Упадок семьи и социальная патология

По отношению к семье государство всегда было крайне заинтересованным лицом, ибо государство развивается, отбирая функции и мощь у семьи. Эти изменения с течением времени заставляют семью все более полагаться на помощь со стороны, что ограничивает таким образом свободу. При этом зависимой переменной оказались узы между родителем и ребенком, индикатором перемен - снижение рождаемости, а перводвигателем - обязательное государственное образование.

Очень важна для понимания этого процесса вышедшая в 1982 г. книга Джона Колдуэлла <Теория снижения рождаемости>. Колдуэлл доказал, что рождаемость начинает падать только когда происходят сдвиги экономических отношений в семье. В традиционном обществе при семейном способе производства поток благосостояния направлен от детей к родителям. Дети существуют как экономические активы, и рождаемость остается высокой, но как только в домохозяйство врывается рынок труда, этот поток благ меняет направление на противоположное, и теперь идет от родителей к детям.

Колдуэлл подчеркивает, что не сама по себе урбанизация и рост промышленности изменяют семейные отношения. Причиной этого, скорее всего, является распространение школьного образования и индивидуалистических идей, вызывающих кризис ожиданий во взаимоотношениях родителей и детей. Внесемейное образование детей заставляет надеяться, что родители начнут давать больше, а спрос с детей будет меньше. В итоге, экономическая важность детей для родителей испаряется или даже превращается в свою противоположность. Обязательное государственное образование служит той движущей силой, которая стоит за сменой предпочтений в пользу не большой, а малой семьи, за превращением уменьшенной семьи в эгалитарную, члены которой в основном имеют экономические обязанности вне дома[107].

Норман Райдер, демограф из Принстонского университета считает массовое образование фактором освобождения личности от обязательств по отношению к семье. <Образование молодого поколения - разрушительно, поскольку молодые люди, став ходить в школу, проводят различие между тем, чему они там учатся и чему могут научить их отцы. Прочность структуры семейного контроля подрывается, когда подростки начинают готовиться вне семьи к специализированным ролям, приспособленным к системе разделения труда. Многие родители оказываются некомпетентными по отношению к этим новым ролям и проигрывают государству в борьбе за влияние на детей. Согласно Райдеру, индустриальное общество заинтересовано в рациональном распределении людских ресурсов для обеспечения своих целей и выражает этот интерес поддержкой не семейных, а тех социальных ролей, которые связаны с индивидуальным успехом и престижем. При этом политические организации, подобно экономическим, поощряют лояльность по отношению к самим себе, пытаясь нейтрализовать семейный партикуляризм. Таким образом, между семьей и государственными институтами разворачивается борьба за умы молодежи, а государственная школа служит инструментом внесемейного конформизма, обращаясь к детям напрямую через головы их родителей, т.е. приобщает подрастающее поколение к государственной морали и <государственной мифологии>, в конечном счете, подрывающих ценность семьи[108].

Данные по США подтверждают роль законов об обязательном посещении школы как первого <подрывного> элемента, вызывающего упадок семьи. Именно это обстоятельство резко снизило рождаемость в Америке в 1850-1900 гг., поскольку в течение всего этого периода США оставались сельскохозяйственной страной, поглощающей массы молодых иммигрантов, т.е. налицо условия, которые обычно ассоциируются с высокой рождаемостью. Данные по США за 1871-1900 гг. показывают сильную обратную зависимость между рождаемостью среди белых женщин и индексом роста средних школ, разработанным Л.Д. Айресом в 1920 году. Уровень рождаемости находился в обратной зависимости от среднего количества посещений школы в году и от численности детей, посещающих школы. Даже среди фермерских семей каждый дополнительный месяц, проведенный ребенком в школе, сокращал численность семьи на 0,23 ребенка. Более того, снижение рождаемости в США началось и было наиболее выраженным в Северо-западной части страны, которая претендовала на самое раннее введение системы обязательного среднего образования[109].

