Екатерина Михайлова 28 страница

Стефан присутствовал в группе для стационарных больных психиатрического отделения. Первые десять минут он молчал, а затем начал быстро говорить, объясняя другим, что оказался в госпитале только потому, что правительству необходимо, чтобы психиатрические госпитали не пустовали, и оно потребовало от каждого предприятия в стране поставить определенное число пациентов. Его самого взяли потому, что босс не любил его, всегда имел на него зуб и т.д. По мере того как Стефан продолжал, его речь становилась все более бессвязной и непонятной. Другие тоже начали проявлять беспокойство, но, похоже, никто не знал, что сказать. Психотерапевт задал вопрос: “О чем же на самом деле говорит Стефан?”

В этом случае члены группы оказались лицом к лицу с бредовым поведением, объяснить которое, по-видимому, никто не мог. Вмешательство психотерапевта заставило членов группы задуматься: Стефан, возможно, взволнован тем, что пришел в группу, в которой он никого не знал, и пытался доказать, что у него нет никаких серьезных отклонений. Похоже, Стефан сам был в какой-то мере рад услышать это объяснение. Члены группы рассказали ему, что они тоже испытывали волнение, когда впервые пришли в группу, что участие в группе вовсе не значит, что человек сумасшедший, и т.д. В данном случае поведение Стефана не было основано на активном желании подчинить себе ситуацию, а явилось выражением почти неконтролируемого волнения. Комментарий психотерапевта побудил членов группы попытаться постичь значение психотического материала, что им и удалось сделать. Члены группы сумели найти общую основу для разговора со Стефаном, и его волнение постепенно улеглось.

Иногда члены группы позволяют одному человеку монополизировать группу, поскольку боятся его.

Ральф разразился злобной тирадой. Никто в отделении никогда не обращает на него внимания. Пища ужасна, постель слишком твердая, медсестры пренебрежительны и безобразны, а “вы все хуже всех”. Его голос возвысился, и он обвел пристальным взглядом всех членов группы по очереди, большинство из которых отвели взгляд. Примерно через пять минут психотерапевт сказал Ральфу: “А сейчас успокойтесь, Ральф, и расскажите нам, что вас действительно злит”. Сначала он ничего не мог толком объяснить, но психотерапевт настаивал: “Должно же что-то быть. Вы ведь не всегда колотите вот так направо и налево”. Ральф в конце концов сказал, что его попросили перейти в другую палату, новая плата ему не понравилась и он чувствует, что им помыкают.

В данном примере облегчающие высказывания Ральфа оказались выражением глубоко уязвленных чувств, но в тот момент никто этого не знал. Психотерапевт посчитал, что члены группы вполне понятным образом боятся, что если кто-то что-то скажет, Ральф примется за них (что вовсе не исключалось). В приведенном случае психотерапевт должен сам заняться человеком, поскольку никто больше на это не способен. Как только Ральф рассказал свою историю, он действительно успокоился и вместе с другими смог использовать этот эпизод в качестве основы полезной дискуссии на тему: что человек испытывает, когда им пренебрегают в интересах других, и что здесь можно сделать.

Люди типа “да, но...” часто могут подолгу оставаться в центре внимания группы и в этом смысле подчинять ее себе. В данной модели взаимодействия один человек представляет проблему, а все остальные пытаются оказать помощь. Они предлагают советы, только чтобы услышать в ответ: “Я уже это пробовал, и ничего не получилось”; или: “Да, но если я это попробую, он (или она) совсем перестанет обращать на меня внимание (еще больше меня возненавидит, совсем от меня откажется)”; или: “Да, но я забыл вам сказать, что...” Центральная личность остается таковой, отвергая любую помощь и в то же время продолжая представлять себя в качестве нуждающегося в помощи страдальца. Остальные члены группы остаются пленниками своего образа действий в качестве предлагающих такую помощь, потому что не желают видеть этого человека страдающим, а себя — не способными оказать ему помощь. Этот эпизод абсолютно непродуктивен. Иногда подобные эпизоды рушатся под собственной тяжестью, когда членам группы надоедает быть неэффективными. Иногда психотерапевту приходится вмешиваться, например, излагая события. Он может сказать: “С самого начала сеанса, что-то около получаса, Салли рассказывала нам о проблеме с матерью, и многие пытались ей что-то предложить. Но ничего такого, что могло бы действительно помочь. Что каждый из вас испытывает по этому поводу?” Подобного замечания может быть достаточно, чтобы разрушить данную модель и заставить членов группы исследовать чувства, которые пробудил у них такой эпизод, а также ту функцию, которую он выполняет и для Салли, и для группы.

