Формы соучастия 4 страница

Однако такой процесс искусственного и ничем не оправданного расширения понятия бандитизма, как и некоторых других составов и понятий советского уголов­ного права, противоречил требованиям социалистиче­ской законности и задачам советского уголовного права.

К сожалению, этого не замечал П.Ф. Гришанин и ряд других авторов, которые не смогли противостоять имевшему широкое хождение, но ошибочному и проти­воречащему ленинским указаниям положению о том, что

по мере успехов строительства социализма и продвиже­ния страны к коммунизму происходит якобы непрерыв­ное обострение классовой борьбы, в связи с чем необхо­димо усиливать репрессию по всем преступлениям[78].

Ошибочность утверждений о необходимости вообще отбросить «устойчивость» как признак соучастия особо­го рода, особенно наглядно видна при рассмотрении до­водов П.Ф. Гришанина в защиту широкого толкования преступного сообщества. Эти доводы по сути дела сво­дились к положению, согласно которому необходимо было в условиях укрепления социалистического госу­дарства на место исчезающих наиболее опасных форм преступной деятельности поставить менее опасные фор­мы и в то же время усилить за них уголовную ре­прессию.

Так, в настоящее время агентуре империалистиче­ского лагеря все труднее становится проводить подрывную деятельность против социалистического государст­ва и ее попытки создать устойчивые преступные груп­пы — антисоветские организации — неизменно провали­ваются, наталкиваясь на высокую сознательность, пат­риотизм и бдительность подавляющего большинства со­ветских граждан. Однако с точки зрения упомянутых авторов, под имеющееся в законе понятие «антисовет­ская организация» следует подводить уже не только те сравнительно редкие случаи, когда действительно соз­давалась такая организация, но и любые виды органи­зационной антисоветской деятельности. В отношении бан­дитизма, предполагающего наличие устойчивой преступ­ной группы — банды, также получалось, что надо от­бросить этот признак и считать достаточным для банди­тизма наличие любой организованной группы, раз уж устойчивые группы встречаются в последние годы редко.

Однако такое произвольное расширение понятия преступного сообщества противоречило требованиям ук­репления социалистической законности и принципам уголовной ответственности по советскому уголовному праву. Оно вопреки закону усиливало уголовную реп­рессию за фактически менее опасные формы преступной деятельности, мешало дифференциации уголовной ответственности в зависимости от реальной общественной

опасности содеянного и практически смазывало остроту борьбы с наиболее опасными случаями устойчивой сов­местной преступной деятельности.

Империалистические разведки на протяжении всего существования Советского государства пытаются сколо­тить различные антисоветские и подрывные группы на территории СССР и других социалистических стран. «Ка­питалистическое окружение, — указывалось в отчетном докладе ЦК КПСС XX съезду партии, — засылало к нам немало шпионов и диверсантов. Наивным было бы пола­гать, что теперь враги оставят свои попытки всячески вредить нам. Всем известно, что подрывная деятельность против нашей страны открыто поддерживается и афиши­руется реакционными кругами ряда капиталистических государств. Достаточно сказать, что США выделяют, на­чиная с 1951 года, 100 млн. долларов ежегодно для под­рывной деятельности против социалистических стран. По­этому мы должны всемерно поднимать в советском наро­де революционную бдительность, укреплять органы го­сударственной безопасности»[79]. Справедливость этих слов со всей очевидностью подтвердилась событиями в Венгрии в октябре — ноябре 1956 года, где вышедшие из подполья контрреволюционные организации и группы при поддержке извне, и прежде всего со стороны США, пытались свергнуть власть народа и установить в стране режим фашистской диктатуры[80]. Империалистам не при­ходится рассчитывать на подобные масштабы деятель­ности в СССР, так как сложившееся за годы социали­стического строительства морально-политическое един­ство советского народа и тесная сплоченность его вок­руг КПСС исключают возможность создания в нашей стране сколько-нибудь значительного антисоветского подполья.

«В Советском Союзе, — как это указал тов. Н.С. Хрущев в докладе на XXI съезде КПСС, — сейчас нет фактов привлечения к судебной ответственности за политические преступления. Это, несомненно, великое до-

стижение. Оно говорит о небывалом единстве политиче­ских убеждений всего нашего народа, о его сплоченно­сти вокруг Коммунистической партии и Советской вла­сти»[81].

