Сведения об используемой литературе

В данной работе мы опираемся на сведения, почерпнутые из литературы двух типов.

Первый тип – исследования, посвященные непосредственно артуровскому циклу и его источникам.

К этой категории относится статья А.Д. Михайлова «Книга Гальфрида Монмутского «История бриттов и ее судьба»», опубликованная в 1984 г. в составе академического сборника произведений Гальфрида Монмутского.

Также сюда можно включить книгу британского исследователя Р. Кастлдена (ряд работ которого посвящен изучению кельтов) «King Arthur: Truth Behind the Legend» (опубликованную в 2000 г.) и труд Д.Г. Грина «Beginning if Medieval Romance: Fact & Fiction, 1150-1220» (2008 г.)

Второй тип литерататуры – это работы, которые были использованы для прояснения средневековой специфики того, что можно назвать «политической системой». В данном случае это были прежде всего статьи, включенные в «Словарь средневековой культуры» (вышел в 2003 г. под редакцией А.Я. Гуревича): «Коронации императоров и королей» Р.А. Джексона, «Власть правителя» М.А. Бойцова и «Монархия» за авторством М.А. Бойцова и С.Н. Пшизовой.

4. «Держава» короля Артура: земли и власть

Дед Артура, Константин, был «провозглашен королем на народном собрании», когда «рассеянные и разобщенные бритты стеклись отовсюду в Цицестрию» после очередного отражения неприятия.[22] Отсюда может показаться, что в державе, которую наследует Артур, большую роль играют институты, близкие в нашем понимании к республиканским. Однако необходимо упомянуть, что четкое противопоставление «республики» и «монархии», устоявшееся в современном нам изучении политических систем, ни для античности, ни для средневековья характерно не было.[23]

Более того, следует подчеркнуть следующий факт, который кардинальным образом меняет расстановку акцентов. Это событие произошло лишь после того, как Константина, своего брата, «отдал» лондонскому архиепископу Гветелину правитель Арморики Альдроен, сам по причине внешней угрозы отказавшись принять корону, которой «были увенчаны его деды и прадеды».[24] Когда Константин гибнет от руки пикта, «между знатными возгорелся спор, кого возвести на королевский престол»: кандидатами на эту роль были как два сына почившего правителя, так и другие из «наиболее близких родичей».

Последний факт нас убеждает в том, что правитель, даже будучи избираемым, избирается из узкого круга людей. Насколько узок круг избирателей (тех самых, которые образуют упомянутое выше «народное собрание»), на основании этого отрывка мы не можем строить гипотез, поскольку некий Вортегирн, обещая Константу (отданному в монастырь первенцу Константина) сделать его королем, утверждает: «…Я сумею внушить народу, чтобы он возвел тебя на престол»[25] – и коронует его самостоятельно, не спросив «одобрения у народа».

Как бы то ни было, очевидно, что власть передается строго в рамках конкретного рода, пускай мы не можем отследить точного механизма, по которому определялся порядок престолонаследия. «Я не вижу в твоем роду такого, кого народ мог бы провозгласить бы королем»,[26] – так говорит Вортегирн Константу.

Если же говорить о «выборности» властителя, в качестве действительного примера такого явления можно привести Каролингов – во времена которых могущество отдельных баронов было столь велико, что они могли «добиваться избрания того или иного представителя правящей династии».[27] Более того, идея права выбора государя настолько устоялась, что вплоть до конца средневековья что-то подобное наличествовало в различных формах в разных вариантах коронационной церемонии[28] – таким образом, даже не будучи частью актуальной реальности, избрание как символический акт по-прежнему сохраняло свою значимость.

Как мы видим, нечто подобное наблюдается в Британии VI в., во всяком случае, с точки зрения Гальфрида Монмутского: будущий правитель должен быть выбран с согласия знати и с одобрения народа из числа членов правящей династии.

