Привет от топ-менеджеров

С моральной точки зрения позиция "в кризисе виноваты богатые — пусть они и платят" небезосновательна. Это утверждение справедливо не только для Франции: резкое социальное расслоение наблюдалось практически везде, прежде всего в США, ну а Европа так или иначе повторяла американский образец.

Сегодня уровень неравенства в США близок к историческому рекорду ХХ века, случившемуся незадолго до наступления Великой депрессии. По данным налоговой службы США Internal Revenue Service, в 1928 году 1% самых богатых граждан страны получали 24% всех доходов, в предкризисном же 2007 году — 23%.

Великая депрессия заставила власти США перенаправить часть национального богатства в пользу среднего класса. В 1945-1980 годах 1% богатых доставалось уже 9-11% доходов. В этот период впечатляющий скачок в уровне жизни совершил средний класс — и в Америке, и даже в большей степени в Европе. В 1970-х налоги на богатых не снижались: в Европе нередко составляли 70% и выше, а в Японии доходили до 93%.

В 1980 году процесс развернулся, и 1% богачей стал забирать все большую часть общего дохода. Похожие процессы происходили и в традиционно более эгалитарной Европе: коэффициент Джини, по данным Евростата для 15 стран ЕС (без восточноевропейских новичков), вырос с 29 в 2000 году до 30,5 в 2010-м.

За рост неравенства оказались ответственны в основном зарплаты, а не рентный доход. В 60-70-х годах прошлого века отношение зарплаты топ-менеджера к средней зарплате работника компании держалось на уровне ниже 30 к 1. В 1980-м соотношение стало меняться, и через 20 лет зарплата топ-менеджера была в среднем в 300 раз больше, чем у простого сотрудника.

Как раз в это время сначала в США, а потом и в Европе предприятия в массовом порядке стали выходить на рынок акций, параллельно росло число собственников-акционеров. Отчасти этот процесс был вызван нововведениями короля мусорных облигаций Майкла Милкена — привлечением заемных средств для выкупа бизнеса и частой сменой собственников. Как следствие, появилась классическая проблема принципала-агента: топ-менеджеры выходили из-под прямого контроля слишком большого числа собственников и могли назначать себе гигантские зарплаты, обращая все меньше внимания на акционеров. Компании превращались в функциональные аналоги госпредприятий, директора которых относятся к народной собственности как к своей.

Исполнительный директор Банка Англии по финансовой стабильности Эндрю Холден в недавнем исследовании "Control Rights (and Wrongs)" отмечает, что наиболее отталкивающие формы революция топ-менеджеров приобрела в финансовой системе. К концу 1990-х многие крупные западные банки, так же как и другие предприятия, стали публичными компаниями, и это размыло структуру их собственности между многочисленными разрозненными акционерами. Освобожденный от неограниченной ответственности за свои действия и пристального контроля собственников менеджмент бросился наращивать краткосрочную прибыль, делая все более рискованные ставки. В случае успеха менеджмент выписывал себе бонусы астрономических размеров, ну а в случае неудачи максимум, что грозило банкирам,— увольнение (с зафиксированными в контрактах "золотыми парашютами").

С конца 1980-х зарплата топ-менеджмента в финансовой сфере, по данным Холдена, росла в среднем на 13% в год и в США, и в Европе, в других же отраслях экономики — всего на 4% в год в США и на 3% в Европе.

В конце 1990-х основным целевым показателем успешности менеджмента банков стала рентабельность собственного капитала — чистая прибыль в сравнении с капиталом. Погоня за этим показателем также заставляла менеджмент увеличивать заимствования и делать все более рискованные ставки. Чем меньше был капитал по отношению к пассивам и активам, тем большую отдачу можно было показать по рентабельности собственного капитала в краткосрочной перспективе. Это все более увеличивало риски системной устойчивости банковского сектора, которые и реализовались во время ипотечного кризиса в США и европейского долгового кризиса. Более корректным, не провоцирующим риски целевым показателем, по мнению Холдена, могла бы стать рентабельность активов.

В итоге банки стали, по словам Холдена, "наркоманами волатильности", и постоянно увеличивали размер балансов. Отношение пассивов к капиталу выросло с 3-4 раз в середине XIX века до 5-6 к его концу. К концу ХХ века оно достигло 20, а за первое десятилетие ХХI века подскочило до 30.

Как результат, банки стали слишком большими. В начале ХХ века активы трех крупнейших британских банков составляли 7% ВВП. В середине столетия их активы доросли до 27%, к концу столетия — до 75%, а к 2007 году — до 200% ВВП. Аналогичный процесс проходил в континентальной Европе, прежде всего в той же Франции, где активы банков превышают ВВП страны, и в несколько меньшей степени — в США. Банки-монстры стали слишком велики для того, чтобы государство могло бы позволить себе их банкротство. И банкиры, понимая это, шли на все больший риск. Почему бы и нет, ведь в случае удачи можно выписать себе крупный чек, а в случае провала за все заплатят налогоплательщики. Приватизация прибыли и социализация издержек — очень похоже на поведение российских госпредприятий и банков.

Выиграл от деградации финансового сектора именно топ-менеджмент: ни общество в целом, ни собственники банков ничего хорошего от него не дождались. Те, кто инвестировал в начале 1990-х в акции крупнейших мировых банков, остались в убытке, зато зарплаты управленцев банков за последние 20 лет выросли в 10 раз.

Дата добавления: 2015-07-10