Исследование - инструмент выработки отношения к гипотезам 4 страница

Обобщение как выделение свойств, характерных для какого-либо множества объектов/явлений, отличающих его от других (см. подразд. IV.2.2.1), достигается, в частности, выведением за пределы рассмотрения некоторых черт и свойств, а также абстрагирования черт и свойств, которые представляются важными (например, в соответствии с предписаниями парадигмы). Именно обобщением достигается замещение потенциально бесконечного множества эмпирических наблюдений конечным множеством научных фактов *. По словам А. Пуанкаре, “всякая наука есть наука об общем” [Пуанкаре, 1983].

Обобщенное знание формируется врезультате научного исследования (см. подразд.), которое строится на основе общенаучного гипотетико-дедуктивного метода (см. подразд.) и в этом отношении опирается на высшие ценности института науки. Особо важную роль в построении обобщений и представлении их научному сообществу играет дедуктивно-номологическая модель предсказания и объяснения (см. продразд. I.2.2. и ХХХ Публикации)

Исследовательский подход, направленный на установление обобщений, называют “ номотетическим ” (от греч.: n?moV — закон, teqm?V — установление). Ему противопоставляют “ идиографический ” подход (от греч.: ?d?wsiV — особое отличие, своеобразие, индивидуальные признаки, особенности, gr?fh — запись, рисунок, изображение, т.е. идиография — “описание особых признаков, индивидуальных отличий”; слово ид и ография происходит не от греч. idea - ид е я, пишется через букву и), который ориентирован на описание уникальных, единичных объектов.

В основе противопоставления номотетического или идиографического подходов лежит оппозиция гипотетико-дедуктивного и индуктивного методов, а, следовательно, противоположные представления о роли обобщения в научном познании и способах построения обобщенного знания (см. подразд.). Интересно, что само происхождение разделения знания на гуманитарное и естественнонаучное, и, соответственно, на идиографическое и номотетическое, связано с индуктивизмом. Джон Стюарт Милль (1806 - 1873) в своем фундаментальном труде “Система логики, рациональной и индуктивной” (1843) обосновывал подчиненность любого научного познания, включая и гуманитарное, индуктивному методу и в общих чертах завершил его обоснование. Сферу гуманитарных наук он обозначил термином “moral sciences” (англ. - науки о морали), который немецкий переводчик передал как Geisteswissenschaften (нем. - науки о духе) (см. [Гадамер, 1988, с. 44]).

Разделение дисциплин по доминированию номотетического или идиографического подхода было введено философом-неокантианцем В.Виндельбандом (1848-1915). Его целью было обоснование особого статуса исторических наук и их подчиненности методу, отличающемуся от метода естественнонаучных дисциплин, поскольку, с его точки зрения, история изучает единичные, неповторимые явления (“наука о событиях”), а естественные науки выявляют общие закономерности явлений (“наука о законах”). Г.Риккерт (1863-1936), а особенно В.Дильтей (1833-1911), развили идею такого противопоставления, включив в число “идиографических” дисциплин (“наук о духе” - нем. Geisteswissenschaften) психологию.

Идиографический подход представляется труднореализуемым, поскольку в основе всех форм познания лежит категоризация действительности, т.е. обобщение. Упомянем общепсихологическое представление о “категориальном строе восприятия” [Барабанщиков, 1990], или роль системы категорий и прототипов объектов в функционировании когнитивных структур. Очевидно, что само выделение специфических признаков и даже указание на уникальный объект не может состояться без опоры на типологию объектов и без операций обобщения (см. подразд. IV.2.5.2 и IV.2.5.3). Исследование, проведенное в рамках идиографического подхода, обладает сходством с “исследованием единичного случая” (см. подразд. IV.5.5) и, как и последнее, не способно обеспечить сколько-нибудь валидные выводы.