Мы не будем углубляться в усобицу, которой положила начало «неправильная» коронация Константа: собственноручно (в обход традиции, предписывавшей это епископу) короновавший его сановник Вортегирн, полагаясь на поддержку пиктов, узурпировал трон. Тем не менее, «легитимная династия» была надлежащим образом восстановлена: после некоторого противостояния был коронован другой сын Константина, Аврелий Амброзий (можно вспомнить похожее имя, фигурировавшее в произведении Гильдаса), и, когда он скончался, ему на смену, пришел отец Артура, Утерпендрагон: «А его [Аврелия Амброзия] брат Утер, созвав духовенство страны и народ, унаследовал королевский венец и с одобрения всех взошел на престол».[29] Вновь мы видим явное указание на если не «выборность» государя, то на необходимость утвердить кандидата на престол, несмотря на его очевидные наследные права.

Интересен тот факт, что как Константина, так и Артура коронуют в том числе в условиях явного наличия внешней угрозы. Вот при каких обстоятельствах произошла коронация пятнадцатилетнего отрока Артура: «После кончины Утерпендрагона со всех концов острова собрались в Силецестрию знатные бритты и обратились к Дубрицию, архиепископу Города Легионов, с просьбой увенчать королевской короной Артура, сына покойного государя. Их побуждала к этому настоятельная необходимость, так как, прослышав о смерти вышеупомянутого короля, саксы призвали из Германии своих соплеменников и под предводительством Кольгрима пытались изгнать отовсюду бриттов».[30] Позже Артур, стоит добавить, будет коронован повторно, на праздник Троицы созвав «всех подчиненных ему властителей и вождей» (Гальфрид Монмутский дает развернутый список).[31]

Чем же «технически» является «королевский престол» Артура? Р. Кастлден трактует уже приведенный выше отрывок из «Истории Бриттов» Ненния, где сделан акцент на том, что Артур командовал войсками, следующим образом: упомянутые здесь обязанности главнокомандующего (dux bellorum) не подразумевают относительно низкий ранг в государственной системе – «княжеский» ранг ниже «королевского». Напротив, Артур оказывается чем-то вроде «надкороля» (overking). Он – gwledig бриттов, что, по мнению исследователя, синонимично латинскому dux bellorum, стоящему у Ненния. Этот титул говорит о том, что Артур был избран бриттскими властителями в качестве их собственного предводителя, когда потребовалось защитить земли от внешней угрозы.[32]

Более того, Р. Кастлден указывает на то, что «Вортигерн» может также быть именно титулом аналогичного характера (vawr-tighern – «overking»), а не именем собственным, однако на этот счет существуют различные версии. Как бы то ни было, исследователь предполагает, что вполне могли существовать такие вожди, принявшие это слово как титул и, возможно, как второе имя – а уже харизматичнось этих лидеров повлекла за собой «моду» на то, чтобы так стали называть детей.[33] Если мы вспомним, как артурианский цикл влиял на имянаречение (о чем говорил, например, М.Пастуро в «Символической истории Средневековья»), то мы не можем не признать возможность такого развития событий.

Возможно, «перемена знака» относительно положения рассматриваемого нами персонажа не является критичной в рамках основного в данной работе источника, где наследственный «королевский статус» Артура не вызывает сомнений (стоит добавить, что Аврелия Амвросия, его предшественника, Р. Кастлден также относит к gwledig).

Тем не менее, в «Истории бриттов» Гальфрида Монмутского есть следующий отрывок: «Были там три брата королевского рода, а именно Лот, Уриан и Ангусель, которые до вторжения саксов управляли тремя областями этой страны». «Желая одарить их подобно прочим правами предков»,[34] Артур после поражения, нанесенного скоттам, пиктам и ибернцам, «возвращает» этим братьям «королевскую власть» над некоторыми территориями. Интересно, что в тексте есть указание на свойствО между Артуром и одним из братьев (который женат на сестре Артура), но не на прямое родство – отмечена лишь их принадлежность к королевскому роду. Возможно, это может толковаться как то, что эти персонажи принадлежали к разным «королевским родам». В дальнейшем, стоит заметить, поясняется, что Лот – внук норвежского короля Сихелина (и, следовательно, германец по происхождению?), «который, недавно скончавшись, отказал ему свое королевство. Но норвежцы, отвергнув его, возвели в королевское достоинство некоего Рикульфа и, укрепив свои города, сочли, что в состоянии сопротивляться Артуру».[35] Учитывая, что именно Артур указывается как потенциальный защитник династических интересов Лота (который впоследствии действительно будет посажен им на норвежский престол), равно как и то, что братья наделяются землей «по правам предков», но по воле Артура, мы можем говорить о некоем подобии вассальных отношений, сложившемся между ним и этими людьми.