Группа с особенно уязвимым участником

Иногда в составе группы есть человек, который представляется другим настолько уязвимым, что либо никто не отваживается на взаимодействие с ним из страха причинить ему вред, либо члены группы постоянно испытывают чувство вины из-за того, что уже причинили ему вред. Некоторые люди, считающиеся уязвимыми, уязвимы на самом деле. Некоторые люди, считающиеся таковыми, не настолько уязвимы, как представляется другим членам группы. Они получают подобное определение отчасти из-за того, как себя представляют, но главным образом — поскольку другие питают фантазии в отношении своей собственной деструктивной силы. Отделить реальность от фантазий одновременно и сложно, и необходимо. Дело осложняется еще и тем, что некоторые люди представляют себя как крайне уязвимых. Главным образом для того, чтобы настроить остальных реагировать на них каким-то особым образом. Другим может быть довольно сложно судить о том, насколько в действительности близок к катастрофе этот человек. В следующем примере член группы объявляет себя уязвимой личностью и ведет себя так, что это вызывает у других чувство вины. Потребовалось немало потрудиться, отделяя зерна от плевел, чтобы с толком использовать данную ситуацию.

На двенадцатом сеансе амбулаторной группы несколько ее членов сказали Венди, также участнице группы, что им уже трудно выслушивать ее постоянные жалобы, их терпение уже иссякло, хотя сначала они относились к ней с большой симпатией. Похоже было, что Венди с этим согласилась, но когда все уже собирались уходить, она сказала группе, что несколько лет назад совершила попытку самоубийства и сейчас испытывает те же чувства.

На следующий сеанс Венди не пришла. Были высказаны опасения, что она и в самом деле могла совершить самоубийство. Члены группы были в ужасе от того, что их комментарии привели к несчастью. Психотерапевт поддержал дискуссию на тему “Кто в этом виноват?” Была проведена большая полезная работа, посвященная обоснованному и необоснованному чувству вины. Но все продолжали волноваться о Венди.

Венди вернулась в группу на следующий сеанс и была встречена со смешанным чувством облегчения и злости. Венди рассказала членам группы, как разозлилась на них за критику, а они сообщили ей о дискуссии на предыдущем сеансе. Венди рассказала группе о совершенной ранее попытке самоубийства, и все смогли разглядеть в ней большую примесь мстительной злобы.

Правильное использование этой ситуации могло принести пользу практически всем в группе. Разумеется, вопрос об обоснованном (в сравнении с необоснованным) чувстве вины затронул каждого, у многих нашлись свои личные истории на эту тему. Когда Венди вернулась в группу, все увидели, что заявление о собственной слабости может представлять собой угрозу превратить слабого человека в очень сильного в смысле его влияния на других. Сама Венди смогла использовать этот эпизод для лучшего понимания своей прежней попытки самоубийства. Психотерапевт позднее признался своим коллегам, что был также напуган тем, что Венди могла на самом деле совершить самоубийство, хотя во время сеанса он держал эти соображения при себе. Мы имеем дело с тем случаем, когда собственные чувства психотерапевта помогли ему понять те сильные отклики, которые пробудились в других в ответ на поведение Венди. Однако он сохранил свою позицию психотерапевта и не усложнил проблемы членов группы, добавив к ним свои переживания.

Данный эпизод мог развиваться и по-другому. Если бы на втором из этих сеансов члены группы проигнорировали отсутствие Венди, психотерапевт постарался бы найти возможность поинтересоваться вслух, как могло случиться, что никто не упомянул о том, что Венди отсутствует. Психотерапевт назвал вещи своими именами, когда все свидетельствовало, что никто другой не готов был это сделать.

