|
Читайте также: |
— Да кончай мне мозги пудрить, мы с тобой разговариваем без свидетелей.
— Вот именно! Я тебе без свидетелей, в личной беседе говорю, что кто-то меня травит по всем фронтам, причём намеренно. Не знаю кто и не знаю, что ему надо. Помоги же!
На лице Яцуся отразилась целая гамма чувств: упрёк, презрение, изумление и неуверенность. Он нашарил в кармане сигареты и попытался прикурить от своей вечно гаснущей зажигалки. Я подсунула ему свою.
— Ты это серьёзно? — подозрительно спросил он. — Дурака из меня не делаешь?
— Ей-богу, нет. Я уже голову себе сломала, думая над этим бредом. Это такая глупость, что у меня просто слов не хватает. К тому же акция, похоже, тщательно продумана — мне никто, не верит, но обрати внимание: лично меня никто не видел, все только от кого-то слышали…
И я решительно пересказала все, что узнала о себе. Яцусь живо заинтересовался и добавил свои байки.
Оказалось, что меня вышвырнули с ипподрома, где я угрожала уголовным преследованием за свой проигрыш; вывели под белы рученьки из автосалона, где я попыталась разнести вдребезги выставленные на продажу машины; элегантно выпроводили из кабинета директора какой-то риелторской фирмы, которого я пыталась обвинить в финансовых махинациях. Это все мои, с позволения сказать, камерные выступления. На улицах я вытворяла кое-что похуже, материлась во всеуслышание на стоянках, в ресторанах и магазинах. Всюду с патологическим упрямством называла свои имя-фамилию и везде, как флагом, размахивала своей прокурорской должностью, Яцусь мои выходки предпочитал со мной не обсуждать, поскольку был уверен, что я стану все отрицать.
Собственно, именно этим я и занимаюсь.
— А муж твой как реагирует? — бесцеремонно спросил он, завершив своё чарующее повествование.
— Расстраивается, — коротко ответила я. — Слушай, а ни разу не случилось так, что мы с тобой засиделись на работе, а ты потом слышал, что именно в это самое время я учинила скандал в банке или, скажем, в борделе?
— И то на "б", и это на "б", — философски заметил Яцусь. — Но некоторая разница все-таки есть. Ты сама знаешь, что я на работе без надобности не задерживаюсь, разве что меня в суде попросят: Но тогда мы с тобой не видимся.
А ты свои канканы обычно вечерами устраиваешь… Слу-ушай! — вдруг встрепенулся он. — Самое интересное, что ночами ты не буйствуешь!
Ни разу не прогуляла до утра, даже в вытрезвиловку тебя забрали в детское время. Что это ты себя во всем ограничиваешь?
— Так ведь ночью муж спит в той же комнате, что и я, даже на одной кровати со мной. И отлично знает, дома я или нет. Так что сам видишь — это форменная травля, всегда выбирают только те часы, которые трудно проверить. Но если покопаться, наверняка окажется, что меня видели в двух местах одновременно, — и сразу появится зацепка.
Яцусь раскачивался на стуле, рассеивая вокруг себя сигаретный пепел.
— Я тебе честно скажу! — заявил он. — Я тебе поверю, только если такое выйдет наружу.
Потому что до сих пор это была ты. Тебя описывают во всех подробностях. Я из любопытства даже вытягивал самые неприметные детали твоей наружности.
— Помоги мне! — — взмолилась я.
— Как?
— Да просто дави на людей, вытягивай из них побольше информации. Как я выглядела, часы, минуты, места… Имена тех, кто меня видел!
А я уж постараюсь, чтобы меня все замечали там, где я буду на самом деле. И дома тоже. К соседям буду приставать, всем велю звонить мне домой: если я отвечу, значит, уж точно дома.
— Вообще-то разумно, — признал Яцусь и приземлил стул на все четыре ножки. — Слушай, а ты меня заинтриговала. Ладно, проведу приватное расследование…
Сумела я поймать и адвокатшу пани Стронжек. Все то же самое: ей про меня рассказала одна тётка, которая подробно описала мой внешний вид, все идеально сошлось, к тому же я не забыла представиться по фамилии с указанием места работы.