Сомнение в эффективности собственно идиографических исследований возникают именно потому, что такой подход не направлен на построение обобщений. Так, Дж. Келли замечает: “историк,.. также устанавливает общие законы и принципы... И психолог, когда он описывает конкретный случай, возможно проводит идиографическое исследование; но если он хочет, чтобы это описание имело хоть какую-то связующую смысловую нить, то должен соотносить свой подбор релевантных фактов с принципами человеческого поведения. Конечно эти принципы могут выводиться в области, ограниченной данным конкретным случаем, но они все же остаются принципами, то есть абстракциями событий” [Келли, 2000, с. 58].

Описание биографий как прием научного исследования также не соответствует “идиографическому” идеалу. Например, работа З.Фрейда “Леонардо да Винчи. Воспоминание детства” [Фрейд, 1997] имеет отчетливо номотетический характер, поскольку подводит частный случай творческой личности под общий: разработанное Фрейдом теоретическое представление о роли психических травм раннего детства в формировании свойств личности, особенностях проявления и компенсации последствий этих травм, периодизации индивидуального развития и т.д.

На ранних стадиях развития исследования, когда решаются задачи описания и классификации явлений, установления их специфики, а исследование строится на основе доэкспериментального дизайна (см. подразд.), реализуется как наблюдение (см. подразд.), оно может обладать некоторым сходством с идиографическим подходом, однако это сходство поверхностное, поскольку основные задачи состоят в построении обобщений и находятся в прямом противоречии с идиографией. Так, Н.С.Лейтес в предисловии к собственным работам, составившим сборник “Возрастная одаренность и индивидуальные различия” [1997], декларирует отход от формализованного, измерительного подхода, отдает приоритет своеобразию, уникальности явлений одаренности, что позволяет подозревать идиографический характер этих работ. Однако приведенная в этих работах феноменология классифицирована, типизирована; установлены особенности одаренных детей в соответствии с возрастом, темпом возрастного развития, типом нервной системы, а это свидетельствует о “номотетичности” исследований.

В.Дильтей, обосновывая идиографический статус гуманитарных наук, и психологии в их числе, предлагал использовать в качестве методов «понимание», которое трактовал как «вчувствование в объект познания» (см. подробно разд. МЕТОД психологии), а также герменевтику - систему приемов, позволяющую выявлять системы неочевидных смысловых связей. К середине XIX в. герменевтика «была чисто вспомогательной дисциплиной, каноном правил обращения с текстом», которая в применении к специальным текстам дифференцировалась в «библейскую», и др. формы; например в «юридической» форме она со­держит правила для заполнения пропусков в кодифици­рованном праве и имеет, таким образом, нормативный характер [Гадамер, 1988, с. 580]. Хюбнер специально замечает, что герменевтика - не искусство, не произвольная деятельность, а довольно строгая технология поиска смысла текстов, и уж во всяком случае не «вчуствование», не «понимание» (Verstehen) [Хюбнер, 1994, с.258-259].

В рамках понимающей психологии и разнообразных вариантов гуманистической психологии (см. главу ИСТОРИЯ) герменевтика оказалась тесно связанной с методом понимания, и часто трактуется как весьма свободная, не регламентированная практика толкования наблюдаемых явлений именно через вчувствование. Опасность такого подхода замечает на основании опыта собственных исследований филолог М.Л.Гаспаров: «…когда позволял себе что-нибудь просто понимать, это всегда кончалось катастрофой» [Гаспаров, 2001, с. 399]. Целью такого применения герменевтики, основанного на вчувствовании (эмпатии) является не установление истинности/ложности, а «аутентичность» (см. [Дружинин, 1997 с. 39]), т.е. обращение к «исходным оригиналам», к «истинной реальности», как если бы она могла быть дана помимо теоретических конструкций и методических приемов, чего невозможно в принципе.