В другой амбулаторной группе человеку, который воспринимался другими как уязвимый, было позволено долгое время подчинять себе группу. На каждом сеансе Рут начинала рассказывать какую-нибудь непомерно длинную историю, со многими повторениями. Хотя члены группы начали проявлять признаки недовольства, никто ее не перебивал. На девятом сеансе группы произошло следующее.

Рут не умолкая говорила уже примерно десять минут, приходя во все более возбужденное состояние. Другие обменивались покорными взглядами, но ничего не говорили. Наконец Рут подняла руки и произнесла: “Знаю, что я вам надоела”. И замолчала. После этого дискуссия продолжилась, а Рут практически все время молчала.

После сеанса к психотерапевту в частном порядке подошли три члена группы и стали его упрашивать как-нибудь повлиять на Рут, которая, по их словам, портила группу. Психотерапевт объяснил, что такую ситуацию никто не может контролировать, но если члены группы в этом заинтересованы, они, несомненно, найдут способ самостоятельно справиться с Рут во время сеансов. Все трое запротестовали и заявили, что не могут ничего сказать Рут, поскольку она этого не перенесет. Психотерапевт сказал, что уверен в том, что они сумеют найти способ это сделать, и члены группы, раздосадованные, ушли.

Через десять минут после начала следующего сеанса Рут опять начала говорить в своей неумолчной манере. Один из членов группы произнес: “Рут, послушай, мы все хотим выслушать тебя, но ты говоришь так подолгу, что мы попросту начинаем терять терпение. Для нас это стало настоящей проблемой”. Рут вздохнула с очевидным облегчением и заявила, что прекрасно понимает, что говорит слишком долго, но не знает, как остановиться. Психотерапевт спросил Рут: “Чем мы можем вам помочь?” Рут ответила: “Просто скажите мне: «Хватит!»” Другие члены группы никак не могли поверить, что Рут согласится с тем, чтобы ее обрывали в столь резкой форме, но она настаивала. В следующий раз, когда Рут опять забылась (это случилось на том же самом сеансе), кто-то прикрикнул на нее: “Хватит!” Рут сказала: “Спасибо” и замолчала.

Этот пример показывает, что Рут на самом деле была уязвима, но члены группы преувеличивали ее уязвимость благодаря своим собственным фантазиям. Если бы психотерапевт пошел им навстречу и сам попытался бы контролировать Рут, фантазии остались бы непроверенными. Члены группы сами нашли способ помочь Рут держать под контролем свое поведение. Психотерапевт удовольствовался этим и не использовал ситуацию в большем объеме. При этом он упустил возможность принести пользу. Ситуацию можно было использовать полнее, рассмотрев обстоятельства, в связи с которыми члены группы боялись сказать Рут о том, что чувствуют и по какой причине Рут не в состоянии контролировать свое поведение сама.

Рассмотрев эти ситуации, можно прийти к некоторым общим выводам. Например, очень прямо серьезно рассмотреть ситуацию, а не делать вид, что ее не существует; установить, кто какие чувства испы­тывает; чувствовать и проявлять уверенность в том, что члены группы способны справляться с трудными ситуациями и личностями. Ситуация с Рут показывает, насколько важно, чтобы ведущий не принимал на себя ответственность за проблемы, которые принадлежат группе в целом и с которыми он в любом случае не сможет справиться в одиночку.

“Козел отпущения” и другие формы нападок на одного человека

“Козел отпущения ” (scapegoating) — термин, довольно свободно и неточно применяемый в ситуациях, в которых один человек подвергается нападкам со стороны других. Фактически этот термин имеет отношение к динамике, а не к форме поведения. Это объяснение, а не описание. В действительности можно наблюдать, что один человек подвергается нападкам, критике или обвинениям со стороны большинства или всех членов группы. Лежащая в основе динамика может включать такое использование “козла отпущения”, но также и смещенные реакции или стремление справиться с девиантным членом группы.

