Глава 15 - Ты видишь то же, что я?

Мы с Томом садимся на диван, и он обнимает меня одной рукой. Мне хочется спрятаться в тени его тела и просидеть так до конца сеанса терапии, но доктор Конли не сможет помочь нам, если я не приму участия в разговоре. Я кладу локоть на правое бедро Тома и сжимаю ладонью его колено. В другое время я бы сильно разволновался, боясь, что доктор Конли будет чувствовать себя неловко, видя, как мы тесно прижались друг к другу, но сейчас я уверен – Тому так же необходимо быть рядом со мной, как и мне рядом с ним, поэтому ничего страшного не случиться, если я к нему прильну.

Доктор Конли смотрит на нас несколько секунд, затем задает вопрос:

- Есть что-то, о чем бы вам хотелось поговорить?

Никто из нас не отвечает.

- Как насчет тебя, Том? Зачем ты пришел сюда сегодня?

- Чтобы поддержать Сэма. - Том гладит рукой мое плечо.

- Хорошо. Но раз уж у нас сеанс групповой терапии, то ты не мог бы ответить на несколько вопросов?

- Да, конечно.

- Недавно с Сэмом в больнице произошел инцидент, и Сэм сказал, что ты присутствовал при этом. Что ты почувствовал, увидев его в ванной?

Я ощущаю, как тело Тома напрягается и как он делает глубокий вдох, прежде чем ответить:

- Мне бы не хотелось об этом говорить.

- Потому что это слишком болезненно?- предполагает доктор Конли.

Я замечаю, что с ним он более прямолинеен, нежели со мной. Интересно, это потому что он считает, что Том сильнее меня? Мне не хочется, чтобы меня принимали за слабого человека, не способного адекватно реагировать на прямые вопросы.

Том смотрит на меня, и я говорю:

- Ты можешь спокойно отвечать. Я выдержу все, что бы не услышал. - Последние слова я говорю доктору Конли, но не думаю, что он меня понял.

- Уверен? - спрашивает Том.

- Да.

Том снимает руку с моих плеч, мягко убирает с ноги мой локоть и наклоняется вперед. Мне больно оттого, что он больше не хочет касаться меня, но я говорю себе, что это совсем ничего не значит, и выдавливаю улыбку, хоть мне и хочется свернуться на диване клубком и до крови исцарапать ноги. Я смотрю на затылок Тома и надеюсь, что доктор Конли не заметит, как близок я к срыву. Может быть, я более слаб, чем мне бы хотелось это признавать. Простое действие, скорее всего совершенно невинное, почти доводит меня до истерики.

Том еще больше наклоняется вперед.

- Это была вторая самая ужасная вещь, которую я видел в своей жизни. Не понимаю, как Сэм мог такое сделать, зная о моем прошлом. - Его голос срывается. - Я смотрел на его окровавленное лицо и мог думать только о том, что потерял его, так же, как Исаака. Я не знал, чем помочь брату, но с Сэмом сделал все, что только смог придумать, и, увидев его в таком виде, понял, что снова потерпел поражение.

Том подносит руку к лицу и вытирает глаза.

- Кто такой Исаак? - тут же спрашивает доктор Конли.

- Мой старший брат. У него было… много общего с Сэмом. Люди не очень хорошо к нему относились. Ему было одиноко и грустно, и он посчитал, что лучший способ уйти от этого – оборвать свою жизнь.

- Он покончил с собой?

Том кивает. Он снова вытирает глаза и, шмыгнув носом, выпрямляется. Обвивает меня рукой и притягивает к себе.

- Его я ни за что не потеряю, - говорит он.

- Сэм заменяет тебе Исаака?

Похоже, доктор Конли задает Тому любой неприятный, бьющий по больному вопрос, какой только может придумать.

- Конечно, нет. Я же не хотел целоваться с Исааком.

Доктор Конли что-то записывает.

- Значит, разница между Сэмом и Исааком в том, что ты любил Исаака как брата, а Сэма любишь и как брата и как возлюбленного?

Том переводит взгляд на меня, и мне приятно, что перед ответом он повернулся ко мне лицом. Отвечая, он смотрит мне прямо в глаза:

- Я люблю Сэма так, как только можно кого-либо любить.

