, когда однажды на балконе возле молоденькой девушки я увидел парнишку в форме курсанта военного училища. Поначалу предположил, ну, или брат, там, или знакомый, но потом заметил в окошке, как они целуются, и понял. Пять галочек на рукаве его форменного кителя говорили, что курсант максимум через год станет офицером и ему нужна та, которая реально согласится поехать за ним на край света.

Курсант, прогостив несколько дней, уехал и больше не появлялся, а спустя несколько месяцев я заметил, что девушка понесла, и вскоре на свет появилась замечательная девочка. Появилась — и слава Богу, главное, что здоровенькая. Бабушка продолжала крутить гайки на конвейере и крутила бы до самой пенсии, но у нас случилась очередная революция, конвейер остановился, и бабушка оказалась на улице. Вот тогда и она закрутилась. Когда за твоей спиной две беззащитные и бесконечно дорогие тебе человеческие жизни, начнёшь крутиться. В одно место сунулась, другое. «Простите, но вы нам не подходите». Гайки крутить уже никому было не нужно, а на работу в офисе её, если и брали, так только в качестве уборщицы с ничтожным содержанием.

И тогда кто-то надоумил женщину торговать разной мелочовкой. В Москве на оптовом рынке что-то покупаешь и едешь в область, там продаёшь, а вырученную прибыль используешь на своё усмотрение.

Лучше всего было торговать конфетами и печеньем. Товар не скоропортящийся, да и кому не хочется чайку с конфеткой попить. Мяса ты себе, может, и не позволишь, а вот конфетка очень даже скрасит кусок хлеба с чаем, да и потом, почти у всех дети.

- Думаю о том времени, — рассказывает отец Виктор, — и не могу вспомнить, чтобы хоть раз видел её без дела. Если она не толкает перед собой коляску с маленькой внучкой, значит, тащит по первости маленькую, а потом уже и большущую тележку с коробками из-под пряников и конфет.

Привыкшая к постоянной работе с тяжестями, небольшая и не очень-то сильная женщина утратила ровную осанку и стала ходить, немного пригнувшись к земле. При таком хождении руки у человека уже не лежат вдоль тела, а словно у обезьяны выдвигаются вперёд и превращаются во что-то такое совершенно отдельное. А потому это бросается в глаза, и ты невольно обращаешь на них внимание. Уже на заводе от постоянной работы с металлом кожа на руках огрубела, но вздувшиеся синие вены – это от постоянного таскания тяжестей.

Понятно, что и одежду человек носил самую простую, чаще всего какой-то бесформенный комбинезон, наверно, ещё память о заводском конвейере, а по зиме к нему добавлялся грубый шерстяной платок и перелицованная телогрейка. Как женщина она совершенно перестала обращать на себя внимание, стараясь всё лучшее отдавать своим девочкам. Ими она и жила.

- Знаете, — сравнивает отец Виктор, — это как на фронте. Призывают людей в военное время, не очень-то здоровых и сильных, и вот, попадает такой человек в ту же пехоту и на фронт. Если его в первые же дни не убьют, то приобретается боевой опыт. Воюет солдат, а его организм начинает приспосабливаться к условиям, в которых он прежде никогда не жил. Человек приобретает способность сутками лежать под дождём в отрытых в земле траншеях, спать в снегу. Весь во вшах, питается не пойми чем, и что главное: не болеет. Не болеет, и всё тут! Но стоит войне закончиться, возвращается солдат домой, расслабится, уснёт по военной привычке на голой земле, даже жарким летом, и воспаление лёгких ему обеспечено. Что происходит с организмом? Непонятно, но, видимо, какая-то особая мобилизация в критической для нас обстановке.

Так и моя соседка, как бы ей тяжело ни было, не ломалась и не болела. Только изработалась очень, похудела. От того кожа у неё на лице сморщилась, а щёки обвисли. Она никогда не забывала, что за ней двое ртов, и работала без выходных и проходных. Кстати, у них где-то за городом был ещё и клочок земли, так и там она успевала, огурцы, помидоры закатывала, и зимой они не бедствовали.

