|
Читайте также: |
Провел пальцами, посмотрел – на перчатке осталась белая пыль.
«Все дело в двести первой ФВУ».
Так, кажется, ему сказал Дятел, юродивый философ с Восстания?
Приехали. Теперь я нашел точку, вокруг которой вертится все метро.
Номер на стене:
Рядом с номером была надпись. Иван прочитал, усмехнулся, покачал головой. Ну, конечно, как без этого…
– Что там написано?
Иван вздрогнул. Он не слышал, как старик вернулся. И вообще, – откуда он знает про надпись? Иногда Ивану казалось, что старикан все видит, но с непонятной целью притворяется слепым.
– «Энигма хороший человек ТМ», – прочитал Иван с выражением. Старик вздрогнул. – Это кто такой?
Что там кричали гнильщики по поводу старика? Иван прищурился.
Старик небрежно пожал плечами. Мол, первый раз слышу.
– Вы его знаете?
Иван посмотрел на него долгим взглядом. Старик явно неплохо знал этого таинственного «Энигму». Знал, но почему‑то делал вид, что даже не родственник.
Ладно, имеет право.
У всех свои скелеты в инструментальных шкафах.
Уже на путях Иван вспомнил, что забыл сумку. Вернулся. Старик стоял посредине комнаты и раскачивался, словно в наркотическом трансе. Белые волосы его светились в темноте.
– Все‑таки любят, сволочи, – бормотал старик. Вытирал слезящиеся невидящие глаза грязным рукавом и снова раскачивался. – Любят.
Иван неслышно поднял сумку и отступил к выходу. Сердце колотилось.
Что здесь вообще происходит?
* * *
– Белый тигр не может выжить в дикой природе, – сказал старик. – Это к твоему вопросу, зачем я его выпустил из клетки. Этим он похож на нас, людей. В природе альбинос слишком выделяется, он умрет с голоду или станет жертвой других тигров – нормальной, естественной окраски. Так же и мы, люди. Мы – альбиносы среди окружающей нас дикой природы. Представь, что тебя привезли и выпустили там, где для тебя все чужое. И ты – чужой. А теперь, когда снаружи все изменилось, мы, люди, что‑то вроде тигра на Марсе. Слышал про другие планеты? Теперь даже метро для тигра – хоть что‑то родное.
Иван помолчал. Вот как, значит, получается.
– И никаких вариантов? – спросил он наконец.
– У людей или у тигра?
– У тигра. В городе?
Старик пожал плечами.
– Есть один.
– И какой?
– Ну, он может стать людоедом.
* * *
Семьдесят девять. Восемьдесят. Иван закончил отжиматься и поднялся с пола, мокрый насквозь. Руки подрагивали от усталости. Похоже, регулярные упражнения возвращают ему диггерскую форму. Сейчас черед разминки с мячом. Внимание, координация, чувство партнера…
Иван помедлил. Нет больше моей команды. Нет больше диггера Вана. Все приходится начинать сначала.
Стоит ли?
Он достал мячики, взвесил их в руке. Теннисных, жаль, нет. Ничего, сойдут и простые тряпичные, с утяжелителями. Время философских бесед наступило. Ха. Иван улыбнулся. Со стариком было хорошо тренироваться. Они болтали о том о сем, продолжая перекидываться мячиками. Слепой ловил легко, а ошибался редко, гораздо реже Ивана. Словно в башке у него лазерная система наведения – вместо потерянных глаз. Интересно, как это случилось? Старик на вопросы об этом отмалчивался. Иван покачал головой. Жуткая, наверное, была история…
Вообще, своеобразное ощущение – работать с партнером, который тебя не видит.
И еще философия.
В прошлый раз старик сказал, что метро – это ад. Сегодня он заключил, что метро – это рай, откуда людям рано или поздно быть изгнанными.
– Так метро – это все‑таки ад или рай? – уточнил Иван, бросил мячик. Старик легко поймал тряпичный комок, повел головой.