Кен Хип (Ken Heap) в своей статье “Роль «козла отпущения» в молодежных группах” дает точное определение этому понятию. Он относит происхождение данного термина к Ветхому Завету (Левит, гл. 16, стих 10 и 22) и показывает, что описанная там динамика может быть выражена в современных терминах следующим образом: “Группа обладает чувствами и желаниями, в которых она не может самой себе признаться, и обходится со следствиями этого конфликта таким образом, что приписывает эти самые чувства или желания отдельно избранному индивидууму, которого затем все избегают и презирают за то, что они у него есть” (Heap, 1965).

В терминах фокального конфликта группы, использование “козла отпущения” представляет собой ограничивающее решение. Оно защищает всех, за исключением “козла отпущения”, от необходимости признаться в поведении, которое рассматривается как неприемлемое. Использование “козла отпущения” явным образом подразумевает разделение ролей. Это исключено, если кто-то один соглашается занять положение правонарушителя, а все остальные — ополчаются на него. Вопрос о том, вызываются ли люди сами на роль “козла отпущения” или соглашаются с ней под нажимом, явился предметом многих дискуссий. Один человек буквально вызывается на роль “козла отпущения”, а другой, оказавшись в этом положении, лишь немного отличается от других. Нередко он оказывается в роли “козла отпущения” по чистой случайности.

В подростковой группе один из мальчиков был уличен другими в том, что мастурбировал в туалете. Когда вся группа собралась, об этом было рассказано и мальчик стал объектом насмешек и презрения. Социальный работник спросил: “Почему все ведут себя так, как будто Дуглас единственный, кто когда-либо мастурбировал?”

Вмешательство в такой форме практически всегда ломает модель использования “козла отпущения”. Психотерапевту следует вмешаться в подобный эпизод, поскольку человеку, ставшему “козлом отпущения”, деструктивные нападки могут причинить вред. Более того, с точки зрения группы, до тех пор, пока продолжается использование “козла отпущения”, остальным позволено не признавать те же самые чувства у самих себя. Данный вопрос не может обсуждаться применительно к другим членам группы. Вы нередко испытываете соблазн осуществить прямое вмешательство, чтобы защитить “козла отпущения”, поскольку тот не является такой уж очевидной жертвой, но оно определит его как слабого. Другое не рекомендуемое вмешательство — удерживать “козла отпущения” в центре внимания, сделав его объектом помощи. При подобных обстоятельствах помощь просто продолжает модель использования “козла отпущения” в завуалированной форме.

Иногда динамика, наблюдающаяся в тех случаях, когда один человек подвергается критике или обвинениям, приводит к смещению реакции. Гнев, испытываемый к одному человеку, переносится на другого, поскольку в этом случае нападающие чувствуют меньшую опасность оказаться покинутыми. В терминах фокального конфликта группы, перенесенное нападение представляет собой ограничивающее решение. Часто подлинным объектом гнева может являться сам психотерапевт. Члены группы по той или иной причине нередко злятся на ведущего, но не способны даже сознаться в этих чувствах, опасаясь высокого риска, с которым, по их ощущениям, связано проявление недовольства или гнева. Члены группы могут бояться, что их надежды на получение помощи будут разрушены психотерапевтом, который отомстит им критикой или обойдет их вниманием, составив себе неизменно отрицательное мнение. Подобные страхи могут быть более или менее глубокими, более или менее упрощенными. Они вполне обычны. Поэтому неудивительно, что бывают случаи, когда первым признаком того, что члены группы разгневаны на ведущего, является нападение на кого-либо еще. Человек, выбранный для нападения, и форма, которую оно принимает, как правило, дают ключ к пониманию, имеет ли место подобный перенос. Если человек, подвергшийся нападению, проявляет поведение, подобное тому, что наблюдается у психотерапевта, или если общий контекст указывает на то, что члены группы могут испытывать гнев к психотерапевту, имеются все основания предположить (в порядке гипотезы), что происходит именно это.