Затем он возвращается взглядом к доктору Конли.

- Поэтому мне тяжело думать о случившемся. Как я смогу жить дальше, если потеряю Сэма? - Он снова смотрит на меня. - Он все для меня, так же, как по его словам, я – для него.

- И что это значит?

- То, что с самой нашей первой встречи, просыпаясь утром, я думаю только о том, когда увижу его.

- То есть, ты так же зависишь от него, как и он от тебя?

Поколебавшись, Том отвечает:

- Я бы сказал по-другому. Мне кажется, мы просто два человека, которые наслаждаются обществом друг друга и которые безумно друг в друга влюблены, даже если Сэм и не совсем понимает глубину моих чувств.

- Ты не мог бы это пояснить?

- Что?

- Чего Сэм не понимает.

- Я люблю его и хочу защитить, - Том бросает на меня взгляд и поспешно переводит его на доктора Конли. - Но иногда у меня такое ощущение, словно он не хочет, чтобы я любил его по-настоящему.

- Хочу! - возражаю я.

Я думал, мы с Томом достигли в наших отношениях того момента, когда оба понимаем, как много значим друг для друга, но его слова говорят об обратном.

Том секунду пристально смотрит на меня.

- Я говорю не про «Я люблю тебя и хочу быть с тобой». Ты хочешь, чтобы я тебя так любил. Но ты не хочешь, чтобы я любил тебя так, как ты того заслуживаешь. Когда я делаю для тебя что-нибудь хорошее или говорю тебе комплимент, ты хмуришься и принижаешь себя. Ты не понимаешь, как я могу тебя так сильно любить или за что я тебя так люблю, а я хочу, чтобы ты перестал сомневаться и задаваться вопросами. Я же не спрашиваю, почему ты любишь меня. Я не указываю тебе, что есть парни намного красивее меня и что рядом с тобой они будут смотреться лучше. Я принимаю то, что возможно ты видишь меня так же, как я тебя. Может быть, ты точно так же влюбляешься в меня с каждым днем все больше и больше. Я не могу передать тебе, как это приятно – смотреть на тебя и знать, что ты любишь меня, и что именно мне ты улыбаешься, но иногда я чувствую себя виноватым из-за того, что твоя улыбка делает меня счастливым, в то время как я точно знаю – в глубине твой души улыбки нет. Я хочу, чтобы ты улыбался мне от всей души. И не понимаю, почему моей любви недостаточно, чтобы осветить твою жизнь так же, как твоя любовь осветила мою. - Левой рукой он убирает прядь моих волос за ухо. - Я не хочу думать о том, что ты сделал. Ты же знаешь, для меня невыносимо потерять тебя, невыносима даже сама мысль. Ты слишком много для меня значишь.

На короткий момент мне кажется, что мы одни в кабинете.

- Ты сказал, что знал, что я не хотел себя убить.

- Так и есть, но это никак не изменит тех чувств, которые охватили меня, когда я увидел тебя в таком виде. Что если ты не знаешь, как перестать причинять себе боль? Что если однажды ты случайно убьешь себя? Как мне тогда продолжать жить?

- Я не убью себя. Даже случайно.

- Ты не можешь мне этого обещать. Я много читал про членовредительство, ты можешь сотворить с собой много разных вещей. Ты можешь сделать слишком глубокий порез и нечаянно задеть главную артерию, или можешь сильно удариться головой и…

- Так ты об этом беспокоишься? - прерываю я его.

- Я не беспокоюсь. Просто не могу перестать думать об этом.

Я бы просто рассмеялся, но он говорит на полном серьезе. Он одержим мыслью, что может меня потерять. Наверное, каждый раз как он на меня смотрит, ему представляются различные сценарии с плохой концовкой, и он думает о том, сколько времени нам осталось до того, пока я случайно не прикончу себя. Мне хочется сказать ему, что никто еще не умер от простых порезов, но, возможно, он знает гораздо больше меня.

- Не надо жить в страхе из-за того, что никогда не произойдет. В ближайшее время я не собираюсь биться обо что-то головой, и ногу я себе тоже отрезать не хочу.

- Ты больше не будешь резаться? - спрашивает он.