Некоторую сложность в толковании составляют принадлежность к родам и соотношение последних с властвующими домами, однако то, каковы требования, предъявляемые к человеку, долженствующему стать правителем некой области Британского королевства, мы можем уяснить для себя из разговора узурпатора Вортегирна с саксом Хенгистом. Саксонские воины оказывали властителю бриттов военную поддержку в отражении натиска пиктов, и пришелец, стремясь улучшить свой статус, напоминает властителю о своем изначально знатном происхождении, которое должно повлечь за собой определенного рода привилегии: «Ты обогатил меня обширными поместьями и полями, однако не даровал мне почета, каковой мне приличествует, как потомку вождей. Поэтому, среди прочих твоих даров, надлежало бы пожаловать меня еще каким-нибудь городом либо крепостью, дабы среди сановников твоего королевства я возвысился и занимал видное положение. Надлежало бы также присвоить мне правителя области или какое-либо иное, подобающее рожденному в знатности».[36]

Однако такое развитие событий невозможно, поскольку это автоматически приравнивает к «соплеменникам» Вортигерна «чужеземцев, и к тому же язычников»: несмотря на ощутимую поддержку саксов во внешних делах Британского королевства, отдавать подвластные ему территории им король-узурпатор не решается, поскольку опасается закономерного возмущения сановников.

Тем не менее, в праве «державца» действительно было выражать признательность описанным выше образом: «По истечении трех первых дней этих празднеств, в последний — четвертый день — созываются все, кого он [Артур] возвысил и кто ему подчинен, и он жалует их всевозможными милостями, то есть городами и замками, архиепископствами, епископствами, аббатствами, а также различными почетными назначениями».[37]

Примечательно здесь, что, подобно возможности назначить приближенного в качестве светского руководителя, в руках Артура есть дарование духовного сана как инструмент поощрения благочестивого поведения: «Присноблаженный Дубриций, возжелав удалиться от мира, сложил с себя архиепископский сан. На его место рукополагается дядя короля Давид, жизнь коего была образцом совершенства для тех, кого питала христианская вера. На место Самсона, архиепископа дольского, с согласия короля армориканских бриттов Хоела назначается Телиаус, прославленный священнослужитель Ландавии, чья жизнь и добрые нравы были превыше похвал».[38]

Иногда эти два принципа могут сочетаться, например, как в произошло в разоренном Эбораке: «И вот, созвав духовенство и жителей города, Артур назначил Пирама, своего исповедника, тамошним архиепископом. Пирам отстроил все до единой разрушенные до основания церкви и туда начинают стекаться толпами мужчины и женщины. Знатных, бежавших от произвола саксов, он восстановил в унаследованных от предков почетных званиях и должностях».[39]

Более того, когда понесший поражение сын упомянутого выше Хенгиста, Окта, приходит к царствующему Аврелию Амброзию со словами: «Мои боги повержены, и я убежден, что властитель мира — твой Бог, принудивший столь многих знатных притти к тебе и заявить о своей покорности»,[40] – правитель, на этот раз, решает сделать то, прошение о чем не смог принять его предшественник. Опираясь на библейские параллели, государь являет акт своего милосердия: Аврелий предоставил саксам земли близ Скоттии и заключил с ними союз.

Что касается командования войсками как аспекта власти государя, Артур в описаниях Гальфрида Монмутского оказывается равным Александру Македонскому или Карлу Великому – идеальным правителям Средневековья[41], фигурировавших в множестве текстов. Мотив собирания земель, успешных завоевательных походов, порождающих своего рода «империю» – одна из основных черт, характеризующих образ Артура у этого писателя.

Так, в «Жизни Мерлина» Артур, не без помощи властителя Арморики[42] Хоэля[43] отразив натиск германских отрядов – вторжение «коварного народа из Английского края» – «в королевстве своем учредил закон и порядок».[44]

Этим только начинаются военные удачи правителя: после того он подчиняет другие кельтские племена: скоттов и гибернийцев (гэллов?). Далее ему сдались «норвежцы, за широким живущие морем» и даки, к которым он «на кораблях устремился». Таким образом, если в последнем случае подразумевается народ, обитающий на территории нынешней Румынии, масштабы походов Артура действительно сопоставимы с завоеваниями македонского полководца Александра. «Галлов народ под ярмо он склонил», убив некоего Фроллона – римского наместника.[45] Все эти народы, повинуясь Артуру, поддерживают его военные начинания войсками наравне с наместниками собственно британских территорий (как мы видим в главах 161-162 «Истории бриттов»).