С экономической точки зрения, законы об обязательном посещении школы представляют собой обобществление времени детей. То, что раньше было частным семейным делом, входящим в список древних свобод, стало государственным делом, контролируемым правительственными структурами и оплачиваемыми через налогообложение. Закон о Детском труде периода 1900-1937 гг. и сменивший его Федеральный закон о стандартах справедливости в трудовых правоотношениях представляют собой полное обобществление экономической ценности детей как рабочей силы. Защитники этих мер редко проявляли застенчивость относительно своих целей. Как объяснил один американский представитель, школа существует в основном на благо государства, а не на благо личности, поскольку государство старается сделать каждого гражданина умным и работоспособным[110]. Государство берет на себя главенство над семьей в руководстве детьми, т.к. большинство родителей, по его словам, не может удовлетворить интересы своих детей относительно образования.

Ещё одно агрессивное изъятие функций семьи произошло в 1930-х гг. с принятием Закона о социальном обеспечении[111]. Как и в остальных странах Запада, правительство США предоставило пенсии по старости, не обращая внимания на последствия для семьи этого шага, разорвавшего узы экономического обеспечения между тремя поколениями. Другими словами, ценность детей как <страховки в старости> теперь также была обобществлена. Собственные дети были больше не нужны в качестве инвестиций старости. Ценность детей обратилась в свою противоположность, ибо в <государстве всеобщего благоденствия> человек может улучшить уровень жизни, если будет иметь одного ребенка или даже лучше - ни одного. Как сказал Гуннар Мюрдаль, все состоящие в браке пытаются ограничивать число детей, чтобы защитить семейный уровень жизни, причем всё большее количество людей доводят это ограничение до предела: практически никто [сейчас] не относится к детям как своеобразной инвестиции,: чтобы обеспечить себе защиту в старости[112].

В Америке потребовалось время, чтобы новая система, коренящаяся в государственном контроле, вытеснила старую, коренящуюся в свободе семьи. До начала 1960-х гг. 52,2% людей в возрасте 65 лет и старше сообщали, что получают помощь от своих детей, в сравнении с 41,6% живущих за счет системы социального страхования. К тому же 60% вдов в возрасте 75 лет и старше проживали в семьях, где было представлено несколько поколений.

Отмеченные выше тенденции не были исторической случайностью - это преднамеренное присвоение функций семьи государственными чиновниками, руководствующимися современной теорией. В очень важном труде <Социальная история американской семьи> (1917) Артур Кэлхаун показал, что исчезновение семьи в американской истории завершается парентализмом общества. Поскольку большинство родителей оказалось совершенно непригодным в деле образования своих детей, индустриальное общество вынуждено было передать их на попечение сообщества экспертов, имеющих необходимую квалификацию для исполнения усложнившихся образовательных функций, т.к. у родителей нет ни времени, ни знаний[113].

Американский социолог Уильям Ф. Огборн указывает на <угасание институциональных функций семьи>, особенно функции домашнего производства: теперь соблюдение дома религиозных законов идет на спад; отдыхают также в театрах, на танцевальных площадках, бейсбольных стадионах. Исчезло домашнее хлебопечение и консервирование; замужние женщины стали работать по найму; защита и забота о стариках передана государственным органам. Учитель средней школы <в качестве суррогатного родителя> занимается обучением детей. Даже <развитие индивидуальности> и <эмоциональное общение>, рассматриваемые некоторыми теоретиками как последние из оставшихся функций домашнего мира, продолжают <проваливаться> по мере того, как образование и социальные изменения расширяют пропасть между поколениями. В результате, семейная ячейка и чувство свободы, поддерживаемое ею, стали архаикой и обречены на исчезновение[114].

Прямая атака властей на единство семьи велась под видом <спасения детей>, и в рамках движения за реформу школы. Стремление <спасти> детей от <не отвечающих требованиям> родителей получило широкое распространение. Например, в 1839 г. Верховный суд штата Пенсильвания благословил кампанию за <государственное родительство>. Но могут ли родители действительно, если они неспособны или недостойны задачи образования, вытесняться parens patriae, или опекой государства?