Я смотрю на доктора Конли. Знаю, что мне не следует давать обещания, которые я не смогу сдержать, но я хочу вернуть себе Тома.

- Больше никаких порезов.

- И больше не будешь причинять себе вред?

- Ни порезов, ни ожогов, ни голодовок, ни рвоты, никакого вреда. Даже не буду отрывать заусенцы.

Я лгу с такой легкостью, что это меня даже пугает. Я не могу обещать, что покончу с этим, особенно когда мысли о причинении себе физической боли все еще сидят в моей голове. Я говорю Тому то, что ему нужно услышать, чтобы оправиться от шока, вызванного моим окровавленным лицом. Я даю ему ложное чувство безопасности и ложную уверенность в том, что собираюсь сделать то, о чем только мечтаю. Если бы Том не сидел рядом со мной, то я бы скорее всего впился ногтями себе в ногу, но зная, что он это заметит, я некоторое время не отвожу от него глаз и мысленно хлопаю себя одобрительно по плечу, когда вижу взгляд, каким он смотрел на меня раньше.

Том притягивает меня к себе, чтобы обнять, что не совсем удобно из нашего положения, и шепчет мне в ухо:

- Я знаю, что ты не можешь обещать мне этого – по крайней мере, сейчас. Но спасибо за эти слова. Может быть однажды они станут правдой.

Он отпускает меня и садится прямо. Я молчу, думая, что и как ответить на это. Я все еще думаю, когда у меня вырывается то, что больше всего меня беспокоит:

- Ты сегодня не пытался меня накормить. - Ловлю его взгляд своим и снова повторяю: - Ты не пытался меня накормить. Почему?

- Решил, что Чарли взял твое питание под контроль. Кроме того, судя по твоему немного округлившемуся лицу, ты ешь нормально.

Он говорит «округлившемуся», а мне слышится «покрытому жиром», и я заставляю себя вспомнить, что Том никогда не называл меня жирным. Он считает, я слишком остро реагирую на это слово, чтобы даже говорить его в шутку, поэтому никак не мог его сказать, но он мог иметь в виду, что я стал пухлым.

- Когда я утром увидел тебя, ты был красивее, чем я тебя помнил. Одежда лучше сидела на тебе и в кои-то веки была не черного цвета. Ты выглядел нормальным, здоровым и счастливым, когда улыбнулся мне, и я хотел, чтобы ты и оставался таким же. Не думаю, что мое занудство по поводу еды помогло бы мне в этом.

- Мне этого не хватало. - Я не говорю ему, что принимаю его замечания о моем питании за скрытое проявление любви, и не делать их – все равно что сказать, что он меня больше не любит.

- Обещаю, что завтра пристану к тебе с этим.

Том целует меня в губы и, видимо, вспомнив, что мы не одни, медленно поворачивается к доктору Конли, ожидая его реакции. Доктор Конли переводит взгляд с Тома на меня и потом снова на Тома. Он сидит, глядя на нас, и мы сидим, глядя на него. Мы ждем, что он что-нибудь скажет, но он молчит. И мы просто смотрим друг на друга. Том перестает меня обнимать, и мы садимся, как раньше – я, прильнув к нему, и он, обвив меня рукой.

- О чем мы будем говорить дальше?

Доктор Конли сначала бросает взгляд на меня, потом спрашивает Тома:

- Есть что-нибудь, о чем бы тебе хотелось поговорить?

Том пожимает плечами.

- Как насчет тебя, Сэм? Том уже высказался, а тебе есть что сказать?

- Нет.

Я хочу поговорить о Чарли, но не в присутствии Тома. Обсуждение наших отношений хватило мне с лихвой, и я бы ни за что не согласился на это, если бы не боялся, что снова окажусь в палате для психов, продолжи Том и дальше так ко мне относиться. Мне не хочется раскрывать душу перед Томом, но если бы пришлось, то я бы предпочел, чтобы он увидел ту часть меня, которую уже знает. Разговор о наших отношениях заставил меня почувствовать себя душевно обнаженным, а я еще не готов полностью открыться ему. Тому нет необходимости слышать о том, как я пытаюсь решить свои психологические проблемы или стараюсь найти смысл в изменении отношений внутри своей семьи.