Психотерапевт объявил группе, с которой уже какое-то время работал, что через две недели собирается уйти в отпуск, его не будет в течение месяца. На это никто ничего не ответил. Мэдж заявила, что за день до этого звонила своей матери и попросила ее побыть с ней: на следующей неделе ей предстояло делать незначительную операцию. Мать отказалась, отговариваясь тем, что занята и на самом деле Мэдж в ней не нуждается. Мэдж очень разозлилась и расстроилась. Феб сказала, что ее мать не пришла даже посмотреть на своего новорожденного внука, заявив, что живет слишком далеко. Но Феб знала, что она приезжала в город за покупками. Психотерапевт рассмотрел все эти темы с каждой женщиной в отдельности. После паузы несколько членов группы повернулись к Роде, которая часто отсутствовала, говоря ей, что она никогда ничего не добьется, если не будет регулярно посещать сеансы. Члены группы пытались помочь Роде, но их “помощь” состояла в одних упреках. Психотерапевт присоединился к ним. После десяти минут получения такой “помощи” Рода начала плакать. Один из членов группы резко переменил тон и спросил: “Что это вы совсем заклевали Роду?” Психотерапевт продолжил: “В конце концов, это я собираюсь уезжать”. И группа стала обсуждать, что чувствуют участники по поводу намечающегося отсутствия психотерапевта.

В этом эпизоде психотерапевт, сначала допустив две ошибки, с помощью членов группы исправил положение. Первая ошибка состояла в том, что он не сумел осознать, что жалобы на матерей, хотя и вполне реальные, являлись также косвенным выражением чувств к самому психотерапевту, который только что объявил о своем намерении уехать. Вторая ошибка — присоединение к попыткам “помочь” Роде (а на самом деле — к нападкам на нее). При этом психотерапевт увидел, что это было нападение, и не распознал проявление перемещенного гнева. Только когда один из членов группы назвал это взаимодействие нападением, психотерапевт заметил, что происходит, и сумел помочь членам группы исследовать чувства, которые те к нему испытывали.

Иногда нападение может быть перемещено на нечто фактически отсутствующее и принимает характер метафоры:

Психотерапевт объявила, что через три недели оставит группу в связи с переходом на другую работу; после этого с группой будет работать доктор Сэмюелс. Пациенты расспросили ее о новой работе и поздравили с тем, что она получила такое предложение. Следующие полчаса они посвятили тому, что довольно горько жаловались на местный колледж, в который, по их словам, принимали почти всех, несмотря на очень низкие отметки. А затем большой процент студентов отсеивался уже после первого года обучения. По их словам, это было нечестно, поскольку администрация колледжа давала обещания, которые не собиралась выполнять. Психотерапевт спросила, что они испытывают, когда их подводят. Дискуссия коснулась многих личных примеров разочарований, не выполнения обещаний и т.д. Примерно через пятнадцать или двадцать минут дискуссии психотерапевт сказала: “В данном случае подвожу вас я: это я не держу обещаний”. Далее члены группы стали обсуждать чувства гнева и разочарования, которые испытывали по отношению к психотерапевту.

В данном эпизоде первое вмешательство психотерапевта было направлено на то, чтобы попытаться увести дискуссию от символического содержания сетований на колледж и при этом не сразу же связывать ее с сиюминутной ситуацией в группе. Второе вмешательство подняло вопрос о чувствах, пробужденных в пациентах заявлением психотерапевта о том, что она уходит.

В обоих этих примерах можно предположить, что чувство гнева к психотерапевту присутствовало с самого начала, но на каком-то непризнанном уровне прямое его выражение представлялось опасным. Нахождение иного объекта для гнева стало удобной защитой, поскольку некоторые из сильных чувств могли быть выражены без страха за последствия. Если бы в обоих случаях ограничивающее решение о переносе гнева на кого-либо продолжало оставаться в силе, члены группы могли бы упустить пользу, которую приносит прямое исследование чувств. Добавочным фактором в первом примере явилось то, что человек, ставший объектом переноса, испытывал ненужные и все нарастающие страдания.