Сразу после этого мой муж на два дня уехал в Швецию, а я возле офиса его фирмы дала очередное представление, очень удачно выбрав момент — когда люди выходили с работы. Выходила и та самая Уршулька, которая стала моей главной мишенью. Я высказал своё мнение о ней в самых жутких выражениях, грозя при этом кулаком и суля всяческие неприятности, в том числе физические увечья. Выкрикивала я свои угрозы с противоположной стороны улицы, вопила на весь квартал, причём полфизиономии у меня.закрывали тёмные очки. Зато остальное сходилось идеально: юбка в шотландскую клетку, синий жакетик, ярко-синяя блузка. Перепуганная героиня Уршулька со слезами на глазах укрылась в клетушке дежурного администратора, нервно стуча зубами. А тот из любопытства выглянул, после чего с чистой совестью под присягой мог описывать всем вокруг мой внешний вид.
То, что именно в это самое время я торчала в пробке неподалёку от здания суда, было недоказуемо.
Весть о происшествии в первую очередь дошла до моего мужа, сразу же по его возвращении.
Я узнала о своих безобразиях в разговоре, который должен был заставить меня задуматься, но не заставил, потому что я теперь больше тряслась за свою работы, чем за супружеский союз. Работу вот-вот могли у меня отнять, а брак, невзирая на ссоры, почему-то казался мне прочнее египетских пирамид. Я считала, что каждое недоразумение удастся прояснить, но смертельно оскорблённой все-таки себя сочла.
— Кто-нибудь из твоих сотрудников видел меня вблизи, хоть бы этот администратор? — с холодной яростью спросила я.
— Как обычно, ты оказалась столь любезна, что всем представилась,. —, ещё более ледяным тоном ответил Стефан. — Вглядываться в тебя не было никакой необходимости.
— Отлично. А я вот сейчас выйду на улицу и начну орать, что я — Брижит Бардо. На мои вопли кто-нибудь да обернётся. И что? Сразу все мне поверят?
— По-моему, ты способна и на такое…
Стефан выглядел как взбешённый айсберг, если бывают на свете взбешённые айсберги. Спать он улёгся на диванчике, отлучив себя от супружеского ложа. Диванчик был тесный и неудобный, и я решила, что так Стефану и надо.
Потом я ещё получила взятку от уголовника — публично, в очень популярном ресторанчике, при массовом скоплении публики. Бедняге уголовнику приходилось поить меня жуткой мешаниной из коньяка и шампанского. Кстати, прими я и в самом деле такое угощение, Яцусь справедливо мог бы восхищаться моей физической формой. Уголовничек пытался вручить мне конверт как-нибудь незаметно, но не тут-то было. Я демонстративно пересчитала содержимое и столь же явно сунула деньги в сумочку. После чего с работы меня выгнали.
На мой взгляд, сцену явно недоработали.
Я должна была швырнуть деньги в лицо взяткодателю и завизжать, что нищенских сумм не принимаю. Судя по личности, в которую я превратилась, выглядело бы вполне логично.
Попёрли меня очень элегантно и тактично, все-таки шеф крепко сомневался в моей виновности. Ему не понадобилось уговаривать меня писать заявление по собственному желанию в связи с плохим состоянием здоровья, я сама прекрасно сознавала, что другого выхода у меня нет. Яцусь в своём приватном (исследовании почти не продвинулся, хотя очень старался.
— Знаешь, получается что ты сама из кожи вон лезешь, чтобы оповестить всех вокруг о том, какое ты чудовище, — сказал он в последний мой рабочий день. — Представляешься при каждом удобном и неудобном случае, и люди в это верят.
А вот мою веру ото как раз сильно поколебало.
Чтобы такое вытворять, надо сначала рехнуться.
По тебе не скажешь, что ты страдаешь шизофренией. Насколько я тебя знаю, ты развлекалась бы куда скромнее.
— 1ы нашёл какого-нибудь знакомого?
— Ни единой особи. Хотя один раз случилось так, что тебя видел судья Витковский…
— Вблизи? — жадно спросила я. — Может, он со мной разговаривал?
— Во-первых, видел он тебя издали и сзади…
— Тогда как он меня узнал?
— По одежде. Во-вторых, ему стыдно было признаться, что он тебя знает.
— Ещё бы! Небось я себя вела как распоследняя шантрапа…
— Вот именно, это одно из самых твоих удачных выступлений. Я только одного в толк взять не могу: за каким чёртом твой двойник так тебя марает? Кому и зачем это нужно? Твоя почётная должность, с которой ты сей момент вылетаешь, не такой уж лакомый кусок. Так в чем же дело? Кому ты так мешаешь? Может, кто-нибудь назначил пожизненную стипендию за строго пуританское поведение, на которую есть другие претенденты? Тогда из-за твоих гулянок стипендия достанется сопернику.