Однако, как показывают многочисленные данные, в том числе и показания американских разведчиков, за­держанных органами государственной безопасности СССР на нашей территории, одной из главных задач, которая ставится перед ними, является «...вербовка со­ветских граждан с целью создания подпольных подрыв­ных групп для совершения диверсий, распространения антисоветских подстрекательских листовок..., а также организации вооруженных выступлений, направленных на свержение Советской власти»[82]. Бесспорно, что в дан­ном случае речь идет о создании из числа уголовных преступников и людей, потерявших всякие политические и моральные устои, тех преступных групп с устойчивы­ми организационными формами связи (антисоветская организация), которые предусмотрены в нашем уголовном законодательстве (ст. 9 Закона об уголовной ответствен­ности за государственные преступления) в качестве наиболее опасной формы антисоветской деятельности. Против такого рода организованной антисоветской дея­тельности должна быть направлена самая суровая реп­рессия. Поэтому отказываться от принятого законом понятия антисоветской организации, нивелируя различие между этой формой соучастия особого рода и другими менее опасными формами, может привести к ослабле­нию борьбы с этим самым опасным видом антисоветской деятельности.

Столь же ошибочным является и предложение отка­заться от признания устойчивости при определении бан­ды в составе бандитизма (ст. 14 указанного Закона).

Некоторые суды в 1946 – 1952 гг., как это правильно отмечал П.Ф. Гришанин, не считали «устойчивость» группы обязательным признаком банды, предусмотренной ст. 59³ УК. Поэтому участились случаи отнесения к бандитизму группового разбоя и хулиганства, особенно, если эти преступления сопровождались убийством.

В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 6 мая 1952 г. «О судебной практике по применению Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имуще­ства» давалось даже специальное указание, что если «...разбойное нападение, совершенное группой, было со­пряжено с убийством, такие действия должны квалифи­цироваться по совокупности как бандитизм и хище­ние»[83]. Таким образом, не учитывалось, что характерной особенностью бандитизма является именно то, что он предполагает существование устойчивой преступной группы, сплоченность членов и стойкость организацион­ных форм, что в сочетании с вооруженностью делает это преступление крайне опасным не только для отдельных граждан, но и для основ государственного управления. Сведение бандитизма к простой разновидности разбоя, хулиганства или убийства, к чему приводит, в частности, отбрасывание устойчивости как признака банды, проти­воречит природе этого преступления, извращает смысл закона, ведет к ошибкам в квалификации преступлений и необоснованному усилению репрессии в отношении лиц, фактически совершивших менее опасные преступ­ления.

Верховному Суду СССР последние годы в целом ря­де постановлений Пленума и определений коллегий пришлось исправлять подобного рода ошибки прошлых лет, когда при отсутствии преступного сообщества — банды некоторые лица все же признавались виновными в бандитизме. Так, в постановлении Пленума Верховно­го Суда СССР от 28 мая 1954 г., изданном взамен упо­мянутого постановления Пленума от 6 мая 1952 г., отвер­галась возможность расширения понятия бандитизма и указывалось, что хищение государственного или общест­венного имущества может квалифицироваться по сово­купности соответствующих преступлений лишь тогда, когда «оно сопровождалось убийством или совершено при обстоятельствах, содержащих признаки бандитиз­ма»[84]. В этом постановлении подчеркивалось, таким об­разом, что для квалификации по ст. 59³ УК необходимо

установление всех требуемых законом признаков банди­тизма.

В ряде последующих определений коллегий Верхов­ного Суда СССР и постановлений президиумов верхов­ных судов союзных республик по отдельным делам в числе признаков банды неизменно указывается на признак устойчивости группы, а всякие попытки расшире­ния состава бандитизма путем игнорирования этого признака отвергаются. Так, определением Судебной кол­легии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 21 июня 1954 г. была отвергнута возможность квалификации действий Ч. и других лиц, совершивших воору­женное ограбление квартиры, по ст. 59³ УК. В определе­нии указывалось, что ни органы следствия, ни суд не выяснили «...какие были взаимоотношения между Ч. и двумя неустановленными участниками, составляли они все трое организованную бандитскую группу или были, как утверждает Ч., случайно встретившимися лицами, не имевшими между собой устойчивой преступной связи (разрядка моя. — Г. К.)»[85].