Время шло, жизнь потихоньку налаживалась, маленькая внучка подрастала, и дочь принялась помогать матери. Работая вдвоём, они сумели открыть сперва торговую палатку, а потом на её месте поставить и небольшой магазинчик. И хотя в их семью пришёл, пускай и скромный, но достаток, мать по привычке продолжала экономить на себе, одевалась всё так же просто, словно она не владелец собственного магазина, а лишь уборщица при нём.

Привычка ходить ссутулившись, при которой руки, оттянутые тяжёлыми сумками, смотрелись неправдоподобно длинными, у неё так и осталась. Ушла постоянная тревога за то, чем накормить семью, зато она, как тот солдат, что вернулся с фронта, расслабилась и принялась болеть. Не то чтобы она слегла, просто почувствовала, что силы уже не те, и как-то внезапно и почти одновременно у нее выпали все зубы.

Зато у дочки всё стало складываться хорошо, встретила, наконец, достойного мужчину. Мало того, что любит, так ещё и превосходный менеджер. С его появлением дела в семейном бизнесе закрутились веселее, и через пару лет вместо одного магазинчика у них появилось уже целых четыре. Дочь родила вторую малышку, в общем, живи — радуйся.

Всё хорошо, кроме одного: муж дочери невзлюбил свою тёщу, можно даже сказать, возненавидел. Беззубая, какая-то страшная, горбатая, всюду лезет, суётся не в свои дела. Стараясь во всём угодить своим девочкам и боясь нарушить их семейное счастье, бабушка весь принадлежащий ей бизнес безропотно переписала на молодых. Только и после такой жертвы скандалы в доме не прекращались.

Понимая, что дальше так жить невозможно, дочь настояла — надо продать их трёшку. Маме в том же доме купили однокомнатную, а себе в другом районе Москвы – просторную, хорошую квартиру в престижном доме с охраной.

После разъезда с дочерью бабушка подошла ко мне во дворе и впервые попыталась заговорить:

- Прости, я знаю, что ты батюшка, верно? Хотелось бы с тобой посоветоваться. Не знаю, как и поступить. Девочки мои переехали в другой район, и мне их теперь очень недостаёт. Родилась вторая внучка, дочке, конечно, надо бы помочь, а меня к ним не пускают. Там внизу консьержке строго-настрого велено меня прогонять. Зять нанял для малышки няню, она с ними теперь и живёт. Бывает, позвоню дочке, и когда они выходят гулять, она тайком от мужа покажет мне девочку. Чужого человека в дом взяли, а меня прогнали. Стыдно им перед соседями, что мамка их такая непрестижная. Очень уж мне плохо, батюшка. Дочери говорю: «Как раньше нам было хорошо, пускай жили мы бедновато, зато любили друг друга, а теперь мне очень плохо». Нет, батюшка, ты не подумай, они меня не обижают, деньги у меня есть. У меня любовь отняли.

Я ей отвечаю: «Знаешь, матушка, главное, не унывай. Может, это Господь тебе напоминает, чтобы ты о себе подумала, о душе. Дети выросли, у них своя жизнь, у тебя своя. Есть возможность, вот и живи своей жизнью, для себя живи».

И представляете, — продолжает отец Виктор, — через несколько дней снова встречаю я эту бабушку. Вместо привычной телогрейки на ней новая норковая шуба, модные сапоги на каблуках, а походка-то прежняя, и руки эти в мозолях, оттянутые тяжестями до колен. Поверьте, более страшной и несуразной картинки я себе и не припомню.

– Вот, — говорит, — отец, как ты сказал, так я и сделала, буду теперь жить для себя.

- Мать, так я же не это имел в виду, я ведь тебе о душе говорил.

Махнула она мне в ответ рукой, а, мол, отстань. Как поняла, так и поняла.

Только недолго она проходила в норковой шубе. Не выдержал человек такой пытки. Смотрю, месяца через два скинула она свою шубу, снова влезла в привычный комбинезон, сверху телогрейка, а в руках маленькая тележка.

- Куда ты, мать, в таком виде, да ещё и с тележкой?