Сеанс и молчание продолжаются еще минут пятнадцать, затем доктор Конли опускает ручку и закрывает блокнот.

- На сегодня все. Том, не мог бы ты подождать Сэма за дверью?

- Конечно. - Он улыбается мне перед тем, как выйти. Очевидно, у него на душе полегчало.

Доктор Конли, глубоко вздохнув, спрашивает меня:

- Ты получил ответы на свои вопросы?

- Да. Спасибо вам.

- Не за что. Ты же понимаешь, что вам не один сеанс нужен?

- Да.

- Хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы ты как-то неправильно отнесся к произошедшему здесь. - Он на несколько секунд замолкает. - Ты сегодня начал что-то новое и хорошее, и я рад, что ты делаешь успехи.

- Спасибо. У меня даже появился еще один друг.

- Правда? - Кажется, он счастлив за меня.

- Да. Его зовут Мэт. Он был моим соседом в больнице и ходит в мою школу.

Доктор Конли больше не улыбается.

- Меня привезла сюда его патронатная мама, они оба сидят в приемной. Я знаю, что он ваш пациент, если вас беспокоит именно это.

- Дело не в этом. Просто я нахожу интересным то, что вас потянуло друг к другу. - Он поднимает ручку и открывает блокнот. - Тебе помогают лекарства?

- Даже лучше, чем я думал. Почти целый день чувствую себя нормально.

- Отлично. Тогда оставим их в этой же дозировке. Увидимся в пятницу.

- Хорошо.

Я открываю дверь и вижу Тома, прислонившегося к стене и ждущего меня. Он притягивает меня к себе и целует в щеку.

- Теперь у нас все хорошо?

Я смеюсь.

- Терапия не помогает так быстро. Для этого нужно больше сеансов. Я годы хожу на нее, а мозги до сих пор на место не встали.

- Не говори так.

- Я не хотел, чтобы это так прозвучало. Просто пошутил. А вышло не смешно.

- Окей. В этот раз тебя прощаю, но больше не надо так шутить. По крайней мере какое-то время.

Он сжимает меня в объятиях, затем отпускает, и мы идем в приемную. Том пытается уговорить миссис Вашингтон позволить ему отвезти меня домой, но она отказывает ему, объясняя это тем, что должна сама привезти меня, так как договорилась об этом с моей мамой. Том очень расстраивается. Он почти умоляет ее передумать, и я удивляюсь, когда она продолжает отвечать ему отказом даже после того, как он смотрит на нее совершенно несчастными щенячьими глазами. Никогда не могу сказать ему «нет», когда у него такое лицо, но на миссис Вашингтон это не действует. Наконец, Том сдается, успокоившись на том, что проводит меня до ее машины. Мы идем к ней держась за руки. Том открывает дверцу и целует меня в лоб. Убедившись, что мне удобно сидеть и что я пристегнулся, он закрывает дверь, машет мне и идет к своей машине.

Мэт всю дорогу дразнит меня, называя Тома Прекрасным Принцем. Я улыбаюсь, краснею и смеюсь. Миссис Вашинтон тоже смеется и говорит, что мне повезло, что мой бойфренд такой джентльмен. Несколько раз мне приходит в голову мысль, что я не заслуживаю Тома, но я тут же вспоминаю о его словах. Том считает, что я заслуживаю его. Считает, что ему повезло со мной. Он не знает, за что я его люблю, но все равно счастлив, и я чувствую то же самое. Не знаю, за что он любит меня, или почему он мирится с моими психическими проблемами, но я счастлив и благодарен за его любовь и решительно настроен стать лучше, чтобы стать тем, кто ее заслуживает.

Миссис Вашингтон настаивает на том, чтобы зайти в дом и встретиться с моими родителями. Заканчивается это тем, что ее встречает вся семья и мама засыпает кучей вопросов, желая узнать, чем я занимался. Я удивлен беспокойством мамы, но потом вспоминаю, что оно вызвано не мной, а ее боязнью за свою репутацию, ведь мое поведение отражается на ней. Мэт садится рядом с Чарли, я бы даже сказал – практически на нем. Постепенно он перебирается ему на колени и выбалтывает, что Том присутствовал на моем сеансе терапии. Я морщусь, а Чарли стискивает зубы и взглядом дает мне понять, что мы еще об этом поговорим, когда Мэт уйдет.