– А что такое, по‑твоему, рай?
Бросок.
– Место, где живут ангелы, – сказал Иван, в свою очередь ловя мячик.
Старик наклонил голову. Белые глаза, казалось, смотрели в глубину, в самую душу Ивана. Мячик летел. В последний момент морщинистая рука поднялась и поймала его перед самым лицом слепого.
– Вот ты и ответил, – старик бросил мячик Ивану. – Если встретишь ангелов, передавай им привет.
Иван в прыжке перехватил бросок, легко приземлился. Ребра почти не болели.
– Обязательно.
– Трепло! – сказал старик добродушно. – Хочешь послушать, как все было на самом деле? Уж я‑то знаю.
– Да ну? – Иван усмехнулся. Лови! – Ну, почему бы и нет…
Старик пошевелил губами.
– Где‑то по метро ходит старый Бог, – начал он негромко. – У него длинная белая борода, морщинистое доброе лицо и голубые глаза. Совершенно развратные, конечно.
Иван поперхнулся. Ничего себе описание!
– И такую вот фигню я могу нести километрами, – сообщил старый хрен. – На самом деле все было далеко не так пафосно. Жил когда‑то, задолго до Катастрофы Изначальный Монтер… И решил он в один прекрасный день (опять легенда, на самом деле, конечно, день был довольно паршивый) построить метро… Позвал своих монтеров и приказал: вот вам план, стройте, сволочи, так‑то и так‑то. А я проверю.
Монтеры постонали, но делать нечего – построили. И посмотрел Изначальный Монтер на метро и сказал, что это… фигово, но могло быть и хуже.
И сказал Изначальный Монтер: да будет в метро Свет.
И провели монтеры электричество…
А потом, – старик сделал многозначительную паузу. – Потом появился Изначальный Диггер…
* * *
Нашел, чем меня грузить. Знаем мы этих изначальных…
Иван фыркнул.
Сказочки для диггеров младшего возраста. Косолапый мне такие рассказывал. Да я сам такие рассказывал, когда воспитывал молодняк.
Дверь в комнату старика была приоткрыта. Иван заглянул в щель. Старик ходил из угла в угол, опираясь на свой чудовищный костыль. Тук, тук, тук, тук. Неутомимый и огромный. Седая грива развевается. Борода в колтунах.
Старик вдруг развернулся к стене, покачался с ноги на ногу. Словно перед ним кто‑то стоит. Иван прищурился. Да ничего там нет. Тень от инструментального шкафа.
– Что вы все сюда лезете? Что вам тут – Ноев ковчег?!
В следующее мгновение Иван зажмурился, помотал головой. Снова посмотрел.
Да ну, фигня. Не может быть.
Обычная тень. Неподвижная, как и положено тени от неподвижного предмета.
Но Иван вдруг отчетливо вспомнил, как эта тень шевельнулась в ответ на реплику старика.
Глюки?
Могла ведь фиолетовая пыль остаться на его одежде? Почему нет?
Вот и привиделось. А что старик со стеной разговаривает – ну, у всех свои недостатки, верно?
Иван покачал головой.
– Что вы от меня хотите? – спросил старик. – Ну, говорите?!
Иди, диггер, и хорошенько выспись.
* * *
Телефон звонил, не переставая.
Иван еще во сне услышал этот звук, монотонно‑режущий, раздражающий своей бессмысленностью. Тррр, тррр, тррррр.
Звук резал нервы. Иван застонал сквозь зубы, уткнулся в подушку, перевернулся на бок, накрыл подушкой голову… Не помогло. Звук с легкостью проникал сквозь слои ткани, втекал, врезался в уши, словно диггер проникал в ВШ, лихо орудуя ломиком и чьей‑то матерью. Трррр.
ТРРРР.
