Вихревое движение

Э прокрался через холл к комнате Том-Тома и прижался к закрытой двери. Малыш Томми спал? Солнце еще не село, серый день задерживался, угрюмое небо «писало» дождем.

Э прислушался. Ничего. Даже храпа. А вампиры храпят? Он вообще был там? Что если он стоит позади? Наблюдает? Усмехается? Сердце подскочило к горлу, Э развернулся с финкой в руке.

Никого.

Он стоял неподвижно, глядя на пустой зал, залитый грязным светом из переднего окна. Его сердцебиение замедлялось. Движением обоих запястий он вложил финки назад в

наручные ножны.

Развернувшись, Э снова уставился в запертую дверь. Все еще никакого храпа. Если он там, то крепко спит. Если нет, то Э не придется беспокоиться из-за шума. Его пальцы сомкнулись на латунной дверной ручке и повернули ее.

Ронин лежал на кровати, словно мертвый. Полностью одетый. Не дышал. Руки вытянуты по швам. Из-под прикрытых век были видны только белки. Э передернуло. По коже ползли мурашки, словно он вступил в муравейник. Он боролся с желанием отряхнуться и похлопать себя.

Сощурившись, Э мысленно вычеркнул предположение об отсутствии дыхания. Ублюдок действительно дышал. Едва-едва.

Он вошел в спальню, взглядом остановился на вытянутой фигуре Ронина и задержал дыхание. Ничего. Сделал еще пару шагов.

Э обошел кровать и склонил голову, словно плакальщик над трупом. Хотелось провести ножом по его горлу. Возможно, это бы не убило ублюдка, но вся эта вытекшая кровь доставила бы приличные неудобства.

Почему Ронин не запер дверь? Считал ли он способности и работу Э настолько незначительными, что чувствовал себя в безопасности? Думал ли, что справится с ним даже во сне?

Мышцы напряглись, в животе образовался ком, Э сунул финку в руку, приближаясь к кровати. Лицо Ронина было таким же гладким, как у младенца, несмотря на то, что ему якобы несколько столетий.

Как много времени понадобится, чтобы убить его? Если срезать плоть и сжечь кости, это прикончит ублюдка?

Он склонился над Ронином, держа финку под углом к горлу, но потом вспомнил про файлы. Э, сомневаясь, напрягся, желая порезать. Файлы — его и Данте — были нужны. Нужны, чтобы узнать, где найти Маму-Суку Плохого Семени. Нужны, чтобы узнать ее имя. Нужны, чтобы узнать почему.

Больше информации о Данте — маленьком брате Плохого Семени, родственной душе

— больше, чем чертов Том-Том скармливал ему по чайной ложке. Э вызвал образ Данте, но вместо него увидел голодный взгляд Хэзер, которым она скользила по его телу. Э вздрогнул, испытывая боль, спрятал финку, его кровь вскипала от жажды их обоих. Но он мог претендовать только на одного.

Э заставил себя отойти от Ронина. Выпрямившись, он убрал финку. Дневной свет угасал. Обойдя кровать, Э обыскал тумбочку, аккуратно выдвинув ящик. Пусто.

Приблизившись к комоду, он открывал ящик за ящиком. Сложенная одежда, женское белье — хм... шелк — скрученные носки, но никаких файлов. Втянув воздух сквозь стиснутые зубы, Э прислонился к комоду. Он мельком видел файлы в Нью-Йорке, толстые отчеты, фото и CD. У Малыша Томми также была сумка, набитая разными приспособлениями — приспособлениями для Данте — на случай, если понадобится его сдержать.

Э направился к шкафу, но краем глаза заметил отблеск золота в углу. Он остановился. Подкравшись, заглянул под кровать. Прелестный мальчик-гот Данте свернулся на твердом деревянном полу, очки лежали рядом, глаза были закрыты, а лицо бледным. Запястья пристегнуты наручниками. Одна лодыжка прикована к ножке кровати.

Э усмехнулся. Томми ворвался в его чулан и прихватил игрушку. Закуску и игрушку.

Собирался ли Том размахивать малышом-готом, как мешком с кровью, перед носом у Данте? Или намеревался послать Э за еще одним?

Э подполз к шкафу, ослепленный золотыми волосами мальчика-гота, представляя, что пряди — это золотые нити, мерцающая катушка, нуждающаяся в тепле его рук.

Э открыл шкаф. Картонные коробки с потрепанными краями стояли на полу среди сапог Том-Тома и дорогих туфель. Сумка на молнии лежала за коробками.

Э рылся в коробках, руки дрожали, во рту пересохло, пока не нашел файл, помеченный как Э, и еще один — как С. Засунув их подмышку, он взял черную сумку и закрыл дверцу шкафа. Развернулся на коленях, желая посмотреть на золото, но все, что увидел — тонкую прядь белокурых волос.

«Пусть мальчишка побудет у Том-Тома», — подумал он, вставая на ноги. Меньше вероятность, что тот заметит пропажу, пока будет занят игрой.

Э вышел из комнаты и ох-так-осторожно закрыл дверь. Он зашагал по коридору и растворился в умирающем дне.

Ему нужно было многое изучить.

* * *

Осы ползали по телу Данте, выгибая тяжелое брюшко, чтобы воткнуть жало с ядом в плоть. Парализованный Сном, пойманный в сотканные сети кошмара, он не мог двигаться, не мог вскочить на ноги, стряхнуть и прихлопнуть тысячу занятых ос. Яд заползал под его кожу, проникал в вены и сердце.

За сильным шумом, издаваемым осами, звучал голос. Данте-ангел? Ты в порядке?

Он горел.