Я не особенно разговорчив. Слушаю их разговор и думаю о Томе. Интересно, получится ли у меня выскользнуть отсюда незаметно и позвонить ему, пока все заняты. Я встаю и направляюсь в кухню, но меня останавливает Чарли. Он спрашивает, куда и зачем я иду, поднимает с коленей Мэта и следует за мной. Я вынужден на самом деле идти в кухню. Подойдя к холодильнику, я вынимаю сок. Достаю две большие чашки для Мэта и Чарли, и маленькую для себя. Брат проголодался, поэтому делает себе и Мэту сэндвичи с ветчиной и сыром. Бутерброды выглядят аппетитно, наверное, вкусные, но я так поздно не ем. Чарли и так нарушил график моих упражнений, и днем я ем больше, чем обычно, так что мне уж точно не нужны вечерние закуски, калорийные и добавляющие лишние килограммы. Я почти вижу, как с каждой минутой толстею все больше и больше, но доктор Конли и лекарства помогают мне мириться со своим весом, а Чарли зорко следит за тем, чтобы я никак не мог его сбросить.

Брат убрал из моей комнаты весы и куда-то их спрятал. После моего возвращения домой он дважды их доставал и взвешивал меня. Он делал это так же, как в клинике, где меня лечили от анорексии. Ставил меня так, чтобы я не видел дисплея, и не говорил, сколько я вешу. Ему и не нужно. Мне достаточно посмотреть в зеркало, чтобы увидеть, что я снова толстею, но у меня нет ни времени ни желания как-то с этим бороться. Раньше я бы тайком делал зарядку, пока Чарли спит, но сейчас больше поглощен идеей стать лучше или хотя бы выглядеть так, будто мне стало лучше. Ради Тома я готов на все что угодно. Том считает потолстевшего меня более здоровым, а я знаю, что если я здоров, то он счастлив. Я задумываюсь о том, как много наберу килограмм, прежде чем он начнет думать, что я стал жирным.

Чарли предлагает мне половину своего сэндвича, и я отказываюсь. Он кладет его на тарелку и протягивает мне.

- Ешь.

Я беру тарелку и ставлю ее на стол.

- Я уже поел.

Чарли смотрит на Мэта.

- Он поел печенье около трех часов назад, - докладывает ему тот.

Брат переводит взгляд на меня.

- Значит, ты не ел. Откуси хоть немного. Раньше ты любил сэндвичи с ветчиной и сыром.

Так и было. И я заставляю замолчать крохотный голосок в своей голове, говоря ему, что моя бывшая любовь пагубна.

- Я не хочу отбирать у тебя еду, - быстро нахожусь я. - Что тогда ты будешь есть сам? Ты останешься голодным.

- Я всегда голодный, к тому же уже поужинал, но если тебе от этого станет легче, - он достает из буфета пакет с чипсами и высыпает их на другую половину тарелки, - то я еще и их съем.

- Но…

- Сэм, откуси хоть кусок. Тебе нужно есть, если ты хочешь набрать хоть немного веса.

- Я уже его набрал.

- Всего пару килограмм. Они не считаются. Я могу набрать их за один обед.

- Я набрал два килограмма?

- И этого мало. Тебе нужно поправиться еще немного, если ты хочешь иметь нормальный, здоровый вес.

- Сколько еще? Я еще не достаточно жирный?

- Жирный? - спрашивает Мэт. Он начинает ржать. - Мне кажется, одна моя нога весит больше, чем весь ты. Жирный! - Он обводит меня взглядом с ног до головы. - А потом ты скажешь, что уродливый! - Мэт откусывает от своего бутерброда. - Ты же знаешь, что это не так, да?

Я не знаю. Слышал это только от него, Тома и нескольких девчонок, когда одевался нормально, но не считаю их слова правдой. Мне кажется, они смотрят на меня через какие-то особенные очки. Они ведут себя так, словно я красивый, но это не так – по крайней мере, я так не думаю. Я толстый и страшный, а они все равно хотят убедить меня в обратном. Хотят, чтобы я увидел в себе что-то, чего не вижу, как бы отчаянно этого не желал. Я был бы счастлив посмотреть в зеркало и увидеть то же, что они, глядя на меня. Убить за это готов – всего лишь за один единственный момент, когда бы чувствовал себя нормально в собственном теле.