Выйдя за рамки отдельных случаев жестокого обращения родителей с детьми, доктрина parens patriae быстро превратилась в механизм общественного контроля, нанеся удар в самое сердце семьи. Родители из ирландских и итальянских семей первыми столкнулись с решениями судов и оказались совершенно беспомощными, неспособными защитить своих детей от захвата представителями штата. В 1899-1920 гг. по всей стране развернулось движение за создание судов по делам несовершеннолетних. Самый преданный пропагандист этого движения Мириам Ван Уотерс в своей книге с очень точным названием <Родители на поруках> писала, что <едва ли найдется в Америке семья, которая не совершала бы тех же ошибок, которые присущи находящимся под судом семьям>. Родители больше не могут укрываться за своими естественными правами, это лишь вопрос времени. <Психологическое руководство> детьми со стороны родителей должно стать предметом пристального внимания государства. В будущем каждый родитель будет передан в терапевтические руки государственных социальных работников, чтобы с охотой участвовать в создании собственного благополучия, оказавшись лицом к лицу с <суперродителем - человечеством>[115].

Современная кампания против насилия в семье лежит в русле насильственных попыток государства разорвать единство семьи. Чем больше случаев <жестокого> обращения с ребенком, тем шире проводится кампания в духе Ван Уотерс. Распространение движения <за права детей> дало правительствам штатов дополнительные возможности для взлома остатков преданности членов семьи друг другу[116].

Государство использовало также в последние годы <реформу развода> для подрыва брака и уменьшения, таким образом, естественных свобод. Предоставляя развод по просьбе одного из партнеров, государство становится союзником супруга, стремящегося разрушить брачный контракт. Как отмечает социолог Ленор Вейцман, <[развод] без причин переопределяет брак как ограниченное во времени, случайное соглашение, а не пожизненное обязательство>[117]. Ставя право одного партнера на развод выше права другого на то, чтобы остаться в браке, государство трансформирует законоположения брака в интересах усиления государства.

По мере того как семьи распадаются в результате развода, а от обещаний, данных супругу и детям, отказываются, возрастают человеческие страдания, и именно в этом пункте появляются ссылки на <необходимость> вмешательства государства. Дж.К. Честертон в 1916 г. определил <тенденцию к разводу> как такую современную перемену, которая ставит государство <бесконечно выше семьи>[118]. Профессор права Гарвардского университета Мэри Энн Глендон усматривает заинтересованность как правительства, так и промышленной экономики в ослабленном браке, в результате американцы не дорожат принадлежностью к семье, хотя тесно связаны с профессиональным статусом и социальным положением[119].

Давление индустриализации в сочетании с эгоистическими интересами роста государства резко сузило сферу семьи. Работала странная диалектика, когда давление на семью, вызванное индустриализацией, использовалось для оправдания вмешательства государства. Это ещё больше ослабляло семью, ведя к росту социальных отклонений, в свою очередь, дающих возможность требовать дальнейшего вмешательства государства в целях восстановления порядка. Вследствие устранения производственной функции семьи забота о молодежи и её образовании, защита больных и престарелых и т.п. перешли от семьи к мега-институтам - городским властям и государству. Когда экономическая логика брака и ценность детей уменьшились, появилось государство как полифункциональный институт, заботящийся о всех и всех защищающий. При этом свобода, понимаемая как относительное отсутствие государственной власти над естественными сообществами и над личностью, была утеряна.

Социолог из Рутгерского университета Дэвид Попеное пришёл к выводу, что <благоденствию государства>, выстроенному в качестве замены семье, нужна этикетка получше для прикрытия новой формы персональной зависимости от государства. Он предложил отразить эту зависимость в термине <общество клиентов>, описывающем те нации, <граждане которых в большинстве своем являются клиентами разветвленной системы государственных учреждений, призванных обслуживать их на протяжении всей жизни>[120].