Когда ТРР стало огромным, как станция Невский проспект, Иван не выдержал. Скатился с матраса, открыл глаза. Что это? И резко, словно с разгону, пришел в себя. Вернулся из снов в материальную оболочку – и чуть‑чуть не поместился. Болело сердце. Иван не понимал в медицине (а кто в ней сейчас понимает? Разве что военмедики с Площади Ленина – говорят, у них там сохранилось все с довоенных времен), но это он понимал. Сердце часто, неравномерно билось, во рту пересохло, на языке был кислый привкус. С годами каждый недосып давал подобное. И слабость. Плевать.
ТРРР‑трррр‑ТРРР.
Иван зажмурился, помотал головой. Звук шел из соседнего помещения. Телефон? Откуда здесь телефон? Иван встал, пошатываясь, добрел до двери. Линейные размеры проема менялись на глазах – такого жуткого пробуждения Иван давно не помнил. Колбасит просто.
Трррр! Возьми, наконец, трубку.
Откуда у старика работающий телефон? С кем ему говорить? Со станции провели кабель?
Иван шагнул в проем. Оперся о косяк для лучшей опоры, старательно зажмурил глаза, открыл – все равно фигово. В глазах был туман.
Еще попытка. Наконец Иван увидел. В комнате, что вчера показывал ему старик, на канцелярском столе, звонил серый телефон. Не может… Иван шагнул вперед, непослушными, деревянными пальцами схватил трубку, поднес к уху.
Телефон замолчал. Иван смотрел на серый гладкий корпус с черными кнопками и думал, что это галлюцинация. Точно, глюки. Вот и показалось…
– Алло, – сказал Иван.
Долгая пауза.
Щелчок.
– Кто у аппарата? – наконец спросили оттуда резким повелительным голосом.
– Горелов, – сказал Иван. Надо же привыкать.
– Слушай приказ, Горелов. Вторая линия переводится в режим автономности. ГУС «Дачник» в режим военного времени. Общая готовность пятьдесят минут. Вы поняли? Общая готовность пятьдесят минут. Основные убежища приготовить к приему людей. Получено подтверждение сверху. Повторяю, получено подтверждение…
Иван слушал. Холод заполз от пластмассовой прохладной, гладкой, неприятной на ощупь, трубки в ухо, затем в середину головы, затем начал спускаться по пищеводу в желудок. Скопился там, как пролитая ртуть, тяжелым бликующим пятном.
– …о запуске. Подтвердите прием информации. Горелов, заснул?!
– Подтверждаю, – сказал Иван.
– Горелов, слушай, – голос вдруг утратил железобетонную твердость, помертвел, обмяк, словно из него вытащили опорную арматуру. – Все кончено. Забудь о тридцатой бис, спасай людей. А я… я, пожалуй, выпью и выстрелю себе в висок. Горелов, спаси людей, я тебя прошу. Это бессмысленно… будь в этом хоть какой‑нибудь смысл, я бы попытался сам, но смысла нет, – голос начал смеяться. Ивану послышалось за спиной говорившего чье‑то дыхание. – Они идут. Знаешь, я надеялся, что этот день никогда не наступит. Я надеялся хотя бы не дожить до него. Умереть… да хотя бы от рака. Почему нет? Рак хороший выбор. По крайней мере, у меня осталась бы надежда. А сейчас я смотрю в будущее и там чернота. Знаешь, как у атеистов. Ничего. Нофинг. И я не могу смотреть в глаза людям. Все. Ты передал приказ?
Ивану вдруг захотелось успокоить того, на том конце провода.
– Да, я передал.