- Вот, ты говоришь, живи для себя. Я сперва, было, подумала да и обрядилась, дура старая, в дорогие тряпки, сапоги себе непонятные купила, шубу. Только не нужно мне всего этого, не умею я «для себя». Ломала голову, чем бы заняться, да и надумала. Езжу теперь на оптовый рынок, меня там ещё помнят. Набираю всяких сладостей, сажусь в электричку, проезд у меня льготный, и еду тут в одно местечко. Выхожу на площадь, а там — тем, кто победнее — по себестоимости, детям и за так товар свой отдаю. И радостно мне от этого, батюшка, ждут меня маленькие ребятишки, пускай и не мои, а всё ж дети, и что кому-то я, да и нужна. Как увидят, бегут ко мне радуются: «Ура, — кричат, — наша бабушка приехала!» Так что, прости, батюшка, некогда мне о душе думать, мне спешить надо, у меня уж электричка скоро.

Немножко о главном (ЖЖ-19.11.09)

Звонит телефон, в трубке женский голос: - Батюшка, у меня брат умер некрещёным, 64 года. Нужно хоронить, а там, где он жил, священник «земличку» не даёт, ругается, что во время не позвали, родных из храма прогнал. А маме уже 86, очень скорбит, боюсь, как бы сама не померла. Ты уж выручи, родной, дай нам «землю», маму жалко. Она же не виновата, что так получилось. Его бы тогда, в детстве окрестить, да церкви рядом не было. А когда вырос, стал коммунистом. Бога не признавал, и креститься отказался. Но, батюшка, человек он был хороший, даже, очень хороший. Вот, что бы его не отпеть? Ведь таких, бывает, негодных людей отпеваете, только потому, что когда-то в детстве их окрестили, а брата моего не соглашаетесь, так хоть, «земельку» дайте.

Я не стал с ней спорить, чем бы я её переубедил? Её уверенность в то, что эта «земелька» поможет пускай не брату, так хоть матери, была непоколебима.

Эх, если бы отпевание, совершаемое мною, спасало человеческую душу, то я бы, наверное, только бы и делал, что отпевал, отпевал. И некрещёных, и самоубийц, и всех подряд, лишь бы спасти их от страданий. Только спасает-то не батюшка, и не «земелька», спасает Христос. Ради этого спасения, человек и присоединяется к Церкви через крещение.

Только, что же, неужели для спасения души достаточно так вот, однажды в глубоком детстве быть принесённым мамой в храм? Человека младенчиком крестили, а потом, после прожитой им жизни, точно так же принесли всё в тот же храм, но только уже для отпевания. А что между этими двумя событиями? Ну, может быть человек заходил в церковь и ставил Богу свечку, и может даже не одну, а много свечек. – Господи, дай мне то, что я прошу, а я Тебе за это буду ставить свечи, много свечей. Когда-то в детстве, и я точно так же торговался с Ним перед тем, как впервые войти в самолёт. - Господи, я тебе две свечки поставлю, Ты только дай мне благополучно долететь, - а когда стали взлетать, так готов был «раскошелиться» и на три. Словно, наш Господь, как сластёна конфетами, «объедается», реже восковыми, а так всё больше дешёвыми парафиновыми палочками. Смешно.

Вот, если от того времени, как всё того же человека младенцем крестили, а потом взрослым отпели, больше ничего с Богом не связывало, то, честное слово, люди напрасно тратят и силы, и нервы, и деньги. Даже, если человек был хорошим, но далёким от Христа, он не спасается, и никакая «земелька» здесь не поможет, хоть вёдрами её сыпь.

Читая жития святых, обратил внимание: а ведь многие святые так никогда и не успели принять водного крещения. Когда бы они это сделали, если были казнены сразу же, как исповедали свою веру перед гонителями. Про таких людей говорят, что они крещены кровью. Вместо крещения водой и Духом они крестились кровью и Духом.

Для древних христиан, умереть за веру было так же естественно, как и жить в ней. Мы называем таких людей мучениками, или свидетелями, свидетелями веры. Их готовность вынести страдания и принять смерть, нежели отказаться от Христа, и свидетельствовала о том, что без веры сама земная жизнь теряла для них всякий смысл.