В обществе, к которому пришли западные государства, нет потенциальной зависимости престарелых от своих взрослых детей: маленькие дети и молодежь в определенной степени не зависят от своих родителей в плане защиты и поддержки; совершеннолетние - независимы от обязательств по отношению к своим родителям и детям; а мужчины и женщины свободны от уз брака. Эти <свободы> пришли в обмен на всеобщую зависимость от государства, на всестороннюю бюрократизацию того, что раньше было семейной жизнью с присущими ей независимостью и свободой.

Удивительно, но <общество> всё ещё рассчитывает на то, что семья в новых условиях будет выполнять функцию морального воспитания и передачи нравственных ценностей подрастающим поколениям. В США в 1991 г. ведущие политики основных идеологических убеждений, наконец, согласились, что только возрождение семьи может спасти нацию от социальной катастрофы[121]. Однако современная семья там, где она есть, - это институт, находящийся в состоянии полного упадка. Призванная привлечь внимание детей к моральным наставлениям, современная семья оказалась намного слабее двух своих соперников - современной корпорации и современного государства. Эти институты предлагают деньги, страховку, защиту и власть. Они даруют достоинство, уважение общества и самоактуализацию, открывая путь к успеху. В противоположность этому ослабленная семья может предложить лишь продолжающееся в течение всей жизни противостояние рыночной стихии экономических стимулов, моральные увещевания о правде и добре в мире каждодневных отклонений от общечеловеческих ценностей.

Заманчиво списать ослабленный институт семьи как исторического неудачника, осколок прошлого века и заменить старую концепцию свободы безграничной свободой индивида. Попытки жить в постсемейной Вселенной вполне предсказуемо закончатся развалом с растущим числом социальных и личностных последствий, которые правительство не сможет ни контролировать, ни обратить вспять. Социальный порядок может быть восстановлен только через восстановление семьи, и этот вывод подтверждается данными о связи кризисной структуры семьи и социальной патологии. Даже в своем нынешнем ослабленном состоянии полная семья с двумя родителями всё ещё остается действующей силой по воспитанию здоровых и надлежащим образом образованных детей, а также источником здоровья и счастья взрослых.

Возьмите любую разновидность социальной патологии и неизбежно окажется, что в основе лежит семейный беспорядок, отклонение от естественной модели семьи. Социолог Роберт Сэмпсон из Иллинойского университета, анализируя преступления, совершенные в 171 городе США, обнаружил, что количество разводов позволяет точнее предсказать количество ограблений, чем аресты или суровость приговоров. В аналогичном исследовании городов Великобритании он обнаружил, что не только семьи с одним родителем вероятнее всего становятся жертвами преступлений, но даже у соседей семей с одним родителем выше вероятность подвергнуться нападению преступников, чем у соседей семей с двумя родителями[122]. Опрос 11 000 городских жителей в штатах Миссури, Флорида и на севере штата Нью-Йорк показал, что <среди семей с одним родителем, в которых дети в возрасте 12-20 лет, выше процент насильственных преступлений и краж со взломом>[123].

Социологи университета Торонто обнаружили высокий уровень правонарушений среди девочек-подростков из семей с одним родителем, а также из семей, где матери заняты карьерой или работают на управленческих должностях. Занятость матерей дает отчетливую связь с правонарушениями и преступлениями несовершеннолетних. Имеются научные факты, указывающие на то, что <ненадлежащий надзор матерей над мальчиками> является ведущий причиной преступлений несовершеннолетних. Криминалист Роджер Томпсон утверждает, что вступление мальчиков в банды прежде всего обусловлено занятостью обоих родителей (<а если у них нет банды, то есть пустой дом>)[124].