– Спасибо, Горелов. Почему я никогда не замечал, что мир вокруг существует? Знаешь, жена жаловалась, что я не умею гулять вместе с ними – с ней и с дочкой. Что я всегда выжидаю время, чтобы отправиться куда‑то еще. Что‑то там делать. Я всегда был занят. А сейчас мне до смерти хочется назад эти пять минут. Вот эти пять минут в осеннем парке. Было пасмурно, сыро, красные листья. Я помню, Горелов. И дочка бежит, раскинув руки. Сырые листья. И жена рядом. Мне так не хватает этих пяти‑двух‑одной минуты. Чтобы она добежала до меня. Нет, чтобы смотреть на нее, я хочу потрогать ее волосы. Вот эти мягкие, спутанные. Белесо‑серые. В такие моменты, как сейчас, понимаешь, кого на самом деле ты любишь. Это не слова. Это вот такие моменты. Вон она бежит. Если смерть – это вечность, я хочу вечность в красных листьях. И дочка бежит ко мне. Папа! – кричит она. Это жутко сентиментально, да, Горелов? Горелов, не молчи, Горелов, пожалуйста. У меня больше никого не осталось.
Темное ничто. Если Бог есть, пусть даст им свет, а я могу и так. Темноту я переживу, если буду знать, что у них будет свет.
Мы уничтожили себя. Сейчас, пока ракеты еще летят, эти пятнадцать минут… Если бы я мог, я бы умер от стыда. Перед ней, перед дочкой. Глупо, Горелов? Не молчи, Горелов.
Пожалуйста, не молчи.
Пожалуйста.
Гудки.
Иван положил трубку.
* * *
– Что это было? – Иван приблизился к старику, схватил за грудки. – Что?! Это?! Было?!
Слепые глаза старика глядели куда‑то над плечом Ивана. Старик повел головой.
– Телефон?
– Да, блин! Телефон, блин!
В следующее мгновение Иван понял, что падает. Жилистая рука старика отправила его… ох!
Иван покатился по полу, в глазах потемнело. Он наконец остановился, скрючился. Суровый дед… сука.
– Дыши глубже, – посоветовал старик. – А с телефоном есть простое объяснение…
– К‑к… – Иван задохнулся. Боль электрическими толчками изливалась из солнечного сплетения, лишала сил. – К‑какой еще…
– Запись, – сказал старик. Голова его была слегка задрана, словно он прислушивался к чему‑то, белые глаза были не здесь, а где‑то в другом месте.
– Что?
– Хех. Обычная запись, – произнес старик ехидным тоном. – Это же полувоенный объект. Тут все разговоры положено записывать.
– А кто тогда звонил? – спросил Иван, уже зная ответ.
– Твоя судьба, – сказал старик звучно и вдруг сломался, захохотал, скаля уцелевшие зубы. – Автомат звонил, конечно. Это же хрен знает когда было. А сейчас какой‑то контакт замкнуло и все сработало. Вызов и работа автоответчика.
– Чего‑о?
– Не было никаких чудес, Иван. Никакой мистики в метро нет, понимаешь? Заруби себе на носу, салага.
* * *
– Что ты собираешься делать дальше?
Иван почесал лоб. Отвечать глупо, не отвечать – обидеть старика. Он серьезно спрашивает, сразу видно.
– Давай угадаю, – сказал старик. – Мстить, верно? Убьешь своих врагов?
САЗОНОВ, ОРЛОВ, МЕМОВ.
Необязательно в таком порядке.
– Да, – сказал Иван. – Примерно так.
– Предположим, над этой твоей целью есть цель более высокого уровня, более глобальная… Что ты будешь делать? Выживание не одного человека, как в твоем случае, а человечества.
– Спасти мир?
– Очень смешно, – сухой тон старика. – Но да, почти. Ты хоть понимаешь, что значит для человечества ЛАЭС?
Опять снова здорово. У старика явно какая‑то нездоровая мания к этой ЛАЭС.
– Дед, я тебя очень уважаю, но не сейчас. Может, когда‑нибудь потом, ладно? Давай так – я разберусь со своими делами и подумаю, что сделать с твоими. Даже лучше – я дам тебе слово диггера. Хочешь?
Старик некоторое время молчал, точно обиженный. Лицо подергивалось.
Жаль, но сейчас не время для такого похода. Старик кивнул. Ладно.
– Вернешься в Альянс? – спросил он наконец.
– Прямой путь мне закрыт, – сказал Иван, радуясь, что старикан совсем не замкнулся. – Через Восстания мне не пройти.