Постановлением Президиума Верховного суда Турк­менской ССР от 13 мая 1955 г. по делу К., Ф. и других также было указано на недопустимость расширения понятия банды. «Органы предварительного расследования и суд, — указывается в этом постановлении, — непра­вильно квалифицировали действия К., Ф., Б. и Г. по ст. 54¹⁷ УК Туркменской ССР, поскольку предварительный сговор их о совершении нападения и наличие у од­ного из них ножа еще не свидетельствует об организо­ванной банде с целью совершения преступления. Банда предполагает тесно связанную между собой и более или менее устойчивую группу лиц, объединившихся для со­вершения одного или нескольких преступлений, чего не было по данному делу»[86].

В последние годы судебная практика и теория совет­ского уголовного права[87] считают необходимым признак устойчивости группы для признания ее преступным сооб­ществом, в частности бандой. По этому же пути, как было отмечено, пошло и новое уголовное законодатель­ство. Однако четкого определения понятия устойчивости, к сожалению, еще не дано нашей теорией. В.Д. Меньшагин, например, признавая устойчивость группы ха­рактерным признаком банды, ограничивается в описа­нии этого признака лишь указанием на то, что устойчи­вость может выражаться как в объединении нескольких лиц для совершения преступлений, так и в объединении тех же лиц для совершения хотя бы одного преступле­ния[88]. Подобное определение не раскрывает содержания признака устойчивости и не может помочь в разграни­чении преступного сообщества и других форм соучастия. В приведенном определении не указан характер связей между соучастниками или, как это сказано в упоминав­шемся определении Верховного Суда СССР от 21 июня 1954 г. по делу Ч., не выяснено, «какие взаимоотноше­ния» характерны для членов преступного сообщества.

На этот вопрос весьма определенно дает ответ судеб­ная практика, которая под устойчивостью, как необхо­димым признаком, например, банды, понимает наличие в группе стойких организационных форм связи[89], — со­вершение группой целого ряда преступлений, представ­ляющих собою реализацию заранее задуманного плана объединенной преступной деятельности[90], выработка

своеобразных форм и методов преступной деятельности[91] и т.п.

Преступная деятельность бандитской группы чаще всего состоит в подготовке и совершении нескольких преступлений. Однако иногда она может выражаться и в подготовке одного очень серьезного и сложного пре­ступления, когда в процессе подготовительной деятель­ности устанавливаются прочные связи между членами группы, вырабатываются определенные организацион­ные формы и т.д. В судебной практике сложилось именно такое понятие устойчивости как обязательного признака банды и любого другого преступного сообще­ства. Это понятие устойчивости целиком отвечает также смыслу нового уголовного законодательства и должно последовательно проводиться в практике.

В целом нам представляется возможным определить преступное сообщество как организован­ную устойчивую группу из двух или бо­лее лиц, объединившихся для занятия преступной деятельностью по подготов­ке и совершению одного или нескольких преступлений.

В свое время в качестве критериев, характеризую­щих взаимоотношения между членами преступного со­общества, выдвигались еще обязательность иерархиче­ского построения преступной группы и «объединение нескольких лиц на почве права власти и подчинения»[92]. Эти черты в той или иной мере всегда присущи любому преступному сообществу. Без известной дисциплины, без организующей преступной деятельности каких-то лиц

не может быть создана устойчивая группа, являющаяся сплоченным преступным сообществом. Однако считать эти признаки конструктивными признаками преступного сообщества было бы неправильно, так как в отдельных случаях и при отсутствии четко выраженного иерархиче­ского построения группы или всеми признанного права власти и подчинения, могут сложиться очень тесные от­ношения между несколькими лицами, могут образовать­ся весьма устойчивые формы связи, объединяющие нес­кольких лиц в сплоченное преступное сообщество. Судеб­ная практика совершенно правильно никогда не при­знавала иерархию построения группы в качестве конст­руктивного признака преступного сообщества и рас­сматривала обычно это как обстоятельство, свидетельст­вующее об особой опасности данного преступного сооб­щества.

Большое теоретическое и практическое значение имеет вопрос о круге лиц, которые могут быть признаны чле­нами преступного сообщества. В советской юридической литературе этому вопросу уделялось очень мало внима­ния и нередко он решался таким образом, что невоз­можно было провести различие между членами пре­ступного сообщества, соучастниками и даже прикосно­венными лицами.