Рано или поздно патология семьи начинает питать сама себя. Молодые мужчины-правонарушители, как выяснилось, причиняют еще большее беспокойство после того, как оказываются отцами незаконнорожденных детей[125]. Исследование, проведенное университетом штата Висконсин в 1988 г., показало, что дочери в семьях с одним родителем становятся более зависимыми от государственных пособий разного рода, чем девочки из полных семей, что в свою очередь вновь ведет к патологии. Более того, социологические исследования убеждают, что ни национальная, ни классовая принадлежность или уровень доходов не являются значимыми для прогнозирования преступного поведения. Ключевые переменные здесь - структура и доходы семьи[126].

Уровень самоубийств также показывает сильную зависимость от упадка семьи. Сто лет назад социолог Эмиль Дюркгейм утверждал, что религиозность, ценности общины и солидарность семьи защищают индивидуума от самоубийства, тогда как отсутствие веры, индивидуализм и развал семьи оставляют беззащитными[127]. Эта проницательность неоднократно подтверждалась современными данными. В одном из недавних обзоров за период с 1933 по 1980 гг. в США районы с самым высоким уровнем самоубийств оказались также районами с самым высоким уровнем разводов, напротив, районы с низким суицидом были районами самой высокой посещаемости церкви. Сходное исследование показало, что не религия как таковая обеспечивает низкий уровень самоубийств, а низкий уровень разводов - результат веры. Разумеется, эти данные о тесной связи самоубийств взрослых с разводами - чудовищны[128].

Социолог Стивен Стак определил <домашний индивидуализм>, проявившийся в ускоренном переходе жен и матерей от домашней экономики к рыночной, как фактор, увеличивающий количество самоубийств среди других членов семьи. Многие мужчины из числа рабочего класса (где вероятность самоубийства выше) жалуются, что их жены становятся слишком независимыми и что у них меньше времени для утешения мужей при столкновении с превратностями судьбы. Стак также установил, что самоубийства детей находятся в <необыкновенно сильной> прямой зависимости от степени занятости матерей[129].

В другом труде отмечается сильная связь между количеством самоубийств юношей и числом незаконнорожденных детей и одиноких людей, а также причинная связь между отсутствием отцов и самоубийствами дочерей[130]. Более того, эти корреляции относятся ко всем нациям, живущим в Западном полушарии. Стак установил столь же тесную связь разводов с самоубийствами в Норвегии и Дании[131], что указывает на <важность стабильного брака и семейных институтов в предотвращении самоубийств> даже для высокоразвитых и благополучных стран. Данные по Шотландии, Греции, Канаде, Англии, Франции, Швеции и Испании приводят к тому же выводу: с уменьшением доли полных семей, разрушением брака и втягиванием членов семей в промышленную экономику количество самоубийств, как среди детей, так и среди взрослых растет[132].

Исследования в области злоупотреблений наркотиками приводят к тем же выводам. Ева Розенфельд установила, что в пострадавших от злоупотреблений героином семьях отсутствовали отцы (смерть, развод, уход), а <матери были инфантильны>[133]. Натан Селдин из Национального института защиты психического здоровья отметил роль семейных стрессов в тяге к наркомании там, где отец не участвует в жизни семьи, тогда как мать, доминирующая в семье, эмоционально инфантильна[134].

В исчерпывающем труде Чейна с соавторами доказано, что семейные отношения имеют ключевое значение: почти в 97% семей наркоманов отмечалось <нарушение отношений> между родителями в сравнении с 41% в контрольной группе[135]. Используя данные 1966-1968 гг. по Великобритании, Нобл установил, что присутствие в доме отчима или мачехи в два раза повышает вероятность потребления дочерьми наркотиков в сопоставлении с контрольной группой. Девятилетнее (1955-1964) исследование наркоманов, проведенное У. Уэстли и Н. Эпстайном, установило <прямую связь> между эмоциональным благополучием детей и крепостью отношений между родителями. Потомство <возглавляемых отцами> семей - <эмоционально здоровые дети>, тогда как семьи, где <доминируют матери>, показали серьезную патологию. Опасным становится разделение обязанностей в семьях, где мать и отец стремятся к равноправию, поскольку сохранение традиционных ролей супругов коррелирует с эмоциональным здоровьем детей[136].