Старик вздохнул.
– Если я не могу тебя отговорить, то могу помочь. Поднимись до Выборгской. Там есть сбойка – переход в туннели кольцевой линии. Их начали строить перед самой Катастрофой, но так и не закончили.
– Я знаю.
– Ты будешь перебивать или дослушаешь, наконец?! – раздражился старик. – Найдешь проводника. Он проведет тебя… куда тебе нужно попасть?
Иван обдумал варианты. Из друзей у него остались только Пашка и Шакил. Но до Пашки надо еще добраться, он, скорее всего, уже на Василеостровской… Тогда да. Шакилов может помочь. На Сашку можно положиться.
«Если он еще жив».
– Для начала – на Невский.
– На Невский. Значит, синяя ветка. Дойдешь до Черной речки, там через Петроградскую и Горьковскую пойдешь вниз, до Невского.
Вариант, конечно. Иван помолчал. Если бы не одно «но»…
– Туннель же затоплен?
– Там есть проход. Можешь мне верить. Новая Венеция, слышал?
* * *
В дальней комнате обнаружился целый ящик старых советских противогазов. ГП‑4, определил Иван. Вот изолирующий ИП‑2М. Старье, но почему нет? И куча регенеративных патронов к нему. Иван поднял и прочитал на донце банки «Годен до 2008 года». Н‑да. И много тут такого добра?
Мне бы все равно пригодилось. Только что скажет старик?
Звук шагов. Стук костыля.
Легок на помине. Старик остановился рядом, подождал.
– Я возьму? – спросил Иван. Старик повел головой – вправо, влево.
– Возьми, сколько тебе нужно. Мне уже без надобности.
Слепые глаза его смотрели куда‑то над плечом Ивана.
– Все‑таки решил идти? – спросил старик.
– Да, – сказал Иван. – Мне нужно домой.
Старик кивнул – понятно, и вышел. Иван прислушался к удаляющему стуку костыля, покачал головой, усмехнулся.
Кажется, мне будет не хватать этого звука.
Иван выбрал из груды противогазов целую маску под свой размер, натянул. Фху‑у, Фху‑у – с усилием продышал. Нормально. Резина плотно стягивала лицо, обхватывала затылок. Наверное, с похмелья хорошо надевать. Чтобы голова не развалилась. Иван снял, вздохнул – хорошо. С сожалением окинул взглядом кучу ГП‑4. Жаль оставлять, хоть и старье, но грабить старика Иван не собирался. Отложил в сторону два фильтра с самым свежим сроком годности. Тоже, правда, просрочены, у них типовой срок пять лет хранения, но все же лучше, чем ничего. Углю‑то что сделается, в принципе. Закрыл ящик. Подумал, снова открыл и выбрал еще одну маску под размер. И еще один фильтр. Запасная маска – это нужно.
Сложил маски в сумку.
Когда он закончил, почувствовал укол беспокойства. Чье‑то присутствие… черт, расслабился!
Иван мгновенно повернулся, нырнул вниз, уходя от выстрела… Потом хмыкнул и выпрямился. Ну, старик, ну напугал. Слепой стоял около двери и смотрел куда‑то над головой Ивана.
– Держи, – сказал старик просто. И протянул руку.
Ни фига себе.
Иван посмотрел на лежащие в его ладони упаковки таблеток, сложенные пополам и перетянутые коричневой аптекарской резинкой. Вот это да. За такое богатство в метро и убить могут.
– Что смотришь? Бери, пока дают, – старик опять начал сердиться. – Тебе надо, тебе врач прописал. Держи уже, халявщик!
Иван протянул ладони.
– Спасибо!
– Сочтемся, – хмуро сказал старик, словно до этого у него клещами вырвали его драгоценные антибиотики. – Иди сразу выпей. Вода там.