Так, А.А. Пионтковский, касаясь вопроса о членстве (участии) в контрреволюционной организации, полагал, что «...отдельный участник организации может и не проявить организационной деятельности, направленной к подготовке или совершению контрреволюционного преступления. Самый факт участия в контрреволюцион­ной организации (например, дача согласия на вхожде­ние в организацию, принятие преступных заданий, уча­стие в ее собраниях и т.д.) уже влечет за собой уголов­ную ответственность»[93].

Аналогичную точку зрения высказывает В.М. Чхи­квадзе, который пишет: «Не может рассматриваться как участие в контрреволюционной организации одно вы­сказывание намерения вступить в контрреволюцион­ную организацию без действительного вступления в нее, выраженного в виде дачи подписки, получения конкрет­ного задания, участия в разработке плана совершения

того или иного контрреволюционного преступления, при­сутствия на сборищах контрреволюционной организа­ции и т.д.»[94].

Таким образом, по мнению указанных авторов к членам преступного сообщества, в данном случае контр­революционной организации, в равной мере относились как лица, давшие согласие на вступление в организа­цию, так и лица, хотя не давшие такого согласия, но принявшие преступное задание или даже участвовавшие в собраниях организации. Такое толкование членства в преступном сообществе представляется ошибочным, так как оно может повлечь за собой признание членами сообщества лиц, которые фактически ими не являются, а выступают в качестве пособников или даже недоно­сителей. Рассмотрение таких лиц, подчас случайно под­павших под влияние враждебных элементов, в качестве членов преступного сообщества, повело бы фактически к отказу от дифференциации ответственности, что, в свою очередь, явилось бы грубым нарушением принципов со­циалистического уголовного права и лишь затруднило бы борьбу с действительными врагами Советской вла­сти.

В борьбе с антисоветской преступной деятельностью, как это отметил тов. А.Н. Шелепин в своей речи на XXI съезде КПСС, в настоящее время в полной мере должны быть восстановлены славные традиции ВЧК. «Беспощадно относясь к врагам социалистического го­сударства, к врагам рабочего класса, органы ВЧК в то же время бережно, внимательно и чутко относились к тем, кто из среды рабочего класса и беднейшего кре­стьянства невольно, по глупости, по своей политической неподготовленности совершал проступки и даже пре­ступления, не желая умышленно нанести вред своему классу, своему государству. Органы ВЧК в то время широко использовали меры предупреждения в целях отрыва от контрреволюционных элементов людей, слу­чайно подпавших под их влияние. Дзержинский умел отличать настоящего врага Советского государства от гражданина, случайно подпавшего под влияние врага.

Он требовал от работников, чтобы привлекались к от­ветственности только те, кто действительно опасен для Советской власти, чтобы аресты совершались лишь на основании доказанной преступной деятельности, а не по подозрению»[95].

Преступное сообщество, как уже отмечалось, пред­ставляет собой сплоченную группу лиц, имеющих друг с другом определенные устойчивые организационные формы связи и намеревающихся совместно заниматься преступной деятельностью. Отсюда следует, что член­ство в такой группе предполагает как знание характера группы, целей и методов ее преступной деятельности, так и обязательное изъявление желания заниматься преступной деятельностью именно в составе данного со­общества. Причем отдельные члены сообщества могут не участвовать во всех преступлениях, совершаемых членами определенного преступного объединения, могут не знать всех его членов и руководителей, однако они, зная характер и цели сообщества, должны в той или иной форме изъявить желание на членство в данном сообществе и быть принятыми в него[96]. Порядок вступ­ления в преступное сообщество может быть весьма раз­личным, ибо он определяется характером преступного сообщества, обстановкой и условиями его деятельности. Конечно, вовсе не обязательно, чтобы он был связан с каким-либо ритуалом. Важно лишь то, чтобы с момента вступления в преступное сообщество поступающий счи­тал себя связанным общностью преступной цели с дру­гими членами группы, а они, в свою очередь, могли рас­считывать на более или менее активную помощь нового члена, выразившего желание участвовать в преступной

деятельности сообщества. Поэтому участие в собрании организации или даже эпизодическая помощь сообще­ству в его преступной деятельности (выполнение отдель­ного задания, сокрытие отдельных членов и т.д.) дает основание для привлечения виновных к ответственности лишь в качестве недоносителей, укрывателей или со­участников (пособников), если, конечно, они знали, что не доносят или оказывают содействие деятельности оп­ределенного преступного сообщества.