В исследовании Р. Блюма и соавторов (1972) было установлено, что для <снижения риска> употребления наркотиков детьми белых в семьях среднего класса существенное значение имеет вера в Бога (регулярное посещение церкви), главенство отца в семье, авторитарная структура, ограничение личной свободы в зависимости от идентификации себя с семейной группой, заинтересованность матерей в семейной жизни и глубокая приверженность семейным традициям). И, наоборот, для семей с <повышенным риском> использования наркотиков детьми характерно, что у матерей была сильная увлеченность автомобилизмом и соревновательными видами спорта; более высокий образовательный уровень матерей связан со скептицизмом в отношении Бога и низким уровнем религиозности, <высоким уровнем занятости, отрывающей их от дома>.Также отмечено, что у чрезмерно интеллектуальных отцов, берущих на себя материнские функции, дети больше склонны к применению наркотиков[137].

В более поздней работе Дениз Кандел потребление марихуаны увязывается с <нетрадиционностью> матерей и недостаточным их участием в жизни детей, как правило, в результате профессиональной занятости вне дома. Исследования, проведенные Джудит Брук с соавторами показали, что менее вероятно использование запрещенных наркотиков среди подростков, у которых <нежные отношения с матерями> и строгие традиционные отцы[138]. Даже отдельные шаги к созданию традиционной семейной ячейки (вступление в брак, рождение ребенка или четкая дифференциация ролей по полу, при которой мать вновь концентрирует свое внимание на задачах семьи) приводят к сокращению потребления наркотиков[139]. Короче говоря, по данным многих исследований тем, кому удаётся сохранить атрибуты предмодернистской семьи, больше везет в защите детей от употребления наркотиков. Социологи Боверман и Элдер обнаружили, что мальчики, достигшие наилучших результатов в 13-18 лет, происходят из семей, где отец - наиболее влиятельный член семьи, напротив, мальчики с более низкой успеваемостью - из семей, где доминирует мать. Хорошие ораторские способности у мальчиков 11 лет в Англии коррелировали с доминированием отцов в семьях[140]. Существуют весомые доказательства того, что отцы играют важную роль в формировании гендерного поведения как у мальчиков, так и у девочек, что в свою очередь связано с более успешной учебой. Руководящая роль отца, идентификация ребенком себя с родителем того же пола, материнское воспитание и разделение труда в доме - факторы, оказывающие положительное влияние на академические достижения детей. Имеется достаточно доказательств того, что отождествление по полу является <естественным>, это особенность генетических свойств, характерных для человека[141].

В большом числе публикаций отсутствие отца связывается с <разительным> депрессивным воздействием на детей. Находясь под давлением внешних обстоятельств, профессионально занятые матери способны дать немногое для благополучия семьи: особое значение имеет неприкрашенный практицизм, когда дом не содержится должным образом и мало используется культурное богатство окружающей среды. Мать практически завалена заботами, а ребенок хорошо это знает[142]. Выход обоих родителей на рынок труда снижает достижения детей в области образования. Когда у родителей (если учесть время и внимание, уделяемое детям) дети стоят на первом месте, то у таких детей наблюдаются выдающиеся результаты в учебе по сравнению с детьми, получающим меньше внимания. Количество времени, а не его качество является ключевой переменной. Например, развитие навыков устной речи определяется, прежде всего, долговременным и постоянным общением матери с ребенком[143].

Хотя по поводу этой проблемы ещё идут жаркие дискуссии, есть доказательства того, что у матерей-домашних хозяек дети имеют более высокие познавательные способности, чем у матерей, работающих по найму. Сыновья работающих женщин среднего класса в возрасте 10 лет имеют более низкие показатели по языку и в математике, чем у матерей, занятых воспитанием детей. Социологи Марта Хилл и Грег Дункан, рассматривая долговременное присутствие матерей в доме, приходят к выводу, что при прочих равных условиях, отсутствие матери дома вело к окончанию школы детьми на полгода позднее и к получению зарплаты на 14% меньше по сравнению с той ситуацией, когда мать полностью посвящает себя семье.