— Я ни о чем подобном не слышала. И мне ничего не нужно. То есть, конечно, новая работа мне нужна. Та, где не требуется доказательств порядочности. Например, уборщицы в больнице…
— Скорее уж в кабаке.
— Постой, ты только что сказал очень умную вещь…
— Не может быть! — удивился Яцусь.
— Я кому-то сильно мешаю… Надеюсь, тебе не надо напоминать, сколько раз на день мы кому-то сильно мешаем.
— На каждом шагу и на два фронта!
— Вот именно. Но столь выдающихся случаев в моей практике не было.
— Подобную травлю могло вызвать нечто уж совсем из ряда вон выходящее, кому охота связываться с такой морокой? Лучше покопайся в памяти или просмотри старые дела.
* * *
Потеряв работу, я тут же потеряла и мужа.
Наверное, о моем увольнении он узнал в тот момент, когда я подписывала заявление об уходе.
Доброхоты тут же обо всем донесли. Домой муж пока ещё возвращался, хотя и очень поздно, а праздники проводил вдали от меня, причём забирал с собой детей. Говорил, что они уезжают за город. Я усматривала в этом хорошую сторону — дети дышали свежим воздухом.
В какой-то момент я заметила, что и дети начали относиться ко мне хуже, чем раньше. Вели себя напряжённо, разговаривали неохотно, просьбы мои встречали в штыки, хоть и вежливые, и отец был им гораздо ближе, чем я. На собрание в школу я не пошла. Петрусь ходил в первый класс, но читать и писать умел уже давным-давно, поэтому я справедливо полагала, что справится он и без моего визита в школу. Потом оказалось, что моё отсутствие заметили, поскольку школа нацелилась задействовать меня в каком-то комитете. Мне только родительских комитетов не хватало для полного счастья. Мало этого примитивного идиота-уголовника, который торжественно пообещал полный кирдык прокурору, то есть мне. А вот Стефан в школу пошёл, мне же о собрании не сказали ни слова, Подумать только, что я так легкомысленно отнеслась к дурацким слухам!
Поговорить со Стефаном у меня не было никаких шансов, он избегал меня, как чумной заразы, да мне и не хотелось выяснять отношения. И так было ясно, что он меня искренне осуждает и не поверит ничему, что бы я ни сказала. Даже Яцусь, черт побери, в результате мне поверил, а родной муж — как камень. Или как враг. Казалось бы, самый близкий человек, с которым я прожила десять лет в счастье и согласии. Хотя последний год вовсе не был ни счастливым, ни согласным…
В конце концов Стефан решился на тот самый шаг, невыносимый для всякого мужчины, — вернулся пораньше и сел вместе со мной за традиционное чаепитие, в кухне. Знай я раньше, куда он клонит, настояла бы на трапезе в гостиной. Куда это годится — узнавать о крахе своей жизни на кухне! Никакой элегантности и никакого трагизма.
— Нам надо поговорить, — заявил Стефан таким тоном, будто собирался сообщить, что нам с ним предстоит отравить детей, а потом поубивать друг друга.
— Не вижу препятствий, — ответила я с тенью безумной надежды, совершенно бессмысленной, если принять во внимание мужнин тон. — Наверное, давно уже следовало…
— Возможно, я слишком долго медлил.
Я хотел тебе сказать, что подал заявление на развод. Думаю, ты этого ожидала.
Я молчала — потеряла дар речи. Нет, вот этого я как раз не ожидала. Претензии, ссоры, скандалы — ради бога, но чтобы такой гром с ясного неба.
— Напротив, — чужим голосом выдавила я. — Совсем не ожидала.
Стефан вздёрнул брови с самым искренним изумлением, глядя куда-то вдаль поверх моей головы.
— Ты меня удивляешь, — сказал он вежливо. — Принимая во внимание все твоё поведение… По-моему, ты давно уже не дорожишь нашим союзом. Ты сделала все возможное, чтобы его разбить. Мне кажется, что мой уход из твоей жизни не слишком повлияет на твоё замечательное самоощущение, так как одиночество тебе, насколько мне известно, не грозит. Заместителей у меня множество. Правда, я не одобряю твоего вкуса, но это уж, если на то пошло, не моё дело.