Необходимость опоры на идиографию для описания индивидуальных, уникальных объектов оказывается излишней, если принять во внимание, что эти цели могут быть достигнуты в исследованиях доэкспериментального типа (см. разд. ТИПЫ иссслед). Выявление основных характеристик, установление характерной частоты встречаемости событий, явлений, объектов (то есть степени их уникальности); их классификация (по структурным признакам, без учета истории их становления) - именно такого рода обобщения могут быть обоснованы в доэкспериментальных исследованиях. Очевидно, что при этом весьма важно дать точное и исчерпывающее описание объектов в их индивидуальности, но если в рамках такого описания индивидуальные объекты окажутся действительно уникальными, они не смогут быть представленными в едином пространстве признаков, и к ним будет невозможно применить классификационные процедуры, такие, как кластерный анализ. Возможности именно такого анализа, представляющего достаточно полное описание характеристик уникальных объектов, предметов искусства в том числе, без обращения к идиографическому методу в строгом смысле слова, продемонстрированы в психосемантических исследованиях, выполненных В.Ф.Петренко и его коллегами [Петренко, 1997; Петренко, Митина, 1997]. Заметим, что исследования доэкспериментального типа характерны для начальных стадий исследования. Построение методологии специального идиографического исследования можно рассматривать как попытку дать общее решение для задач, специфичных для зарождающихся дисциплин, когда их цели, задачи и возможности выглядят особенными и даже противоположными по отношению к дисциплинам уже прошедшим эту стадию развития исследований.

I.2.7. Формальный характер научного знания

Формальное описание объекта исследования, т.е. описание, данное в терминах искусственного языка (научной терминологии), допускающего символьные обозначения, является важным условием проведения научного исследования. Выполнение этого условия неизбежно для формирования гипотез, допускающих проверку (опровержение) и выработку определенного вывода о свойствах предмета исследования (см. разд. II.8 и подразд. IV.2.3). “Точные” дисциплины, такие, как физика и математика, длительное время “страдавшие” от противоречий и парадоксов, являются примером того, что только формальные процедуры могут максимизировать непротиворечивость построений.

Необычайная эффективность математики в научном познании, в первую очередь в естественных науках, с времен античности (в пифагорейской и платоновской традициях) получает мистическую интерпретацию. И.Кеплер считал, что геометрия – прообраз мироустройства; математик Д.Гильберт, объясняя соответствие между законами природы и математическими структурами, воспроизводил идею Лейбница о предустановленной гармонии [Кирсанов, 1987; Кобзарев, Манин, 1997; Рид, 1977]; в научном фольклоре встречается утверждение, что “Бог является математиком очень высокого ранга” [Визгин, 1999].

Успешность применения математики может быть объяснена рационально: именно формальные количественные приемы дают возможность строгого применения гипотетико-дедуктивного метода – позволяют формулировать точные, недвусмысленные гипотезы и строго оценивать их соответствие дедуцированным следствиям (см. подразд.). Ярким примером служит открытие Кеплером эллиптичности орбит, по которым планеты вращаются вокруг Солнца. Кеплер сравнивал расхождения данных наблюдения для видимых перемещений Марса для пяти (!) гипотетических описаний его орбиты: (1) гелиоцентрической окружностью, (2) эксцентрическим по отношению к Солнцу кругу, (3) овалом, (4) эллипсом, (5) яйцеобразной кривой, которую он называл “via buccosa” – по сходству с надутыми щеками [Кирсанов, 1987, с. 115-120]. Заметим, что овал и эллипс – сходные с обыденной точки зрения, но аналитически различные кривые (см. [Шикин, Франк-Каменецкий, 1997; ср. с. 153-157 и 223]), причем сам Кеплер первоначально отдавал предпочтение гипотезе овала. Именно точность гипотез, которая была обеспечена математическими формулировками, позволила провести между ними различие, а многообразие гипотез - выбрать из них не первую же правдоподобную (ошибки оценок для отброшенных кривых не превышали 8 угловых минут!), а наилучшим образом соответствующую данным наблюдений. То, что Кеплер обоснованно отверг (фальсифицировал) все гипотезы, кроме гипотезы об эллиптичности орбиты Марса, а эллипс - кривая из семейства конических сечений, в последствии во многом предопределило решение задачи описания траектории движении двух взаимно тяготеющих сил, данной Ньютоном (см. подразд. Гипотеза).