Интересно, а мы сегодняшние, понимаем что делаем, когда крестим своих детей или крестимся сами? Мы способны стоять за свою веру до конца, или для нас это только игра в традицию? Конечно, кто-то скажет: - Так, извините, причём тут это? Мы, слава Богу, уже в 21 веке живём, и эта дикость осталась в прошлом. Но кто в начале девятисотых мог подумать, что всего-то через несколько лет, начнутся невиданные своими масштабами за всю историю человечества казни христиан, да ещё и с пытками, как в средневековье?

В моём понимании, крещение для взрослого человека – это пересечение им некого духовного Рубикона, после которого нет возврата назад. После крещение многое из того, что делал раньше должно быть забыто, и жить теперь нужно по Христу.

Во время крещения я всякий раз предлагаю крёстным «дунуть и плюнуть» на сатану. Это предложение почти неизменно вызывает у людей если не смех, то хотя бы улыбку. А ведь дуновение – это самый распространённый ещё в древности экзорцистский приём. Вспоминаю, как крестил в своё время одну молодую женщину. Мы были в храме втроём я, она и её друг. Так вот, когда я подул на неё, колени у той подкосились, и она стала терять сознание. После того, как мы привели её в чувство, я ещё дважды совершал дуновение, и она всякий раз падала в обморок.

А как-то, прежде чем плюнуть на сатану, один студент, который длительное время готовился к крещению, вдруг на полном серьёзе и заявляет: - А может не нужно на него плевать? Зачем мне с ним отношения портить? Первый раз я тогда столкнулся с таким мыслящим человеком. И сразу же вспомнился анекдот. Помните, как бабушка ставила свечку перед иконой Георгию Победоносцу? Георгию – свечу, а змею, старушка неизменно показывала фигу. И вот, во сне видит она змея, а тот и говорит: - Ничего, бабушка, я ещё подожду, а потом мы с тобой поквитаемся. С тех пор бабушка уже ставила две свечи перед иконой: перед святым, и перед змеем, на всякий случай.

Во время крещения человек посвящает себя или своего ребёнка служению Добру, и навсегда отрекается от зла. Хотя, кто как. Однажды после службы, к амвону подходят две женщины, у одной на руках ребёнок. - Батюшка, покрестите нам малыша, нас «бабушка» без крещения не принимает. Я отвечаю: - Вы понимаете, о чём вы меня просите? Мы дитя окрестим, посвятим его Богу, и вы тут же его отнесёте к ворожее? Для колдуньи я ребёнка крестить не стану. – Какой ты злой, батюшка, - отвечает одна из женщин. – А «бабушка» добрая? Почему бы не «помочь» некрещёному ребёнку? Ей не ребёнок нужен, ей над святыней поглумиться нужно. Вот вам, и «плевок» в обратную сторону.

Русская женщина обращается ко мне: - А не могли бы вы окрестить ребёнка из мусульманской семьи? Родители таджики, здесь у нас на заработках. Родилось дитя, и они хотят его крестить. Отвечаю: - Конечно, можно, но зачем? Мы девочку окрестим и отдадим на воспитание родителям нехристианам, и кто её будет потом вере учить? Пройдёт время никто и не вспомнит, что её крестили. Ведь мы должны крестить детей из верующих семей. А уже родители обязаны учить детей вере, воспитывать их на основе заповедей, и самое главное, причащать своих ребятишек. И чем чаще, тем лучше. Если ничего этого не делать, то и крестить детей незачем.

Иногда в самих семьях между родителями нет согласия по вопросу крещения. Мне кажется, что в таком случае не нужно другому родителю спешить и тайно крестить ребёнка. Нельзя с обмана начинать воспитание будущего христианина. Сегодня гонений нет, вырастит - сам решит. Всё будет зависеть от той же мамы христианки, сумеет она воспитать дитя так, чтобы ребёнок пошёл по её стопам.