На миг меня обуяло дикое желание разбить о его голову какой-нибудь тяжёлый предмет, но ничего подходящего на столе не было. Я сообразила, что у меня якобы сотни хахалей, ведь одного я даже обокрала, а может, и не одного. И Стефан во все это поверил. В такой ситуации отрицать хахалей — где тут логика!
И тут я поняла, что он прав. Что-то во мне сломалось. Может быть, вера в его чувства ко мне, может быть, уверенность в нашем единстве.
В один миг стало очевидно, что предо мной сидит чужой человек, который смотрит на меня не с обидой, не с тревогой, а с обыкновенным омерзением. И ничего не поделаешь, я для него исчезла. Как исчез для меня в этот миг мой настоящий муж, оставив взамен этого враждебного, чужого, отвратного типа, с которым я не желаю иметь ничего общею!
Сердце моё заледенело, несмотря на все доводы рассудка.
— Ничего не имею против, — сказала я совершенно спокойно. — Делай как знаешь. Ты хочешь получить развод по вине супруги?
— А ты себе представляешь что-нибудь другое? После всего, что ты до сих пор тут вытворяла? Я пытался тебя образумить, просил, чтобы опомнилась, — тебе все как об стенку горох!
Ты все отрицала, нагло мне врала. Да тебя это только забавляло!
Вот уж действительно я позабавилась!..
— Ты скомпрометировала меня до последнего, да и себя тоже, не знаю, что с тобой случилось…
Может, надо было просто расспросить?!
—..и я этого больше не вынесу!
Мне вдруг пришло в голову, что, если Стефан упрётся и захочет получить развод по моей вине, ему придётся предоставить суду свидетелей моих скандальных деяний. Вот и замечательно, я наконец столкнусь лицом к лицу с этими таинственными гражданами, которые якобы видели меня собственными глазами, потому что реляции типа «одна тётка сказала» ни один суд не примет.
Особенно если я стану все отрицать. А я стану все отрицать, уж будьте уверены! Хотя бы для того, чтобы на них посмотреть, на этих сволочей.
И быть может, откроется источник этой безумной травли, увижу хоть одного врага и спрошу: в чем, черт побери, дело? На что я ему сдалась?!
Ну вот, даже в таком паскудстве есть капелька радости.
Однако муж мой, увы, дураком не был, наверняка насчёт свидетелей тоже подумал, потому что после взрыва эмоций предложил мне полюбовно уладить дело. Я едва не начала его уговаривать получить развод по вине супруги — так мне понравилась идея оклеветать меня перед судом! Но все-таки опомнилась. Полюбовно так полюбовно.
Он подал заявление на развод, я согласилась.
* * *
Не знаю, выяснилась бы когда-нибудь чудовищная истина, если бы не приехала из Канады после двух лет отсутствия Агата, моя лучшая подруга, в честь которой я назвала нашу дочку.
Радостные вести обо мне до неё долетели тотчас, и она на ночь глядя примчалась ко мне — удивлённая и испуганная.
— Баська, что происходит? — спросила она, пристально оглядывая меня со всех сторон. — Что за идиотство тут творится? Почему ты мне ничего не написала, почему не позвонила?! Слава богу, выглядишь ты нормально, ну, немножко похудела, но я не вижу в тебе никаких признаков алкоголизма! И на наркоманку тоже не похожа…
Я с интересом её перебила:
— Погоди-ка, погоди! О наркомании я пока не слышала, ничего о ней не знаю.
— Зато я слышала! Обо всем, о чем только можно. Ты давно должна выглядеть как чучело!
Морщины, чёрные мешки под глазами, типичные симптомы, а где они? Я в эту чушь не верю, не верю, что ты себе ищешь троглодитов по кабакам и спишь с ними в канавах, про богатых шведов я тоже не верю! И никогда не поверю, что ты под утро приползаешь домой на карачках!
— Не под утро, а вечером, и обокрала я вроде бы араба, а не шведа…
— Дура ты!
Это я должна была закатывать истерики, а не Агата. Успокоилась она только после здоровенной стопки коньяка, да и то не сразу. Коньяк вытеснил из моего дома все спиртное. Стефан уволок весь остальной алкоголь, старательно следя, чтобы ни капельки больше в доме не появилось, а вот коньяк остался. Должно быть, потому, что в моих похождениях фигурировали пиво, водка и шампанское. Коньяком меня поили исключительно состоятельные уголовники.