Формализация знания представляет собой эффективный метод обобщения и не обязательно предполагает количественное представление, но является неизбежным этапом его построения. Поэтому формальность знания представляет собой более высокую ценность, чем количественность. Возможность построения количественных описаний зависит от особенностей конкретной предметной области. Так, существуют весьма развитые разделы математики, оперирующие качественными объектами, например топология.

Формальный характер знания обеспечивает возможность применения строгих процедур исследования независимо от того, качественное или количественное описание объекта применяется. Так, математическая статистика располагает эффективными методами, специально предназначенными для анализа качественных описаний.

Применимость в конкретном исследовании качественных или количественных измерительных шкал отражает степень развития знания о предмете исследования (см. подразд. IV.2.5) и находится в соответствии с типом исследования, осуществление которого разрешает актуальные задачи. Так, для доэспериментальных исследований, направленных на выявление типологий объектов, явлений, событий, характерно построение и применение номинальных шкал (см. подразд.), для квази- и истинных экспериментальных исследований характерен переход к шкалам порядка, интервалов и отношений.

I.2.8. Объективность научного знания

Объективность — характеристика знания, противопоставляемая субъективности знания, открытости его именно отдельным субъектам. Объективность является неизбежным условием и следствием доступности знания сообществу, формирования знания группами или коллективами специалистов (см. подразд. I.1.1). По мнению К. Поппера, именно те высказывания, которые могут быть подвергнуты интерсубъективной проверке, являются научными [Поппер, 1983, с. 67-68]. Понимание объективности как интерсубъективности “указывает на публичный дискурс *, который, несомненно, является основополагающим для современной науки” [Агацци, 1998].

Важный аспект интерсубъективности - независимость от познающего субъекта. Неотъемлемое условие построения объективного знания - нормативное единообразие концептов и систем операций, общность научного языка, определенность терминологии. Такую нормативную базу предоставляют общенаучный метод и иные ценности, дисциплинарные принципы и парадигмальные нормы, конкретные стандартные исследовательские процедуры. Можно полагать, что интерсубъективность знания достигается не за счет “ нейтрализации субъекта” или “ деперсонализации ученого”, (см. [Агацци, 1998, с. 19-20]), а совершенно иначе - за счет включения специалистов в специфическую культуру научного сообщества, определенной дисциплины, конкретной парадигмы, ведь нельзя же оценить приверженность определенной, например, европейской культуре, как “деперсонализацию”.

Объективность научных исследований подвергается оцениванию научным сообществом на всех этапах осуществления: экспертными советами — на стадии планирования и публикации результатов; заинтересованными специалистами — при многократных повторениях исследования и оценке воспроизводимости результатов, при концептуальных репликациях (см. [Корнилова, 1997]).

При оценке воспроизводимости исследований следует учитывать, что научная практика, как и любой процесс формирования нового знания, представляет собой “повторение без повторения”. Выявление расхождений в результатах “повторяющихся” исследований и их интерпретация - важнейший фактор развития знания. Методические приемы исследования изменяются до тех пор, пока множество искомых и установленных фактов не будет систематизировано и интерпретировано (см. [Хакинг, 1998]) то есть пока не приобретет свойства интерсубъективного знания.

Публикация результатов исследований в специализированных рецензируемых научных периодических изданиях контролирует соответствие проведенного исследования принятым нормам. Правила публикаций призваны обеспечить независимую проверку результатов через точное повторение методических процедур и выявление внутренних противоречий или несоответствия результатам иных исследований (см. главу ПУБЛИКАЦИЯ).

Методология позитивизма стремилась решить проблему объективности научного знания, выделив собственно эмпирические его компоненты, которые и должны составить фактологическую основу знания — “эмпирический базис теории” (см. в [Поппер, 1983]). Одно из предполагаемых решений этой проблемы (“психологизм”) состоит в опоре на “непосредственное знание”, “чувственный опыт”, — в духе эпистемологии сенсуализма (см. подразд.). Очевидно, что подобная апелляция к психологии — предельно неудовлетворительное решение, оно опирается на “постулат непосредственности” (см. подразд. Принцип детерминизма), находится в противоречии со всеми современными трактовками объяснительных принципов психологии (причем принципы активности и субъектности - см. подразд., - игнорируются полностью), а также с результатами психологических исследований (см., например, [Брунер, 1977; Найссер, 1981]).