Перед крещением, раз в неделю провожу встречу с теми, кто собирается крестить детей. Помню, приходит пара молодых родителей. Я им рассказываю об их обязанностях по христианскому воспитанию: - В храм, - говорю, - нужно чаще ходить. А те мне докладывают, что мамочка не может в храме стоять, в обмороки падает, а папа крест не носит, он его душит. Вот, такое повреждённое поколение.

Или случай с крёстной. Перед крещением, смотрю, у крёстной мамы на шее висят множество подвесочек, а крестика нет. Интересуюсь: - А где же ваш крест? – Батюшка, не ношу, простите великодушно, но он меня душит. Вот так крёстная. Люди не понимают, какой тяжеленный крест кладут на свои плечи, становясь крёстными родителями. Ты ещё своего ребёнка в вере не вырастил, а уже за чужого отвечать берёшься. Осилишь? Если не будешь, хотя бы молиться за крестника, то придёт время и ответишь за необдуманные слова. Тебя же никто насильно не заставляет крёстным становиться. Обещать Богу, а потом заведомо не исполнять обещанного, зачем?

Иногда в качестве крёстных приглашают католиков, а то и мусульман. Спрашиваю: - Разве станет католик учить вашего сына православию, и уж тем более мусульманин? – Батюшка, это мой деловой партнёр, мне с ним для бизнеса хорошо бы породниться, - и копеечку пытается незаметно сунуть.

А однажды, приводят на крещение крёстного папу. Молодой человек в шортах, в несвежей майке и сандалетах на босу ногу. Правда, на шее соответствующая цепь и золотой крест чуть меньше моего наперстного. Спрашиваю родителей: - Что же для такого ответственного момент вы никого приличнее не нашли? Крёстный услышал и взорвался. Ругается, и блатной распальцовкой у меня перед носом размахивает. Снова обращаюсь к родителям: - И вам, действительно, подходит такой крёстный? Те мне тихонько: - Батюшка, крести, у него денег куры не клюют. Понятно. Надо – берите. Я в таких случаях с родителями не спорю, зачем? Разве мне их переделать? Только обозлятся. Пускай жизнь учит.

Порой люди не могут преодолеть себя и причащаться с одной ложечки со всеми. – Стану я со всех ртов заразу всякую собирать, - нечего, обойдёмся, мол.

Я сам человек, по природе, брезгливый, и никогда не стану в кафе или столовой есть из использованной кем-то тарелки и облизанной кем-то ложкой. Ругаться не стану, просто пойду и помою. А в храме причащаю всех одной ложечкой. И мало того, потом за всеми, всё то, что остаётся в чаше, потребляю после службы. Омываю сосуды и ложечку кипятком, и, опять-таки, всю эту воду не выливаю, а- в себя. Ничто, даже самая малая капелька святыни, не должна пропасть. И если люди не представляют состояние здоровья тех, кто пришёл на причастие, то я его представляю очень хорошо. Сегодня путь человека в церковь всё больше лежит через болезни и страдания. Вот после всех больных и онкологией, и спидом, и гепатитами священник последним потребляет дары. И я не знаю ни одного случая, когда бы кто-нибудь из нас заболел. А если бы это было не так, всесильная СЭС «размазала» бы в советские годы и последние наши храмы, когда искали любую зацепочку, чтобы найти предлог. И всё потому, что Дары, имея земную природу, по освящению, начинают подчиняться небесным законам, и всё, то недоброе, что попадает от нас в Чашу, немедленно прекращает существовать.

Часто людей заботит: - А как нам нужно одеться, идя на крещение. Всегда отвечаю: - Одевайтесь прилично, а уж как, ну, как сможете. Никогда не прогоняю женщин в штанишках. Помню, разговорился с одной девушкой. А у неё, оказывается, в гардеробе юбки уже нет, как таковой. Ничего, кто решит в храме остаться, тот со временем и юбочку себе пошьёт, а заставлять никого не нужно, Христос никогда не действовал через насилие.