Чарли говорит, что я набрал всего лишь пару килограмм, но у меня такое ощущение, словно я набрал все двадцать. Не испытывая желания больше об этом говорить, я хватаю сэндвич и откусываю от него, надеясь, что это приведет к смене темы разговора. Мой план срабатывает. Чарли начинает рассказывать о том, как сильно я любил бутерброды, когда был помладше, и как я целый день мог готовить их для всей семьи. Он говорит, что я не делал ему сэндвич с тех пор, как стал одержим похуданием, и что он очень скучает по моему трехъярусному «клубному бутерброду». Я улыбаюсь, потому что хорошо помню этот сэндвич. Я поджаривал немного бекона, затем разогревал кусочки индюшиной грудинки, ветчины и болонской копченой колбасы и намазывал масло на тосты. Потом я мазал поджаренный хлеб майонезом, клал поверх кусочки разного мяса, ломтик швейцарского сыра и лист салата, добавлял острой горчицы на одну сторону тоста и прихлопывал им мясо. Следующим шел ингредиент, который я держал в секрете – тонкий слой виноградного желе, затем ломтик американского сыра, бекон, листик салата, кусочки помидора и последний тост, покрытый майонезом. Я хорошенько придавливал бутерброд еще один раз, разрезал наполовину и выкладывал на отдельные тарелки. На каждой тарелке лежала половинка сэндвича, маринованный огурчик и много чипсов без добавок. Когда все было готово, я звал Чарли и вручал ему его тарелку. Брат забирал тарелку и возвращался туда, откуда за ней явился. Мы почти не разговаривали, и я никогда не пускал его в кухню во время приготовления бутербродов, но я всегда или делал сэндвич для него или отдавал половину своего, если он был трехъярусным «клубным».

- Ты помнишь этот бутерброд? - спрашивает Чарли.

- Конечно. Меня удивляет, что ты его помнишь.

- Ты шутишь? Я обожал твои сэндвичи, и ты всегда делал один для меня. Это было странно – ты со мной почти не разговаривал, но, сделав бутерброд, всегда делился. Сколько бы я потом не пробовал, у меня все равно не получалось сделать такой же сэндвич. В чем был секрет?

- Не могу тебе его открыть.

- Да ладно, мы уже выросли, скажи! Может быть, мне наконец-то удастся сделать его правильно. А то каждый раз чего-то не хватает. Не получаются они на вкус такими же, как у тебя.

- Тебе, и правда, так сильно нравились мои сэндвичи?

- Я готов даже заплатить, чтобы ты сделал мне такой бутерброд.

- Даже так?

- Ага.

Не понимаю, как он мог не разгадать мой секрет.

- Знаешь, все что тебе надо было сделать – разобрать сэндвич и посмотреть, что я в него положил. Секретный ингредиент ты бы точно не проворонил.

Брат прижимает руку к груди.

- Ты хотел, чтобы я разрушил мой бутерброд только для того, чтобы узнать, что я ем? Я не мог так с ним поступить, он был слишком вкусным.

Я смеюсь и откусываю от своего сэндвича.

- Может быть, я как-нибудь сделаю его тебе.

- Это будет здорово, - говорит Чарли.

- Так вы раньше неплохо ладили друг с другом? - спрашивает Мэт.

- В какой-то степени, - отвечает брат. - Я обращался к нему, но он никогда не хотел разговаривать со мной. Помню, я как-то попробовал посидеть с ним в кухне, так он разозлился и пригрозил, что если я останусь, то он больше не будет меня угощать бутербродами.

Совершенно не помню такого. Помню только, что большую часть времени проводил в кухне в одиночестве, а потом встретил Тома и по возможности держался от кухни подальше.

- Значит, ты не так сильно хотел поговорить со мной, раз тебе важнее был сэндвич? - слова выдают обиду, а мне не этого хотелось. Кажется, шутки у меня стали плоскими. Я деланно смеюсь, но Мэту становится неловко, а Чарли выглядит каким-то обиженным и растерянным.