Иные варианты реализации позитивистской идеи “эмпирического базиса” состоят в опоре на “протокольные предложения” (О.Нейрат), или “предложения наблюдения” (Р.Карнап), или “элементарные предложения” (Л.Витгенштейн) (см. подробнее в [Поппер, 1983; Фоллмер, 1998]). Сами авторы этих подходов полагают, что такие предложения выражают “чистые восприятия”, то есть они реализуют позицию психологизма. Важно, что с позиции психологизма научное познание рассматривается как индивидуальная деятельность, при этом существование научного сообщества, сложно организованного института науки не принимается во внимание (см. разделы Наука соц. институт). Регулятивы психологизма исчерпываются собственно индивидуально-психологическими закономерностями, понятыми в перспективе эмпирической психологии (см. главу История психологии) и опирается на индуктивный метод (см. подразд.). Позитивистский вариант обеспечения объективности через вытеснение теории “эмпирическим базисом”, “позитивными фактами” не может быть реализован также потому, что факты - сложнейшие теоретико-эмпирические конструкции (см. подраздел ФАКТ).

Понимание объективности в рамках позитивистской доктрины реализует представление о том, что реальность доступна исследователю непосредственно, без применения концепций и теоретических конструкций. Как замечает физик-теоретик С.Хокинг, "По моему мнению, невысказанная вера в независимую от модели реальность и является глубинной причиной тех трудностей, с которыми философы науки сталкиваются при изучении квантовой механики…" [Хокинг, 2001, с. 53]. Заметим, что это утверждение в равной мере касается всех дисциплин.

Представление об предмете изучения формируется в терминах, сформированных сообществом специалистов, а как замечает Анна Вержбицкая, «в словах языка закодированы определенные способы концептуализации мира, а не объективная «картина» действительности» [Вежбицкая, 2001, с. 212.]

Объективность исследования не может быть приписана свойствам методик в соответствии с характером регистрируемых данных: при таком подходе “ответам испытуемого на тестовые задания” будет приписана меньшая объективность, чем величинам электрического потенциала, измеренным при помощи высокоточной аппаратуры. Скорее объективность методик может оцениваться по их валидности, надежности, репрезентативности (см подразд.). Важная сторона объективности знания связана с согласием сообщества относительно объекта изучения (см. подразд.), что достигается выработкой приемлемых для конкретной парадигмы, группы парадигм или дисциплины конструктов, фиксирующих представления о процессах, структурах, объектах и их свойствах. В этом аспекте объективность знания может быть оценена в терминах конструктной валидности (см. подразд.). Так, объективность результатов применения электрофизиологических методик, например, регистрации электроэнцефалограммы, ограничена с одной стороны степенью стандартизации аппаратуры, а с другой - валидностью представлений о процессах порождения электрической активности в ткани мозга, ее связи с импульсной активностью нейронов, о специализации активности нейронов и т.д. (см. [Александров, Максимова, 1997б]).

Таким образом, объективность - свойство научного знания, которое обеспечивается и приемами обобщения, и активностью сообщества при выработке согласованного мнения о знании, оно связано с такими ценностями, как согласие научного сообщества (подразд.), обобщенный характер знания (подразд.), важнейшим гарантом объективности знания являются нормативы научного исследования (см. подразд.).

I.2.9. Простота научных конструкций

Уильям Оккам (ок. 1300 — 1349) дал, по-видимому, самую известную нормативную формулировку простоты, известную как “бритва Оккама”: “Не следует умножать сущности без необходимости”. Или: “То, что можно объяснить посредством меньшего, не следует выражать посредством большего”. Бритву Оккама дополняет “призма Менгера” (см. [Фримен, Сколимовский, 2000]). Этот принцип указывает способ избежать чрезмерного упрощения концепций, разлагая их на спектр составляющих, имеющих собственное значение. Предполагается, что эта операция восстанавливает оптимальную сложность концептуальной конструкции, которая может быть утрачена после применения бритвы Оккама.