— Я их выведу на чистую воду, — пообещала Агата свирепо. — Меня в Варшаве давно не было, никто не вспомнит, что нас с тобой связывает. Разве что старые знакомые… А они как?
— С прохладцей, — ответила я, правильно поняв её вопрос. — У них в голове не умещается, что моя профессия так на меня повлияла. Кое-кто догадывается, что тут форменная травля, и сочувствует, даже желает помочь, но как тут поможешь?
День и ночь глаз с меня не спускать? Ходить за мной как привязанные? Все работают, времени нет.
— А вот у меня пока есть и время, и деньги.
У меня в Канаде были частные ясли, это же золотая жила! А ещё у меня есть идея. Не знаешь, где и когда ты должна устроить очередной скандал?
— Понятия не имею. Увы, я обо всем узнаю постфактум.
— Погоди, нельзя так сразу лапки кверху.
Это же можно вычислить. Есть ведь какие-нибудь закономерности?
— Есть, — мрачно подтвердила я. — Прежде всего — время. Всякий раз, когда меня никто не видит. И я сразу скажу, что уже пробовала этому противодействовать. Здесь, дома.
Агата очень заинтересовалась. Она перестала нервно бегать по комнате, согласилась перейти в кухню и спокойно там сесть. Романтическим порывам кухня не соответствовала, но серьёзные разговоры в ней вести очень даже можно.
— Что ты пробовала? Лучше расскажи все по очереди. Где вообще Стефан?
— Понятия не имею. Он мне о своих делах не докладывает.
Я принялась заваривать чай, потому что коньяк коньяком, а от разговоров у нас наверняка в горле пересохнет.
— Он вообще не приходит? — сурово спросила Агата.
— Кто сказал? Приходит, почему нет, иногда даже раньше меня. Что-нибудь делает, занимается детьми, пока они не помоются и не лягут.
Благодаря чему они в последнее время рано ложатся. Потом он покидает зачумлённую квартиру и отправляется в синие дали.
— И что?
— И ничего. Иногда возвращается после полуночи," иногда вообще не возвращается. Мне это больше напоминает визиты в гардеробную.
Надо сменить костюм или ещё что-нибудь в этом роде.
— Вы друг с другом разговариваете?
— Редко, мало, очень вежливо и только на конкретные темы.
— Что за конкретные темы?
— Вежливая просьба, чтобы я сушила зонтик в ванной в раскрытом виде, а не вешала мокрый на вешалку в прихожей…
— Ты что, действительно вешаешь мокрый зонтик в прихожей? — поразилась Агата.
Я тяжело вздохнула и залила заварку кипятком.
— Один раз такое случилось. Обе руки были заняты — накупила замороженных овощей и нужно было переложить их в холодильник. На секунду повесила зонтик и забыла. Или оставляет мне деловое сообщение, что у нас кончился майонез и надо купить. Или что у Агатки колготки на колечках протёрлись и он их выбросил. Или спрашивает, куда девался журнал, который два дня назад лежал на письменном столе.
— Вообще-то довольно бесконфликтно, — похвалила Агата. — Хотя в этом явно усматривается зарево мировой войны. Ну хорошо, понимаю…
— Нет, — мрачно перебила я, — ничего ты не понимаешь.
Агата вопросительно смотрела на меня.
— — Мне просто трудно об этом говорить, — нехотя призналась я. — Может, пока не станем?
— Хоть намекни…
— Ну ладно. Дети. Меня от них старательно изолируют, и пока не спрашивай ни о чем.
Недаром мы с ней дружили со времён куличиков в песочнице и пронесли нашу дружбу через все школы и институты (Агата поступила на исторический, я — в юридический).
Спрашивать она не стала.
— Вернёмся к нашим баранам. Есть идея… даже две, потому что мне в этой истории мерещится двойное дно. Для своих выходок ты упорно выбираешь вторую половину дня и вечер, правильно?
— Да. Так мне рассказывали.
— Что-то в этом есть. Некая странность.
Почему не ночью?
Я повторила ей то, что уже говорила Яцусю.
По ночам моим главным свидетелем был муж, никто не внушил бы ему, что он не заметил отсутствия жены, которая спит у него под боком. Ночи для моих преследователей не годились.
— Уже одного этого хватит, чтобы сообразить: гадости подстроены! — сердито воскликнула Агата. — Или Стефан впал в полный маразм, или твои выкрутасы были ему страшно на руку, и он хотел в них поверить. За всем этим скрывается какая-то баба, голову даю на отсечение!