- Естественно, ты важнее сэндвичей, но долгое время единственное, что между нами было общего – бутерброды, а потом появился Том и ты перестал делать их мне. Ты едва говорил со мной, но часами болтал с Томом по телефону и проводил у него дома столько времени, сколько тебе позволяли родители. Было совершенно очевидно, что я не нужен тебе как брат, поэтому я и оставил тебя в покое.

Я откусываю от сэндвича и делаю глоток сока. Чарли опять искажает правду. Мне хочется поправить его, но нет желания продолжать этот разговор, поэтому я придерживаю свое мнение при себе, хоть он и не прав. Чарли нужен был мне, но он всегда считал, что я не достаточно хорош, чтобы быть его братом. Он никогда и никуда не выходил со мной. Всегда был занят со своими друзьями, а я не был одним из них.

- Ладно, вы двое слишком посерьезнели, давайте поговорим о чем-нибудь другом. Например, о том, когда я смогу попробовать этот ваш трехъярусный сэндвич, чтобы проверить, настолько ли он вкусен, как считает Чарли?

- Не знаю.

- Как насчет завтра?

- Завтра?

Я могу прийти к вам в гости после школы.

- Не уверен, что у нас есть все ингредиенты.

- Мы можем заехать в магазин по дороге домой, - предлагает Чарли.

- Хорошо. Сделаю вам завтра бутерброд.

- Я хочу свой, отдельный. Только для меня, - говорит брат.

- Я тоже, - поддакивает Мэт. - Я ем как проглот, а не как изящная неженка вроде тебя.

- Изящная неженка?

- Ты откусил пару раз от своего сэндвича в то время как я съел весь свой, а Чарли уговорил половину бутерброда и целую упаковку чипсов.

- Я медленно ем.

- Ты стараешься вообще не есть, но я знаю эти игры. - Мэт поворачивается к Чарли. - Не дай ему себя обдурить.

- Не дам. Буду сидеть здесь, пока он не закончит есть.

- Я закончил, - заявляю я.

Чарли смотрит на мою тарелку, а потом на меня.

- Нет, не закончил.

- Ты попросил меня только немного откусить, я и так поел больше, чем нужно. - Я толкаю тарелку к нему через стол. - Может доесть, если хочешь.

Он толкает тарелку обратно ко мне.

- Я хочу, чтобы его доел ты. Я положил туда сыр и ветчину только из-за тебя.

Некоторое время мы молчим, не желая уступать друг другу. Наконец, я сдаюсь и откусываю от сэндвича. Уверен, Чарли заставит меня торчать в кухне, пока я не поем, а мне есть чем заняться вместо того, чтобы сидеть весь вечер за этим столом. Я позволяю брату выиграть еще одну битву, но все еще надеюсь, что победа в войне будет за мной. Я собираюсь проводить много времени с Томом, и Чарли мне это разрешит.

- За что ты ударил сегодня Тома? - спрашиваю я, подумав о нем.

- Долгая история. Если кратко, то он повел себя агрессивно, и я его утихомирил.

- Дав ему в глаз?

- Нет, уложив его на лопатки несколькими ударами. Пора ему понять, что сначала ты мой брат, а уж потом его бойфренд.

- Оуу, Чарли ревнует, - поддразнивает его Мэт.

Брат улыбается.

- Я не ревную. Не в этом дело. Я хотел сказать, что друзья приходят и уходят, но мы всегда будем братьями. Это не изменится.

Я ем сэндвич, пока Чарли объясняет Мэту, как сильно я изменился после появления Тома. В кухню заходит отец и говорит, что миссис Вашингтон собирается домой. Мэт целует Чарли в щеку, и я замечаю, как отец кривит лицо, но ничего не говорит. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал о наших с Томом отношениях, или если бы увидел, как Том целует меня в губы.

Миссис Вашингтон обнимает меня на прощание, а Мэт хлопает по плечу и говорит:

- Увидимся завтра, Приятель.

В комнату я иду со следующим за мной по пятам Чарли. Закрыв дверь, он спрашивает:

- А теперь расскажи-ка мне, что делал Том на твоем сеансе терапии?

Дата добавления: 2015-07-11