Оса извивалась в его носу. Другая, протиснувшись между губ, царапалась в горле. Жала кололи веки, но он молчал. Крик рвался сквозь запреты и ограничения. Крик рвался косым солнечным светом, пересекающим деревянный пол.

Его веки вздулись и распухли. Сердце гулко билось в груди. Горло сжалось. Воздуха стало совсем мало. Легкие горели.

Он молчал.

Окна окружили его. Некоторые он едва ли мог узнать, их искаженную форму и изменившееся стекло. Он отвернулся, сердце колотилось — несмотринесмотринесмотри. Несколько окон пошли рябью, словно вода от ветра, и он посмотрел, хотя знал, что не стоит.

Горящий дом.

Маленькая смеющаяся девочка с рыжими волосами держала игрушечную касатку. Кто-то подвез металлический операционный стол с наручниками.

Улыбающаяся женщина показала клыки, оказавшись рядом.

Данте попробовал двинуться, но яд и Сон сковали его. Пот тек по вискам.

Данте-ангел?

Голос, детский, низкий и знакомый, медленно угасал, слова сжали сердце. Боль пронзила голову, поджигая мысли. Если он будет молчать, она выживет. За этой мыслью пришла другая. Если он не пошевелится, она умрет.

Свежий запах дождя и шалфея скользнул в его сознание, и на мгновение он забыл о боли, забыл о надвигающейся необратимой потере.

На мгновение она никогда не умирала.

На мгновение он никогда не убивал ее.

Затем правда окунула его в бензин и подожгла. Он закричал.

* * *

Ронин прошел через зал в гостиную. За окном мерцала звездная ночь. Он взял сотовый и набрал номер своего информатора в полиции Нового Орлеана.

— ЛаРусс.

— Томас Ронин. Я наблюдал вчера ночью интересный обмен любезностями между Этьеном и Данте Прейжоном. Думаю, Этьен затаил обиду на Данте.

— Да, вы не зря так думаете, — сказал ЛаРусс, — его дом однажды утром сожгли. Дотла. Там погибли самые близкие и дорогие Этьену люди, он верит, что это сделал Прейжон.

— Ох. А почему он так думает?

— Не могу сказать, да и все равно.

— Не могли бы вы связаться с Этьеном?

— Могу. Но для чего?

— Поговорить о возможности отомстить. Дайте ему мой номер, детектив. Я ценю вашу помощь в этом деле.

Ронин нажал отбой. Вытряхнув тонкую черную сигарету из пачки на журнальном столике, он вставил ее между губ и прикурил. Вдохнул душистый дым, наслаждаясь богатым вкусом табака на языке.

Держа телефон в руке, он прошел назад через холл в комнату Э и открыл дверь. Пустая помятая постель, но это не стало сюрпризом. Горький запах Э задержался в воздухе, Ронин знал, что он ушел после пробуждения. Никакой вспыльчивой ауры. Никакой осторожной напряженности.

Свет от уличных фонарей проникал в комнату через частично открытые жалюзи. Темнота здесь чувствовалась плотной, замкнутой и спертой, отрезанной от дикой ночи снаружи.

В тот момент, когда Э вылез из джипа и перешел улицу к дому Данте, он стал обузой. Звонок Данте заставил Ронина увидеть истину. Любопытный Том и его помощник, Извращенец Элрой. Улыбка мелькнула на губах Ронина. Мальчик подбирал слова остроумно и язвительно.

Что ж… посмотрим, насколько остроумным он будет сегодня.

Ронин затянулся. Серый дым заклубился и поднялся вверх, затуманив воздух в комнате. Э сорвался, другого варианта нет. Ронин не был уверен, сможет ли долго его контролировать, и спрашивал себя: «Контролировал ли когда-либо?»

Социопат. Серийный убийца. Сексуальный маньяк. Как должна быть довольна Джоанна. Вся ее тяжелая работа привела к кровавому и разумному результату. Но для чего она спасла Данте? Почему позволила забыть? Как он пережил все, что она сделала с ним?

Опять-таки, он — Истинная кровь. У Джоанны были столетия, чтобы направлять его, изменять, запрограммировать подсознание и внедрить датчики. Данте только двадцать три года. Он был ребенком. Его дар, способности, вероятно, не проявятся в полной мере еще в течение десятилетий или даже столетий.

Что нужно сделать, чтобы разбудить его? А затем накинуть Данте, словно спрятанную сеть, на fille de sang[35], женщину, которая посмела изменить и испортить Истинную кровь.

Медицинские и психологические процедуры, которые Джоанна и смертный доктор

Уэллс проводили над разумом и мозгами Данте, вероятно, были изъяты из файлов Плохого Семени, и какой-то безымянный донор заменил его. Поэтому, честно говоря, ему пришлось экспериментировать. Ронин ожидал, что подсознание Данте среагирует на послание, но потерпел крах. Возможно, более прямой подход — используя неожиданное сентиментальное отношение Данте к смертным — взломает его прекрасную черепушку.

Ронин вошел в комнату. Простыни и одеяла лежали кучей на не заправленной кровати.

Книга, пепельница и пустой стакан стояли на прикроватной тумбочке.

Потушив сигарету в пепельнице, Ронин сел на край кровати. Посмотрел на книгу «В сердце монстра и другие поэмы». От стакана исходил слабый запах виски. Он уловил аромат темной вишни от постели. Запах шел от подушки. Подняв ее, он вытащил черный кусок нейлона. Чулок Джины, ловец снов для ее убийцы, спрятанный прямо у сердца монстра. Ронин бросил подушку на кровать.

Телефон зазвонил, он ответил.

— Да?

— Это Этьен. Я слушаю.

Дата добавления: 2015-11-14