Как правило, члены группы оказывают давление на пациента, не желающего поддерживать нарождающуюся групповую норму (в терминах фокального конфликта группы — совместное решение). Если большинство членов группы готовы согласиться с тем, что у каждого из присутствующих имеются проблемы, а кто-то один придерживается противоположной точки зрения; если большинство согласны в том, что зависть — общечеловеческая черта и поэтому никому не следует ее стыдиться, а один человек возражает против этого; если большинство членов группы признается в том, что испытывают чувство негодования по отношению к ребенку-инвалиду, а кто-то один противится этому, то человек, не признающий общую точку зрения, занимает в группе девиантную позицию. В терминах фокального конфликта, группа находится в состоянии конфликта решения, когда установка одного человека, занимающего девиантную позицию, мешает большинству людей принять нарождающееся решение. Конфликты решения нередко возникают, когда в группе появляется новая личность, оказывающаяся не в состоянии принять какое-то уже установившееся групповое решение, образующее рамки для совместного взаимодействия членов группы.

В одном из ранних исследований (Stock, Whitman and Lieberman, 1958), подтвержденном более поздними наблюдениями, утверждается: первая реакция со стороны членов группы на человека, ставящего себя в девиантную позицию, состоит в том, чтобы оказать на него давление и заставить подчиниться. Когда девиант не реагирует на подобное давление, что, как правило, и случается, члены группы часто изменяют свой подход и пытаются понять, в связи с чем он сохраняет свою позицию. В итоге девиантная личность вызывает некоторый сдвиг в групповом решении и таким образом влияет на характер и развитие группы.

Давление с целью заставить подчиниться вовсе не обязательно принимает форму нападения, хотя иногда может быть именно так. С наибольшей вероятностью это происходит, когда девиантное поведение нарушает нарождающееся групповое решение, являющееся общепринятой нормой за пределами группы. Когда дело обстоит именно так, другие члены группы, а иногда и сам психотерапевт, могут почувствовать, что эта личность заслуживает нападок. В таком положении оказываются члены группы, ведущие себя деструктивно или бесчувственно по отношению к другим, или личности, подрывающие устои. Строго говоря, такой человек находится в том же положении, что и любой другой, кто не может принять групповое решение. Но отношение к нему со стороны других будет гораздо менее терпимым, чем, например, к человеку, не способному принять нарождающееся групповое решение о том, что недостатки есть у всех.

Член группы также может стать объектом нападения вследствие проявления психотерапевтом особого расположения к нему. Разумеется, это ошибка. По-видимому, так может быть скорее в период становления группы, чем в период ее устойчивого существования.

Нападки на ведущего и его коллег

Иногда ведущий начинает подвергаться нападкам со стороны членов группы. Пациенты способны очень точно определять слабые места психотерапевта, а если разгневаны, то и осуждать его за неопытность, недостаток внимания к группе, за то, что он слишком благополучен, чтобы понимать членов группы и т.д. Если в этом есть доля правды (например, психотерапевт действительно неопытен), ведущий может почувствовать смущение и ему будет сложно справиться с этой ситуацией. Когда вы становитесь объектом нападок, полезно задать себе вопросы: “Почему?”, “Почему сейчас?”, “Помимо того, что я неопытен, что еще скрывается за этим нападением?” Члены группы могут быть разгневаны из-за того, что ведущий не ведет себя так, как они того желают (например, не дает советов), или, допустим, приводит в группу нового участника, с которым трудно иметь дело). Нападки могут быть проявлением страха. Члены группы боятся, что в группе произойдут невообразимые или неуправляемые события, с которыми ни они, ни ведущий не смогут справиться. Осуждение ведущего за то, что он слишком неопытен или слишком молод, фактически является проявлением этого страха. Члены группы могут также бояться, что ведущий их отвергнет и подвергнет критике, так как не способен по-настоящему понять их обстоятельства или чувства. Нападки на психотерапевта за то, что он слишком стар, слишком молод, слишком благополучен, никогда не был женат или никогда не имел ребенка-инвалида (и т.д.) и в силу этого не способен их понять, как скрывают, так и выражают подобные страхи. Если ведущий сумеет отказаться от защиты, он сможет достаточно хорошо продумать данную ситуацию, чтобы составить себе какое-то представление о том, что скрывается за данным нападением. Можно прибегнуть к помощи членов группы, например, сначала ответив по существу, если ответ необходим, а затем занявшись выяснением того, что скрывается за таким вопросом или комментарием. Далее приводятся примеры подобных нападок.