* * *
К вечеру Иван решил, что готов тронуться в путь. Из своих запасов старик выделил ему еще сумку, два фонаря, запас батареек, полтора рожка патронов и нож. Неплохой, но раньше у Ивана был лучше. Впрочем, раньше и потолки в туннелях были повыше, так старики говорят.
Огнестрельного оружия у слепого не было. Увы.
– Не передумаешь? – старик смотрел в потолок.
А я ведь начал привыкать к его выкрутасам, подумал Иван. Возможно, я даже буду по ним скучать. Смешно.
– На атомную станцию, что ли? – Иван покачал головой. Вот упрямый тип. – Извини, старик. Это не про меня.
– Когда передумаешь… – сказал старик, – А ты передумаешь, поверь. В общем, когда передумаешь, не забудь: тебе нужен третий блок. Запомнишь? И еще: прямой путь – не всегда самый короткий. Следи за собой, будь осторожен. А теперь, когда я навешал тебе на уши всякой высокопарной лапши… по пути, кстати, переваришь… давай‑ка присядем на дорожку.
Присели. Помолчали.
– Удачной заброски, диггер, – сказал старик.
* * *
Когда тебе пятьдесят один, можно подумать и о смерти.
– Ты нас предал, Энигма, – сказала одна из теней. Старик не мог ее видеть, но знал, что тень эта – не от человека.
– Зачем ты ему рассказал? – продолжала тень.
– Он неудачник, – старик поднял голову. – Что он может изменить?
Молчание.
– Я думаю, ты пытаешься нас обмануть. Нам придется его остановить.
Старик отступил и замер. Почувствовал, как на лбу выступил холодный пот. Они могут. Они все могут. Сначала, когда тени появились, он думал, что просто сошел с ума. Это бы все объяснило. Правильно? Но теперь эти объяснения уже не кажутся ему слишком удачными.
Если ты сошел с ума, это, как минимум, надолго.
Старик хотел ответить, но внезапно это случилось. Тын‑н‑н.
Звук, словно лопается гитарная струна.
Началось.
Если бы он не был слепым, он бы закрыл глаза, чтобы этого не видеть.
Но даже слепой, он это видел – в своем воображении, будь оно проклято. Стена набухла зловонными волдырями, раковыми опухолями, проступили чудовищные пульсирующие вены. Пошла волной, выгибаясь от чудовищного давления изнутри. Затем вздулась – набухли пузыри, словно от страшного ожога. Пузыри росли, их становились все больше.
Старик ждал.
Он знал, что это неизбежно. Здесь их территория.
Пузыри начали лопаться. Из лопнувших пузырей выглядывали изуродованные, украшенные жуткими шрамами полулица, полуморды. Откушенные уши, вырванные клещами ноздри, разорванные щеки. На самом деле в них не было ничего человеческого – просто человеческий разум безуспешно пытался придать пришедшим узнаваемые черты.
Сотни черных, ничего не выражающих выпуклых глаз смотрели теперь на Энигму.
– Чтобы исправить твою ошибку, нам придется послать Призрака. Но для начала он займется тобой.
Вот и все.
– Смотались из кадра, – велел старик. Выпрямился. – Я еще кони не двинул. Когда двину, тогда и при… – Он вздрогнул. Потому что рядом появился кто‑то еще.
Скрип двери.
Из темноты медленно выдвинулась угловатая, очень высокая фигура, нависла над старым диггером. Кожа человека, если это был человек, отливала серым.
Энигма слышал дыхание существа, клокотание воздуха в его зловонных легких. Шипение, когда отработанный воздух выходил из них наружу. Слышал даже биение крови за серой кожей, гладкой и твердой, как металл. Чувствовал, как тварь на него смотрит.
Существо протянуло длинную руку… или что у него там? Старик не знал.
– Грабли подбери, – предупредил Энигма. Отступил назад, приготовился…
Кажется, смерть пришла – ты, старый долбаный диггер.
Готов?
Он перехватил костыль за основание, занес для удара. Все когда‑нибудь подходит к концу.
– Я сказал – смотались из кадра, – повторил он медленно. – Или объяснить популярно?