В «Истории…» Гальфрида Монмутского есть указание не только на полководческий аспект (несомненно, очень важный, но отнюдь не единственный в своем роде) той власти, которой были наделены члены рода Артура. Так, про уже упомянутого выше Константа, занявшего «престол предков» вопреки своему иноческому сану, было сказано, что он «отправление правосудия во всем государстве препоручил Вортегирну».[46] Это значимый момент, поскольку право суда в Средневековье было едва ли не самой важной чертой, сопряженной с властью. Как отмечает М.А. Бойцов: «Лишь для узкого круга профессиональных войнов государь – это в первую очередь предводитель в бою. Большинство членов общество имело дело с властью не столько на полях сражений, столько в судах. Не случайно власть Бога над миром представлялась в западноевропейской иконографии прежде всего через образ Христа Судии на Страшном суде».[47] Таким образом, передача стороннему человеку права вершить суд – это еще более явное указание на несостоятельность Константа как короля, чем отмеченная здесь чрезмерная несамостоятельность в решениях (стоит пояснить, Артур периодически прибегает к советам окружения, но это, напротив, здесь характеризует его уже как мудрого властителя).

Тем не менее, если говорить в целом, Гальфрид Монмутский достаточно однозначен в своем определении величины власти Артура: «И вот Артур, поскольку доблесть сопутствовала в нем щедрости, решил потревожить саксов, дабы, завладев их богатствами, распределить их между теми, кого он вел за собой. Ведь к этому его побуждала уверенность в том, что он добивается лишь восстановления справедливости, ибо по праву наследования лишь ему одному принадлежала власть над всем островом».[48] Стоит подчеркнуть, что доблесть и щедрость, на которые здесь указывается – это те личные качества, которые должны, наряду с наследованием привилегий предков, обосновывать и поддерживать близкий к сакральному статус правителя. Таким образом, в этом отрывке мы видим фактически «резюме» короля Артура, где указывается не только территория, на которую изначально распространяется его власть, но и то, на чем эта власть базируется: принадлежность к роду в общем и соответствующие черты личности в частности, сочетающиеся с взаимными обязательствами по отношению к тем «кого он ведет за собой» (воинская служба в обмен на добычу и привилегии).

Заключение

Исходя из рассмотренных нами отрывков, мы можем сделать следующие выводы относительно «политической системы» державы короля Артура у Гальфрида Монмутского.

Власть Артура – наследуемая, передающаяся в рамках конкретного рода избранным достойным его представителям. «Корректное» вступление на престол происходит с одобрения и в присутствии знати, народа и духовенства, принимающих нового правителя (или утверждающих его в этом статусе – как в случае с повторной коронацией). «Державец» является персонификацией не только власти, но и интересов самого государства.

Эта власть распространяетсяна весь остров, в рамках которого Артур может распоряжаться всеми землями, в том числе и пожалованными кому бы то ни было его предшественниками. Однако в последнем он опирается не только на представление о справедливости (на котором, несомненно, делается акцент), но и на военную силу. В том числе – войск его союзников, перешедших в его подчинение правителей (и народов) и тех, кому он собственноручно даровал привилегии и земли: к сожалению, сложно сказать, как именно соотносятся эти категории в общем, поскольку мы видели, насколько здесь могут быть важные частные свойства конкретной ситуации. Тем не менее, очевидно, что принадлежность к знатному роду является одним из значимых оснований для возвышения как духовного лица, так и светского сановника.

Однако, даже если поступки Артура могут трактоваться с точки зрения «права победителя», он выступает не только как полководец и командующий войсками: у Гальфрида Монмутского он остается мудрым властителем собираемой им «империи» и истинным христианином, милосердным и благородным, радеющим за интересы своей веры и ее духовенства – который выступает в качестве гаранта существования всей системы в целом.

Дата добавления: 2015-11-14