Используя массив данных Мичиганского университета о бюджетах времени за 1975-1976 гг. и результаты 1981-1982 гг., Фрэнк Стаффорд сообщил о негативной оценке, даваемой мальчикам и девочкам по способности осмысления и концентрации внимания, сохранения языковых и математических способностей, а также способности работать самостоятельно - в случае занятости матери на рынке труда. Единство семьи, дифференциация ролей по полу и приверженность домашнему производству вновь оказываются ключевыми факторами для успеха детей[144].

Важность целостности семьи и огромная социальная цена потерь от растущего числа семей с разведенными родителями и семей, возглавляемых матерями, показана Дэвидом Г. Джилом. Он установил связь жестокого обращения с детьми в семьях с аномальной структурой, наиболее заметную, когда речь идет о небелых детях. В ряде исследований установлено, что дети, подверженные избиениям, скорее всего, родились в результате беременности, наступившей до брака, или были внебрачными детьми, либо у них не было отцов, отсутствие которых - частый фактор избиения детей. Даже повторный брак не помогает - дети дошкольного возраста, у которых был приемный родитель, в 40 раз чаще подвергаются избиению, чем дети, живущие со своими родителями. И, наоборот, число случаев насилия над детьми, живущими в полных американских семьях, уменьшается[145].

Однако количество полных семей с детьми в США сокращается и в относительном, и в абсолютном исчислении. Экономические стимулы и политическое давление сделали функционирование таких семей ещё более трудным. Последствия этого, как было показано выше, в растущем количестве разных видов социальной патологии, о которых постоянно сообщают средства массовой информации: преступное поведение, отказы от детей, самоубийства среди детей и взрослых, упадок городских нравов.

Распространенная реакция на распад семьи - аргументы в пользу поддержки матерей-одиночек. Отсутствие отца как таковое обычно кажется не представляющим проблемы. Скорее всего, от отца поступает дополнительный доход, и если добиться более частых контактов с отцом, то модели гендерного поведения, как и дисциплина, будут в полном порядке[146]. Отнюдь не совпадение, что этот список подозрительно совпадает с традиционным определением роли отца, но действующего на расстоянии от ребенка. Безусловно, эта практика работает в пользу усиления вмешательства государства в частный мир семьи.

Другая реакция на распад полной семьи - совместное проживание без вступления в брак. Однако востребованность совместного проживания так и не материализовалась в качестве альтернативы семье. Вместо того, чтобы содействовать сплоченности взаимоотношений, совместно проживающие пары характеризуются чрезвычайно высокой степенью разобщенности. Даже среди вступивших в брак сожителей разводимость после 10 лет проживания на треть выше, чем среди семей, где супруги никогда не были сожителями. Вместо того, чтобы стать проверкой, обеспечивающей последующее счастье, сожительство ассоциируется с низким уровнем стабильности и высоким уровнем разногласий. Женщины, совместно живущие вне брака, в пять раз чаще подвергаются жестокому обращению, чем замужние. Сожители обычно отрицательно относятся к обзаведению детьми: менее 20% из них планируют ребенка[147]. Основной проблемой, как выяснилось, для сожителей, отказавшихся намеренно от бремени брачных обязательств, явилось стрессогенное ожидание того, что отношения <наподобие семейных>, временны, и нерационально вкладывать в них время и энергию. Никакое общество, однако, не может выжить на хрупкой основе совместного отчуждения.

Логика представленных здесь рассуждений, подводит к другому ответу: к тому, что можно назвать режимом свободы. Если семьи могут защитить общество от социальной патологии, то нужно позволить им стать более сильными по сравнению с их современными соперниками в индустриальной экономике и государственной системе. Усиление семей возможно, только если будет возвращена хотя бы часть из перехваченных социальными институтами семейных функций.

Дата добавления: 2015-11-30