Серая фигура наклонилась… Вложив в удар всю силу и злость, старик махнул костылем…
* * *
Иван услышал за спиной далекий глухой вой и передернул плечами. Ветер, наверное. В туннелях всегда ветер.
На то оно и метро.
Глава 10
Венеция
Военные медики, один из которых подлатал его, остались позади мерцающим электрическим пятном. Так, начал мысленно загибать пальцы Иван. Чернышевскую я прошел, Площадь Ленина тоже, сейчас Выборгская. Верно?
В отличие от блокпостов Альянса, выборгский был чисто формальный. Никаких мешков с песком, пулеметов, никаких прожекторов. Прямо посреди туннеля стоял стол с конторкой, за ним два стула. На стульях лениво развалились два человека в серой форме с автоматами. Дальше по туннелю находилась выгородка – сиденья из метровагона составлены уголком. Интересно. Иван увидел расползшийся от старости коричневый дерматин. На одном сиденье спал человек в гражданском – задержанный, что ли? Освещалось все это единственной лампой, запитанной от аккумулятора. Иван заметил под столом его массивный пластмассовый корпус.
Горелов поздоровался с таможенниками, кивнул.
– Откуда идешь? – спросил таможенник.
У него был замороженный равнодушный взгляд.
– С Восстания. – Иван знал, что это вызовет расспросы, но откуда ему еще идти?
Против ожидания, таможенник не стал допытываться дальше, а просто кивнул – понятно.
– Что несешь?
– ГПэшки на продажу. Ну, и по мелочи.
– Показывай.
Иван расстегнул сумку, показал. Таможенник хмыкнул.
– Цель посещения, – он раскрыл толстую тетрадь в клеточку, послюнявил карандаш. – Пишу: бизнес. С тебя два патрона.
Иван кивнул – понятно, куда без пошлины.
– А что так много‑то? – спросил он.
– Время такое, – сказал таможенник. Аккуратно вырвал листок из тетради, протянул Ивану. – Плати или топай обратно.
– Тяжелое время, – сказал Иван.
– Да уж, – согласился таможенник. – Не без этого… Слышал новости? Придурки с Васьки вон бордюрщиков перебили зачем‑то. Всех подряд – и женщин, и стариков тоже. Как так можно?.. Хотя чего я тебе рассказываю? Ты сам лучше меня… – Он нахмурился. – Э, ты чего побледнел? Да ты что, тоже из бордюрщиков?
– Да. – Иван пошатнулся. Голова снова кружилась. То ли от долгой ходьбы, то ли просто так.
– Понятно, – сказал таможенник. – Извини, друг. Я вот раньше вашего брата не очень любил, честно, но это же абзац совсем. Нельзя так с людьми. Чего эти василеостровцы, с цепи сорвались?
Иван снова увидел: Гладыш, оскалив зубы, вгоняет лом в неподвижное тело. Брызги крови.
– Это не они, – с трудом сказал Иван. – Это… адмиральские были…
От явной лжи свело челюсти.
– Э‑э, – сказал таможенник. Глаза у него совсем разморозились. – Как тебя обработали‑то… Адмиральцы тоже не сахар, согласен, но по сравнению с васькиными – просто все в белом. Тьфу ты. Говорят, там сейчас василеостровцев судить собираются. Как военных преступников. Ты бы в свидетели пошел, что ли? Это нельзя так оставлять, а то совсем оборзеют, сволочи. Они там и так огнеметами людей жгли, я слышал. Это уж совсем ни в какие гермоворота…
– Сколько платить, говоришь? – Ивану совсем не хотелось продолжать этот разговор. – Два патрона?
На его удивление, таможенник вдруг махнул рукой:
– Забудь. Давай, – он протянул руку. Лицо вдруг стало вполне человеческое.
– Что давай? – спросил Иван тупо.