На пятом сеансе группы госпитализированных пациентов один из них обратился к психотерапевту: “Вы молодо выглядите. Сколько групп вы уже вели?” Раньше никто не делал психотерапевту подобного упрека. Поскольку с самого начала группы он не слишком постарел, то, естественно, заинтересовался, почему этот вопрос возник именно сейчас. Психотерапевт ответил по существу: “Я не располагаю большим опытом. Вы моя третья группа. Но почему это так важно?” Из последовавшей далее дискуссии стало ясно, что несколько пациентов уже находились на грани того, чтобы сделать серьезные признания в группе. Их сомнения были вызваны беспокойством, что психотерапевт окажется не в состоянии управлять сильными чувствами, которые могут при этом пробудиться. Немного позже, в ходе дискуссии, психотерапевт заметил: “Мы еще не знаем, что получится и насколько тяжело это для нас будет. Я изо всех сил постараюсь следить за тем, что происходит, и оказывать вам помощь. Это должно помочь, если мы все постараемся”.

В устойчивой группе произошло следующее:

Психотерапевт привел новую пациентку, Розу. Роза была настолько расстроена во время своего первого сеанса с группой, что почти все время плакала, вновь и вновь рассказывая о своих проблемах, казавшихся ей безнадежными. Другие старались помочь ей, но все предложения были отвергнуты. На следующем сеансе Роза отсутствовала. Пациенты согласились, что Роза не была готова к поступлению в группу. Кто-то спросил психотерапевта, косвенно критикуя его за недостаток здравого суждения, почему он решил включить ее в группу. Психотерапевт произнес: “Я вижу, у вас на меня зуб за это. Можете ли вы еще что-то к этому добавить?”

В первом примере твердый и честный ответ ведущего мог привести к уменьшению страхов (по крайней мере, он на это надеялся). Во втором примере ведущий упомянул гнев (который был выражен лишь косвенно), а затем использовал данную ситуацию, чтобы помочь членам группы исследовать свои чувства — как по отношению к новому члену группы, так и по отношению к нему самому, за то, что он привел Розу в группу.

В группе с двумя социальными работниками или психотерапевтами нередко возникает ситуация, когда один из них подвергается нападкам, или же один будет определен как “хороший”, а другой как “плохой”. Причиной этих эпизодов могут служить различные события и различная динамика.

Например, два ведущих представляют и ведут себя по-разному и, таким образом, вызывают у членов группы различную реакцию. Возможно, один из них проявляет холодное, бесчувственное или унижающее остальных поведение или показывает себя менее способным управлять возникающими ситуациями. Поведение и позиции членов группы являются вполне понятными откликами на то, что они видят и слышат.

Другая возможная причина связана с сиюминутной динамикой группы. Быть может, двое ведущих находятся в состоянии скрытого конфликта друг с другом. Членам группы становится известно о нем благодаря мельчайшим знакам. Если это положение дел остается скрытым и непризнанным, оно может таким образом повлиять на поведение членов группы, что они начнут выражать за ведущих некоторые из испытываемых ими (ведущими) чувств.

Порой фактическое поведение ведущих или сиюминутная динамика группы, по-видимому, не являются основной причиной поведения или позиции членов группы по отношению к психотерапевтам. В таком случае следует искать иных объяснений, связанных с тем, что приносят с собой в группу ее члены — с предположениями, которые они делают о людях, обладающих властью или наставниках, а также с чувствами, которые могут быть перенесены и спроецированы на них. Члены группы могут испытать чувство гнева по отношению к обоим ведущим, поскольку они им не помогают или не поддерживают их в той мере, как, по их мнению, должны. И в то же самое время пациенты испытывают непрерывную потребность опираться на психотерапевтов как на источники эмоциональных поступлений. Рассмотрение одного психотерапевта в качестве “хорошего”, а другого в качестве “плохого” выполняет функцию ограничивающего решения. В первом случае члены группы сохраняют свои надежды на наставничество. Во втором — находят способ выразить свой гнев. Метод расщепления (splitting) позволяет членам группы избежать необходимости противостоять своим амбивалентным чувствам.

Дата добавления: 2015-11-14