Оценка простоты научных построений представляет значительную трудность. Известный принцип экономии мышления, введенный Э. Махом и Р. Авенариусом в конце XIX в., предполагающий, что истинное представление требует минимальных затрат мышления и поэтому является наиболее простым, не выдержал логической и психологической критики и не соответствует фактам, известным в истории науки. Физик М.Борн заметил: “Наилучший путь сделать мышление экономичным - это совсем его прекратить” (цит. по [Фоллмер, 1998, с. 53]).

К оценке простоты концептуальных построений, основанной на принципе экономии мышления, близка конвенциалистская концепция простоты (о конвенциализме см. в подразд. I.2.2.). С конвенциалисткой точки зрения простые теории принимаются в результате договорной замены сложной теории на более простую. Именно установлением нового соглашения о признании приемлемой более простой теории конвенциализм объясняет научные революции. В качестве примера такой “конвенциалистской революции” приводят смену системы Птолемея на Коперниканскую. Эту интерпретацию коперниканской революции, можно считать надежно опровергнутой на основе изучения первоисточников, которые убедительно показывают, что система Коперника была по меньшей мере столь же сложна, как и система Птолемея [Кун, 1977, с. 107-108, Лакатос, 1978]. Более того, вместе с вновь принятой Коперниканской парадигмой сообщество приняло новые теоретические и практические трудности, на разрешение которых потребовалось около 200 лет.

Существует представление, что простые теории предпочитаются скорее по эстетическим соображениям, чем по логическим. Полагают, что простота входит в число эстетических критериев оценки теорий, таких как “ясность”, “гармоничность”, “красота”. Однако, как показывает Т.Кун, на ранних стадиях развития парадигм, когда происходит наиболее интенсивная рекруитация приверженцев, “полный эстетический образ” парадигмы еще не сформирован, и новые сторонники парадигмы привлекаются другими, не эстетическими ее особенностями [Кун, 1977, с. 204 - 205].

Более продуктивной представляется точка зрения К. Поппера, согласно которой более простыми являются более определенные концепции, накладывающие больше ограничений на множество возможных (ожидаемых) событий и поэтому обладающие большей информативностью. В этом понимании простота концепции рассматривается как проявление ее фальсифицируемости *.

В научной практике сложились специальные приемы упрощения, которые, впрочем, являются различными формами обобщения. К ним относятся: введение идеализаций, например, таких, как “идеальный газ” (см. [Никифоров, 1998, с. 132-137]); использование метафор *, т.е. замена неизвестных (“сложных”) объектов моделями известных (“простых”) (представление познавательных процессов и структур по образцу устройства компьютера — “компьютерная метафора”); специальные математические приемы снижения размерности описания объектов исследования (факторный анализ) [Гусев и др., 1997]. (О простоте см. также в Словаре, “Редукционизм”).

I.3. Критерии демаркации научного и других форм знания

Вопрос о специфичности научного познания и его отличии от других практик и традиций познания формулируется как “проблема демаркации”, т.е. разграничения научного и ненаучного знания [Поппер, 1983]. Эта проблема до настоящего времени продолжает оставаться дискуссионной (см. [Александров, Максимова, 1997а]). Одни варианты решения проблемы демаркации оказали влияние на развитие современной исследовательской практики, другие демонстрируют важные черты научного познания, необходимые для понимания организации исследования.