Почему-то у нас распространена мысль, что в храме, самое главное для женщины иметь на голове платочек. Посмотришь, по лету заходят дачники, а вместо косынки покрывают темечко носовым платком. Словно женская макушка для мужчины самое соблазнительное место. Встанет перед иконой такая красотка в миниюбке с платочком на головке, помолится, поклончик положит. А всем, сзади неё стоящим, мужикам, куда глаза девать? Это только святые ничего не видят, а мы, грешные, всё замечаем. И вместо того, чтобы молиться, мужская половина начинает злиться. Покрыться для женщины – значит никак не обращать на себя внимания, тем более мужского, а не только на головку носовой платочек положить. Посмотрите, как на иконах изображаем Пресвятую. Так в Её время одевались женщины: просто, и в тоже время величественно.

Иногда слышу такой вопрос: - Батюшка, как часто нужно в церковь на службы ходить, и достаточно будет придти раз в месяц, или, всё-таки, почаще заглядывать? Не знаю, что и ответить. Верующего человека всегда тянет в храм, ему без дома Божия невмоготу. И, потом, день воскресный мы так и так должны начинать с молитвы в храме. Зачем? Да очень просто, ты после двух часов в храме уйдёшь в мир на целую неделю, и какой ты на самом деле христианин, проявится именно вне храмовых стен. В церкви мы все дружелюбны, радушны, улыбаемся и любим друг друга. А в миру мы такие, какие есть. Так вот, чтобы иметь силы быть христианином, нам и нужно надышаться святыней за эти два воскресных часа, иначе, где силёнок набраться?

Женщина лет сорока плачет в храме: - С дочкой что-то происходит, как выписала себе паспорт на другое имя, так всё и началось. Дерзкая стала, непослушная, покуривает, домой во время не приходит. Батюшка, может, давай её перекрестим, может она вновь станет доброй и любящей девочкой? - Эх, мать, - думаю, - если бы всё было так просто, то мы бы наверно так и поступили. Только крестят человека один раз, а потом учат его быть человеком, и начинают учёбу сразу же по рождению и без отрыва от маминой веры и маминой молитвы.

Поговорили мы с ней, рассказал ей про то, что сейчас вам рассказываю. Посочувствовал матери: - Теперь мужества тебе, сил и любви к дочери, что бы преодолеть то, что сама же в ней и вырастила. – Батюшка, мне же никто об этом ничего никогда не рассказывал. Если бы я это тогда, сразу же по крещению знала, то и с дочкой у меня было бы сейчас всё по-другому.

Вот я и рассказываю.

Непутёвые заметки (ЖЖ-16.05.10)

Дядю Алешу, родного брата моего отца, я почти не помню, он рано умер. Но осталось в памяти, как мы втроём сидим за одним столом в его доме в большом украинском селе. Братья о чем-то разговаривали, а я к ним подсел позже. «Вот, я и говорю, Илья, - продолжил дядя Лёша, обращаясь к моему отцу, - каждое поколение мужчин в нашей семье прошло через войну. Мы с тобой – через Великую Отечественную, отец – через первую мировую, дед Трофим – через войну с турками. Даст Бог, может их, - он кивнул в мою сторону, - это лихо не коснётся». Мой дядя отвоевал семь лет.

- Сашко, - неожиданно окликает меня дядька, - а ты знаешь, что твой прадед участвовал в освобождении Болгарии из-под турецкого ига? Кстати, он один из тех, кто в августе 1877 года удерживал Шипкинский перевал. Дядя Лёша по образованию историк, он ещё до войны успел окончить Одесский университет. - Кстати, ты что-нибудь слышал о Шипке? К своему стыду я понятия не имел об этом, как оказалось, историческом месте для нашей семьи.

В тот день я узнал о жестоком подавленном турками болгарского восстания 1876 года, и о том, как Россия пришла на помощь единоверцам. Он сыпал именами и географическими названиями, но в моей детской головке ничего не осталось, кроме финальной дядиной фразы. – Вот, только одного не пойму, как за несколько месяцев активных боевых действий дед умудрился ещё и жену себе найти. И главное, зачем нужно было везти её из Болгарии? Ему что, здесь красивых девушек было мало?

Дата добавления: 2015-11-30