Я пожала плечами, потому что теперь мне было плевать на любую бабу. Хоть бы и целый гарем, я для Стефана уже сошла со сцены. А колючий кактус у меня в сердце — это моё дело, с этим я сама как-нибудь справлюсь. Я всегда хотела быть полноценной личностью, а не половиной бесхребетной, не беспомощным плющом, обвившимся вокруг могучего дуба. Ну вот и отлично, отныне я буду полноценной личностью!
В результате Агата мне свои соображения не высказала, но решительно занялась моими делами. Я тоже была занята — искала работу. Органы правосудия сразу отпадали, уволенный прокурор там ни к чему. Я решила использовать накопленные за последние восемь лет практические знания и занялась публицистикой, стала писать фельетоны и статьи на криминальные темы.
Пресса охотно за меня ухватилась, потому что неожиданно я оказалась очень даже модным персонажем. Падший ангел или падший прокурор — это поинтереснее, чем, например, раскаявшийся дьявол. Порок и разврат притягивают всех, пусть некоторые в этом и не признаются. Насчёт штатной должности пока речи не было, но в качестве свободного художника я шла нарасхват, а действительность доставляла мне обильную пищу для творчества.
* * *
На судебном заседании выяснилось, что муж отобрал у; меня детей.
Кондрашка меня не хватил, и я как-то владела собой, поскольку в глубине души ждала чего-то подобного. В качестве единственного свидетеля выступила пани Ядзя, которая со слезами на глазах и в безнадёжной печали сказала истинную правду. Что как минимум год, а то и дольше, детьми в основном занимается отец, а не мать, отца они любят больше всего на свете, а к матери относятся как-то не очень, хозяин дома весьма заботливый, а хозяйка — рассеянная и вечно занятая, но факт остаётся фактом: детишки могут сами одеться, умыться, поиграть, поесть и убрать за собой. Потому что им приходится так жить.
А это ведь малые дети, им забота нужна…
Мне захотелось спросить пани Ядзю, видела ли она меня когда-нибудь пьяной, но я тут же отказалась от своего намерения, вспомнив, что, во-первых, в последнее время Ядзя видела меня неслыханно редко, дай бог раз в месяц, а во-вторых, о моих пьяных и скандальных выходках ей попросту нечего сказать. Её при этом не было, и сплетён домой она не приносила.
Мои достойные осуждения деяния адвокат истца описал довольно тактично, слегка подчеркнув только факт увольнения со службы. Себе я адвоката не нанимала, снова преуменьшив размеры проблемы. Но, с другой стороны, пришлось бы развернуть следствие, которое вот уже два года не давало никакого результата, и доказывать, что я не верблюд. И куда это годится? Я только энергично протестовала. Напомнила, какую должность занимала, обратила внимание на общую ситуацию в стране, на отношения между преступниками и прокуратурой, говорила, что меня оклеветали, потому что я не хотела поддаваться мафиозному нажиму. Теперь, когда я ушла с работы, наверняка окажется, что я благородное создание.
Мне никто, естественно, не поверил, хотя довольно вежливо выслушали.
Агата бесновалась, изо дня в день закатывая мне скандалы, требовала, чтобы я вызвала её как свидетеля. Я ей талдычила, что от этого мы получим только шиш с маслом: Агаты не было на родине два года, да и конкретных фактов нет. Обо всем она только догадывается, но ничего доказать не может. Я не хотела начинать войну из-за детей, на них бы это скверно отразилось, я предпочла право видеться с ними раз в месяц.
В результате я осталась с квартирой, машиной и без денег. Квартира принадлежала мне, её подарил мне дедушка перед свадьбой, проследил за оформлением всех документов и сразу вслед за этим умер. Остатки его наследства пошли на «форд-пунто». У Стефана имелась собственная «тойота» — машины экономили нам время, которого вечно не хватало. Машин у нас было две, и они сжирали львиную долю семейного бюджета.
Именно безденежьем объяснялась скромность моего гардероба и старательно продуманные служебные наряды.
Правда, Стефан в последнее время начал неплохо зарабатывать. Его шведская фирма расцвела, «тойоту» муж сменил на «мерседес», на каникулы повёз детей в Нормандию на целый месяц, купил себе квартиру… А я теперь должна была платить ему алименты. Суд вынес решение: алименты в размере тысячи злотых, я ведь все равно эти деньги пропью, а так хоть на детей пойдут…
* * *
Агата совершила свои открытия ровно через неделю после вступления приговора в законную силу. Она примчалась ко мне с бутылкой шампанского.