– Как что? Печать поставлю. – Таможенник взял листок, подышал на печать, шлепнул два раза по листку, оторвал половину, другую вручил Ивану. – Давай, друг, проходи. А патроны ты себе оставь. Поверь, тебе нужнее.
– Да, – сказал Иван. – Спасибо.
На листке была прямоугольная печать «ДИСПАНСЕРИЗАЦИЮ ПРОШЕЛ».
* * *
Сменяются века.
Сменяются туннели.
Сменяются люди.
Сменяются вопросы.
На самом деле все то же самое.
История – это неприятности, которые случились с кем‑то другим…
* * *
Иван лежит лицом вниз и думает.
В данный момент у этого положения даже нет конкурентов. Если Иван сядет, ему будет плохо, и его будет тошнить.
Если встанет – он просто потеряет равновесие и вернется в точку покоя.
Если попытается подтянуть ноги под себя, голова окажется ниже, чем сердце, кровь прильет к мозгу и Иван, скорее всего, просто потеряет сознание.
Нет, думает он. Какой интересный пол. Какой мрачный, жесткий, темный и холодный бетонный пол. И я на нем лежу. Внутри Иван чувствует ссохшийся, угловатый комок. Это желудок. Он болит. В данную минуту все можно выразить простыми словами. Вот печень. Она ноет. Вот голова – она думает. И болит, конечно. И кружится. Но в принципе, все просто – Ивану плохо.
Нет, лучше так. Ивану задумчиво.
Усилием воли он закрывает глаза и заставляет себя спать еще. Такое запихивание в сон, как патрон в патронник при открытом затворе. Р‑раз. Идет туго, но идет. Иван спит.
Закрываем затвор.
Диггерам перед заброской положено спать двадцать четыре часа. А лучше сорок восемь. Потому что наверху не спят.
После заброски сколько хочешь. Если вернешься. И не забыть отлить на «герму» – это хорошая примета.
Но сейчас Иван не готовится к заброске, а просто спит. В крови у него повышенный уровень токсинов, пониженное содержание кальция и витамина С. Легкое обезвоживание в целом. Мерцающий ритм сердца. Последствия алкогольного отравления. Впрочем, по‑русски это называется: хорошо вчера врезали.
Иван спит. И одновременно не спит. Видения и кошмарные твари где‑то рядом, за стеклянной стеной, а сейчас он думает.
Все кончено. Все кончено.
Пищевод болит, словно вчера они пили кислоту. Иван спит, перед ним проплывают лица вчерашних собутыльников. Не лица – хари.
«Пей, бордюрщик», – говорили они и подставляли кружки. Темная жидкость льется из мешалки, воняя ацетоном. Рука, заросшая рыжим волосом. Под ногтями залежи каменного угля. Иван снова видел, как кто‑то – возможно, он сам – протягивает руку и высыпает в эту рыжую подставленную ладонь горсть латунных и биметаллических цилиндриков. Пачки таблеток. Патроны, думает Иван в запоздалом приступе тревоги, антибиотики… черт. Он почти просыпается, но продолжает спать.
Надеюсь, это только сон. Иван надеется, что проснется, а патроны на месте, антибиотики на месте, сам он одет, цел, невредим и готов идти дальше.
Дальше, дальше, дальше…
Снова кружка, жидкость, ацетон, пылающая гортань. Потом он видит себя блюющего в санузле. Свободу попугаям! Дальше провал.
Иван спит и очень‑очень надеется, что это был сон.
Голоса.
– Где твой бордюрщик?
– Вон дрыхнет.
Голоса приближаются. Это тоже сон.
– Блин, ароматец тут у тебя. Сколько их здесь? – голос с тягучей ленцой, повелительный.
– Шесть человек на палатку, – отвечает другой голос с обидой. – Все, как положено.
– Смотри, проверю… Этот?
– Этот.
Иван думает во власти дремы, что нужно встать и что‑то сделать. Возможно, драться.
Дата добавления: 2015-11-14; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Хозяин туннелей 1 страница | | | Хозяин туннелей 3 страница |