«Ст. 58¹¹ УК РСФСР, — как справедливо указывалось в свое время в учебном пособии для вузов, — не может быть применена к лицам, которые, не будучи членами контрреволюционной организации, но зная о ее сущест­вовании, оказали ей или ее членам определенное содей­ствие. Например, занимались укрывательством, снаб­жали членов организации продовольствием или одеждой и т.п. В таких случаях ответственность должна опреде­ляться по ст. 17 УК и соответствующей статье УК о контрреволюционных преступлениях»[97].

Именно такие условия признания членства в прес­тупном сообществе в отличие от соучастия и прикосно­венности вытекают из общего понятия этой наиболее опасной формы соучастия, давая возможность индиви­дуализировать ответственность виновных в полном соот­ветствии с общими принципами советского социалисти­ческого уголовного права.

Правильность изложенных критериев разграничения членства (участия) в преступном сообществе и соуча­стия в его деятельности подтверждается законодатель­ным построением ответственности за отдельные виды преступного сообщества и судебной практикой. Так, в ст. 14 Закона об уголовной ответственности за госу­дарственные преступления, так же как и ранее в ст. 59³ УК, устанавливается ответственность за организацию вооруженных банд, участие в них и за участие в орга­низуемых бандами нападениях. Таким образом, зако­нодатель, хотя и устанавливает ответственность за членство в банде и за участие не членов банды в от­дельных нападениях по одной статье закона, что обус­ловлено повышенной общественной опасностью бан­дитской деятельности, однако различает эти два вида

участия, что, безусловно, должно учитываться судом при назначении наказания виновным. Тем более долж­ны различаться другие менее опасные случаи соуча­стия в бандитизме, когда лицо, не являясь членом бан­ды, оказывает бандитам менее существенную помощь (скрывает следы отдельных преступлений или укрывает отдельных членов банды, дает совет, как добраться до намеченного бандой объекта нападения, предоставляет орудия преступления и т.п.).

О соучастии в бандитизме были даны исчерпываю­щие указания в определении Судебной коллегии по уго­ловным делам Верховного Суда СССР от 7 марта 1955 г. Приговором областного суда К., О., В. и М. бы­ли осуждены по ст. 56¹⁷ УК УССР (ст. 59³ УК РСФСР) по обвинению в том, что они, сорганизовавшись в бан­дитскую группу, ворвались в дом Б. и ограбили его квартиру. П. признан судом виновным в том, что он указал осужденным дом Б. как объект для ограбления и дал им железную палку, с помощью которой граби­тели взломали дверь и причинили ранения Б. Указан­ные действия П. были квалифицированы судом по ст. 20 и ст. 56¹⁷ УК УССР (ст. 17 и ст. 59³ УК РСФСР).

В определении Судебной коллегии по уголовным де­лам Верховного Суда СССР не оспаривается в прин­ципе возможность квалификации действий П. именно как соучастника (пособника) в бандитизме, а не члена банды, если бы было установлено, что П. сознательно оказал содействие преступникам. Однако последнее об­стоятельство не было доказано судом, а потому в отно­шении П. дело вообще было прекращено[98].

В практике по применению постановлений закона о контрреволюционной организации также всегда прово­дилось разграничение между членством (участием) в организации и соучастием в ее преступной деятельности.

Так, по делу об организаторах, руководителях и уча­стниках одной антисоветской организации наряду с чле­нами данной организации, действия которых были ква­лифицированы по ст.ст. 58⁸, 58⁹ и 58¹¹ УК, проходила также группа лиц, которые не были членами этой орга­низации, но являлись соучастниками в ее диверсионной и террористической деятельности.

Действия таких лиц были квалифицированы по ст. 17 и ст.ст. 58⁸, 58⁹ и 58¹¹ УК.

Таким образом, советский закон и судебная практи­ка не склонны игнорировать различные виды участия в преступном сообществе и в соответствии с общими принципами социалистического уголовного права четко и последовательно разграничивают членство в преступ­ном сообществе и соучастие в его преступной деятель­ности.

Г Л А В А III

Дата добавления: 2015-07-11