I.3.1. Фальсифицируемость как предполагаемый критерий демаркации

Одна из наиболее известных попыток построить критерий демаркации была предпринята К. Поппером: научное высказывание (в отличие от ненаучного) может быть фальсифицировано, т.е. обоснованно опровергнуто. Научное высказывание должно быть не только доказано; для него должно быть определено “непустое множество потенциальных фальсификаторов”, т.е. утверждений, логически несовместимых с фальсифицируемым. С этой точки зрения ненаучная теория не может быть опровергнута, а научная должна быть потенциально опровержима. Фальсификация может считаться состоявшейся только в том случае, если надежно установлен “воспроизводимый эффект, опровергающий теорию” [Поппер, 1983, с. 115]. Опровержение, как и подтверждение, должно строиться в соответствии со всеми научными нормами и ценностями (см. разд. I.2), т.е. быть обобщенным, надежным (воспроизводимым), непротиворечивым и т.д. Фальсификацию следует отличать от выявления каких-либо несогласованностей, которые могут быть устранены коррекцией теоретического построения и не опровергают его [Лакатос, 1995].

Очевидно, что критерий фальсифицируемости предписывает авторам не только готовность к риску проверки и допущение опровержимости теории, но и эксплицитную формулировку предполагаемого способа опровержения концепции. К. Поппер предложил критерий фальсифицируемости как способ избежать трудности логического обоснования индукции. Действительно, сколь угодно много полученных подтверждений не гарантируют неподтверждения при последующих проверках. В этом отношении критерий фальсифицируемости более надежен, чем критерий подтверждаемости.

Критерий фальсифицируемости направлен на выявление не только уязвимых пунктов в теоретических конструкциях, но и альтернативных концепций и тем самым ориентирует на проведение совершенно конкретных исследований, предопределяя направление развития парадигмы.

Следует различать развитый фальсификационизм и его ранние формы, такие как догматический фальсификационизм (см. подробно в [Лакатос, 1995]), который (1) признает приоритет эмпирических составляющих исследования над теоретическими: “теоретик предполагает, экспериментатор - во имя Природы - располагает” [Лакатос, 1995, с. 17]; (2) отвергает теории исключительно на основе эмпирических опровержений и требует непосредственного отказа от теории при столкновении с опровергающим фактом; (3) рассматривает фальсификацию как результат противоборства определенной концепции и эмпирического результата, который может привести к отказу от этой концепции. Именно для этого варианта фальсификационизма характерно неправомерное упрощенное представление, что факт способен опровергнуть теорию, и это упрощение традиционно используется для критики и отвержения самой идеи фальсификационизма.

С позиции развитого фальсификационизма (1) исследование, факт, сама процедура фальсификации представляет собой единство теории и эмпирии (см. подразд. Факт); (2) для отвержения теории на основе фальсификации необходимо соблюдение всех нормативов выполнения исследования, включая критерий воспроизведения результатов (см. разд. Ценности); (3) в процедуру фальсификации включены как минимум две теории, фальсификация - не способ устранения теории, а прием выбора между альтернативными концепциями (см. подразд. Исследование, Гипотеза).

Критерий фальсификации действительно эффективен и принимается во внимание - в тех случаях, когда выполнены все нормативы доказательства фальсифицированности концепции. Так, принятие второго начала термодинамики, несмотря на то, что это, строго говоря, не закон, а эмпирическая закономерность, фальсифицировала все множество концепций, предполагающих осуществимость “вечного двигателя”.

Важно заметить, что в рамках любого теоретического построения, парадигмы существуют положения, которые не доступны фальсификации в рамках данной теории, ими являются, например, аксиомы и постулаты. Это доказывается знаменитыми теоремами К.Гёделя, первая из которых (теорема о неполноте) утверждает, что любая формальная система неполна, т.е. содержит утверждения, истинность или ложность которых невозможно доказать в терминах самой системы; эта теорема была им доказана для систем, содержащих арифметику, однако позже область применимости этой теоремы была расширена. Вторая теорема Гёделя говорит о невозможности выявления непротиворечивости формальной системы средствами самой системы. Заметим, что эти ограничения не отменяют потенциальной опровержимости таких конструкций при включении данной теории в более общую теоретическую систему (см. [Клайн, 1984, Клини, 1957]).

Дата добавления: 2015-11-14