— С искренним прискорбием я убедилась, что ты вышла замуж за кретина! — сердито возвестила она с порога. — А раз ты от него избавилась, что, полагаю, пойдёт тебе на пользу, надо это отметить. Надеюсь, одной бутылки нам хватит.
Я робко предположила, что обычная поллитровка была бы куда уместнее, но Агата со мной не согласилась. Не позволила она и отложить торжество.
— Ещё чего! Тут твой бывший со дня на день вступит в новый брак, и не станем мы, черт бы меня побрал, отмечать твоё освобождение в один день с его свадьбой. Давай фужеры! Шампанское холодное, я его из холодильника вынула!
— Но на закуску у нас только плавленый сырок и два крутых яйца…
— И оливки! — поправила меня Агата. — С миндалём. Я знаю, что ты дерьмом питаешься, так что и деликатесный закусон прихватила.
Шампанское под крутое яйцо я ещё не пила, надо попробовать!
— На ком он женится? — спросила я, разгребая стол в гостиной: на кухне пить шампанское как-то не годилось. — Спрашиваю только из-за детей.
— То-то и оно! Благодаря уважаемой невесте вылезло шило из мешка!
Оказалось, что мой бывший муж женится на этой королеве кнедликов, заботливой Уршульке с улицы Мокотовской. Он давно уже к ней неровно дышал, хотя роман не завязывал, чтобы не замарать репутацию этого ангельского существа из секретарского сословия. Надо отдать Стефану должное, он никогда не стремился ходить налево, предпочитая законный брак, но, если учесть, что единственный законный брак связывал его со мной, следовало от меня как-то избавиться. По мнению Агаты, источником сплетён и причиной травли была именно Уршулька.
В первую секунду я не поверила.
— Но она же все это не из пальца высосала! — возразила я. — В конце концов, Яцусь о моих эскападах в баре «Тайфун» слышал от официантов!
И она не могла меня изображать, особенно у подъезда собственного дома! Да и Стефан не дебил: если бы он все это слышал исключительно от неё…
— Дебил! — категорически возразила Агатка и ловко выстрелила пробкой. Я автоматически подсунула ей фужеры. — В некоторых житейских ситуациях глупеет всякий мужчина, а интеллект тут вообще ни при чем, потому что у мужика бродит гормон, и не в голове, а совсем в другом месте.
Если перед его носом каждый божий день какая-нибудь нимфа крутит своей очаровательной задницей, смотрит на него собачьими глазами, елей расточает…
— Стефан никогда на женщин-"вамп" не западал!
— Так она вовсе не вамп, а покорная жрица.
Ну ладно, за твоё здоровье! Дай тебе бог вторую счастливую молодость!
— И за твоё здоровье тоже…
Шампанское оказалось замечательным, с удивительным свойством возвращать душевное равновесие. Мы наконец сели за стол, как люди.
— Расскажи, что тебе удалось выяснить, и по порядку, — потребовала я. — Потому что у меня концы с концами не сходятся, а афёра гигантская. Валяй!
За долгие годы нашей дружбы у нас с Агатой накопилось дикое количество общих знакомых.
Агата добралась до всех, прибавив к ним нынешних сослуживцев моего бывшего мужа. Среди них она нашла старого приятеля своего брата, химика, — а, как известно, мой бывший муж подвизается именно в химической отрасли.
— Я помнила, что Юречек собирался учиться на химика. Когда-то вместе с Казиком они устроили в нашей квартире такую вонь, что мама велела, чтобы ноги Юречка не было в нашем доме, — рассказывала Агата. — Не знаю, что они там нахимичили, но воняло потом недели три. Мы ещё в школу ходили, не может быть, чтобы я тебе тогда об этом не говорила!
Действительно, я смутно припомнила какой-то вселенский скандал в доме у Агаты. Она сама потом долгое время жутко воняла непонятной мерзостью, но очень скоро это происшествие выветрилось из наших голов, потому что обе мы переживали драматические события на любовном фронте, куда более важные для нас, чем все вонизмы на свете. Приятель брата, этот самый Юречек, не, обращал внимания на соплячек, на пять лет младше его, поэтому все очень скоро забылось.
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 46 | Нарушение авторских прав